Главы произведения Тимофеев сын Ермак

Сергей Попов-Ладанов

Глава первая

1
Как пологом пурпурной ткани
Сгоревший день накрыл закат,
И ночь с черты восточной грани
Бросала темноокий взгляд.
В реке зеркально отразилась
Луна. По берегам стелилась,
Синея, дымка от костров,
К ухе присевших рыбаков…
Движеньем вкруг себя и Солнца
Земля свершала в звездах путь,
Мигали светом им чуть-чуть
Там, из земной дали оконца,
И в тех оконцах деревень,
Лампадкой, тлея, гаснул день…

2
Кровавый, гас закат в секире
Последних Иоанна лет,
Вдруг доброй вести из Сибири
Россию озарил всю свет.
С победы духа над коварством,
Владеть татарским третьим царством
Взмог царь, ко всем венцам при том,
Ещё сибирским став царём.
Коль Польша с Швецией нам море
Балтийское закрыть смогли,
К движенью русские нашли
Весь северо-восток в просторе
Краев, на зависть униатств,
В сокровищах пушных богатств.

3
Как с покорения Казани
Ещё ногайские князья
И прикавказцы с миром дани
К Москве шли, подданства прося,
(Для помощи ль друг против друга,
На всякий ль случай, иль с испуга,
О Грозном слухов убоясь),
Так вслед им и сибирский князь –
Царь Едигер смекнул: насколько
В прищур татарского юрта
Сибирью давит пустота,
Где царства крошечная долька,
Что месяц в тучах злых ветров,
Как искра сгинет в тьме лесов.

4
Вот, в летописи, для примера,
Читаем: в январе пришли
В Москву от князя Едигера
Послы сибирской всей земли.
С Казанским царством государя
Поздравив, дружно в пол ударя
Челом, просили, чтобы он
Как в имя взял их под закон
С землёй, с местами общежитья,
Чтоб данью царь их обложил,
Но от врагов их заступил.
Усердный приступ челобитья
Взял в милость Грозный Иоанн:
Посол и сборщик был им дан.

5
Был сборщик дани Дмитрий Куров.
Помянем, добре дело знал.
Не раз татарских глазощуров
Он в хитрых змействах уличал.
Всего семьсот собольих шкурок
Привёз прижимистый, как турок,
Боянда, сибирскй посол.
И, было, речь к царю повёл:
Что, мол, царевич их Шибанский
Уж год как крепко воевал,
Людишек в плен, мол, позабрал.
Где меха взять? Тут дух славянский
Правдивый Курова взыграл,
И он царю так подсказал:

6
«Не верь, царь, брешут басурмане,
Хоть ты меня кнутом ударь!
Они б довольно дали дани,
Но не схотели». Грозный царь
Забрал Бояндино именье,
Его ж под стражу, в заточенье,
Да и про дань-то не забыл:
Татар служилых снарядил
В Сибирь он с грамотою царской -
В Москву до полной выслать дань.
Что делать? Едигер, не стань
Рядиться, с грамотой татарской
Холопом вечным шлёт скорей
С посольством новым соболей.

7
По соболю и белке взяли
Платить с души (таков уж век),
Татары за собой сказали
Их тридцать тысяч человек.
Была ль зависимость Сибири,
Далёкой столь и много шире
Самой Руси, пред ней прочна?
С царём кайсацким шла война
Тогда у князя Едигера,
Под Русь пошёл он, помощь зря,
А не для службы за царя.
Всё больше в помощь гасла вера.
Напротив, отдалённость страх
Уменьшила в его врагах.

8
Тогда же одному из русских
С тревогой Едигер сказал,
Когда в глазах, по-рысьи узких,
Огонь надежды угасал:
«Вот, дань царю я собираю,
Послов отправил, только знаю:
Кайсацкий царь поднялся вон,
И на Сибири сядет он.
Как я, он дань платить не станет…»
И вот Кучум, князёк степной,
Взял Едигера головой
На кол торчать. Кучум обманет
Москву, сказав, что дань идёт,
А царского посла убьёт.

9
Сибирь, казалось, потеряли.
Но долго ль воля на юрту?
Пермь Строгоновы промышляли
Впритык Уральскому хребту.
Ещё в одиннадцатом ль веке
В сей край шли Божьи человеки,
За ними люд и всяк народ,
Откуда вольница течёт.
Край принял, хоть и со свободой
Под Иоанном Третьим власть,
Феодор Пермский с войском в часть
Здесь утвердился воеводой,
Потом и Строгоновы здесь
Вели от Соликамска весь.

10
Род Строгоновых из Ростовской
Земли, на промысел живой.
Пятнадцатый шёл век… Московский
Великий князь в беде большой.
Василий Тёмный в плен к татарам
Попал, и Строгонов не даром
(Тут большего, чем деньги грань),
Дал выкуп чуть ли не с Казань,
И в благодарность за услугу
Весь край на северо-восток
Под содержание в оброк
Дал Строгонову князь, как другу.
Сей факт царь Шуйский поминал,
Когда о ссуде хлопотал.

11
Из Строгоновых, из фамильи,
Иваном Третьим был Лука
Землёй одарен в изобильи.
И дальше - царская рука
Василия, Ивана сына,
Луки уж внуков заедино
Ласкала к освоенью мест,
И к царству Грозного наш крест
Высокой веры православной,
Уезд Устюжский просветив,
За тем, кто верой с делом жив,
Пошёл, как смысл Руси державной:
Приять, освоить, населить
И верой нашей победить!

