ГЛАВА 6 Новгород 1 страница

Судьба всегда на той стороне, где лучшая армия.

Никколо Макиавелли

Нет свободы, когда нет силы защитить ее.

Н.М. Карамзин

Во второй половине 60-х годов XV века Иван III определяет первоочередную задачу своей внешней политики: обеспечение безопасности восточной границы путем установления политического контроля над Казанским ханством. Война с Казанью 1467 – 1469 годов окончилась в целом успешно для москвичей. (Подробный рассказ об этой войне читатель найдет в главе 10.) Она заставила казанского хана Ибрагима надолго прекратить набеги на владения Ивана III. Вместе с тем война показала ограниченность внутренних ресурсов Московского княжества. Решающие успехи в борьбе с наследниками Золотой Орды могли быть достигнуты только на качественно новом уровне объединения русских земель. Осознав это, Иван обращает свой взор на Новгород...

Покорение Новгорода – главное достижение Ивана III в деле «собирания Руси». Этому великому и драматическому событию, растянутому во времени на несколько десятилетий, и посвящена данная глава.

Этот странный город был изгоем Древней Руси. В его судьбе и даже в его облике угадывается нечто общее с будущим Петербургом. Поднявшийся как призрак над печальными болотами, окружавшими озеро Ильмень, он жил какой-то особой, кипучей, но во многом призрачной и бесплодной жизнью. Издавна Новгород был своего рода мостом между двумя мирами. Деловитая и зажиточная, пропахшая морем, шведско-немецкая Прибалтика встречалась здесь с задумчивой и бедноватой Русью. Причудливое смешение этих противоположных культурных типов создало оригинальный характер новгородцев.

Обширные владения Великого Новгорода простирались от Балтийского моря до Урала и от Белого моря – до Волги. На этих просторах имелись области, где можно было успешно заниматься земледелием. Богатства новгородской знати в значительной мере строились на доходах от крупных вотчинных хозяйств, реализующих часть своей продукции на рынке. И все же своего хлеба Новгороду вечно недоставало. Его приходилось завозить из «Низовской земли», как называли новгородцы Северо-Восточную Русь

В XV веке проходивший по Днепру и Ловати древний «путь из варяг в греки» уже не имел серьезного торгового значения. Основной дорогой, по которой осуществлялась связь Новгорода со среднерусскими княжествами, были реки Тверца и Мета, верховья которых соединял «волок» (в районе современного города Вышний Волочек). Первая из этих рек течет с севера на юг и впадает в Волгу возле Твери. Вторая несет свои воды в озеро Ильмень. По этому пути новгородцы выходили к Волге. Однако он имел серьезный недостаток: при желании тверские князья легко могли перекрыть любое движение по Тверце. В случае острых конфликтов с Новгородом они часто прибегали к этому средству экономического давления.

До нашего времени практически не сохранилось каких-либо документов, связанных с новгородской транзитной торговлей XV столетия. Лишь по некоторым косвенным свидетельствам можно полагать, что ее масштабы были весьма значительны. (Известно, например, что из города-порта Гданьска, имевшего для Польши примерно то же значение, что и Новгород для Руси, в 1474 году ушло 403 корабля, в 1475 году – 525, в 1476 году – 643, а в 1490 году – 720 (84, 157). Основные потоки товаров шли в Великий Новгород с юга (из Нижнего Поволжья) и с северо-востока (Подвинья). И если с юга везли всякого рода восточные товары (краски, пряности, ткани, фрукты, орехи и т.д.), то Север давал главным образом ценные виды мехов. Обширные области в бассейнах Северной Двины, Вычегды и Печоры, населенные малочисленными лесными народами из угро-финской языковой семьи, представляли собой, по существу, колониальные владения Великого Новгорода. Местные жители поставляли Новгороду разнообразные продукты лесных промыслов и в качестве дани, и в обмен на товары, привозимые новгородскими купцами. Все это добро не залеживалось в Новгороде, но уходило дальше через прибалтийских купцов, объединенных в Ганзейский союз.

