Окопная жизнь

Боец 312-й стрелковой дивизии славгородец Федор Слепченко рассказывал, что за почти три проведенных им на фронте года под крышей он ночевал гораздо меньше времени, чем без нее. О том же не раз приходилось слышать и от других фронтовиков, а также читать в воспоминаниях бывших рядовых солдат и младших офицеров.

«А мы с тобой, брат, из пехоты. А летом лучше, чем зимой». Под этими словами из известной песни подпишется, наверное, каждый фронтовик-окопник. Летом хорошо. Окопы и траншеи не заливает дождем, не заметает снегом, можно прожить и без блиндажей и землянок, а вот осенью или зимой.

Передний край. Вот как описывал его начавший войну под Сталинградом и сложивший на ней голову в феврале 1944 года Герой Советского Союза разведчик Владимир Дыминский:

«Стрелковые ячейки, открытые или только начатые, соединили траншеями, прорыли ходы сообщения в тыл. Для нас они стали постоянным местом обитания. Здесь мы укрывались от огня, сами вели огонь, принимали пищу, поблизости хоронили друзей, общались с соседями.

Сверху то светило солнышко, то сыпался вначале мелкий, нудный дождь, а потом и мокрый, хлопьями, снег. Над головой было что-то только у ротного.

Под ногами чавкает. Ботинки с виду еще целые, а уже пропускают воду. Ноги почти каждый день сырые. Для отдыха мы отрывали в стенках траншей, на полметра выше дна, ниши. В них спали, укрывшись от огня противника. Но и в них было холодно, сыро. Спали чаще «валетиком». Но разве это сон? Только согреешься, заснешь — обязательно что-то разбудит. Хоть и не спишь, но и вылазить не хочется. Поэтому лежишь и слушаешь чей-нибудь разговор».

Когда не было времени и возможности выкопать в боковых стенах траншей ниши, солдаты порой долбили уступы, чтобы можно было в них упереться ногами или просто ложились поперек траншеи, упираясь головой в бруствер, и в таком подвешенном состоянии находились по два-три часа. Подобное проживание и привело, наверное, к возникновению одной из наиболее популярных на передовой частушек:

Я сижу на дне окопа

У меня печальный вид,

У меня промокла ж…

И теперь я инвалид.

«Блиндаж наш был ниже траншеи и глубже ее, поэтому после каждого дождя полон воды. Приходилось ночью спать в сыром блиндаже. Здесь я, как говорят, на своей шкуре узнал, что значит выражение «гнить в окопах», — пишет о боях в Молдавии в марте 1944 года Иван Новохацкий. — По телу, особенно по ногам, пошли болячки. Когда я обратился к нашему доктору, он сказал, что это болезнь называется окопная гниль.

В общем, мы гнили заживо, и никакие лекарства не помогали, да их попросту не было. Единственное лечение — раздевались и в траншее загорали, когда погода была солнечная. Болячки подсыхали и не так зудели, как сырые. Но все лето они давали о себе знать и потом на всю жизнь на ногах оставили свои следы».

И все же (как показывает и приведенная выше частушка) наши солдаты и офицеры умели смеяться и шутить даже сквозь слезы. Пример можно взять из книги того же Новохацкого «Записки офицера-артиллериста»:

«Мои разведчики притащили из города большое зеркало — подобрали его где-то в полуразрушенном доме. Зеркало установили в траншее, там, где она разветвляется на две ячейки наблюдения. Траншея в этом месте перекрыта, и создается впечатление, что она продолжается дальше, и кто не знает, лбом ударяется в зеркало.

Как-то на наш НП прибыл командующий артиллерией дивизии полковник Леонов. Он всегда появлялся неожиданно, без предупреждения. Вот и сейчас он вошел в нашу траншею и быстро пошел к ячейкам наблюдения. Я не успел его предупредить, как он лбом уже стукнулся о зеркало и, удивленный, остановился. Я попытался было извиниться, все-таки большое начальство, но он выругался, обозвал нас циркачами и прошел в ячейку наблюдения».

Еще хуже, чем весной-осенью приходилось на передовой и вблизи нее в зимнее время. По воспоминаниям многих фронтовиков, попавших на войну совсем еще молодыми людьми, в абсолютном большинстве своем в 18–20 лет, очень часто в сложных ситуациях выручали всех пожилые — по военным меркам — солдаты, имевшие больший жизненный опыт. Они подсказывали, как откопать окопы в снегу, устроить шалаши и т. д.

«Для штабов и шалашей доставили большие палатки с войлочным полом. Мы же ночевали у костров, — рассказывал писательнице Изольде Ивановой боец 2-й ударной армии И. Калабин о зиме 1941–42 годов под Ленинградом. — Веток наломаешь побольше, чтобы не простыть, — и к костру. Бывало, и ноги вместе с валенками обгорали. Добыть другие — топай на передний край, чтобы снять с убитого: больше взять негде».

По воспоминаниям Мансура Абдулина, зимой 194 243 годов на Донском фронте (когда замкнулось кольцо окружения вокруг 6-й армии Паулюса. — Авт.) бойцы батальона, где воевал и он сам, копали в плотном снегу норы, каждый на свой вкус и по своей комплекции. На двоих-троих тоже устраивали «ложе»: теплей было вместе.

«Слой мерзлоты над головой с успехом заменял нам бетонное укрытие, — сообщает он в своих записках. — Ноги же, укладываясь спать, мы всегда высовывали наружу на случай внезапного взрыва, чтобы можно было выбраться, если засыплет землей. Залезешь в такую нору и умирать не хочется. «Как, — думаешь, — уютно! Как хорошо!».

Но именно эта любовь к уюту, желание создать себе хоть немного приближенные к человеческим условия, приводили порой к гибели. Абдулин в своих воспоминаниях описывает два таких случая.

«Утром мы потеряли солдата Гарипова Ахмета. Еще вечером вчера его видели наши ребята с котелком горячих углей. Его нашли уснувшим под плащ-палаткой, которую он сделал балаганчиком над котелком с углями. Угорел, бедняга.

Рядом в стрелковой роте тоже ЧП. После вчерашнего боя солдаты нашли в поле рядом с окопами круглую, как люк танка, дыру. Из дыры поднимался теплый запах жженого кирпича, как от только что сложенной и в первый раз затопленной печки. Дыра при дальнейшем исследовании оказалась входом в просторный отсек, наподобие горшка пяти-шести метров в диаметре, образовавшийся в результате взрыва фугасной бомбы. Глинистый вязкий грунт раздался от взрыва в стороны, спрессовался, как кирпич, и внутренние стенки «горшка» прожарились, только узенькие трещинки в них.

Самые бойкие и нахрапистые солдаты роты решили выспаться, «как у Христа за пазухой». Спустились туда восемнадцать человек и уснули навсегда: оказалось, что из мелких, но глубоких трещин продолжалось выделение окиси азота от взрыва. Ну кто мог знать о такой опасности? Знать могли шахтеры. Я шахтер, допустим. Найди я этот «горшок» — прекрасную спальню, я забыл бы, что я шахтер, — первым бы спустился захватить себе место. И когда ума наберемся?»

Дата добавления: 2015-08-13