12
Пятьсот, полста, ещё к ним восемь
И тысяча – в таком году
Как дело делали? мы спросим
Письмо купца к царя суду.
Григорий Строгонов челом бил
И ясно сказывал, как днём был:
«Вёрст восемьдесят восемь вниз
Перми, по Каме и по мыс,
Где дальше речка Чусовая,
На обе стороны без края
Леса черны, в них реки есть
Вкруг места вёрст сто сорок шесть.
Ещё не паханы там пашни,
Дворы не стаивали там,
И царская казна к счетам
Не знала пошлины незряшней.»
Царю Григорий бил челом,
Что хочет он на месте том:

13
«Поставить городок. По лесу
Дать пашне ход, поднять дворы,
Искать рассол для интересу,
Способя к варницам пары,
Варить в них соль.» Разведав точно,
Все оценив весьма несрочно,
Что искони лежат впусте
И вне казны места все те,
Григорию царь отдал в дело
Пространство, чтоб вернуть назад
Не пустошь, а богатый клад:
«Чтоб действовал Григорий смело
Царёвой властью», - но притом
Оговорил вопрос во всём:

14
«Чтоб с мест других людей податных
Не привечал из тягла он,
Приписанных же и возвратных
Держал для взятья под закон,
Как и воров, людей боярских
Для высших интересов царских,
Разбойников и беглых всех,
Кто шёл с именьем с дальних вех.
Купцы ль приедут в городок тот,
Беспошлинно торгуют там.
Григорий без оброка сам
(Поскольку край лежит далёк тот)
Цепь варниц ставит, варит соль
И промышляет рекам вдоль…

15
Руду ль найдёт где серебряну
В змеистых трещинах камней,
Иль медную, иль оловянну, -
Дать знать до царских казначей.
Без ведома к тем разработкам
Приказа нет. Счёт самородкам
Царёво око лишь ведёт,
Казна же любит строгий счёт, -
Чтоб по наследству царство сыну
Вознёс Помазанник-отец,
Чтоб царство, сын, приняв венец,
Как веру в Троицу едину,
Хранил, с любовью умножал
И сыну в свой черед предал.»

16
И царь дал Строгонову льготу:
«Беспошлинно на двадцать лет
Работать всякую работу,
Приют дав пришлым и привет.
Кроме приписанных, тягловых,
Людей, сноровистых и новых,
Работой щедро окормить,
Чтоб в трудном деле силой быть.
Душа ж и ум делам – Григорий -
Главой ответчик пред царём,
Но судит сам своим судом
Вплоть до Урала от предгорий
Людей своих. Закон простой –
Работай в поте и с душой».

17
Конечно, разное бывало
В судах тех, что греха таить,
Но к Строгоновым под начало
Шли люди – шли, чтоб лучше жить.
Шли в город, на посад, на пашни,
Починки в пустоши вчерашней,
Деревни встали на нови.
Оброка нет, есть ум – живи.
Тиун ли, пермский ли наместник
Людей не судят тех ни в чём.
Григорий Строгонов во всём
И суд им и расправы вестник.
Коль с ним кто судится чужой,
Тогда порядок вот какой:

18
«…Чтоб грамоты взяв управные,
По ним ответчик и истец
Пред казначеем при скупные
В Москве решали, наконец,
Без приставов», - как мысли точны:
«Пройдут года ведь безоброчны,
Те двадцать лет, чтоб делу встать,
Окрепнуть и людей занять.
Тогда, коль время не достанет,
Иль с пеней в суд тащиться лень,
На Благовещеньев же день,
Григорий заодно уж станет
В путину долгу, но одну
Возить и подати в казну…»

19
Приказ царя не либо-либо,
Чтобы гадать одно из двух, -
У Строгонова соль и рыба,
Но к нуждам власти чуткий слух.
В торгово-промысловой зоне
Нет пошлин, там торгуй в законе,
А вне кто хочет торговать,
Хоть Строгонов, хоть кто – взимать.
Здесь все на общих основаньях:
Дай предложение на спрос,
Товар в цене, барыш чтоб рос;
Всё остальное опыт в знаньях,
Как голод рынка возбудить,
Кого подмаслить, с кем дружить.

20
А как же? Строгонов не просто
Стал в силе целый край тряхнуть;
Там деньги, как в печи берёста,
Горели, пролагая путь.
Будь Строгонов хоть в чём разиня,
Тогда б Прикамская пустыня,
Опасных дикарей полна,
Была бы ль им заселена?
Царь населителям дал льготы,
Но защитить он их не мог.
Там городок, там острожок –
Своими средствами работы
Вёл Строгонов к защите сам,
Глава и ратным всем делам.

21
Вот тут значенье именитых
России деловых людей,
Не праздной жизнью знаменитых,
А пользой родине своей.
По средствам Строгоновым было,
Но паче тем, в душе что жила
Золотоносная была, –
Размах с смекалкой на дела, –
Продвинуть поселенья русских
К Уралу, тем возможность дать
И дальше их распространять, –
За Камень, в глубь пространств неузких,
Но сжатых сроках временных,
Служа царю без выходных.

22
Воздвигнув, Строгонов нуждался,
Чтоб городок оборонять,
В селитре, (порох заряжался
В пищаль иль пушку, чтоб стрелять).
Что Строгонов просить изволил
По челобитной, царь дозволил:
«Посад где Вычегодский, знам,
В уезд Усольский входит, там,
Сварить селитры, но не боле,
Чем только три десят пудов».
И старостам приказ суров:
«Чтоб никому без царской воли
Не смел Григорий продавать
Селитры – накрепко держать, -

23
Ни под каким Григорий видом,
(Тут Грозный тонкость дела знал),
С-под изб крестьян и к их обидам
Земли б и сору не копал,
Хором не портил к интересам…»
Канкор, так городок над лесом,
Построив, Строгонов назвал.
Чрез пять же лет Канкор стал мал.
Тут верст за двадцать, несдалёку,
Разведчики нашли рассол.
Челом бил Строгонов, что, мол,
«Ещё б нам городок к востоку
С приступной стороны меж стен
В клад камня - три десят сажен».

