Египетское волшебство

By vzmisha4

1.

Он вытянул ноги, нетерпеливо взбаламучивая воду. Розовая вода приятна, когда нужно расслабиться и отдохнуть, сейчас же хотелось совсем другого. Но традиция - это традиция. Молодой муж в преддверии брачной ночи должен совершить омовение розовой водой, пока предмет его страсти готовят к великому событию в супружеских покоях. Том закрыл глаза, вдыхая горьковато-сладкий аромат растекшихся в воздухе недавно зажженных благовоний. Хотя никому и не полагалась знать деталей почти священного процесса, подобный которому происходил сейчас в соседней комнате, их, конечно же, знали все. Потому что мысли об этом задевали за живое почище самых непристойных картин и самых откровенных историй. В самом деле, как томительно и невыносимо приятно размышлять о том, что сейчас, в эту секунду, ловкие ладони слуг водят по нежному животу, втирая в бархатную чистую кожу миндальное масло, обводят колени и бедра по контуру, делая их еще более соблазнительными и ароматными, хотя их обладатель и сам по себе похож на воплощенное вожделение, слегка сбрызгивают ванильной сладкой водой соски и спереди пониже живота, на случай если молодой супруг захочет доставить наслаждение своей второй половине устами, почтительными касаниями натирают мятой и лавандой между ног сзади, чтобы умерить возможные болевые ощущения от растяжения и усилить эффект соприкосновения - это должно продлить минуты единения. Тонкую чувствительную кожу за ушами и шею смазывают апельсиновым цветом, глаза чуть подводят черной тушью, а губы оставляют естественными - Махмуд-отец отдал Тому замуж существо удивительной красоты, и губы его, полные и розовые, совсем не нуждаются ни в краске, ни в аромате, они сами по себе сладки и желанны.

Вода совсем остыла, когда в соседней комнате зазвенел колоколец - слуги закончили свое дело. Том поспешно поднялся из ванны, даже не стряхивая налипших розовых лепестков с кожи, и наскоро облачился в мгновенно облепивший тело халат с кистями. Ему, как молодому супругу, вступающему в свои права, стоило бы сохранять важность и степенность, но он не мог сдержать широкой улыбки и резкости торопливых движений, когда подходил к заветным дверям. Оправданием ему служило то, что Том был молод, очень молод, ему стукнуло восемнадцать прошлой весной и он едва успел жениться в первый раз, как уже сумел выпросить у отца разрешение на вторую свадьбу. Его первая жена была дочерью из хорошей семьи, образцово воспитанной и скромной красавицей - по крайней мере, красивой ее считали и ее, и его родители, Том же находил, что черты ее лица слишком просты, а сама она скучновата. Впрочем, он не имел ничего против нее, он был с детства готов к тому, чтобы жена со временем заняла надлежащее место в его жизни, рожая ему наследников и занимаясь хозяйством. Фатиме нравился Том, кроме того, она, разумеется, была счастлива выйти замуж за сына такого богатого человека, как Мухаммед-торговец. Он обращался с ней неизменно учтиво, хоть и несколько отстраненно, и давал жене много свободы, в отличие от многих своих сверстников-тиранов. Фатима устроилась в жизни так, как ей только могло мечтаться, и дальше этого ее помыслы не шли.

Сам же Том совсем не мог назвать себя успокоившимся семьянином - он ждал случая сделать частью своей жизни совсем другого человека. По обычаю, однако, первой женой надлежало стать женщине, которая будет матерью наследников мужа. Если же муж мечтал об ином союзе, например, с невестой другого пола, ему полагалось дождаться второй своей свадьбы. Так и сделал Том, еще за год до соединения с Фатимой положивший глаз на прекрасного Билла, сына Махмуда.

Билл своей красотой привлекал внимание многих женихов, но богатство родителей Тома сразу увеличило его шансы в глазах Махмуда, и он быстро дал свое согласие на свадьбу. Таким образом формальности были улажены неслыханно скоро - почти в две недели, и за это в качестве калыма Махмуду было отправлено триста грамм чистого золота вместо традиционных шестидесяти-семидесяти. Будучи наслышан о непростом характере Билла, Том ожидал, что сердце непокорного красавца воспротивиться родительскому решению, и заранее строил планы на то, как можно было бы смягчить его, готовил подарки и всевозможные увеселения для строптивого сына Махмуда. Но Билл никак не выказал своего недовольства и, как рассказал Махмуд, покорно выслушал от отца известие о сроках свадьбы, хотя до этого видел Тома вблизи всего несколько раз, и ни разу не разговаривал с ним сам. Разговаривать с женщинами до свадьбы считалось неприличным, по крайней мере, наедине, разговаривать же с бха-сурт не воспрещалось, однако Билл был чужд светских удовольствий и почти не имел друзей и иных связей. Он, однако, исправно ходил в мечеть, где Том не раз имел удовольствие лицезреть его издалека. Женщины в мечети молились отдельно, чтобы своими движениями не смущать и не отвлекать мужчин в эти священные моменты. Для бха-сурт, однако не делалось подобного исключения, и Том навсегда запомнил те сладостные мгновения, когда волею случая Билл совершал свой намаз почти прямо перед ним. Когда коленепреклонный юноша опускался, дотрагиваясь лбом до расшитого золотыми нитками узорчатого коврика, Том, едва не сворачивая себе шею, старался не сделать из себя посмешище изо всех сил, но все равно не мог оторвать взгляда от прелестных форм сына Махмуда.

Бха-сурт, "невесты другого пола", не были редкостью в Каире, но второй такой жемчужины, как Билл, Том был уверен, не существовало во всем городе. Каждый раз, когда Билл попадался ему на глаза, он ловил себя на том, что не может отвести от него взгляда, так же, как и тогда, в мечети, столь совершенны были его черты лица, столь грациозно он двигался - точно лебедь в саду падишаха. Его волосы были, как и положено, закутаны в дорогие ткани, и выбивавшаяся порой смоляная шелковая прядка заставляла сердце Тома пускаться вскачь.

Когда Том в первый раз встретил Билла, ему было семнадцать лет. Билл, покупающий благовония на рынке, был в атласных цветных одеждах, а на пальцах его блестели дорогие перстни. Это был единственный случай, когда он видел, чтобы предмет его любви был одет ярко и дорого, позже он видел его лишь в скромных темных одеяниях и почти без украшений, хотя отец Билла был состоятельным человеком и не мог иметь причин, чтобы не позволять сыну одеваться красиво. Объяснения этому Том не знал, и, сказать по правде, боялся, что Билл слишком глубоко уйдет в религию и откажется от мирской жизни, растоптав этим сердце своего неудачливого жениха. Но этого не произошло - и когда Том получил через отцов согласие на свадьбу, он готов был взлететь на небеса от переполнявшего его счастья.

Пресловутые две недели растянулись для Тома по ощущениям на целые годы. Но наконец день свадьбы настал. Билл, весь закутанный по обычаю в темные ткани, хрупкий и тонкий на фоне массивной фигуры священнослужителя, сказал свое тихое "согласен", и после томительного пиршества, где застеленные скатертью столы ломились от дорогих яств, но за которым Том не сумел заставить себя проглотить ни крошки, супруги были препровождены, наконец, в свои покои.