Международная торговля и лесные промыслы – занятия, связанные с постоянным риском и требующие значительных средств. Они приучали новгородцев действовать сообща, объединяя силы и средства членов одного рода или даже нескольких родов. Издавна Новгородом управляла корпорация, состоявшая из глав этих родов. Они владели усадьбами в центре города, собирались на вече и заседали в «Совете господ». Из их среды избирались высшие должностные лица Новгорода. В XV столетии их называли «300 золотых поясов». Пользуясь общепринятой в средневековой Руси терминологией, историки называют высшую светскую знать Новгорода «боярством», а саму систему ее власти – Новгородской боярской республикой. Самоуправление Новгорода и подобных ему древнерусских «народоправств» (Пскова, Вятки) на первый взгляд кажется весьма привлекательным. Многие отечественные вольнодумцы двух последних столетий считали Новгород колыбелью российской свободы. Однако уровень политической свободы в любом обществе прямо пропорционален уровню его материального благополучия. Жители Новгорода в среднем были, конечно, побогаче, чем жители других русских городов. Однако эта разница не была слишком большой. Соответственно и новгородская «свобода» – это демократия для аристократии. В городе с населением в 30 – 40 тысяч жителей правом участия в принятии решений общегосударственного характера обладали лишь несколько сотен человек. Конечно, с точки зрения «прав человека», это все же лучше, чем «самовластие» правителей Северо-Восточной Руси. Но и о подлинном народовластии тут, конечно, говорить не приходится. Тем не менее новгородцы гордились своим образом жизни и ощущали себя среди других русских некоей избранной общностью.

Богатство Господина Великого Новгорода складывалось из значительных состояний, накопленных боярскими кланами. Городская казна исправно пополнялась за счет налогов, а также пошлин с многочисленных торговых сделок. Зримым воплощением богатства великого города стали многочисленные каменные храмы, строившиеся на средства местной знати. Коренастые и неуклюжие, словно диковинные грибы, выросшие из этой сырой почвы, они и до сих пор глядят на мир узкими щелями своих решетчатых окон. Новгородцы оставили яркий и неповторимый след в литературе и искусстве средневековой Руси. Благодаря оригинальности и разнообразию местного художественного творчества историки искусства называли Новгород «северной Флоренцией».

Новгородцы умели не только добывать деньги и с умом их тратить. Они также умели их беречь. Одной из важных статей экономии было сокращение расходов на оборону. Удивительно, но факт: это огромное государство фактически не имело собственной армии. В случае опасности горожа-

не вооружались и создавали ополчение, во главе которого вставал избираемый на вече предводитель – тысяцкий. Помимо этого, Новгород в XIV – XV веках заключал своего рода контракт с великим князем Владимирским. Тот брал на себя обязательство защищать город своими войсками в случае серьезной опасности. В знак своего присутствия он обычно присылал на Волхов одного из своих сыновей или наместника. Великокняжеские наместники исполняли в городе не только военные, но и некоторые судебные функции. Реальное влияние того или иного князя на новгородские дела менялось в зависимости от времени и обстоятельств, но никогда не было решающим.

У новгородцев вполне хватало сил для отражения периодических нападений западных соседей – литовцев, немцев и шведов. Они и сами не прочь были ответить лихим набегом на козни врагов. Такие походы были особенно удачными, если к ним подключался и великий князь Владимирский со своей дружиной.