24
Рассчет. Чертеж. На представленье
Царю, коль делу толк уж дан,
И с царского соизволенья
Построен город Кердеган.
Года чрез два, в приимство знаков,
Уже Григориев брат Яков,
Как от Аникея, отца,
(И деда, Федора купца),
Челом бил – «взять их до конца
С их промыслами, городками
В опричнину», - (нимало, слышь), –
Под покровительство то бишь…
«Да пустошь, двадцать верст лесами,
Додал б, де, царь ко прежним в ряд…
За мной же крепость и наряд…»

25
Подумал Иоанн: «не много ль
В купце от денежных приятств?
(Иль то, что позже сметит Гоголь) –
Не ожидел ли от богатств?
Не стал ль обжорлив в суесловьях?..»
Земля на этих же условьях,
Как прежняя, была дана.
Доверие – её цена.
Своя земля в душе насколько
Превыше общей, но чужой.
Царь бережлив, «но ты же свой…
Свободен будь в трудах, но только…
От податей - лишь десять лет…
Вот так-то, Строгонов, мой свет…»

26
В прикамских областях всё тихо
Лет пять лишь было, Каме вниз,
Вдруг, возмутясь, поплыло лихо
Башкир, остяхов, черемис,
Буинцев… шли войной на Каму,
Лелея в злобе мысль упряму,
Восстать из дикости своей.
Девять десятков пермичей
Побили. Получив те вести
От воеводы из Перми,
Царь Строгоновым шлет с людьми
В науку грамоту, где вместе
С чертою - мир где, где война,
Все интересно. Вот она…

27
«Вам б жить с великим береженьем,
Избравши доброго главу,
Да с ним казаков с оруженьем,
Охочих к службе за Москву.
Стрельцами с силами казаков
Прибрать вогуличей, остяков,
Которые прямят нам, с них,
Взять жен, велев с детями их
Жить в крепости. С сими главами
Казаков вольных и стрельцов
Идти войной на вотяков,
Ногаев, черемису… с вами
Приказ: изменников карать,
А усмирённых - присягать…»

28
Дал власть в Прикамье до Урала
Царь верным людям деловым,
А Зауралье обещало
Ещё и больше выгод им.
Трудов и мужества награда,
Необозримая для взгляда,
С хребтов подоблачных высот
Сибирь им грезилась. И вот,
Просить землиц к делам потребным
Дал Строгоновым случай: вдруг
Кучум купцов взять на испуг
Решился происком враждебным –
Его племянник Маметкул
Напасть на них не преминул.

29
Где Чусовой бурлят пороги,
Меж гор пройдя, он с войском встал,
На Пермь великую дороги
И к городкам купцов искал.
Московских данников остяков,
Найдя, что бог у них инаков,
Побил, пленив детей и жен,
Но, сведав пленных, удручен,
Пять верст не доходя всего лишь
До строгоновских городков
И, вняв, что сколь ни будь норов,
Но стрелкой с пушкой не сглаголишь, -
Убрался, изрубив со зла
Киргиз–кайсацкого посла.

30
Уведомляя Иоанна о нападениях сиих
И зле сибирского салтана
С ордою родичей своих,
Григорий с Яковом жалели,
Что не спросясь царя, не смели
Послать казаков и стрельцов
Возмездьем скорым на врагов…
«А между тем, мол, в Зауралье
Уж просят русского царя
Взять дань – да прекратится пря,
И снидет единодержавье,
Как благо в тамошней молве, -
От крепкой власти на Москве».

31
Суть политических историй –
Борьба за власть, как взять закон.
Просили Яков и Григорий
Царя чтоб им дозволил он,
Владеть, как прежде, в той же роли,
Землеугодьем на Тоболе,
В притоках до верховьев их,
Трудясь у стен сторожевых.
Там, в вечных дебрях, с первосреза,
Почать над пашней новый град,
Держать там огненный наряд
И вырабатывать железо.
Царь, оценив грядущий труд,
Был дальновидно мудр и тут.

32
Он истинно был ум державный
Зрить в древо смысла от корней:
«Вопрос о собственности – главный,
Кучум Сибирь считал своей.
Слепца такого, с волей злою,
Оборонительной войною
Не победить, не запугать…
Тут надо войском наступать…
Сибирь очистить от салтана,
Допрежь, чем промыслы творить…
Сибирцев с данью обратить
К Москве, тем вырвав их из стана
Врага… но войско не из них,
Надёжней – из людей своих…»

Глава вторая.

1
В юго-восток степных окраин
Руси державной стороны
Уж век как, волен и отчаен,
Шел люд, охочий до войны.
Казаки в русском переводе
С татарского – бродяги вроде,
Иль воины из тех бродяг,
Которых удаль сведал враг.
Казаки, жившие в станицах,
Городовыми нареклись,
В цареву службу облеклись,
Встав обороной на границах
На всякий случай и пожар
От шаек рыщущих татар.

2
Другие, в полном смысле слова –
Степные птицы, всяк надзор
Иль над собою власть иного
Себе считали за позор.
Гуляя ли в степном раздолье,
Рыбача ли в речном приволье,
Охотясь ли, они, нет-нет,
Купцам творили много бед.
Громил по Дону в изобилье
Казак рязанский, волей пьян,
За караваном караван
Уж при Великом князь-Василье;
По месту ж, где чинил разбой,
При Грозном, стал казак донской.

3
Азовцам, крымцам и ногаям
Ещё страшнее, в свой черёд,
На Дон же шел, отвагой знаем,
Украйны Северской народ.
Казаки же, городовые,
Чтобы не ждать петли для выи,
В чем-либо сильно провинясь,
На Дон бежали, убоясь.
Там, в буйной вольнице толпами,
Объединясь, числом росли
От власти Грозного вдали
И атаманствовали сами
В надежде избежать правёж,
И множить воровской грабёж.
4
То верны с честью в службе правой,
То вероломно нечестны,
То доброй, то мятежной славой
Покрыли головы они.
Не раз на жалобы от ханов
Шел гневный отзыв Иоаннов
Письмом о вольнице донской,
В путях политики большой
Засевшей жгучею занозой,
На страх таврическим купцам,
Ногайским и иным послам,
На южных рубежах угрозой
Что стало царству, как извне,
В опасность миру и казне.
5
Царь Иоанн писал к ногаям:
«В узы разбойникам сиим
Не раз уж рать мы посылаем,
Кого добудем, тех казним.
А вы бы от себя велели,
Добыв их, слать к нам в тесном теле,
А нашим гостям и купцам
Велеть беречься по путям,
Когда опасна так дорога.
Кто грабит, скажет ли, как звать?
Воров кому тех можно знать?
Сам видишь, в поле татей много,
Кого им грабить – все равно,
А изловить всех - мудрено».