Том вошел в спальню. Он не сразу увидел Билла - его тонкая фигура в полумраке комнаты, освещенной лишь парой свечей, терялась на фоне широкого топчана, укрытого расшитой парчой. Он был, как и Том, облачен лишь в легкий халат, в вырез которого выглядывали росчерки ключиц и грациозный изгиб шеи. Том почувствовал себя пьяным, жар распространился по всему его телу, заставляя только что вымытую кожу увлажниться, хотя он и почти не пил накануне. Красота раскинувшегося перед ним юноши сейчас не казалась ангельской и недосягаемой, сейчас до него мучительно хотелось дотронуться, и Том, затаив дыхание, сел подле Билла на топчан и потянулся к новобрачному. Билл, казалось, смутился - он поднял руку, запахивая халат судорожным движением невинного существа, и у Тома потемнело в глазах. Он хотел что-то сказать, но не смог, в голове почти совсем не осталось мыслей, и он, слегка сумасшедшей от нетерпения улыбкой стараясь ободрить Билла, скользнул ладонью по гладкой коже левого колена, мгновенно очаровываясь ее бархатистостью. Билл издал слабый звук, отключивший последние сдерживающие механизмы в голове Тома; уже не соображая ничего, он потянулся к завозившемуся Биллу, вставая коленями на топчан, тяня за пояс его халата одной рукой и сразу запуская вторую внутрь - он так долго ждал этого, что едва мог поверить в происходящее. Ароматные бедра сомкнулись, не пуская его руку, и он вскинул на Билла непонимающий взгляд. Билл смотрел на него через полуопущенные подведенные черным веки, закусив полную губу, и был столь прекрасен, что руки Тома сами непроизвольно дернулись, разводя колени Билла в стороны с усилием, хотя разум кричал ему, что стоит подождать и успокоить юношу сначала. Губами он, своеобразно извиняясь за свою порывистость, притронулся к острому плечу, пахнущему миндалем, розовой водой и личным, сладким запахом Билла, но было уже поздно. Что-то неуловимо поменялось в атмосфере, Билл дернулся под его руками, вскидываясь и Том ошалело поднял голову. Билл, мгновенно преобразившись из испуганного недоверчивого новобрачного в четкого и хладнокровного - кого? Том не знал - сидел на нем верхом, прижимая к его шее тонкое лезвие.

Он не успел ощутить ничего, кроме острого разочарования, от того, что его мечта ускользает от него, не успев осуществиться. Он не успел ни разозлиться, ни удивиться, как Билл уже прижимал к его носу и рту платок, надушенный чем-то острым и терпким. От неожиданности он вдохнул сразу и все, не успев дать себе приказа остановиться, и мгновенно почувствовал, как проваливается в забытье. Сквозь пелену темно-серого тумана, застилающего сознание, он услышал, как Билл отодвигает занавес и мягко спрыгивает из окна на землю. Последним, что он запомнил перед провалом в пустоту, были слова Билла, сказанные кому-то снаружи:

- Все готово, он мертв. Нельзя медлить, скорее идем.

2.

- Я говорю вам, хозяин... никто из слуг не видел ничего, - повторяла бледная женщина, кусая губы. Они дрожали, и весь ее вид говорил о том, что ей хочется оказаться сейчас как можно дальше от мучающего ее вопросами хозяина. Том устало откинулся на подушки. Слабость все еще мутила его организм, дрянь, которую убегающий бха-сурт заставил его вдохнуть, изрядно испортила ему самочувствие на весь следующий день, и его тошнило с того самого момента, как проснулся - один, в сбившемся халате, замерзший из-за открытого окна и с нещадно гудящей головой. Он уже успел сорваться на молоденькой служанке, принесшей ему утром желтый чай, и теперь все слуги ходили вокруг него на цыпочках, а Азанат плакала в комнате для прислуги.

- Он сбежал из дома, сбежал через окно, да еще и был не один! - воскликнул Том, мгновенно морщась и хватаясь за висок - кричать не стоило. - И никаких следов?

- Никаких, хозяин, совсем ничего. Но они могли перелезть через забор, или даже выйти в ворота - ведь никто не предполагал, что...

- Довольно, можешь идти, Мескенет, - с горечью сказал Том. Ему не хотелось сейчас лишний раз напоминаний о том, что молодой супруг бросил его, не прожив с ним под одной крышей и дня. Мысли об этом были мучительны.

Что ему надлежало делать в его положении, брошенному и опозоренному? Ему надлежало постараться забыть обо всем произошедшем, выкинуть из головы неверного бха-сурт, и заняться спасением своей репутации - в городе уже ползли слухи о том, что старший сын Мухаммеда остался с носом в постели в первую брачную ночь, что его выбор супруга многое говорит о его неумении вести дела, и так далее тому подобное. О слухах этих успела рассказать Тому Фатима, пришедшая осведомиться о том, как его самочувствие и не нужно ли ему чего-нибудь. Она сказала, что им придется теперь справляться с наплывом сплетен, и что ей уже стыдно и страшно выходить на рынок и в мечеть, но что она готова поддерживать его во всем и помогать справиться с его горем. Впрочем, особого сочувствия Том в ее глазах не увидел - ее явно сейчас больше заботило общественное мнение, чем состояние мужа. Он не мог ее винить, отношения между ними всегда были больше деловыми, чем родственными, а ведь беря ее замуж, он взял на себя и определенную ответственность, которая касалась не в последнюю очередь - именно общественного мнения.

Все эти мысли вертелись у него в голове хаотично, и он понимал, что сейчас должен посвятить решению проблем, с ними связанных, все свое время. Наиболее разумным было бы сейчас посоветоваться с Фатимой и с отцом по поводу дальнейшего своего поведения в городе. Можно было бы пожертвовать церкви денег, устроив религиозный праздник, или, наоборот, уехать из дома на несколько месяцев, чтобы отвлечь людей от произошедшего и заставить их говорить о чем-нибудь другом. Возможно, стоило бы поговорить с Махмудом, отцом Билла, хотя от того уже пришел час назад посыльный, принесший недлинное соболезнующее письмо. Махмуд выражал свою скорбь и стыд в отношении бесчестно поведшего себя сына, но намекал почти напрямую, что с момента свадьбы вся ответственность за Билла лежала на его муже, и поэтому он, Махмуд, хотя и желал бы всем сердцем помочь их семье, никак не считает себя непосредственно причастным к дальнейшим разбирательствам и постарается избежать городских толков. Том ожидал этого, и поэтому не рассердился - Махмуд всегда был расчетливым и циничным человеком, от него едва ли можно было ждать чего-либо иного. Махмуд спасал свою репутацию. Тому нужно было спасать свою.

И вместе с тем сознание Тома неосознанно все время возвращало его к тому, о чем как раз стоило бы забыть - к нежности кожи Билла, к его смущенному взгляду, которым он наградил вчера Тома, едва тот вошел в комнату, к горячему дыханию его, к распущенным волосам - Том ведь впервые увидел их вчера, шелковым черным полотном лежали они на парче, покрывавшей брачный топчан. Он был буквально в миллиметре от своей цели, к которой стремился больше года, и теперь физически не мог себя заставить ненавидеть или презирать существо, так легко сломавшее его мечту вчера. Он ловил себя на том, что задается вопросом - не как спасти репутацию и не как забыть сына Махмуда, а совсем другим - вопросом "почему?".

Том никогда не был бездельником и лентяем. Он исправно обучился в свое время грамоте, географии и истории, с удовольствием рисовал, овладел искусством верховой езды в совершенстве, выучил не один иностранный язык, но вместе с тем жизнь его всегда шла по накатанной дорожке, барьеров и неровностей в ней не было. Его отец был очень богат и вел множество дел, но никогда не утруждал себя работой сверх меры и всегда находил много времени для удовольствий и отдыха, его мать была изнеженной, не знавшей труда женщиной, его младший брат любил выпить и провести время в компании порочных женщин - никто из окружения Тома не знал ни трудностей, ни забот. Все, что Том мог только пожелать, все, до чего он мог додуматься, у него сразу же появлялось. Он не был капризным и не был испорченным, душа у его была светлой - так всегда говорила ему и мать, и учителя, и священнослужители, но ему никогда не приходилось сталкиваться с ситуацией, когда что-то ускользало у него прямо из-под носа, без объяснений и без надежды на возврат. И он не мог сейчас осознать произошедшего толком, как не мог оценить собственной реакции - ему не с чем было сравнивать.

