Сергей АЛЕКСЕЕВ 20 страница

Потом он снова вернулся к кочегарке, побродил возле входа в каморку, откуда в прошлый раз начинал поиск, и только забежав с другой стороны, к другим дверям, и переполошив гончих щенков за нею, порыскал вдоль тропинки, наконец почуял настоящий след. Он уже был староватым, плохо уловимым, иногда терялся, забитый пахучими травами" и вел по бездорожью к сетчатому забору. В лесу, где было меньше ветра и более застойный воздух, след оказался ярче, и волчонок потрусил рысью, не поднимая головы. Мало того, убегающая самка в некоторых местах хваталась за кустарник или высокую траву, оставляя мазки крови и острый, знакомый запах. Через некоторое время он "вошел" в след, изучил всякие его проявления и теперь ориентировался на разные составляющие. Он почти отключился от других запахов, однако ему все время мешал след кормящего человека, путающийся за следом самки, слишком знакомый, привычный и потому сбивающий с толку.

Бежал он так около получаса, уже не по лесу, а по старой, зарастающей дороге, где на искомую, еще довольно слабую нить наложилось много следов более свежих, в том числе и вожака - целый жгут тянулся по дорожному просвету до самой реки. И здесь все рассыпалось, разлетелось по сторонам, волчонок заметался, вынюхивая береговую кромку: несколько человек до него точно так же рыскали вдоль воды. Трижды он обернулся по большому кругу, распутывая хаотический клубок запахов, пока снова не перехватил след самки на торчащих из берега бревнах.

Он вошел в воду и сразу поплыл, будто всю жизнь тем и занимался, выскочив на другом берегу, отряхнулся и сразу же бросился искать выходной след. Между тем начало смеркаться, что ему не мешало, а напротив, спадающая жара меньше раздражала ноздри. И только он подхватил разреженную, прерывистую нить, как услышал далекие голоса и молчаливое приближение собак, бегущих впереди. От них исходили усталость и недовольство, притупляющие чутье, и все-таки волчонок свернул с дороги в лес и затаился. Две гончих пробежали рядом, ухо в ухо. и скоро исчезли в траве. Они стремились к воде, дышали тяжело, запа-ленно; казалось, им сейчас ни до чего нет дела, но он ощутил опасность. Выслушав пространство, он пересчитал идущих людей, сделал стремительный рывок вперед, обошел и выскочил на дорогу, дабы заслониться от собак их же хозяевами. И через мгновение услышал тревожное повизгивание: гончие взяли его след на берегу.

Одну он узнал сразу, впрочем, голос второй собаки тоже был знаком, хотя он никогда ее не видел, а лишь слышал лай в вольере. Его кормилица Гейша, привыкшая к волчьему запаху, давно потеряла осторожность и потому устремилась по следу, изредка взлаивая; кобель же, огрузший за лето от малоподвижности и плохо вылинявший, затрубил с дороги, но в лес не сунулся. Люди закричали, отзывая собак, остановились, но Гейша пролетела лесом мимо, и поймали только кобеля, который особой прыти не проявлял и сдался. Волчонок мчался изо всех сил, делая высокие прыжки в траве, чтобы осмотреться, и на какой-то миг полностью сосредоточился на преследующей его кормилице. Он бы не смог на длинной дистанции оторваться от гончей и потому выкладывался, чтобы отвести ее подальше от людей и там объявиться Гейше.

И пропустил опасность, ожидающую его на дороге. Один человек отстал, и волчонок на всем скаку вылетел ему под ноги. Человек отпрыгнул в сторону и не испугался, сорвал ружье и закричал:

- Волк! Переярок! Эй!!..

Выстрел грохнул ему вслед, дробь ушла выше - обсыпало зрелым семенем травы. Волчонок тотчас же спрыгнул с дороги в канаву, пробежал ею немного, продираясь сквозь заросли у самой земли, и резко повернул вглубь леса. А кормилица, вдохновленная выстрелом, завизжала еще азартнее, затрубил спущенный с поводка кобель. Люди заорали, ринулись на голоса собак, но запутались в густом придорожном малиннике. Но тот, что стрелял, уже прорвался и летел скачками, криком увлекая остальных.