Однако слабость новгородского войска, состоявшего из облачившихся в доспехи торговцев и ремесленников, делала город почти беззащитным перед лицом «многовоинного» великого князя Владимирского. В случае войны с Новгородом тот мог без особого труда привести свои дружины к стенам города и захватить его. И все же до завоевания Новгорода кем-либо из правителей Северо-Восточной Руси дело никогда не доходило. Обычно осерчавший на своеволие новгородцев князь вводил войска в южные районы Новгородской земли (Торжок, Бежецкий Верх, Волок Дамский) и приступал к их планомерному разграблению. Вскоре начинались переговоры, и стороны приходили к компромиссу. Иногда князья в запале гнева доходили с полками до самого Новгорода, разоряли округу. Но и тут дело неизменно заканчивалось миром. Ведь даже самый твердолобый из Рюриковичей понимал, что разорять Новгород – значит резать курицу, несущую золотые яйца. Кроме того, ни один из князей не имел достаточно сил и средств для освоения бескрайних владений Великого Новгорода. Наконец, захват Новгорода одним из князей существенно изменил бы весь баланс сил не только на Руси, но и в Восточной Европе в целом. Такая победа неизбежно стала бы «пирровой». В качестве новгородского «приданого» счастливчик получал войну с Ордой, Литвой, Орденом и Швецией, не говоря уже о ненависти сородичей.

Помимо толстой мошны, новгородцы знали и другие способы поддержания своей независимости. Главный из них – гибкая дипломатия, умелое лавирование между Москвой и Вильно. Новгородские земли граничили с Великим княжеством Литовским. В состав этого сильного государства входило большое количество русских земель, жители которых сохраняли православие и пользовались правом самоуправления. В принципе, в состав Великого княжества Литовского могла войти и Новгородская земля. Шантажируя Москву возможностью союза или даже соединения с Литвой, «золотые пояса» хорошо понимали, что делают. Московское княжество со времен Ивана Калиты всеми силами избегало войны с Литвой. Осторожные Даниловичи боялись, что хрупкая московская государственность может исчезнуть между ордынским молотом и литовской наковальней. Эта опасность стала еще более реальной после заключения Кревской (1385) и Городельской (1413) уний между Литвой и Польшей.

В моменты усиления военного давления со стороны Москвы новгородские бояре немедленно приглашали на Волхов в качестве «служилого князя» кого-либо из литовских Гедиминовичей. Дальше могло последовать обращение к великому князю Литовскому и польскому королю (во второй половине XV века это было одно и то же лицо) за прямой военной помощью. Перед такой перспективой москвичи неизменно пасовали и начинали искать примирения.

Проводя политику «собирания Руси», московские князья долгое время не могли покорить Новгород, но не могли и оставить его в покое. К середине XV столетия он становится главным препятствием на пути к объединению страны, а значит и к подлинной независимости. Московская династическая смута оказалась столь долгой во многом благодаря поддержке, которую получали в Новгороде мятежные галицкие князья. Ситуация могла повториться и при любом другом антимосковском выступлении. Только полное подчинение Новгорода избавляло Москву от возможности новой многолетней усобицы. Помимо этого, Москве необходим был мощный экономический потенциал Новгородской земли. Понимая все это, Василий Темный в 1456 году совершил поход на Новгород, плодом которого стал Яжелбицкий мир.

Этот договор очень существенно ограничил суверенитет «северной Флоренции», фактически поставив ее внешнюю политику под контроль Москвы. Однако договор был составлен, так сказать, «на вырост»: в действительности Москва еще не имела достаточных сил, чтобы заставить новгородцев исполнять все взятые ими обязательства. Правители Новгорода уклонялись от выполнения московских условий, демонстрировали свои союзнические отношения с Литвой. В 1458 году новгородский посадник Иван Щока вел переговоры с польским королем и великим князем Литовским Казимиром IV. В результате достигнутых договоренностей литовский князь Юрий Семенович (из дома Ольгерда) прибыл в Новгород. Ему были поручены новгородские «пригороды» – Ладога, Копорье, Ям, Орешек, Корела, Руса. Гедиминович управлял ими до августа 1459 года.

Обеспокоенный усилением литовского влияния в Новгороде, Василий Темный в 1460 году вновь отправился на Волхов. На сей раз он ехал «миром», желая «поклониться новгородским святыням», а главное – убедить новгородцев не изменять Москве. Однако эта поездка, едва не стоившая князю жизни, не привела к коренному изменению обстановки. Новгород продолжал сопротивляться московскому давлению.