Побег Билла ударил по нему невероятно сильно, но в то же время он не мог думать ни о чем, кроме того, что больше всего на свете он хотел бы увидеть его еще раз. Он не знал, что бы он делал - стал бы кричать, проклинать Билла, или стал бы выяснять, почему Билл поступил так с ним, сбежал, и почему сказал кому-то, что убил его, хотя явно и не думал убивать, и кто был этот кто-то, или просто молча бы приволок домой, заставив понести наказание - любое наказание, это было не существенно. Том не мог даже понять толком, что чувствует - в одну минуту он ощущал растерянность и обиду, в другую - злость, на грани с мстительной яростью, в третью - печаль и тоску. Несмотря на внутреннюю душевную доброту, Том был изрядно вспыльчив, и не всегда умел в достаточной мере контролировать свои эмоции.

По-хорошему Билла хотелось пристукнуть как следует, но Том не был уверен, что сможет поднять на него руку, и, более того, не был уверен, что руку поднять ему дадут - Билл на удивление резво обращался с режущими предметами.

- Господин, - вошедшая Мескенет почтительно склонила голову, - Низам говорит, что получил новые сведения о беглецах.

- Говори, - Том вскочил с топчана.

- Ночью из южных ворот города выехало несколько человек на черных скакунах. Один из них спрашивал дорогу до Эль-Файюма у стражников. Низаму было сказано, что их было шестеро, и что один из них по описанию очень похож на вашего супруга. Но... - Мескенет замялась.

- В чем дело? - на мгновение Тома уколола мысль об измене. В самом деле, если Билл сбежал, это означало, что он не собирался хранить верность мужу, и что все его клятвы на свадьбе были пустым звуком - как же он раньше не додумался до этого! И вполне вероятно, что именно сейчас Билла обнимают совсем чужие руки, или даже... он почувствовал, как бешенство застилает его взор, - говори!

- Но он не был одет, как бха-сурт, - заикаясь, ответила Мескенет, - он был одет как обычный мужчина, его волосы были собраны, но не закрыты, и прочая одежда тоже была совсем мужской...

Том стиснул зубы. Никто не имел права любоваться прелестями его мужа. Это было только его право, кем бы он ни был и где бы ни находился.

- Когда они выехали?

- Час пробило уже тогда, но точного времени стражники не помнят.

- Вели седлать моего коня, - коротко приказал Том.

- Но, хозяин... вы же не поедете...

Он не мог бросить Фатиму, отца, мать и всю свою собственную жизнь - все то, чего он успел достичь, чему был научен и ради чего жил.

Он не мог - ему не стоило - не следовало - было нельзя, было попросту недопустимо.

- Вели седлать Осириса, - повторил он, - и собери мне еды в дорогу.

3.

Невыносимая жара сменилась резко задувшим ночным ветром, принесшим за собой прохладу. Том спешился, прекрасно зная, что ночью по этим местам ехать верхом не стоит. Осирис устало фыркнул, и Том успокаивающе погладил коня по морде, а затем принялся снимать с него сбрую - им обоим пора было отдохнуть. Отстегнув от седла мешок с сеном, он положил немного перед лошадью, а сам присел на нагретый еще песчаник, выуживая из соседнего мешка маисовую лепешку и флягу с вином.

Быстро холодало. Он проехал всего половину дороги до Эль-Файюма, и ночевать теперь приходилось здесь, чтобы с утра продолжать путь. Он решил, что встанет, как только рассветет.

Вокруг расстилалась пустыня. Глыбы песчаника были в беспорядке рассыпаны всюду, куда только доставал взгляд. Остро-розовое небо на горизонте быстро темнело, сверху на глубоком южном небе уже проступали неяркие пока точки звезд. Том поплотнее запахнулся в накидку, утепленную верблюжьей шерстью, и убрал остатки еды в мешок. Осирис, дожевав последнюю травинку, прикрыл глаза, попереступал с ноги на ногу по своему обыкновению и погрузился в сон.

Тому же так просто заснуть не удалось. Для тренировки и поддержания себя в форме, и чтобы совсем не изнежиться в отцовском доме, он периодически совершал дальние путешествия в другие города, и ему не раз приходилось ночевать на открытом воздухе. Но никогда еще он не собирался так спешно, и сейчас у него не было с собой ни постели, ни даже теплой одежды толком, кроме накидки. Пришлось устроиться на песке у камней, чтобы ветер не дул так сильно, и накрыться сверху попоной Осириса. Он промучался еще почти час, перед тем, как смежить, наконец, веки.

Спал он беспокойно. Сны были отрывистыми, яркими и тревожными, а под самое утро ему приснилось нечто совсем странное.

Во сне его окружало темное помещение, с низким потолком, без окон, похожее больше всего на гробницу. В гробнице царила полутьма, но в тусклом свете свечей было видно, что она богато уставлена всевозможной утварью, золото чаш и сосудов блестело по углам, на столах было сложено множество дорогих украшений, на амфорах с вином виднелась сложная роспись. В центре помещения располагался огромный каменный саркофаг - Том никогда не видел таких, он тоже весь был расписан, снизу доверху, мелкие иероглифы складывались в волны древних слов, которых Том не понимал. Но во сне ему казалось, что стоит наклониться поближе, и он разберет, почувствует, что они означают, только что-то ему мешало... Он обернулся и понял, что это было.

В нише, где тьма почти целиком поглотила пространство, сидела женщина, простоволосая, в темных одеждах, дорогих, но истлевших от времени. Морщинистое лицо было неподвижным. От нее веяло чем-то противоречивым: хотелось подойти поближе и в то же время - убежать, куда только глаза глядят. Том почувствовал, что невольно делает шаг ей навстречу - она словно подманивала его, каким-то незаметным для самого него образом, тянула к себе, пронзительно буравя его темными глазами.

Она открыла рот, но Том не услышал ни звука. Он попытался отстраниться, но вместо этого сделал еще шаг к ней вперед, холодея от ужаса, охватывающего его всего по периметру - он чувствовал, что не может противостоять силе, ведшей его. Старуха подняла руку, указывая перстом куда-то за спину Тому. Том, подчиняясь ее воле, повернулся - и взгляд его уперся в центр комнаты. На месте старого саркофага оказался новый, сияющий чистым золотом, весь испещренный иероглифами, как и предыдущий, но смысл их - Том не понимал, откуда он это знает - был другим, скорее даже противоположным предыдущему. Самым странным, однако, было не это. Крышка саркофага была откинута. Пересиливая страх, он наклонился над саркофагом, заглядывая внутрь.

Там было пусто.

Он оглянулся обратно на старуху, и чуть не закричал - она оказалась невозможно близко, он отчетливо видел темный провал ее рта и паутину морщин вокруг сухих глаз. Печально скалясь, старуха вновь подняла руку, и быстрым движением накинула что-то ему на шею. В нос отчетливо ударил запах васильков, и отчего-то это оказалось страшнее, чем все предыдущее, вместе взятое, и он закричал, громко и надсадно.

Том очнулся, обнаружив, что вцепился в попону Осириса обеими руками и что он прокусил себе губу до крови. Он не кричал, крик существовал только во сне, но озноб того потустороннего страха из сна бил его до сих пор. Отдышавшись, он стер кровь с губы и немного пришел в себя. Приподнявшись на локте, он обнаружил, что уже рассвело, и что его конь уже проснулся и нервно жует пустоту сухими губами - это означало, что пора его напоить. Запас воды у Тома был небольшой, но он собирался уже через три часа добраться до Эль-Файюма, и поэтому он без колебаний вылил в прихваченный с собой горшок почти всю воду. Осирис принялся довольно лакать ее, фыркая и разбрызгивая то и дело капли драгоценной жидкости на землю.

Дождавшись, пока он закончит, и утолив собственную жажду, Том взобрался на коня, ощущая разбитость и усталость во всем. Ночь, проведенная в пустыне, да еще с такими кошмарами наедине - не самый лучший отдых. Возможно, по здравому размышлению стоило бы выехать из дома сегодня с утра, чтобы вечером добраться до Эль-Файюма, но тогда он с большей вероятностью потерял бы след Билла, ведь он и так отправился за ним не сразу.