6
Не правда ль, сколь дипломатично
В письме царь хана утешал?
Но казачкам от сердца, лично,
Гостинцев слать не забывал:
Чтобы смирить их дух бунтарский,
Иван Мурашкин, стольник царский,
С отрядом сильным к ним ходил,
Придя, взял многих и казнил.
Одни, как волки разбежавшись,
На время Волги вверх ушли,
Другие ж бегству предпочли
Злодейства и, едва унявшись,
Ногайский ужас вспыхнул вновь,
Когда казаки в дым и кровь

7
Сарайчик-город разгромили,
Столицу в ханском рубеже,
И кости мёртвых обнажили,
Вскопав могилы в грабеже.
Свершив набег молниеносный,
С добычей знатной и несносной
В цивилизованных глазах,
Но правосильной в тех веках,
Ушли в разгульный пир буянов,
Страх заложив из рода в род
Надолго в кочевой народ.
Среди казачьих атаманов,
Ещё судьбы не сведав знак,
Был Тимофеев сын Ермак.

8
Как часто случай жизни строит
Героев, коих чтит народ.
Род Ермака, сказать то стоит,
Простой был, неизвестный род.
Хоть не безличным имяреком,
(Дед был посадским человеком),
И в Суздале прескудно жил.
Фамилией Аленин был,
Зван Афанасий, сын Григорьев.
Чтобы семейство прокормить,
Он во Владимир съехал жить
И стал извозничать, проторив
Свой путь на воровских путях
В зловещих муромских лесах.

9
«Товар ищи!» – в разбой кричали,
Но вскоре, преисполнив грех,
Товарищи в тюрьму попали
И Афанасий между всех.
Но как налим из рук он скользкий
От стражи в Юрьевец Повольский,
Бежал, семейство не забыв,
Где умер нищ, как нищ и жив.
Сыны ж ушли туда, где прочен
Уклад и жизнь повеселей, -
И Родион и Тимофей, -
В пределах Строгоновских вотчин
На Чусовой житье избрав,
Уже Повольскими там став.

10
Род Родиона жизнь продлила:
С Лукой – Димитрий сын, явись,
У Тимофея же - Гаврила,
Фрол и Василий родились.
Тот-то Василий Тимофеев
И стал, тьму времени развеяв,
Как витязь, в блеске молний зрим,
Бессмертен подвигом своим.
Он сызмальства был дух бродяжий –
Силен и боек, и речист,
Глазами быстрыми игрист,
Как струи Чусовой меж кряжей,
Когда вода весло из рук
Рвет, заворачивая струг.

11
Ходить по Волге и по Каме
Он рано начал бурлаком,
В артели, младший всех годами,
Стал кашеварить, но притом
Тянул и барки очень рьяно,
Когда случалось. От тагана –
Котла, в названии другом,
Стал зваться отрок Ермаком.
Ермак по волжскому наречью
Ещё есть камень жерновой…
Намёк, быть может, к мысли той,
Что твёрдо будет грозной сечью
Молоть в муку Руси врагов
Сей твёрдый камень жерновов.

12
В иной мы летописи знаем
Его под прозвищем Ермак,
А в ремезовской так читаем,
Что звался Герман. Только как
Не звался б - Герман, иль Василий,
Иль Ермолай, мы без усилий
Его привычней узнаем,
Когда зовется Ермаком.
Он, возмужав, стал крепок в стане,
Со средним ростом богатырь,
Над мощной грудью плечи в ширь
Прияли силушку заране.
Чернобород, кудреволос,
Очами светл и прямонос.

13
Бурлацкий труд без укоризны,
Простясь с артелью, бросил он.
Затосковав по вольной жизни,
Ермак отправился на Дон.
Там, встав щитом в рубеж границы,
Ермак Качалинской станицы
(За удаль и характер свой),
Был скоро выбран старшиной.
Но службой ратною наскучив,
Он как-то с шайкой молодцов
На Волгу – шасть, и был таков,
Момент продуманно улучив;
Там стал разбойником лихим
И атаманом разбитным.

14
Среди разбойного народу
Ближайших четверо друзей,
Прошедших с ним огонь и воду,
Скрепились: Мещеряк Матвей,
Никита Пан, Михайлов Яков,
Иван Кольцо, от всех инаков,
При прочих равных, только в том,
Что к смерти присуждён царём
Он был по грамоте к ногаям.
И вот, к пяти сим храбрецам,
Далёко слышным по делам,
От умных Строгоновых, чаем,
Недаром грамота пришла
И к честной службе позвала.

15
В ней, ласково увещевая,
Казакам мысль оставить зло
Купцы внушали, убеждая, -
«Лихое бросить ремесло,
Противное для христианства…
И коль избрали в постоянство
Опасность вы, так чтоб не зря,
А в войске белого царя…
Имеем крепости и земли,
Дружины ж мало, чтобы встать
Восточный край оборонять…
Идите к нам, и вы не тем ли
Свои загладите вины,
Царём и Богом прощены…»

16
Увы, прощальными те были
Слова. На жизненной стезе
Ко времени тому почили
Григорий с Яковым в Бозе.
Семён, Аникиев, брат третий,
Да с ним Максим с Никитой, - дети
От старших братьев славных тех, –
Осталось Строгоновых всех.
Никита не в большом согласье
Жил с дядей, да и младший брат,
Двоюродный, как говорят,
Ему не мил был. В одночасье
Те вести от послов узнал
Ермак и в сердце размышлял…

17
И вот, вняв чтенью, прослезился,
И шапку перед кругом сняв,
К товарищам он обратился,
С душевной теплотой сказав:
«Казаки-братцы, атаманы!
Что нам ответствовать, коль званы?
Нельзя нам в Астрахани жить,
На Волге ж жить - ворами слыть,
В Казань идти - стоит царь Грозный,
Кабы податься на Яик,
Так, знамо, - переход велик.
А уж в Москве-то жребий слезный:
Перехватают, рассадят
По разным тюрьмам и сгноят.

