Неокорпоратизм

Я уже отмечал, что неприязненное отношение к заинтересован­ным группам глубоко укоренено в истории политической мысли. Однако такая критика нередко исходила от противников демокра­тии вообще (Платон), представительной демократии (Руссо) или носила популистский характер. В XX в., в рамках современной по­литической науки, был сформулирован вопрос о совместимости групповых давлений на власть с самой системой либеральной демократии в принципе, а также о пределах такой совместимости. И действительно, из новейших моделей демократии лишь «плюра­листическая» относится к заинтересованным группам лояльно.

Во-первых, отмечается экономическая неэффективность поли­тики, направленной исключительно на удовлетворение запросов заинтересованных групп. Предположим, что одна из них (будь то отрасль промышленности, регион, местный орган власти и т. д.) добилась своего и стала объектом усиленной финансовой поддерж­ки со стороны правительства. Естественно, другие заинтересован­ные группы того же типа почувствуют себя ущемленными и потре­буют себе того же самого. А поскольку ресурсы однотипных групп примерно равны, высока вероятность того, что они добьются успеха. В результате блокируется возможность концентрации средств в тех отраслях и регионах, которые действительно заслуживают преиму­щественной государственной поддержки. Долгосрочная экономичес­кая стратегия становится фикцией, что в современных условиях да­леко не безопасно. Многие исследователи связывают структурный кризис, постигший США в 70-х гг., именно с засильем заинтересованных групп. Как известно, выход, предложенный Р. Рейганом, состоял в том, чтобы сократить масштабы государственного вме­шательства в экономику. Выяснилось, однако, что о таком намере­нии легче заявить, чем его осуществить. Ныне общепризнано, что могущественные заинтересованные группы (особенно предприни­мательские) продолжают оказывать стагнирующее воздействие на американскую экономику.

Во-вторых, трудно отвлечься от вопиющего неравенства возмож­ностей отдельных заинтересованных групп. Эта проблема особен­но остро стоит опять-таки в США. Как отмечает Дэвид Маккэй, только правительство располагает властью, сопоставимой с влия­нием предпринимательских ассоциаций. До самого последнего вре­мени крупный бизнес даже не считал нужным открыто защищать свои позиции: в большинстве случаев администрация, предчувствуя его реакцию, сама стремилась принять соответствующие решения. И это не удивительно, если учесть колоссальные финансовые ресур­сы предпринимателей. Масштабы взяточничества в США лишь от­части, как полагают наблюдатели, проявились в известных сканда­лах 70-х гг. («дела» ИТТ, «Локхида»).

В-третьих, заинтересованные группы препятствуют проведению активной социальной политики. Крупнейшие социальные реформы в США («Новый курс» Ф. Рузвельта и «Великое общество» Дж. Кен­неди) могли быть осуществлены лишь в условиях, абсолютно не бла­гоприятных для заинтересованных групп: при сильной президентс­кой власти, послушном ей Конгрессе и лояльном общественном мнении. Повышенная же групповая активность, напротив, приво­дила к социальному окостенению: распределив между собой роли в соответствии с наличными ресурсами, группы не только не могли изменить ситуацию сами, но и не позволяли сделать это кому-то другому.

Однако наиболее серьезный вызов основам либеральной демок­ратии многие исследователи усматривают в так называемом корпо ратизме. Термин пришел из политического лексикона итальянского фашизма: именно так Муссолини и его приверженцы называли строй, который хотели создать в своей «империи». Они полагали, что государство должно быть построено как система «корпораций», каждой из которых предоставлялась монополия на представитель­ство какой-то группы общества. Взамен «корпорация» (профсоюз, молодежная, женская организация и т. д.) должна была контроли­ровать своих членов и поддерживать их лояльность режиму.

Разумеется, применительно к современным индустриально раз­витым странам смысл этого термина несколько смягчается. Имеет­ся в виду, однако, что и здесь заинтересованные группы подверга­ются огосударствлению и постепенно присваивают себе монополию на представительство отдельных слоев общества. Процесс приня­тия решений приобретает характер серии сделок между бюрократи­ей и немногими, но хорошо организованными заинтересованными группами. В то же время сами группы становятся «внутренне оли­гархическими», т. е. их лидеры в большей степени представляют са­мих себя, чем пассивную и апатичную массу рядовых сторонников. Наиболее широко цитируемое и по сей день определение корпора-тизма было предложено в 1974 г. Филиппом Шмиттером: «Система представительства интересов, элементы которой представляют со­бой ограниченное число обязательных, не конкурирующих между собой, иерархически организованных и функционально дифферен­цированных единиц, признанных, лицензированных или созданных государством и наделенных монополией на представительство оп­ределенных интересов в обмен на ту или иную степень правитель­ственного контроля за подбором их лидеров и артикуляцией требо­ваний и поддержки».