Несмотря на неважное внутреннее состояние, утренняя свежесть заставляла его голову работать четче, чем вчера. Том в очередной раз задался вопросом, прав ли он в том, что делает. Он бросил семью, сказав, что уезжает по делам, но не дав толком ответа на вопрос, когда вернется. Впрочем, Фатима, кажется, отнеслась к его отъезду с пониманием - вероятно, она решила, что Тому необходимо развеяться после случившегося. Отец же хмыкнул с неодобрением, его, похоже, такой поворот событий устраивал не вполне, тем более, что всего через неделю они должны были вместе отправиться в Александрию для закупки вина. Но Том сказал ему, что либо отцу придется на этот раз ехать без него, либо отложить поездку.

Семья не препятствовала, таким образом, его поступкам, но были ли они разумны? Куда и зачем мчался Том, перепрыгивая на своем гнедом скакуне камни и вглядываясь вдаль, в надежде увидеть, наконец, очертания города? Он знал только одно - ему нужно было найти Билла. Будь он чуть моложе и чуть глупее, или не сложись обстоятельства так трагично, он назвал бы свои нынешние стремления слепой любовью. Любовью - к неизвестному почти ему человеку, если вдуматься, до которого он раз лишь успел дотронуться. Но Том остерегался сейчас давать имена своим чувствам. Он просто хотел найти Билла, увидеть его и потребовать у него ответов на свои вопросы. Тяга сидела внутри, хваткая, как магнит.

Город показался из-за горизонта. Осирис воспрянул духом - ему явно хотелось уже перекусить. Том тоже почувствовал признаки зарождающегося голода, и на ум приходили не маисовые лепешки, а добрый кусок баранины, поэтому он ободрительно крикнул коню "давай, давай", и вскоре они уже въезжали в прожженные солнцем улицы Эль-Файюма.

В харчевне, куда Том завернул первым же делом, бросив поводья прислуживающему тут мальчишке, было еще совсем пусто - она только открылась. Хозяин, толстый мужчина лет сорока, с огромной бородой, предложил Тому свежий фуль, сообщив, что фасоль для него привезли только вчера, но Том отказался, потребовав вместо этого мяса. Баранины в харчевне не оказалось, но говяжьи колбаски нашлись в изобилии.

- Али! - крикнул хозяин слуге, или, возможно, своему сыну, - принеси кафта, и побольше пива молодому шейху, - он подмигнул Тому, - шейх ведь желает пива?

- Я хочу кофе, - отрезал Том. Шутить ему сейчас совсем не желалось, пива тоже - неразумно было лить его в себя с утра пораньше, когда впереди трудный день.

Хозяин кивнул, ретируясь. Том дождался своих пряных колбасок и с жадностью вгрызся в них, наслаждаясь тем, как потек из них ему в рот острый сок. Колбаски были чудесны. Кофе же оказался не так хорош, и Том с сожалением подумал, что никто, наверное, не умеет готовить кофе с кардамоном так, как это делает Мескенет дома.

- Что-нибудь еще желаете? - чуть хрипловато спросил Али, мальчик лет четырнадцати с ломающимся голосом. Том с интересом посмотрел на него - он был очень хорошеньким, расти он в семье побогаче, из него вышел бы со временем отличный бха-сурт. А впрочем, может быть, бха-сурт из него сделают и так, такие невесты всегда выгоднее родителям, чем невесты-дочери, потому что за них платят больше калыма, хоть и на воспитание и обучение тратиться больше сил и денег. Мысль о бха-сурт заставила его нахмуриться.

- Еды больше не нужно, - сказал он, бросая горсть монет на стол, - скажи мне Али, можно ли выяснить, кто въезжал в город в последние дни?

Али внимательно глянул на него, светя белками глаз на фоне смуглого, по-детски еще гладкого красивого лица:

- Что именно вы хотите знать? - в его тоне слышалась хитринка. Том, поняв, положил на стол еще одну монету:

- Вчера утром в город въехали шесть... мужчин. На вороных конях. Знаешь что-нибудь об этом?

- Знаю, - отозвался мальчик. Том, мысленно приказав себе успокоиться и не сердиться на лукавое существо, положил на стол еще монету:

- Говори. Если мне понравится, что ты скажешь, получишь еще одну, но на большее не рассчитывай.

4.

Том решительно шагал по рынку, раздвигая руками толпу. Осирис остался у хозяина харчевни, Али обещал приглядеть за ним - пара монет подкрепили его обещание. Судя по словам Али, Билл и его спутники должны были быть где-то здесь, в той части рынка, где продавали шелка и другие ткани. Али сказал, что они скрываются где-то на задворках или в складах, но у кого именно и зачем, он не знал.

Дойдя до прилавков с разноцветными узорчатыми полотнами, он замер на мгновение, оглядываясь, и дальше пошел уже медленным шагом, внимательно вглядываясь в лица торговцев и в прочую обстановку. Не успел он пройти и двадцати шагов, как его окликнул очень смуглый густобровый человек, стоявший в углублении стены вдалеке от других прилавков, за узким столом с разложенными на нем небольшими отрезами хлопковых тканей разных оттенков:

- Эй, молодой шейх! - очевидно, у здешнего народа такое обращение было главным способом подольститься к юношам помоложе, - подойди ко мне, у меня есть то, что ты ищешь.

Том скорчил угрюмую гримасу, ему не нравилось, когда его так называли, но послушался. Что-то в голосе торговца заставило его насторожиться и подойти, хотя все предыдущие продавцы тоже зазывали его весьма усердно, как это всегда бывало на рынках.

- Хлопок? - услужливо предложил торговец. - У меня лучшие цены в городе.

- Мне не нужен хлопок, - ответил Том, понимая, что это повлечет за собой целую череду обещаний и попыток снизить цену по чуть-чуть, и поэтому поспешно добавляя, - я ищу кое-кого.

Торговец, однако, не спешил набрасываться на него с новыми предложениями, и лишь не мигая посмотрел на него в ответ:

- Я знаю, где человек, которого ты ищешь.

- Да? - у Тома перехватило дыхание. На мгновение стало даже страшно - все это время он очень отчетливо осознавал, что ему нужно найти Билла, но ни разу еще не задумывался над тем, а что он, собственно, ему скажет, когда на самом деле окажется подле него, когда увидит его, взглянет в его темные глаза. А ведь сейчас, возможно, наступит как раз этот момент. Том дрогнул, чувствуя, что нервозность, охватившая его, по силе не уступает той, с которой он меньше двух суток назад вошел в брачные покои, намереваясь лишить своего супруга невинности и тем исполнить свою заветную мечту.

- Пойдем со мной, сюда, - торговец отлепился от стены, к которой прислонялся, и бесшумно переступая босыми ногами, отправился куда-то совсем вглубь, в узкую щель между покосившимися складскими строениями. Том, стараясь выхолить в голове хоть одну разумную мысль, последовал за ним.

Он не успел понять, кто именно схватил его за волосы сзади, не успел толком испугаться, и не успел разглядеть, чем ударил его второй человек, появившийся словно из-под земли спереди от него, между ним и торговцем, который, к слову, сразу же исчез, очевидно, исполнив свою роль.

Он вскинул руку, защищаясь, понимая с резкой обреченностью, что второй удар наверняка свалит его с ног, лишив сознания. Но что-то просвистело в воздухе - и его враг спереди осел, схватившись за грудь. По коричневой ткани сразу же расползлось красное пятно. Том дернулся, поворачиваясь всем корпусом, стараясь освободиться от хватки человека, державшего его сзади за волосы, тыкая локтем назад вслепую, надеясь, что попадет, но промахиваясь. Снова свист - и второй его враг осел на землю так же, как и первый, только падая лицом вниз. Том, переводя дыхание, вытащил из-за пояса свой нож, но было уже поздно. Тела уже совершенно недвижно лежали на земле, а в двух метрах от него, на корточках, вытирая длинную тонкую саблю о слетевший в пылу битвы с кого-то из нападающих головной платок, в упор глядя на него, сидел Билл.