Гейша все время подрезала ему путь в лес и гнала на людей, к дороге, а оттуда наперехват несся расхрабрившийся кобель. Охотники же затаились, замерли, рассчитывая встретить его внезапно, когда собаки выгонят на засады, но они были так близко и так предались азарту добычи, что не волны - поток агрессивной энергии фиолетовыми сполохами плыл и кружил по лесу. Они могли сидеть и того тише, и ветерок был им на руку, однако охотничий азарт - самое древнее и самое сильное чувство из всех, которые испытывает хищник.

Увести кормилицу далеко не удалось, мешал ее помощник, умело работающий в паре. И тогда волчонок развернулся к собаке и встал. Увлеченная гоном, она поздно заметила его и, резко останавившись, пробуравила лапами мягкую лесную землю, срывая мох.

Только сейчас Гейша узнала его и оторопело, не к месту, тявкнула, склонив лобастую, вислоухую голову. Волчонок прыгнул ей навстречу и сходу сунулся под брюхо, так что ввел в еще большее замешательство. Материнская память, замешанная на страхе и неимоверной тяге к своему прапредку, сдавила ее волю крепче, чем ошейник. У собаки давно присохло молоко, но повинуясь бессознательному чувству, она легла на бок и откинула заднюю ногу, подставляя вымя. Волчонок еще помнил вкус ее молока и это наслаждение: на короткий миг припасть к сосцам и тянуть не пищу, а обволакивающую, согревающую и дающую силу жизни энергию.

Он мусолил пустые сосцы, бодал носом вымя, выжимая его, а Гейша, млея и страшась, повернула к нему голову и стала вылизывать за ушами.

В этот момент с дурным и, в общем-то пустым лаем к ним вылетел гончак и сразу же замолк, будто подавился. Он запалился от бега и должен был бы часто и быстро дышать, вентилируя легкие, - не дышал, хотя язык вывалился длиннее, чем ухо. Он оторопел еще больше, чем Гейша, ибо в его собачье сознание подобное не укладывалось. Минуты две стояла полная тишина: охотники слушали собачьи голоса, собаки лишились их, каждая по своей причине. Наконец, кобель сделал вперед пару шагов и задышал, что не понравилось волчонку; скосив глаз и не отпуская сосца, он зарычал. Гончак встряхнул головой, возмутился и залаял, отчего теперь на него ощерилась и кормилица. Этого он уже вынести не мог - с точки зрения собаки, налицо был сговор с противником, яростным, непримиримым и смертельным врагом, откровенное предательство, измена хозяину. Кобель запрыгал возле них, затрубил, и сейчас же за его спиной послышались голоса, тяжелый бег и хруст пересохшего от жары лесного подстила.

Волчонок ждал того, что произошло в следующее мгновение: Гейша вскочила, вырвав сосок из пасти звереныша и с материнской яростью бросилась на кобеля. Еще через несколько секунд они уже крутились и катались клубком. Тем временем волчонок отбежал на несколько сажен, забрался под ель и лег. Прибежавшие люди кинулись растаскивать гончаков, тянули их за хвосты, орали, пинали обоих и, с горем пополам расцепив, взяли на поводки. Но и тогда кормилица улучила момент и коварно, без прелюдий, снова кинулась на кобеля. И когда охотники, наконец, окончательно развели собак в разные стороны, сами чуть не сцепились, поскольку обвиняли того, который стрелял, а он оправдывался и кричал:

- Какой заяц?! Волчара! Ты след, следы посмотри! Лапы - во! Ну, всяко переярок! Чуть, падла, меж ног не заскочил!

- Не мог он тебе яйца оторвать!

- Свои береги! Пока не отстрелили!

- Ну, где? Где твой волчара?!

- Переярок бы по кругу пошел! А этот чешет как по струнке!