18
Пойдемте ж, братцы, мы в усолья
Ко Строгоновым, ко купцам,
Пока не содят нас на колья
И честь сулят за службу нам.
Быть может, свергнем, мал-помалу,
Той службой мы с себя опалу,
Царь - государю послужив,
И бремя с совести сложив.
Подымем ж знамя мы на Волге,
Дружину ж кликнем: «С нами кто?!»-
Тут с Ермаком пять раз по сто,
И сорок с ним на годы долги-
Всех, коих речью пробрало,
На радость с радостью пошло.

19
Готова к службы многотрудью,
На Чусовой явилась рать.
За область христианства грудью
Спешили атаманы встать,
И те, кто службу обещали,
И те, кто службы той желали,
Избрав доверие в венец,
Соединились, наконец...
Мурза Бекбелий ядом плещет.
Семьсот вогуличей собрал,
Жечь, грабить села попытал,
Но в пух разбит, пленен, трепещет,
Как зверь, зубами не скрежещет.
Его увидев в сетях пут,
Неверные смирились тут.

20
Успех началом был важнейших
Побед, а мир стал силы знак,
Но войско для задач дальнейших
Готовил с ревностью Ермак.
Он, у купцов живя два года,
Любим средь ратного народа,
Дружину к службе приучал
И ей лениться не давал.
Ум, бодрость, мужество, отвага,
Решительность и вид вождя-
Все сочеталось в нем. Найдя
Такого воеводу: «Благо»,-
Сказали Строгоновы,- «вширь
Расти, Россия, цель-Сибирь!»

21
Для этой цели испросили
Когда-то грамоту царя
Отцы их. Дети ж так решили:
Другой не спрашивать, а зря.
В самодержавье Иоанна
И мысль одна в ком самозванна
Царю жгла мозг, как язвой ев,
Родя средь подозрений гнев.
В вопросах же войны – тем боле:
«Намереньем благим мостят
Себе дорогу прямо в ад
Те, кто на то без нашей воли
Решатся… если не счастлив,
Навряд ли будет кто с них жив…»

22
Семен, Максим же и Никита,
Одушевлением горя,
Меж тем готовили открыто
Поход без ведома царя.
Татар, литовцев, немцев, русских
(Кто б у нагаев был улусских
В плену и рабстве весь свой век),
Числом три сотни человек
Купцы из плена искупили.
Истерзанных, полуживых,
Одели, накормили их,
На ратный подвиг вдохновили.
И стало в войске, тех и тех,
Уж восемьсот да сорок – всех.

23
Возглавив рать, высокочтимый,
Ермак был строг, но всем желанн.
Иван Кольцо неустрашимый
Под ним был главный атаман;
С ним есаулы-атаманы,
Казачьи сотники избранны,
Пятидесятники ж, донцы,
И рядовые – молодцы.
Купцы всем жалованье дали,
Одежду, снедь, боеприпас,
Ручные пушки в самый раз,
И семипядные пищали,
Проводников и толмачей,
Челны и вьючных лошадей.

24
Ещё священник был потребен
Для разных христианских треб:
Напутственный отпев молебен,
Благословил он и обет
О доблести и целомудрьи.
И вот, рукой расправив кудри,
Обнял Ермак в последний раз
Всех Строгоновых, вняв наказ:
«Иди, Ермак в Сибирь походом,
Чтоб столп сибирских басурман,
Безбожный пал Кучум-салтан».
Сияло солнце над народом,
Над золотом лесов заря
Зажгла день первый сентября…

25
В тот самый день, когда с дружиной
Ушел Ермак из пермских мест,
Пелымский князь ордой единой
Собрал вогуличей на месть.
Притворно-мирен лишь доныне,
Селенья выжег близ Чердыни,
В Усолье варниц, сколько смог,
И мельниц с хлебом он пожег.
Волк хищный, в злобе басурманской
Бил скот, жег сено, кров зорил,
Немало русских умертвил,
Упился кровью христианской
И, веселясь, детей и жен,
Гоня плетями, свел в полон.

26
Еще такого разоренья
Не знали Камы берега.
Защиты не было, сомненья
На этом кончились врага.
Впервые, что казалось странно,
Купцы просили Иоанна,
Чтоб в помощь царь велел послать
Вооруженную им рать.
Но раньше, чтоб держать границы,
Хватало Строгоновым сил,
Да и в вогуличах страх был…
Василий тут Пелепелицын,
Чердынский воевода, внёс
Доносом ясность в сей вопрос:

27
«Мол, Строгоновы в то же время,
Когда напал пелымский князь,
Взять не могли защиты бремя.
Они царя, де, не спросясь
(Хоть каждый пред царём отчётен),
Казаков чуть не девять сотен
В Сибирь услали с Ермаком
Кучума бить, вот дело в чем…»
Писал царь: «По какому праву
С злодеев вы, известных мне,
Достойных казни по вине,
Опалу сняли и расправу,
Воздав оружием им честь?
То дело нам измена есть…»

28
«…Быть может, нет уж в вас уменья
Границ покой оберегать,
Что с самовольного хотенья
Кучума стали задирать?
Вот вам приказ: вернуть казаков,
Чтобы вогуличей, остяков
Им совершенно усмирить,
И тем вины свои покрыть.
Но у себя их не держите,
Оставьте человек до ста,
Коль брань от недругов часта,
А остальных в Чердынь пошлите,
Чтоб больше не было у вас
Казаков. Как придут – тот час…»