7 января 1462 года, на Собор Иоанна Предтечи, на Волхов прибыло московское посольство во главе с боярами Федором Челядней, Федором Белеутовым и дьяком Степаном Бородатым. Последний и раньше бывал в Новгороде. Молва приписывала ему подготовку заговора с целью убийства Дмитрия Шемяки в 1453 году. Источники не сообщают о содержании московско-новгородских переговоров. Известно лишь, что они продолжались две недели. Очевидно, москвичи от имени Василия Темного предъявили новгородцам какие-то жесткие требования, которые были отвергнуты (54, 101).

С отъездом послов в Новгороде начались волнения. После долгих дебатов на вече решено было отправить в Москву с новыми предложениями архиепископа Иону (1458– 1470). Однако тот под благовидным предлогом уклонился от этой неблагодарной миссии. Между тем великий князь Василий II, не дождавшись новгородских представителей, в марте 1462 года «нача... возмущатися» на строптивых северян (23, 204). До начала вооруженного конфликта оставался всего один шаг. Но тут Василий скончался, оставив сыну Ивану среди прочих забот и ссору с новгородцами.

Новгородская политика Ивана III может быть правильно понята только с учетом психологического фактора. Историки уже давно обратили внимание на своеобразный характер князя Ивана. «При пользовании своими средствами и своим положением Иоанн явился истым потомком Всеволода III и Калиты, истым князем Северной Руси: расчетливость, медленность, осторожность, сильное отвращение от мер решительных, которыми было можно много выиграть, но и потерять, и при этом стойкость в доведении до конца раз начатого, хладнокровие – вот отличительные черты деятельности Иоанна III», – писал С. М. Соловьев (146, 9).

Однако было бы наивным сводить дело к одному лишь характеру князя Ивана. Прежде всего это был человек государственного ума, выдающийся политик и дипломат. Свои, эмоции он умел подчинять требованиям обстоятельств. В этом умении «властвовать собой» – источник многих его успехов. Иван III, не в пример своему отцу, всегда тщательно просчитывал все возможные последствия своих поступков. Новгородская эпопея может служить тому наглядным примером. Великий князь ясно понимал, что трудность заключается не столько в том, чтобы завоевать Новгород, сколько в том, чтобы сделать это незаметно. В противном случае он мог восстановить против себя всю Восточную Европу и потерять не только Новгород, но и многое другое...

Весной 1462 года встревоженный Новгород с нетерпением ждал ответа Москвы – но молодой московский князь молчал, словно никакого Новгорода и не существовало вовсе. Летом того же года новгородцы отражали очередное нападение шведов – но великий князь не проявил к этой войне никакого интереса. Наконец, «золотые пояса» не выдержали. В среду 22 декабря 1462 года из Новгорода отправилось в Москву большое посольство «о смирении мира». Его возглавлял сам архиепископ Иона. В Москве новгородская знать была принята с честью. Однако в ходе переговоров Иван III проявил твердость. Не уступали и новгородцы. В итоге многочасовые прения окончились взаимными уступками. Мир был достигнут. Пробыв в Москве весь январь, послы вернулись в Новгород в среду 9 февраля 1463 года.

Для достижения более выгодного соглашения обе стороны вели сложную дипломатическую игру. Новгородцы, следуя многократно испытанному сценарию, еще осенью 1462 года решили припугнуть Москву сближением с Западом.

Под 6971 годом (1 сентября 1462 – 31 августа 1463) одна из летописей сообщает: «Того же лета послаша новгородци посол свой Олуферья Васильевича Слизина к королю в Литву о княжи възмущении еже на Великий на Новъгород Ивана Васильевича; такоже и Микиту Левонтеева ко князю Ивану Ондреевичю Можайскому и к князю Ивану Дмитреевичю побороть по Великом Новегороде от князя великого, и имашася побороть, како Бог изволи» (23, 214).