Под этот шумок, уже без всякой опаски волчонок вылез из-под ели и потрусил на дорогу, где простывал на ветру след человеческой самки, из-за которой и происходил весь сыр-бор...

Первой мыслью было выдрать электронику из кабаньей головы, изломать, растоптать, растереть в порошок, и это бы даже выглядело естественно, если "Горгона" отслеживала его по другой камере, однако на такое поведение и был расчет: ввести его в неистовство, демонстрируя полный контроль.

Подобная видеотехника оказалась в коридоре, в номерах, у крыльца, на деревьях, в беседке-курилке, в родительском доме чуть ли не в каждом углу, а в святом месте, на повети, где находилось правило, в запертом, без окон и, казалось бы, недоступном помещении, Ражный насчитал четыре сильных источника излучения энергии. Охранная фирма дело свое знала, работала чисто и незримо - наверняка воспользовались вчерашним вечером, когда Ражный плавал на моторке искать Каймака - и одновременно допускала явную небрежность, словно заранее сдавая часть дорогушей аппаратуры в руки того, за кем наблюдала. У въездных ворот камеру установили на низкорослой, уродливой липе, так что Ражный спокойно достал рукой, а одну, верно, дающую общий план, затащили на один из отростков старой березы и довольно объемный блок питания никак не замаскировали, так что он качался и поблескивал на солнце. А на повети электронику скрыли тщательно - при самом внимательном осмотре найти ничего не удалось. Поджаров и в самом деле долго и пристально изучал его образ жизни и уровень знаний, касаемых оперативных средств наблюдения, потому "Горгона" часть аппаратуры как бы сдала Ражному, проявив небрежность. Вся найденная электроника была с мощными передатчиками и отличного качества, хотя не имела и намека на то, где выпущена, но все равно радиус приема видеоизображения был ограничен несколькими километрами. Значит, где-то неподалеку от базы стоит передвижная телестанция или ретранслятор, наверняка смонтированный в джипе "Линкольн Навигатор", - другой, более объемной машины у "Горгоны" он не видел. Если не считать микроавтобуса со стройотрядом.

Все, что Ражный обнаружил, снял, отключил и спрятал, но на березу не полез - достал ружье и шарахнул дробью. Сначала взвился легкий дым, затем по белой бересте потекло что-то металлически-серое, и через мгновение бурый, огненный всполох пронизал дерево до корня и запахло озоном.

Снятой или уничтоженной электроники была малая толика - основная продолжала отслеживать и снимать его всюду, где бы Ражный ни появился в пределах базы. Поэтому следовало вести себя так, будто уверен, что ликвидировал все видеоглаза "Горгоны"...

И хорошо, что в распоряжении "Горгоны" не было приборов, способных считывать мысли и чувства.

А они были тяжелыми и весьма далекими от чувств и мыслей победителя. Финансисту удалось нащупать и точно ударить в уязвимое место, и отвлечь его внимание, увести поединок в другую плоскость позволило лишь умение держать удар и не выдавать своего внутреннего состояния.

Вероятно, "Горгона" обрабатывала несколько объектов - вольных и вотчинных араксов, стараясь подобрать ключи, однако Ражного выбрала не зря. Только сейчас, перемалывая в голове состоявшийся разговор с Поджаровым, он особенно остро осознал, что действительно утратил ярость сердца. И произошло это незаметно, возможно, угасание воинского духа как раз началось с момента, когда Ражный привел в вотчину Героя Витюлю. Совершеннолетнему араксу позволялось заводить рабов, к которым отношение было соответствующим, но не тащить в вотчину сирых и убогих мирских людей. В Урочище могли жить лишь дряхлеющие иноки, бездомные бродячие араксы, засадники, получившие увечья в поединках. Мир с его болячками и горем попросту разлагал сердце воина, развеивал по ветру солнечную энергию, называемую Яростью. Если бы Поджаров почувствовал это - бил бы в болевую точку до тех пор, пока не уложил Ражного; однако финансист нашел ее аналитическим путем и от недостатка информации, от приблизительных знаний не воспользовался своими возможностями.