29
«… А не исполните приказа
И станете держать вы их,
Не будем повторять два раза,
И как изменников лихих
За то, что вам служа, гуляли,
А нашу землю выдавали
Вогуличам ль, пелымцам ль злым, -
Мы перевешать всех велим.
На вас опалу ж мы положим
Большую, если что вперед
Бедой случиться на народ,
И меры к вам ещё умножим,
Коль вы посмеете опять
Войной Кучума задирать…»

30
Нагнал на Строгоновых страху
Такого царь, в письме грозя,
Что в снах Семен увидел плаху,
На ней себя вообразя.
Отправленный царем с приказом
Оничков, воин, щуря глазом,
Когда вдруг на купцов взирал,
Тем мнилось – жертву выбирал.
Но он лишь в даль глядел тревожно:
«Приказ исполнить нелегко,
Ермак, Бог весть, как далеко,
Вернуть обратно невозможно.
А может, - он вздохнул, присев, -
Переменится в милость гнев?»

31
Героя жизнь неравномерна.
Ермак ждал часа своего.
Как рассказать мне достоверно
Дела и подвиги его?
Всё чрезвычайное в нем сильно,
Обыкновенное ж обильно
В воображении людей
Столь приукрашено, что всей
Найти простой и ясной правды
Не удается мне порой
За баснословной мишурой.
Да, Карамзин, пожалуй, прав ты, -
Пойдем мы летописям вслед,
А вымыслам доверья нет.

Глава третья

1
Четыре дня казаки плыли
Реки вверх быстрой Чусовой.
Меж гор скалистых обходили
Стремнины с бурною водой,
Теченья против движа струги
И уставая от напруги.
Казакам часто приставать
Пришлось, чтоб силы подкреплять.
В пути раз камень повстречали
Висячий, в шестьдесят длины
И в полста метров вышины;
Тот камень, (а к нему пристали,
Там, где Ермак наставил перст),
В рост человека был отверст

2
Проходом в темную пещеру
Со множеством отдельных ниш.
Дивясь под сводами размеру
И в гулкую спускаясь тишь,
Казаки, замерев, взирали,
Как в свете факелов мелькали
Изображенья тут и там,
Животных дивных по стенам.
Там тигр янтарно – изумрудный
Из камня мордой прорастал
И, словно страж пещеры чудной,
Казаков взглядом провожал.
Был жив тот взгляд, огнём горящий,
Немой, но грозно говорящий.
Там дальше, в гроте серебра,
Чьей-то фантазии игра
Изобразила миг охоты:
Охотник на бегу своё
Оленю в бок метнул копьё –
«Попал ли?!» - эхом вторят гроты.
Вверху издревле и теперь
Бежит двурогий чёрный зверь.
Вместилось сколь, вкусив, заснули
Во камне двести человек;
Тяжелый сон коснулся век,
Казаки славно отдохнули.
Поныне камень с тех веков
Зовётся Камень Ермаков.

3
Когда казаки до верховьев
Реки добрались Чусовой,
Здесь полноводие низовьев
Сменилось мелью, да такой,
Что вкруг бортов струясь упруго,
Вода не подымала струга.
Ермак снять паруса решил
И ими реку запрудил,
Устроив поперёк плотину.
Вода заметно поднялась,
И струг за стругом, устремясь,
Прошли чрез мель встрой по едину:
Сначала большие суда,
За ними меньшие тогда, -
4
Смекалка в русских есть отвеку…
Из Чусовой, плывя быстрей,
Вошли в Серебряную реку,
(Иль в Серебрянку), а по ней,
Лишь только силы подкрепили,
Ещё два дня казаки плыли,
Не зная, что там впереди,
Вплоть до Сибирского пути.
Пристав, здесь валом насыпали
Земли, устроив в малый срок
Укрепов ряд. Сей городок
Кокуем-городком назвали,
И волоком до Жаровли,
В Тагил, и вот, в Туру вошли.

5
С Урала – Камня в север края
Взглянул Ермак, и в край далек,
Где из-за стен средь гор Китая
Буддизмом древним тлел Восток.
И космос весь Сибири дикой,
Весь север Азии великой
До океана самого
Вбирал как будто взгляд его…
Златоордынского ислама
Здесь царство третие падет.
Здесь русский скипетр пресечет
Источник ига… Только драма
Вся впереди, и вот, все тут
В дружине к подвигам идут.
6
Сибирским царством всей Сибири
Здесь начиналась сторона,
Во всей своей безлюдной шири,
Лишь дичь по берегам видна.
Хоть люди изредка встречались,
Узрев пришельцев, убирались
От глаз их бойких поскорей.
Но по Туре пошло людней.
Народ не кочевой, оседлый,
И пахотный уже там жил.
Туринск, Епанчи город был.
Сей князь Епанча нагло-подлый
Казакам здравствовать велел
И слал в подарок… тучу стрел.

7
Казаки ж дали залп из ружей
Подручнику Кучума в дар.
От грома тихий ужас лужей
Растекся из штанов татар.
Лишь те, кто замертво упали,
В великом страхе не бежали.
Ещё ведь ружей никогда
Татары не слыхали. Да…
Короткой получилась драка.
Епанчин город разорив,
Казаки у Тавды добыв
Язык татарский, - Таузака,
За жизнь велели честным быть
И про Кучума говорить.

8
«Живёт царь в городе Сибири,
Сибирь стоит на Иртыше.
Кучум хоть слеп, но в нашем мире
Он сердцем зрит и, вообще,
Всех в страхе держит. Под рукою
Его сбираются толпою
Князьки, ему кто платят дань
И воины, кто любят брань.
Средь них сильнее Маметкула,
Храбрей царевича сего,
Нет в нашем царстве никого…»
Ермак тут Таузаку дуло
И ствол пищали показал.
Тот понял, дальше продолжал:

9
«Есть у Кучума войск обильно,
Снарядов много для войны,
Но луков нет, как ваши, сильно
Гремящих, были бы они
В руках умелых для потребы,
То покорил царь земли все бы…»
Ермак чрез толмача спросил:
«Кучум торговлю с кем водил?»
«Кучум с бухарцами торгует,
Они товар ему везут,
А у него меха берут.
Магометанин царь, лютует,
Вводя насильно веру там,
Где молятся своим богам».