Том задохнулся второй раз за эту минуту.

- Ты?!..

- Кто просил тебя тащиться сюда? - зло спросил Билл, сверкая глазами. - Ты хоть соображаешь, что еще секунда - и ты был бы связан, а потом - продан в рабство в дикие страны? Воображаешь, что ты такой сильный мужчина, старший сын в семье, хозяин? Да им плевать на это - они смотрят просто, что хорошенький мальчик, и уводят его на задворки, как наивную курицу! - он выпалил все это на одном дыхании, поднимаясь одновременно и пряча саблю в ножны, висящие на поясе, туго перетягивающем тонкую талию.

Слова Билла резали, как ножом. Том действительно не ожидал такого от мелкого рынка небольшого, в сущности, городка. Раньше ему как-то не случалось попадать в подобные ситуации, и никто его не предупреждал, что они могут возникнуть. Может быть, в Каире его никогда не трогали, потому что знали, кто он? Не важно, сейчас это было не существенно - важно только, что он спасен, а тот, кого он искал - перед ним.

Со вчерашней ночи Билл успел перемениться почти до неузнаваемости. Он был все так же чарующе красив, но теперь в нем отчетливо просматривалась грация хищника, отлично знающего свои силы и себе цену. Он был ловок, гибок и прекрасен собой, но в нем, в этом новом Билле, не было видно почти ничего женского, кроме все таких же тонких и манящих черт лица и общей хрупкости фигуры. Движения его были, как у опытного воина-бедуина. Присмотревшись, Том понял, что сравнение, пришедшее ему в голову, неслучайно, Билл был действительно одет, как бедуин.

Слова резали, как нож, но голос - голос звучал музыкой для Тома - гневный, с легкой хрипотцой, мелодичный и яростный. Он понял, что, собственно, никогда толком не слышал раньше, как Билл разговаривает. Изъянов в его совершенном облике не обнаружилось и тут. Осознание это прошибло тоской - отчего-то именно сейчас Том почувствовал, насколько Билл "не его". Он не принадлежит ему и не хочет принадлежать, каковы бы ни были причины и что бы им не вело.

- Я пришел за тобой, - сказал он, однако, стараясь, чтобы его голос звучал твердо. Билл отвел взгляд.

- Зачем? Я думаю, ты прекрасно понял, что...

- Ты не хочешь быть моим супругом, - закончил Том тихо. Почему-то он не находил в себе сил ни на крики, ни на скандалы. Стоящее перед ним существо не было покорным бха-сурт. Оно принадлежало само себе, и само решало, что и зачем оно будет делать.

- Дело не в этом, - неожиданно мягко ответил Билл, и Том удивленно вскинул взгляд. Билл подошел совсем близко, трогая его тонкими пальцами за рукав. Взгляд Тома забегал по его лицу, жадно впитывая детали - губы, красиво очерченные веки, темный чай глаз. Он никогда и не видел его так близко, и сейчас - не мог не смотреть. Получалось только - смотреть. Билл продолжил, - дело не в том, что я не хочу жить с тобой, - повторил он, - я не знаю тебя совсем, может быть, в других обстоятельствах, я бы и... - он смутился неожиданно, и легкий отсвет краски на его щеках удивил Тома, новый Билл казался слишком сильным для проявления таких слабостей, - в общем, прости. Мне изначально не хотелось извиняться перед тобой, в конце концов, твоя жизнь - сыр в масле, маленький побег бха-сурт не должен был тебе сильно испортить ее. Но я не думал, что ты последуешь за мной, как-то не ожидал, что...

- Ты значил слишком много для меня. Ты не представляешь, как я хотел, чтобы ты стал моим, - Том и сам не понимал, почему говорит так откровенно, точно обнажаясь. Он чувствовал, как внутри него что-то упруго поддается, то ли меняя форму, а то ли открываясь. Именно этому человеку, прекрасному, загадочному, далекому, но такому нужному почему-то - именно ему хотелось рассказать все, честно открыть свою душу - не имея на это решительно никаких оснований и даже имея массу оснований против. Наверное, это и есть любовь, подумал он с удивлением, я-то думал, что любовь была - когда я просто хотел его тела, а оказывается, это совсем по-другому ощущается. Просто вовсе в другом измерении лежит.

Осознание было ясным и горьким.

- Прости меня, - снова повторил Билл, уже гораздо тише, - я совсем не думал, что получится - так. Наверное, я неверно оценил тебя. Я подумал, что ты, как капризный папенькин сынок, просто захотел себе новую игрушку. Я считал, что после моего побега ты останешься зализывать раны в городе, защищаясь от сплетен и впрягаясь потихоньку дальше в свою жизнь.

Том сморщился:

- Это не шутки. У меня есть жена и есть ответственность перед семьей. Я не могу плюнуть на это. А если я и плюну, то это решение не будет легким. И правильным - не будет.

- Ты прав, - Билл прикрыл глаза, - ты прав, я говорю глупости. Ты простишь меня?

- Я не могу простить тебя, Билл, - Том покачал головой печально, - не потому, что ты сбежал, хоть я и не понимаю твоих причин. Но ты ведь не скажешь? - Билл мотнул головой, - но дело и не в этом, я только сейчас это понял. Я не могу простить тебя, потому что простить - значит отпустить, забыть. А я не могу забыть тебя.

- Почему?

- Разве может человек объяснить такие вещи? - Том, в свою очередь, отвел взгляд. Они помолчали несколько секунд.

- Мне придется идти, - сказал Билл, неловко переступая с ноги на ногу, - меня уже ждут.

- Я тебя увижу еще когда-нибудь? - спросил Том, не поднимая головы. Сейчас смотреть на Билла было больно. Он уже заранее знал ответ, еще до того, как губы Билла шевельнулись - почувствовал вдруг его, целиком, всего, и то что снаружи - уставшие тонкие плечи, напекшуюся под жаркой черной тканью спину, тяжело отвисшие ножны, лежащие на хрупком бедре, и то, что внутри - растерянность и решимость одновременно, странная смесь, грустная.

- Нет.

5.

Том в молчании седлал своего коня. Говорить, собственно, было и не с кем - Али куда-то пропал, а хозяин харчевни был занят своими делами, сейчас в ней было полно посетителей, зашедших перекусить и выпить каркадэ. Но молчание Тома казалось ему самому глубже, чем внешнее безмолвие - все застыло и внутри него, казалось, там царила гулкая тишина. Время от времени его точно что-то дергало, побуждая бросить поводья и вернуться. Вернуться - на рынок, на задворки, в центр города - да куда угодно, только бы к Биллу, только бы увидеть его еще раз, и сказать что-нибудь, что угодно, что заставило бы его остановиться и прислушаться, а не исчезать, бросая Тома одного, с растерянной пустотой на душе, не знающим, что делать, и как дальше дышать. Но шаги эти пресекались им в самом начале - ни к чему они были. Не найдет он Билла, да и если найдет - Билл уже сказал ему все, что хотел сказать.

Они даже не прощались толком, Билл просто коротко велел ему быть отныне осторожнее и не задерживаться сейчас в городе и исчез, ловким бедуинским движением. Том остался стоять столбом, пока не сообразил, что не след долее находиться рядом с двумя поверженными ворами.

Том подтянулся, садясь на Осириса, и чувствуя, как внутренняя тоска все усиливается и усиливается. На мгновение ему даже показалось, что сейчас ему станет плохо, перед глазами потемнело. Но он мотнул головой и постарался взять себя в руки. Сейчас нужно было ехать домой, больше ничего не оставалось. Если повезет, к вечеру он успеет и ему не придется вторую ночь подряд ночевать в пустыне. С этими мыслями он покинул конюшню.

Щурясь от яркого солнца, он выехал на городскую восточную дорогу, постепенно оставляя позади себя дома и заборы Эль-Файюма. Проезжая мимо последнего двора с угрюмо смотревшей на него из-за забора желтой псиной, он закашлялся - то, что сдавливало его внутренности изнутри, перешло вдруг на более глубокий уровень.