Жалость - удел рабов Божьих, но не воинов его.

Фраза эта сидела сейчас в сознании, как кованый гвоздь Колеватого в Поклонном дубе. Он не мог сделать героя рабом, не в состоянии был унизить пострадавшего от мирской суеты человека. Однако и Кудеяра не сумел перевести в положение невольника, хотя и пытался: в последний момент его действительно становилось жаль, а надо было тогда, на волчьей охоте, зарыть вместе с мертвой волчицей в одну яму.

И тем самым укрепить свой воинский дух. Поджарову удалось накопать кое-что существенное из таинства бытия араксов. Преподобный Сергий собирал в свои монастыри не кротких овечек, не послушное стадо рабов Божьих, но воинов, имеющих от рождения Ярое сердце. Суть Засадного Полка в том и состояла, чтобы внезапным, неотвратимым и беспощадным ударом нанести сокрушительное поражение врагу, всадить засапожный нож в самое сердце, перехватить ему жилы, переломать кости и вышибить мозги. Тут действительно придется идти по трупам и плавать в крови. Душа мирского человека, рожденного, чтобы жить и наслаждаться великим даром жизни, даже при особой любви к отечеству и ненависти к врагам не могла бы остаться чистой и непорочной.

Засадники, принявшие постриг к иной, иноческой жизни, брали на себя все грехи мира...

Вместе с утратой ярого сердца араке переставал быть араксом - защитником, и выходил из лона Сер-гиева воинства. Ражный еще не вышел, однако теперь явственно осознал, что связан с ним не особым состоянием духа, а формально, по принадлежности к древнему роду засадников. Поджаров заметил это, когда просматривал видеозапись поединка с Колеватым, где Ражный и на самом деле снял рубаху лишь потому, что не хватало в сердце воинской ярости...

Оглушенный этими мыслями, он до самого вечера ходил мрачный, пока братья Трапезниковы не привели Кудеяра. Невзирая на то, что находится под наблюдением видеокамер, Ражный совершенно адекватно коротким и сильным тычком выставил ему все передние зубы вместе с клыками. Давний главный и профессиональный информатор Поджарова в первый миг потерял дар речи, после чего стал неразборчиво шамкать и пускать кровавые пузыри.

А привели его, как водят настоящих разбойников ли беглых рабов - в поводу, на длинной веревке, конец которой был привязан к седлу. Он уже не упирался, вероятно, привык, прошел большое расстояние, наоборот, иногда прибавлял ходу, чтобы успеть перепрыгнуть препятствие и не упасть. И падал уже много раз, тащился волоком, поскольку одежда была в грязи и изодрана в клочья, особенно на плечах и груди.

При этом бандит еще минуту назад кричал братьям бодро, злорадно и внятно:

- Все, пацаны, вы уже не живете! Вы покойники! Все! И хутор ваш сгорел! Папашу бы своего чокнутого пожалели!..

Братья остановились возле беседки, спешились, не сговариваясь, подошли к Кудеяру и рывком поставили его на колени. Тот не унывал, выразил радость при виде Ражного.

- Какая встреча! Давно не виделись, президент, Отлично выглядите. Скажите пацанам, чтобы развязали! Пока я добрый.

- Поймали возле мельницы! - доложил старший Макс. - Отстреливался, восемь раз жахнул по нам. Из нашего же ружья!

Тут хозяин беглого раба и приложил руку...

- Мы его землянку завалили, - сообщил младший. - Сначала хотели зажечь, да пожара побоялись...

- Жилище охраняется законом! внятно огрызнулся бандит.

- Сейчас приготовлю жилище, - вдруг довольно пообещал Раж-ный и пошел к "шайбе". - Ведите его сюда!

Он отворил дверь, пригляделся к темноте - волчонка не было. Позвал негромко:

- Молчун? Ты где?