10
Ермак спросил у Таузака
Про путь к Кучуму, Таузак
Ответствовал: «Иного знака
Не надо, реки будут в знак.
Иди к Сибири ты Тавдою,
Она в Тобол войдет, рекою
Плыви и, где войдешь в Иртыш,
Чуть вверх, и там Сибирь узришь».
Ермак кивнул ему, мол, понял,
И (как свободу посулил),
Он Таузака отпустил,
Чтоб Таузак Кучума донял,
О нём рассказом настращав.
И был, как видно, в этом прав.

11
Волхвы, кудесники-шаманы,
Вопя на стогнах, уж давно
Вещали: «Идут христианы!
Погибнет царство всё равно!»
Ещё задолго до Кучума
Их в смысл знамений вникла дума,
Питая сонмы толковищ
Вокруг татарских городищ.
То с христианскими церквами
На воздухе являлся град, -
Весь забурлил, как говорят,
Иртыш кровавыми волнами,
И мыс Тобольский, как икру,
Метал несметную искру.

12
А при Кучуме те знаменья,
Умножившись, пошли подряд,
Но интересней, без сомненья,
Одно из них, на общий взгляд,
С живой особенностью толка:
Рассказывали, - видят волка,
Как белый весь, от Иртыша
Идёт он, тяжело дыша.
А от Тобола мчит собака
Борзой породы, вся черна,
Как молния, устремлена,
Бьёт волка. Скоротечна драка…
«Падёт Кучум, - судили так,-
Собака – смерть, от русских знак…»

13
Кучуму Таузак поведал
Поэтому на страх его
Про русских, как он их разведал,
Не прибавляя ничего:
«Их воины сильны. Из луков
Огнем средь громоносных звуков,
Хоть стрел не видно, смерть плюют
И сквозь-навылет латы бьют.
Такие раны уязвляют
Чрез сбрую ратную они,
Что в грудь попавши, со спины
Их стрелы с мясом вылетают,
Все кости на пути крушат
И кровью брызжут и шипят…»

14
Конечно, на пищали боле
Ермак надежды возложил,
Уже их громом на Тоболе
Татар разбужен улей был.
Уже был путь бесповоротен:
Горсть храбрецов, лишь восемь сотен,
А супротив - коварных, злых,
Десятки тысяч шли на них.
Но каждый богатырь в дружине,
Примером видя Ермака,
Стрелял, убив наверняка
Хоть одного, а по причине,
Что гром, стреляя издавал,
Еще десятки разгонял.

15
Уж как татары не старались,
Ермак чтоб дальше не прошел.
Однажды даже догадались
Цепями перекрыть Тобол.
Но хитрый в воинской науке,
Ермак хворостяные пуки
Потолще навязать велел
И, вроде пугал, их одел,
Чтоб видимость людей казали.
А сам (пока обман не зрят),
На берег высадив отряд,
Ударил с тыла, где не ждали.
Смутясь пустился вражий стан
Бежать вопя: «Урус, шайтан!»

16
Ермак, сняв цепи, двинул дальше
К Кучуму ближе. Хан Кучум
(Мы скажем без предвзятой фальши),
Был храбр. Глазам ослепшим двум
Со зрением у тьмы в неволе,
Он взял в замену силу воли,
Презрел все слухи и слушки
И, волхованьям вопреки,
Был тверд за царство и за веру.
Дал Маметкулу предводить
Он десять тысяч – русских бить,
А сам в засеке путь к Искеру
На Иртыше закрыв собой,
Встал под Чувашьею горой.

17
Всех конных – не окинуть взглядом
К урочищу шло Бабасан.
Царевич Маметкул отрядам, –
Всей тьме своей, простой дал план.
Предвидя вал сплошной атаки,
Окопы вырыли казаки,
Тесней к Тоболу, тыл храня,
Для большей плотности огня.
Три дня татары налетали,
Но наша, против их, взяла.
То битва первая была,
Когда на пушки и пищали,
Уже навыча громам слух,
Татары мчались во весь дух.

18
С победы, давшейся не даром,
Тобол до устья путь открыл,
Но берег Долгим Крутояром
До Иртыша опасен был.
Казаки плыли не иначе,
Как под дождём от стрел Карачи,
Кучума думного князька,
Вплоть до его же городка.
Там, ближе к озеру, пристали,
(Карачинским его зовут),
Была вторая битва тут.
Казаки городок тот взяли,
А в нем запасов царских кладь
И мёда не одну там кадь.

19
Казаки плыли к новой битве.
Татары на конях своих,
Как волки, быстрые в ловитве,
На Иртыше настигли их.
Татар повсюду прибывало
Так много, что от стрел не стало
Проезда. К берегу пристав,
Казаки, залпом разогнав
Татар, и сами поплатились
Так, что израненные все,
Победу взяв во всей красе,
Навеки с многими простились.
Что ж, независимость была
И диким варварам мила.

20
Сибирцы в битвах разглядели
Немногочисленность врагов.
Кучум и Маметкул хотели
Их раздавить числом полков.
В засеке у горы Чувашьей,
Как будто роем пчел бурлящей,
В огне костров под шум еды
Шло совещание орды…
Ермак вперед против теченья
Навстречу плыл, как знак грозы.
Уже под ночь Атик-Мурзы
Взял городок он (без сомненья,
Лишь для того, чтоб как-нибудь,
Засев в нём, малость отдохнуть).