"Приди в себя, - приказал он сам себе, - ты не тряпка и не девчонка, чтобы так разваливаться из-за этого всего". Но самовнушение не помогло. Он закашлялся второй раз, чувствуя, как раздирает легкие болью.

"Заболел? - промелькнуло у него в голове, - но час назад я не чувствовал даже слабости..."

Эта мысль стала последней, промелькнувшей в его голове перед падением. Перед глазами все померкло, когда он, ощутив вдруг головокружительную слабость, рухнул на землю с тревожно заржавшего коня.

Темнота поглотила его.

На этот раз старухи не было, были только вещи - и украшения. Золотые, изысканные, сложные, тяжелые, они лежали на столах, бесстыдно выставляя свою красоту напоказ. Он восхищенно прикоснулся рукой к ним. Всматриваясь в узоры и цвета, принялся брать одно украшение за другим, пока не почувствовал, что в комнате-гробнице снова кто-то есть помимо него. Только на этот раз это было не страшно. Он обернулся, чувствуя, как улыбка трогает его губы:

- Это ты? Я рад тебя видеть.

Девушка поднялась к нему навстречу со своего покрытого золотом кресла, легко и грациозно, как и все, что она делала. Она была его другом, лучшим другом, другого у него и не было никогда. Все эти жрецы, все двоюродные братья и дядюшки, вся дворцовая челядь - никто из них никогда не мог коснутся его сердца, да и не хотел, а она - смогла.

- Принято считать, что в загробной жизни человеку понадобится и еда, и одежда, - сказала она, улыбаясь чуть печально, - и жена.

- И жена, - повторил он, - но я не хочу умирать, Сен! Я прожил так мало весен еще, мне не хочется покидать этот мир...

- На все воля богов, - ответила девушка серьезно.

- Я возьму тебя с собой, - горячо воскликнул Том, хватая ее за руки, - ты пойдешь ведь со мной? Ты - моя жена, Сен, я не смогу без тебя там!

- Никого нельзя взять с собой, - ее черные глаза затянуло грустью, - все это выдумки. Ты уходишь один и возвращаешься один. Раз за разом, столетие за столетием...

- Я не хочу - один! - закричал он, - я не хочу - один...

Он очнулся, тяжело дыша. Несколько секунд он еще приходил в себя - казалось, его ладони все еще сжимают горячие руки Сен, но реальность уже вторглась обратно в голову, шепча, что это был только сон. Его жену зовут Фатима, и она никогда не была особенно близка ему. Да и дворцовой челяди он не знал никакой, не говоря уже о том, что гробницы ему не полагалось. Сон был странным, очень странным, еще более диким по ощущениям, чем первый, слишком реалистичным, но сейчас надо было концентрироваться не на этом, а на том, почему, ко всем бесам, он не может открыть глаза.

- Проснулся? - спросил голос рядом с ним. Том ошалело моргнул, понимая, что светлее вокруг не становится. Он попробовал понять свои ощущения - и пришел к неутешительному выводу, что он, по всей видимости, связан, лежит на боку, и что глаза его закрывает плотная ткань.

- Что происходит? - слова дались с трудом, в рот будто насыпали горячего песка.

- Ничего хорошего, - ответил все тот же голос устало. Том снова моргнул, не менее ошалело - этот голос он не узнал в первую секунду, но теперь...

- Билл?

- Билл, - подтвердил его неверный бха-сурт, - видишь, я был почти прав, когда сказал, что ты больше меня не увидишь.

- Ты похитил меня... зачем? - веревки больно впивались в руки, связанные за спиной, пол был жестким и ходил ходуном - очевидно, они ехали в повозке, и, вообще, лежать было крайне неудобно - но, к немалому удивлению Тома, вся внутренняя тоска, болезненно сжимающая его внутри до падения, мучающая до хрипа и надсадного кашля, исчезла.

Билл невесело рассмеялся:

- Если бы на глазах у тебя не было повязки, ты бы увидел, что я лежу около тебя, связанный точно так же, как и ты. Я не похищал тебя, муж.

- Не шути так, - попросил Том. Ему не было смешно.

- Прости, - покаянно отозвался Билл, - и вправду, смешного мало.

- Так что случилось? Куда нас везут? Мы одни тут? Как я сюда попал? А с тобой что произошло? - Том принялся сыпать вопросами, которые занимали его на самом деле лишь на какую-то долю. Большую часть его сейчас заполонило абсурдное ощущение радости и покоя. Просто от того, что он снова оказался рядом с Биллом.

Сумасшествие. Возможно, он повредился умом еще тогда, когда Билл усыпил его на брачном ложе.

- Мы одни в крытой повозке, насколько я успел понять. Куда нас везут - не знаю, полагаю, что далеко и не к добру. Как ты сюда попал, тоже не уверен, кажется, тебя подобрали лежащим на дороге в обмороке. Что с тобой случилось?

- Я не знаю, - честно ответил Том. - А ты как сюда попал?

Билл замолчал. Том смиренно ждал ответа, но ничего не дождался. Когда он уже совсем было собрался открыть рот, чтобы спросить еще что-нибудь, Билл вдруг сам задал вопрос:

- А что тебе снилось? Ты кричал во сне. И метался, как будто тебе было плохо.

- Очень странный сон. Но мне не было плохо. Мне снилось, что я в гробнице, - нехотя ответил Том. То, что Билл оказался снова рядом с ним по неведомой причине, занимало его сейчас гораздо больше, чем собственные ненормальные сны.

- В гробнице? - с нескрываемым изумлением отозвался Билл, - и что ты там делал?

Тому захотелось невесело рассмеяться. Их везут неизвестно куда и неизвестно зачем, они связаны и беспомощны, возможно, им осталось жить всего ничего - и они обсуждают его сны...

- Я прощался со своей женой... кажется. То ли я там знатный вельможа, то ли еще кто, но гробница, наверное, моя. Не знаю в точности, но это второй уже такой сон. В первом, правда, была не жена, а старуха, но в той же гробнице. Она набросила мне на шею...

- Венок из васильков, - тихо закончил Билл.

6.

- Ты слышал что-нибудь о Тутанхамоне? - спросил Билл, не дожидаясь, пока Том задаст неминуемый вопрос про сны.

- Я... э... что? Тутанхамон? Насколько я помню, это был такой фараон в древнем Египте. Но при чем тут это? Почему ты знаешь о содержании моего сна? Я никому не рассказывал про них!

- Потому что мне снятся такие же сны, - ответил Билл. Голос его оставался спокойным, но Том каким-то внутренним чутьем чувствовал, что он взбудоражен и удивлен не на шутку. - Я понимаю, почему они снятся мне, но я не понимаю, почему они снятся тебе. Это же... абсурдно!

- Абсурдно, - согласился Том, пребывая в близком к шоковому состоянии, - мягко говоря. Ох, как же затекли у меня руки! - вырвалось у него помимо воли.

- Нам пора выбираться отсюда.

- Замечательная идея, - Том попробовал пошевелиться и взвыл от боли, - давай скажем им, чтобы они остановились и выпустили нас, как думаешь, они оглушат нас или просто сразу прикончат?

- Замолчи, - коротко велел Билл. Том не стал возмущаться и последовал его словам. Билл тоже не издавал звуков - он прислушивался к чему-то.

- Мы проезжаем мимо города, - сказал он шепотом.

- Ты так хорошо слышишь? - Том не слышал никаких необычных звуков, только фырчание лошадей и шорох колес о песок.

- Меня обучали бедуины, конечно, у меня натренирован слух, - вполголоса озвучил Билл тот факт, до которого, Том, впрочем, уже и сам успел догадаться, - впрочем, ты об этом не знаешь и знать не должен. Так вот. Если уходить отсюда, то сейчас. В пустыне мы погибнем одни, без лошадей - а здесь можно добраться до города, это единственный вариант спасения.

- Мне стоит напомнить тебе, что мы связаны?