Полчаса назад, когда он обследовал территорию базы и заходил сюда, звереныш был на месте, лежал на шкуре как раз напротив видеоглаза, установленного над дверью среди высоковольтных изоляторов. Сейчас не имело смысла освещать склад или искать волчонка впотьмах - в "шайбе" было пусто. Ражный лишь чиркнул зажигалкой возле ямы - груда свежевзрытой и притоптанной лапами земли...

Расторопные братья тем временем втолкнули Кудеяра.

- Как раз тебе будет! Тут тоже запахи... Руки ему никому ни развязать?

- Развяжите. О том, что поймали звука.

- Само собой, - сняли веревку, швырнули пленника на бетонный пол. - Ну мы поедем, уже поздно...

- Спасибо за службу, мужики...

- Да ладно! - отмахнулся старший Макс, а младший насмелился и спросил:

- Что там с армией, дядя Слава?.. Скоро осень.

- Нынче обязательно призовут. Я все устроил. Братья никак не выразили чувств, разве что заспешили, слегка засуетились, норовя скорее уехать и где-нибудь в лесу выплеснуть свой восторг.

- Увидите в лесу волчонка, прибылого, но крупного, как переярок, - не трогайте! - почти вслед крикнул Ражный.

Их смутила просьба о волчонке, однако они не привыкли задавать лишних вопросов, потоптались, потолкали друг друга плечами, вскочили на коней. Старший вытащил из самодельного приседельного чехла одностволку, подал Ражному.

- У Героя отняли. Забери, дядя Слава!

- Сговаривал нас с ним идти, - добавил младший. - Партизанить. Говорит, в России войну объявили, против своего народа. А президент - предатель и изменник. Нет, не ты, дядя Слава, а тот, главный. Говорит, надо совершить... Как это?.. В общем, убить его надо.

- Мы что-то ничего не поняли, - объяснил старший. - Наверное, с ума сошел. Ружье отобрали на всякий случай.

- А он правда Герой труда?

- Правда. - Ражный взял одностволку. - Его именем улица названа в одном нефтяном городке...

- Вот это да! - изумился младший. - Чего же он сейчас-то?..

- Ничего не пойму, - рассердился старший. - Если Герой, чего он в партизаны собрался?

- Потому и собрался, - буркнул он. - Ладно, езжайте! Как-нибудь потом поговорим на эту тему.

Братья тронули коней, однако Ражный засвистел, замахал рукой.

- Погоди, хлопцы! Тут девушка убежала. Где-то за мостом бродит, это по старой дороге...

- Девушка? - в голос переспросили они и переглянулись.

- Неудобно вас просить...

- Да мы и девушку найдем! - обрадовались они новой и простой задаче, тем более связанной с девушкой. - Как ее зовут?

- Миля...

- Миля? - загорелись глаза у младшего. - А как, если полное имя?

- Не знаю, - пожал плечами Ражный. - Наверное, Эмилия...

Они тут же подняли коней на дыбы и с места бросили их в галоп.

Заперев "шайбу", Ражный обошел ее с другой стороны, продрался сквозь чертополох к куче старого деревянного хламья и тут обнаружил выход: звереныша не держали запоры, да и следовало бы раньше, когда увидел кучу перетасканных мешков и разбитую лампочку, подумать, надо ли садить под замок?

Кудеяр за каменной стеной чуял смерть, скулил, тряс дверь. Ражного подмывало сейчас же, немедленно восстановить ярость сердца, войти и убить его, однако не хотелось пачкать поганой кровью склад, да и на улице было светло, чтобы вытащить труп и зарыть где-нибудь в лесу. Он мысленно уговорил себя дождаться ночи, вывести Кудеяра подальше за пределы базы и там сделать то, что он обязан был сделать с врагом.

Ражный порыскал по траве вокруг "шайбы", тихо позвал Молчуна, хотя это было совершенно напрасно, и чуть не наступил на бандершу, лежащую в траве.