Шмиттер различает «государственную» версию корпоратизма, которая была реализована авторитарно-инэгалитарными режимами, и современную «социетальную» (т. е. как бы идущую от общества) версию, которую можно назвать неокорпоратизмом. Обычно указывают на следующие факты, свидетельствующие о наступлении «эры неокорпоратизма»: в экономической жизни ведущую роль при­обретают немногочисленные, но очень крупные корпорации; в от­вет на это профсоюзы тоже укрупняются, выделяется группа их мо­гущественных лидеров; в то же время рядовые члены профсоюзов и предпринимательских ассоциаций утрачивают возможность влиять на принимаемые решения; постепенно сглаживаются различия по социальному происхождению, уровню образования и идеологическим ориентациям между ведущими бизнесменами, руководителями профсоюзов и государственными служащими, что приводит к фор­мированию у них общего технократического мировоззрения (и по­зволяет легче договариваться друг с другом), но отдаляет от общества; наконец, экономическая роль государства возрастает и в уп­равлении находящимися в его собственности предприятиями, и в контроле над частным сектором.

Особенно активно проблема неокорпоратизма обсуждалась в Великобритании. Именно здесь громче всего звучали опасения о том, что «новый порядок» (который связывали прежде всего с засильем профсоюзов) идет на смену демократии. Общим итогом обсужде­ния стал, однако, вывод о преувеличенности этих опасений. Дей­ствительно, контроль предпринимательских ассоциаций и профсо­юзов над своими членами оказался в Великобритании более слабым, чем в Швеции, Нидерландах и ФРГ. В профсоюзах состояло 52 % рабочих-мужчин и 29 % женщин — меньше, чем во многих других либеральных демократиях. И даже экономическая роль государства, как оказалось, была не такой уж важной. Разумеется, все эти факты не опровергли саму идею «наступления неокорпоратизма». Но они создали более спокойный фон для ее обсуждения. В результате по­литологи в основном отказались от драматизации проблемы. Ак­цент был сделан на «либеральном корпоратизме», который, как писал Герхард Лембрук, не претендует «на подмену институциональ­ных механизмов парламентского и партийного правления», но в то же время способствует большей интегрированности политической системы. Не таким уж страшным было признано и «огосударствле­ние» заинтересованных групп. Как отметил тот же Лембрук, «либе­ральный корпоратизм нельзя отождествлять лишь с консультация­ми и сотрудничеством правительства с заинтересованными группами. Его отличительная черта — высокая степень кооперации между самими этими группами в выработке экономической поли­тики».

Кроме того, страны Скандинавии, которые как будто ближе всех подошли к модели «неокорпоративного государства», не под­тверждали вывода о ее абсолютной экономической неэффектив­ности. В качестве примера обычно приводится Норвегия. Здесь издавна существуют сильные и монолитные группы «защиты», ох­ватывающие значительное большинство населения — около 70 %. С 1976 г. проводятся ежегодные переговоры между правительством, предпринимательскими организациями и профсоюзами, на кото­рых вырабатываются решения по заработной плате, налогам, пенсиям, пособиям на детей, дотациям на сельскохозяйственное производство и т. д., словом, по основным направлениям эконо­мической политики. Хотя число лиц, непосредственно вовлеченных в переговоры, невелико (и это подтверждает тезис о корпора­тивном характере норвежской системы), выяснилось, что рядовые члены заинтересованных групп способны оказывать известное воз­действие на их ход. И каковы бы ни были масштабы этого воздей­ствия, бесспорно, что стремительное превращение Норвегии в одно из богатейших государств мира определенно не свидетельствует против неокорпоратизма.

Многие политологи пришли к выводу, что обсуждать проблему неокорпоратизма «вообще» бессмысленно. В одних обществах он может быть злом, в других — благом. Исследования показали, что наибольшую предрасположенность к этой системе демонстрируют культурно однородные общества с организованным и дисциплинированным населением. В других индустриально раз­витых странах более естественно чередование периодов неокорпоратизма с периодами «свободного предпринимательства» (один из которых, собственно, и наступил в Великобритании после прихода к власти правительства М. Тэтчер). Такое чередование дает элитам известную свободу маневра в поисках удовлетворитель­ного сочетания экономического роста, полной занятости и стабильных цен.

Представляется, что главная причина существования споров вокруг заинтересованных групп — в недостаточной изученности проблемы. И дело не в том, что ей уделяется мало внимания, —дело в ее исключительной сложности. Во-первых, теория заинтересован­ных групп плохо соотносится с большинством моделей демократии. Это создает серьезные трудности методологического и мировоззрен­ческого порядка, о которых сказано выше, и отвлекает внимание исследователей от предметного анализа данных. Во-вторых, эмпи­рические исследования заинтересованных групп часто сталкиваются с препятствиями, вытекающими из особенностей объекта. Ведь люди, стремящиеся оказывать давление на правительство, редко афишируют это, особенно если добиваются своего. Даже если заинтересованная группа действует совершенно открыто (что бывает далеко не всегда), наиболее важная часть ее активности остается в тени. И все же нельзя закрывать глаза на существование этого феномена. Серьезный политический прогноз невозможно сделать, не учитывая роли заинтересованных групп. Например, неудачу, постигшую советологов в предвидении перспектив развития СССР в 80-х гг., часто связывают с отсутствием адекватных представлений о заин­тересованных группах советского общества.

Дата добавления: 2015-08-09