- Я уже сильно ослабил веревки, - ответил Билл, - я все это время ослаблял их - сейчас, мне кажется, если рвануть, они должны поддаться. - Том изумился прыткости своего бха-сурт, ощущая одновременно, как его затопляет гордость за него. Билл подтверждал секунда за секундой тот факт, что он на редкость ловок и сообразителен, и эта мысль не просто грела, а прямо-таки согревала отчего-то, хотя с чего Тому было испытывать гордость за Билла? Иррационально. Том не мог припомнить момента в прошлом, чтобы он испытывал гордость за кого-то, кроме себя. Наверное, если бы Фатима родила ему наследника... хотя сейчас мысли о Фатиме казались нелепыми, а сама она - чем-то призрачным и далеким.

- Тебе помочь? - спросил он, понимая, что едва ли сумеет даже пошевелиться сейчас. Но Билл не стал язвить и только отрицательно хмыкнул. Том чувствовал спиной, как он завозился, а потом дернулся, тихо застонав. Стон был болезненный, но Тома все равно проняло, и он слегка поперхнулся, чтобы скрыть перед самим собой неловкость.

- Больно? - спросил он, чтобы что-то сказать.

- Потерплю. - Стон повторился, на этот раз чуть громче. На этот раз было слышно, что Биллу действительно больно, и Тома прошила волна уже не возбуждения, а острого сочувствия, ему даже показалось, что он сам ощущает боль от несуществующих рывков в стянутых запястьях. Но шевеление сзади усилилось, и спустя секунду он услышал, как Билл поднимается на колени:

- Готово.

На какую-то отчаянную секунду Тому вдруг показалось, что Билл сейчас исчезнет, бросив его, но тонкие пальцы уже развязывали жесткие узлы на его руках, и вскоре он был свободен.

- Боже, - простонал он, в свою очередь, с усилием разгибаясь и садясь на пол, - мука, - он потянулся и сорвал повязку с головы. Вокруг оказалось очень темно, разницы почти не ощущалось. Билл, вроде бы все в том же одеянии бедуина, сидел около него на корточках.

- Придется выпрыгивать на ходу, - сказал он. Том кивнул, благодаря небеса за то, что они едут по песку, шум от которого заглушал все их разговоры. Стараясь тем не менее сами не особенно шуметь, они подползли к краю повозки, где виднелся просвет. Том с удивлением обнаружил, что снаружи тоже темно, хотя свет от луны и звезд немного освещал пустыню. Позади них не было никого - то ли их повозка была одна, то ли все остальные были спереди от нее.

- Все, - не давая Тому времени на раздумья, Билл потянул его за собой - Том успел лишь расслабить колени перед ударом о землю, как его учили на занятиях по борьбе. Он удачно приземлился, лишь слегка проехавшись ладонью по песку. Биллу рядом повезло меньше, он упал на бок, неудачно завалившись, но на этот раз не застонал, сдержав себя. Затаив дыхание, они смотрели на удалявшуюся повозку - заметит ли возница, что ноша его лошадей стала гораздо легче? Если сейчас он развернется, то они пропали - без коней они никуда не смогут убежать от преследователей.

Повозка спокойно катилась дальше.

- Редкостные идиоты, - удивился Том, а затем перевел взгляд на Билла, - Билл... Билл? Ты в порядке? - Он опустился рядом на землю, нерешительно трогая лежащего бха-сурт за край одежды.

- По-моему, я вывихнул руку, - ответил Билл сквозь сжатые от боли зубы, - еще когда от веревок освобождался. А теперь еще и упал на нее...

- Дай я посмотрю... это мокрое - кровь?

- От веревок все, - простонал Билл, - ладно, ничего, не умру. Ты умеешь вправлять кости?

- Да, - растерянно ответил Том. Ему было так его жалко, что это снова ощущалось на физическом уровне, своей болью. Он нащупал поверх одежд Билла его хрупкое плечо, поражаясь в очередной раз, откуда в этом худосочном теле бралась сила и ловкость, и осторожно надавил. Билл застонал.

- Плечо вывихнуто, - подтвердил Том, - сейчас будет больно.

- Я знаю. Не медли. Пожалуйста.

Том, сжав зубы, вцепился правой рукой в пострадавшую часть тела бха-сурт, а другой уперся ему в грудь.

Билл пронзительно вскрикнул, не вытерпев, когда кость, шелкнув, встала на место. От рывка он оказался притянут к Тому вплотную. Том, не в силах контролировать свой взгляд, уставился на его губы, чуть припухшие от боли - очевидно, он кусал их только что.

Окажись они в такой ситуации двое суток назад, он, не раздумывая ни секунды, поцеловал бы бха-сурт. Но сейчас он только замер, переводя взгляд Биллу в глаза. Билл замер тоже, искаженное гримасой боли лицо его разгладилось, и он почему-то так же неотрывно смотрел на Тома.

- Как ты очутился в повозке рядом со мной? - спросил Том еле слышно, и понял по вспыхнувшему в глазах Билла огоньку, что задал правильный вопрос.

- Ты хочешь это знать? - пробормотал Билл, словно в трансе.

- Да.

Билл замолчал на мгновение.

- Я не смог отпустить тебя из города, - Том почувствовал, как бешено заколотилось его сердце, - попрощался, велел уходить, сказал, что не увидишь меня больше никогда, но... - Билл потупился, наконец, хотя до этого говорил ровно, невзирая на заливший его щеки видный даже под лунным светом румянец.

- Но?...

- Я не знаю, Том, - выпалил Билл как-то отчаянно, - я совершенно не мог предположить, что все обернется - так. Ты не должен был следовать за мной, и не должен был говорить со мной, все пошло наперекосяк... Я-то, вообще, должен был быть сейчас на пути в Луксор. А сейчас я даже не знаю, где мы...

- Мы вернемся в тот город, - мягко сказал Том. Внутри его словно расцвело что-то пронзительным теплым светом. - Мы же недалеко совсем отъехали. И там выясним, где мы. И ты поедешь в Луксор, если тебе нужно, только... только я поеду с тобой. Можно?

- Я не знаю, - потерянно прошептал бха-сурт, - это совершенно ни к чему, вообще-то.

- Ты не чувствуешь, что нам нельзя расставаться? Мне было невероятно плохо без тебя. Я свалился с лошади тогда, именно потому что мне стало плохо. Это кажется бреднями, сказкой, но это так. Не знаю, что это - магия, заговор, или просто мне так сильно нужно быть рядом с тобой, но без тебя я не могу. И не хочу.

Билл выглядел так, словно не знал, плакать ему или смеяться. Глаза его блестели.

- Нам даже сны снятся одинаковые, Билл.

- Сны... задумчиво повторил Билл. - Сны - это очень странно, - на мгновение он погрузился в какие-то раздумья, отведя взгляд, но сейчас Том не мог уже вытерпеть. Потянувшись к нему, он несмело коснулся его губ своими, вызывая удивленный выдох.

- Нельзя? - спросил он едва слышно, нащупывая в темноте окровавленную ладонь.

Билл прикрыл глаза с видом осознавшего свое поражение человека, и потянулся к нему сам.

7.

- Еда стоит денег, Том, - устало сказал Билл, - а у нас их нет.

- Давай зайдем попросим хоть воды. Эх, был бы Осирис с нами...

- Но его нет, - чуть раздраженно откликнулся Билл. За минувший час Том вспомнил своего коня уже не меньше пяти раз, сетуя на то, что потерял его, вероятно, навсегда, - и я не люблю конину, - Том издал негодующее восклицание, - думаешь, воды нам тут дадут?

- Не считай всех здешних жителей заочно бессердечными. Я думаю, попавшим в беду путникам кто-нибудь в этом города да подаст напиться и умыться.

- Последние события несколько подорвали мою веру в людей, - отозвался Билл тихо. Том взглянул на него искоса. Бха-сурт выглядел уставшим и подавленным, эйфория, возникшая от удачного побега, уже прошла, и теперь они оба чувствовали себя разбитыми, и Билл - в гораздо большей степени, ведь Том большую часть дороги провалялся в обмороке, и даже каким-то непонятным образом ухитрился выспаться за это время.