И тут же вспомнил, что Поджаров дал ей наркотик, двойную норму - могла и умереть от передозировки... Он склонился, смахнул с лица густо насевших и сосущих кровь комаров, почувствовал живое тепло и будто маску снял; не похожая на себя Надежда Львовна безмятежно спала, несмотря на рой гнуса.

Наркоманов Ражный повидал за службу в Таджикистане и, что такое ломка после усиленной дозы, знал. Эта спала, как дитя, и щечки розовые, и на лице полное умиротворение... Он с трудом растряс, растолкал ее, нахлопал по щекам. Бандерша открыла глаза, огляделась.

- Где я? Почему здесь?..

- Это я хотел спросить!

- Да, вспомнила... Миля нашлась?

- Ищут... А ваши все уехали! Так что давай и ты...

- Странно, так не бывает.... Жуткие боли, до потери сознания. Должна быть ломка! Но так легко! - она вскочила на ноги. - Как после дозы... Нет, даже лучше!

- Свежий воздух... - уходя, бросил Ражный.

- Да вы не знаете, что это такое! - бандерша увязалась следом. - Даже не помню, как здесь оказалась... Изорвала курточку... Сумеречное состояние... Нет, правда, вы что-то вкололи?

- Я бы тебе вколол...

- Хотя нет! Вспомнила! Ангел!.. Ко мне подходил волк!

- Так волк или ангел?

- Нет, настоящий волк, - она вдруг стала словно зачарованной. - Но будто ангел... Почему люди считают, что ангелы всегда в образе мальчика? Непорочного дитя? Они бывают всякие!.. И ко мне спустился в виде молодого волка...

Ражный заметил Карпенко и Агошкова, устало бредущих от ворот базы - тех, что были отправлены на смолзавод за Кудеяром.

Бандерша побежала к ним навстречу.

- Где?.. Вы нашли Милю?

Эти егеря не могли ничего знать о пропаже девицы, но отчего-то переглянулись и оставили полураздетую женщину без ответа. Старший Карпенко скинул рюкзачишко, бросил на него карабин, сел и начал сдирать отпотевшие резиновые сапоги.

- Нету Кудеяра на смолзаводе, - не сразу сказал Агошков. - Куда-то перебрался, сменил логово...

- Плохо искали, - буркнул Ражный, заметив, что физиономия у Агошкова очень уж характерно расцарапана - три глубоких, разъеденных уже потом следа и четвертый слабый, пунктирный. - Где вас носило чуть ли не сутки?

- Крюка большого нарезали, потом в засаде сидели - недовольно блеснул глазами старший егерь. - Думали, утром или днем придет... Он же, как волк, по ночам рыскает...

- Девицу в лесу не встречали?

- Девицу? - пробухтел Агошков. - То Кудеяра надо, то девицу...

Ражный слишком хорошо знал этих мужиков, чтобы не заметить лукавства; они либо видели ее, либо что-то о ней слышали.

- Никаких девиц мы не встречали, - ответил Карпенко, блаженно вытягивая босые ноги. - Ты сказал, Кудеяра ловить...

Бандерша не встревала, молча выслушала и, придерживая на себе лохмотья, удалилась в гостиницу. Егеря поняли, что сейчас будет настоящий спрос, и насторожились.

- Где встретили? - выдержав напряженную паузу, будто между делом, поинтересовался Ражный и поймал взгляд старшего егеря.

Тот промолчал, отвернувшись, а его напарник Агошков все-таки попытался вывернуться.

- Да нигде не встречали. Откуда? Километров полета намолотили...

- А кто у тебя на роже расписался? Карпенко наконец сообразил, что дело серьезное и перед президентом лучше говорить правду.

- Извини, Сергеич... - покаялся. - В сорок втором квартале видели, недалеко от солонцов...

- Ну, давай, давай! - поторопил Ражный, - Не стесняйся.