21
Но сон бежал его, тревога
Щемила сердце, не спалось.
Вдоль Иртыша луны дорога
Сияла, вся дрожа насквозь.
Осенний мрак в холодных водах,
Как тяжесть дум в душевных сводах,
Тонул. В пронзительной тоске
Сидел Ермак. Невдалеке,
Там, под Чувашьею горою,
Огни горели, стан шумел,
Мулла татарский что-то пел,
Готовясь к завтрашнему бою, –
Там, скоро, завтра быть должна
Похода участь решена.

22
Никто не спал в казачьем стане.
Как дети пред отцом сейчас,
Казаки, встав при атамане,
Сплотились, как в последний раз.
Ермак открыл совет дружины:
«Пред ликом смерти все едины!
Подайте каждый голос свой,
Да будет Бог нам всем судьей!»
И вот раздался голос слабых:
«Уж время нам идти назад.
Полны добром челны стоят –
Пей, веселись… душа жила бы!
Да и осталось нас – пять сто,
А татарвы раз в двадцать с то».

23
Казаки, споря, зашумели,
И сразу стало веселей.
Одни домой, назад хотели,
Другие ж, те, что посмелей,
Их урезонивали: «Будет!
Уж осень в реках воду студит.
Куды бежать нам, плыть? Вот-вот
Зима морозом лед скует».
«Тыл обратив, в снегах посгинем».
«А клятву, честным что купцам
Мы дали, - тем, кто верил нам,
Ту клятву, братцы, что ж, отринем?
Иуды ль мы?» «Нет, не блажи!»
«К татарам лучше на ножи!»

24
Иван Кольцо так разозлился,
Что в скулах желваками вспух.
«Скажи, Ерема!» - он воззрился,
И все тут обратились в слух.
Ермак, свои расправив плечи,
Направил длань: «Там место сечи…
Коль с нами Бог, кто против нас?
Нам путь вперёд! Наш пробил час!
Как жили, не расскажешь вкратце
Худой мы славой прежним днём,
А ныне, с доброй, пусть умрём,
Но не отступим! Вспомним, братцы,
Как вольные сердца горят.
Казаки мы, нам черт не брат!

25
Ещё скажу: нет малодушных
Средь нас, все в ратном братстве мы.
Нам не к лицу в перинах душных
В болезнях ждать последней тьмы.
От века, в битвах непрестанных,
Мы били нехристей поганых
И будем бить их не числом,
А верой нашей со Христом!
Сподвигнемся! Уж полна чаша!
Закрутим, братцы, круговерть!
И в этих странах и по смерть
Не оскудеет память наша,
И слава вечно будет там!
И да поможет Бог всем нам!»

26
Казаки истово молились…
Сиянием лучей заря
Явила день, когда простились –
День двадцать третий октября.
Надели чистое навеки,
И двинулись на смерть к засеке.
Чем ближе, взяв единый вздох,
К ней устремились: «С нами Бог!»
Татары тучу стрел подняли,
Но тщетно, слишком далеко,
Хоть уязвили, но легко.
А наши пушки и пищали
В ответ, дав мощный залп огня,
Сразили многих, уроня.

27
Татары из своей ограды
Опять стрельнули – недолёт,
Но громоносные снаряды,
За залпом залп, все шли в зачет.
Маневр удался, в перестрелке
Татары падали, как белки.
Они, себя загнав в загон,
В нём сильный понеся урон,
Чтоб выйти, сами разломали
Свою засеку в трех местах,
И в рукопашный, на мечах,
(Где ружья мало помогали),
В казаков врезавшись толпой,
Вступили в страшный ближний бой.

28
На поле дымном вопли, визги
Татар, и наше в выдох – хак!
С ударом смачным крови брызги
Летят повсюду. Вон, Ермак
С Кольцо Иваном заедино
Всех впереди – два исполина
Примером мужествуют рать.
Там, успевая заряжать,
Литовцы с немцами пищали,
Во фланге стоя посторонь,
В упор бьют. Редит бегл огонь
Татар, и вот, те побежали
Назад к засеке, чуя страх.
Казаки же на их плечах

29
В засеку вслед вломились… Диво
Явил им в милость Бог свою.
Как силушкой играл счастливо
Ермак в неравном том бою!
Татар раз в двадцать больше было,
Но русская ломила сила
И порождала во врагах
Оцепенение и страх.
Как будто высшим провиденьем
Уже начертанной судьбы,
Случилось вдруг в пылу борьбы, -
Случилось, как одним мгновеньем, -
Кучум услышал шёпот мулл:
«Царевич ранен - Маметкул».

30
В его ушах тот тихий шепот
Раздался, словно гром с небес,
И начался в татарах ропот,
Как будто ветер двинул лес.
И, как остяки, их соседи,
Они, отчаявшись в победе,
Спасенья начали искать
И во все стороны бежать.
Напротив, молнией сверкнула
Надежда в русских, дух ожил,
Когда татары дали тыл.
Мурзы, спасая Маметкула,
А с ним себя спасая лишь,
В ладье уплыли чрез Иртыш.

31
Все призывавший Мухаммеда
С горы на гибель христиан,
Узнав, что брошен, и победа –
Над ним, заплакал старый хан.
Но жизнь дороже всех убытков;
В Сибири взяв лишь часть пожитков,
Казну оставив и престол, -
Он в степь Ишимскую ушел.
Казаки ж гнать его не стали
И в сон, едва прибрав своих,
Слегли под стражей часовых,
И трое суток отдыхали.
Потом земле придали их –
Сто семь товарищей своих.

32
Сто семь мужей в геройском званье
Была победы той цена,
В Тобольской церкви в поминанье
Записаны их имена.
Хоть слез не показать стараясь,
Казаки плакали, прощаясь.
Им дорогою стал ценой
Бой под Чувашьею горой.
Тот бой великим битвам в сходство
По героизму стал борьбы.
Он до Тобола и Оби
Решил российское господство.
Ермак, шагнувший за Урал,
Победой право то давал

Дата добавления: 2015-08-05