После побега дорога до города заняла у них около получаса. Городок был совсем мелким, огни в нем почти не горели, и было сравнительно тихо - Том удивился еще, как Билл расслышал эти звуки на дороге. Блуждая по кривым узким улицам, отпихиваясь от бродящих без привязи ослов и собак, и поминутно натыкаясь на развешанную сушиться одежду, они пытались отыскать харчевню или постоялый двор, но их поиски были тщетными, до тех пор пока они не уперлись в выцветшую и грязную вывеску "Ночевка" на одном из домов буквально носом.

- "Ночевка", - фыркнул Билл, - как поэтично.

- За неимением лучшего...

- Я не спорю. Давай, заходим, - Билл слегка замешкался на пороге и понизил голос, - я думаю, лучше тебе разговаривать с хозяевами.

- Почему? - искренне удивился Том, а потом сообразил, - да, ты прав. - Ему очень хотелось улыбнуться, но он не стал, не зная, как Билл на это отреагирует. - Есть кто-нибудь? - спросил он громко.

- Доброй ночи вам, путники... - улыбка сползла с лица появившегося из смежной комнаты мужчины, когда он увидел изорванную и грязную одежду вошедших, - что угодно?

- Мы бы хотели умыться, если вы по доброте душевной готовы уделить нам немного воды, - нерешительно произнес Том. Он еще никогда не попадал в подобную ситуацию, у него всегда с собой были деньги, лошадь, а зачастую и слуги.

Хозяин внимательно присмотрелся к ним, окидывая их с ног до головы внимательным взглядом. Несмотря на грязь и неопрятность, одежда Тома была очень дорогого покроя.

- Вы попали в беду? - спросил он, очевидно, пытаясь что-то прикинуть в голове.

- Да, - подтвердил Том, - он взглянул мельком на Билла, тот стоял, опустив взгляд и спрятав кисти рук в одежде, как и подобало верному бха-сурт подле своего мужа, - я сын торговца Мухаммеда из Каира. На нас напали воры, и оставили нас без денег и лошадей, - он решил не уточнять, что их везли, вероятнее всего, продавать в рабство - подробности были ни к чему, к тому же лишний раз самому себе напоминать, что он сам достаточно хрупок и смазлив, чтобы пытаться торговать им в этом смысле, совершенно не хотелось. - Если вы поможете нам, мы потом отблагодарим вас щедро, - добавил он.

Хозяин подумал еще секунду, а затем вновь расплылся в улыбке:

- Эти воры - это просто напасть какая-то, псы поганые, а не люди. Не отказывайте себе ни в чем. Мой дом - ваш дом. Только потом не забудьте старого Казима.

Он провел их в небольшую кухоньку, где разрешил напиться воды и самолично полил им на руки из кувшина.

- У меня есть отличная комната для молодоженов, - сказал он, глядя на то, как бережно Том промывает ранки на руках Билла.

- Почему вы решили, что мы?..

- Это видно, - подмигнул им Казим, - я старый человек, у меня глаз наметанный. Я сначала подумал, что вы братья - росту одного, и в глазах что-то такое. А потом присмотрелся, и понял, хоть одежка-то на твоем бха-сурт неподобающая, но видно сразу, что к чему, - усмехнулся он Тому.

- Многих вам благ и удачи вашему дому, - откликнулся Билл, заговоривший в первый раз в этом доме, общепринятой формой благодарности, - мы будем очень признательны вам за ночлег, добрый хозяин.

- У меня есть кое-что для тебя, - сказал ему Казим, - подойди позже, когда твой супруг будет готовиться ко сну.

Билл удивленно вскинул брови, но кивнул.

После скромного ужина Казим отвел их в комнату на втором этаже, довольно тесную, но чистую. Стены в ней были увешаны цветными расшитыми полотнами, не слишком дорогими, но и не раздражающе-безвкусными. В углу стоял таз и кувшин с водой, рядом курились свежие благовония - очевидно, Казим уже успел приказать своим слугам, чтобы они приготовили комнату, пока Том и Билл умывались и ели. Казим, пожелав супругам спокойной ночи, вышел.

- Я вернусь сейчас, - сказал Билл.

Том в растерянности оглядел комнату:

- Ты переживаешь, что... Билл, я могу спать на полу!

Билл улыбнулся, качнув головой:

- Хозяин попросил меня подойти к нему зачем-то, помнишь? Я только туда и обратно. Ты пока раздевайся, - оставив Тома наедине разбираться с тем, что означала последняя фраза, Билл выскользнул из комнаты.

Том, тяжело вздохнув, сел на единственную в помещении постель, слегка скрипнувшую под его весом. Он не чувствовал себя сонно, еда, напротив, взбодрила его, и теперь ему хотелось говорить с Биллом. Что значил тогда его вопрос про Тутанхамона? Все, что не забыл Том про Тутанхамона из детских уроков истории - это то, что был такой фараон, что он умер в возрасте восемнадцати-девятнадцати лет от неизвестных причин, и что его жена Анхесенамон, которую в юности, кажется, звали как-то иначе, после его смерти вышла замуж за следующего властителя. Том еще помнил, что на этом моменте он сильно возмущался в детстве, вроде как - любила - так люби и дальше, а не скачи замуж туда-сюда, как будто тебе наплевать вообще на то, кто у тебя под боком, лишь бы фараон.

Позже Том вырос и понял, что, во-первых, все всегда не так просто, а во-вторых, что женщины - вообще довольно-таки практичные существа, и это норма.

Дверь открылась. Том взглянул на вошедшего Билла и оторопел - щеки его бха-сурт заливал неестественный почти румянец.

- Ты чего?

- Ничего, - ответил Билл, неловко сжимая в одной руке кожаный мешочек.

- Что он тебе дал? Он тебя обидел?

- Нет, нет, все в порядке, Том, - Билл усмехнулся как-то нервно, - думаю, нам надо многое обсудить, я хотел поговорить с тобой про сны...

- Ты ведь сейчас уходишь от темы? - изловчившись, Том дернул Билла на себя и аккуратно, чтобы не повредить руку, уронил его на постель, - дай-ка я посмотрю.

Сколь бы ловок не был Билл, физической силой Том его превосходил. Хотя в последнюю секунду, выдирая из сопротивляющихся пальцев завлекательный мешочек, ему показалось, что Билл извивается и дергается в основном для виду. Не может же быть так, чтобы он хотел, чтобы Том открыл мешок, и увидел...

- Это что? - подозрительно спросил Том, вертя в руках тяжелый продолговатый предмет. - Погоди, не отвечай. Кажется, я и сам знаю. - Билл, лежащий на покрывале, отвернул голову так, чтобы не смотреть Тому в глаза. Кажется, он смутился почти до слез.

- О боже. Тебе не полагается вообще-то знать, что это такое.

- Почему? - несмотря на то, что он видел, насколько Билл стесняется, его словно что-то гнало вперед - задавать вопросы дальше, развивая тему. Он не ощущал внутреннего сопротивления - барьера, который возникает у человека, когда его собеседнику на самом деле хочется прекратить разговор. Внутренним чутьем Том чуял, что Биллу, на самом-то деле, может быть, неосознанно даже для самого себя, не хотелось его прекращать. - Это не только в обучение бха-сурт входит. Это многие пары тоже используют... Так удобнее, для подготовки, а многим даже нравится, - вообще-то Том совсем не был силен в эротических дискуссиях, и говорить в постели о постельных делах совершенно не привык, но то, что было у него с Биллом, переворачивало все его представления о мире на корню, во всем, что уж говорить о любовных утехах. Сейчас каждое слово, которое он произносил, мучило Билла - но мучило сладко, оно усиливало и его неудобство, и его возбуждение, Том точно это чувствовал. И жадно впитывал реакцию Билла.

Билл молчал, тяжело дыша.

Дата добавления: 2015-08-05