- Это уже после обеда... Обратно идем - слышим, стрельба... Вроде где-то у мельницы. Крюка нарезали, хотели завернуть, глянуть, кто балуется, - старший опасливо глянул исподлобья. - Смотрим, Девка по просеке идет, из этих... из проституток. Которая с черным пояском на шее, тонула которая... Нам же тут, кроме водки, ничего не отломилось... А хочется попробовать... Настоящую московскую...

- Попробовали?

- Да нет, что ты, Сергеич! Не дала! Как кошка!.. Отпустили...

- Если она заявит попытку изнасилования, я вас прикрывать не буду, - заявил он, чувствуя крайнюю неприязнь к егерям. - Мотайте срок, идиоты!

Жесткость к рабам сейчас ему была полезной, и он считал так, пока не перестал обманывать себя, что решительность продиктована совершенно другой причиной: эти жлобы посмели тронуть девицу, которая нравилась ему.

Агошков замкнулся, отвел глаза в сторону, и по лицу его побежала жесткая серость решительности. Ражный поднял с земли карабины, повесил на свое плечо.

- С базы не уходить. Сидите и ждите своей участи.

Он вернулся к дому и на крыльце неожиданно увидел Молчуна: волчонок лежал, широко открыв пасть и вывалив язык - отпыхивался...

Коснувшись рукой загривка, он обнаружил на звереныше своеобразный ошейник - уже знакомую черную бархатную ленту, застегнутую под горлом...

- Где же ты нашел ее?

Молчун склонил голову, вслушался, затем потупился, будто прощения просил.

- Ладно, иди, - сказал Ражный, будто с человеком разговаривал. - И никогда не трогай людей. Никогда! Иначе придется пристрелить тебя. Ты же зверь, хоть и не жил со зверями. Понимаешь, ты мне не нужен.

Он еще ниже опустил голову и отвернулся, как наблудивший, виноватый, но все еще дерзкий подросток. Ражный примирительно потрепал его за холку.

- Не знаю, что с тобой делать... Знаешь что? Сведи меня к ней? - он снял бархатную ленту с его шеи. - Покажи, где она?

Звереныш осторожно взял зубами и вытащил ленту у него из руки - отнял то, что было подарено ему.

- Пошли? - Вожак встал. - Веди!

Молчун крепче закусил ленту и, спрыгнув с крыльца, потрусил к калитке, выводящей на реку. Вырос он быстро и теперь больше напоминал не прибылого сеголетка, а молодого переярка, только худоват был, с тонкой шеей, большой головой и двигался вихляющейся, подростковой походкой.

Повел он не по старой дороге и не в сорок второй квартал - в обратную сторону, в брошенную деревню, где весной была охота с поляками. Едва забежав в лес, ударил крупной рысью, и Ражный, сняв куртку и обвязавшись ею, помчался со спринтерской скоростью.

Через полтора часа гонки по зарастающему проселку Молчун выскочил на поляну, где догнивали дома без крыш, скотники, сараи и телеграфные столбы. Он перескочил наискось этот печальный пейзаж и на самом краю, среди сохнущей крапивы и бурьяна вдруг нырнул в подпольную яму, и Ражный услышал оживленный женский голос. Еще через мгновение волк выскочил назад, покрутился на месте и демонстративно отошел в сторону.

Ражный спустился в яму - девица вскочила с травяной подстилки, шагнула назад и уперлась спиной в торчащие из земли бревна.

- Не бойся, я ничего не сделаю дурного, - предупредил он. - Не за этим искал...

Бинта на укушенном запястье не было, впрочем, как и свежей раны...

- А зачем еще?.. Даже волкам нельзя верить!

- Он еще не волк - щенок... И он не выдавал тебя.

- Почему же привел? - она озиралась, то ли рассчитывая убежать, то ли высматривая Молчуна.

- Потому что я захотел.

- Да, вы же хозяин...

- Я не хозяин - вожак стаи.

- Это все равно...

- Не все равно! Впрочем, ладно, для тебя все равно... Пошли! Тебя ищет... начальница. - Он протянул руку. - Ну, пойдем?

- Какая начальница?

- Надежда Львовна...

Миля неожиданно сникла, опустились плечи.

- Это моя сестра... Родная сестра. Ражный хотел выругаться, но вместо этого сел и спросил, показывая запястье своей руки:

- А где... это?

- Зажило... Волк пришел и вылечил, зализал, даже следа не осталось, - в голосе ее послышалось осторожное расположение. - Тогда я повязала ему ленточку...

Он помолчал, не зная, как закрепить это призрачное доверие, вспомнил о егерях, разинувших рот на московскую путану.

- Этих мужиков я накажу, - пообещал. - Очень серьезно накажу... Тех, которые утром тебя встретили в лесу.

- А что толку? - Миля дернула плечиками. - Еще хуже будет. Встретят во второй раз - убьют. Не наказывай их, не надо.

- Хорошо... Ну что, пойдем?

- Я никуда из леса не пойду, - хотела определенно и резко заявить она. - Никогда.

Но все-таки прозвучало с нотой каприза...

- Можешь сколько угодно обижаться на... сестру, но при чем здесь я? Я что, заказывал тебя? Или кого-то просил, чтоб привезли?

- Вы?.. Да вы самый страшный человек во всей этой истории! Вы не заказывали. К вам привезут без заказа, чтобы угодить, зная ваши нравы. Вы же вожак стаи!

- Тебя насильно притащили сюда? В наручниках? - внезапно для себя разозлился Ражный. - Сама приехала! Денег заработать!

Миля сверкнула глазами, отвернулась.

- Сама!.. Заработать!

- И не я навязывался - тебя подсовывали ко мне!

- Потому мне и стало страшно. Кто вы?

- Вожак стаи!

- Не знаю, что думать, боюсь... Ну, кто вы такой?

- Спроси у тех, кто подсовывал! Они-то, наверное, знают!

- Я спросила... У Виктора.

- У кого?

- Да у вашего же человека. У Героя Социалистического труда!

Его никогда не называли полным именем, да и сам он представлялся Витюлей, поэтому имя это звучало незнакомо.

- И что же он сказал?

- Вы - колдун. - Она на всякий случай отодвинулась подальше, чтобы не достал рукой. - А я... А меня привезли в жертву. Чтоб исполнить какой-то... Ритуал. Но Надя об этом не знала! Они все знали - она даже не подозревала.

- Дураки! - засмеялся Ражный. - Витюля дурак и ты полная дура! Вместе со своей сестрицей!

- Не трогайте мою сестру! - отчеканила Миля с угрозой. - Вы ее совсем не знаете!

- Ладно тебе!.. За сколько граммов героина тебя продала?

Она испугалась своей решительности, опасаясь вызвать гнев "колдуна", отступила, зажалась, замкнулась.

- Давай не будем ссориться, - предложил он мирно и вылез из ямы. - Идем, тебя сестра ждет. Так и быть, в жертву я тебя не принесу, живи.

То, что между ними возникло расстояние, слегка расслабило Милю.

- Все равно не верю вам, - проговорила упрямо, глядя как звереныш. - Если не колдун, то почему... Зачем вам девственница?

Ражному стало весело, но он не хотел вновь пугать ее смехом - улыбнулся и сказал серьезно:

- Мне пришло время жениться. А жениться хочу только на девушке.

Разумеется, она не поверила.

- Какие глупости... Я знаю: девственниц ищут сатанисты. Чтобы убивать их и совершать какие-то ритуалы.

- Ритуалы сумасшедших!.. Где же брать в наше время непорочных девиц?.. Кстати, а кто первым тебе сказал, что я ищу девственницу? Сестра?

- Зачем это вам?

- Да я ведь тоже хочу разобраться, кто затеял эту идиотскую игру.

- Не сестра... Она предложила работу. Говорит, есть одна балдежная авантюра, можно получить хорошие деньги.

- Это был Поджаров?

- И не Поджаров... Вы его не знаете. Он сюда не поехал.

- Так кто же это? Японец?

Дата добавления: 2015-08-05