Итак, новгородский посол Елевферий Слизин отправился в Литву просить у короля Казимира IV помощи против Москвы. Другой посол, Никита Леонтьев, помчался к находившимся в Литве злейшим врагам Ивана III – князю Ивану Андреевичу Можайскому и сыну Дмитрия Шемяки, князю Ивану Дмитриевичу. Такое явное нарушение Яжелбицкого договора возможно было только в условиях явного разрыва с Москвой. Оба князя-изгнанника изъявили готовность «побороться» за Великий Новгород. Однако король Казимир и на сей раз уклонился от прямого вмешательства в московско-новгородский конфликт. Вероятно, именно это и заставило новгородцев прийти к какому-то соглашению с Иваном III зимой 1462/63 года. Об этом мире свидетельствует лишь краткое замечание летописца после рассказа о посольстве в Литву: «И тое зимы умири Бог (Новгород с Иваном III. – Н. Б.) молитвами святыя Богородица и преподобнаго Варълама молением за град наш...» (23, 214). Вскоре Иван прислал в Новгород своих наместников (50,23).

В то время как новгородцы искали поддержки у короля и живших в Литве московских князей-изгоев, Иван III стремился перетянуть на свою сторону Псков. Сделать это было нелегко. Псков издавна считался «младшим братом» Великого Новгорода. Он жил по тем же уставам вечевого строя, что и «старший брат». У них были общие враги и общие друзья. Новгородский архиепископ являлся духовным главой псковичей. Однако между «братьями» часто вспыхивала вражда. Оба города хранили в памяти долгий перечень взаимных обид.

В сущности, «братья» были совершенно разными и по облику и по складу характера. Новгород напоминал упитанного и жизнерадостного купца, а Псков – худого и печального странствующего рыцаря. И как истинный купец, Новгород был хитер и плутоват, Псков же, как истинный рыцарь, – честен и беден. Зажатый между сильными соседями, лишенный обширных промысловых угодий, Псков едва сводил концы с концами. Его главным богатством были помятые в сражениях доспехи да тяжелый прадедовский меч.

Псковичи сознавали себя частью политической системы Великого княжения Владимирского и иерархической системы киевско-владимирской митрополии. Однако удаленность Пскова от Владимира и Москвы, его трудная служба в качестве боевого форпоста на северо-западных рубежах на практике обеспечивали ему почти полную самостоятельность. Здесь, где никогда не ступала нога татарского баскака, не знали страха перед Ордой. Сюда не ездили митрополиты, а новгородский архиепископ заезжал лишь раз в несколько лет для нравоучительной проповеди и сбора положенных судебных пошлин. Но даже эта достаточно призрачная зависимость от новгородского владыки тяготила псковичей. Еще во времена митрополита Феогноста (1328– 1353) они стали просить для себя особого епископа. Однако хитроумный грек, собрав своих епископов, ответил псковичам отказом. Зачем было обрезать последнюю нить, связывавшую Псков с Новгородом?

Не желая лишний раз обращаться к новгородскому архиепископу, псковские попы давно протоптали прямую дорожку в Москву, к митрополиту. Оттуда им присылали церковную утварь и книги, назидательные послания и анафемы на еретиков. Московские князья также охотно шли на прямые, «за спиной» Новгорода контакты с Псковом. Тем же проторенным путем пошел и Иван III, задумав лишить Новгород всех его потенциальных союзников. Но прежде ему предстояло преодолеть тот холодок, который возник в московско-псковских отношениях в конце правления Василия Темного.

Иван III хорошо помнил события недавнего прошлого. В феврале 1456 года новгородцы, потерпев поражение от московских войск в битве под Русой, обратились к псковичам с отчаянным призывом о помощи. Забыв о прошлых обидах, псковичи проявили истинно рыцарское благородство. «И псковичи не помянуша древняя злобы их, но правяще свое крестное целование, отрядиша воеводами посадника Леонтиа Макарьинича и Максима и послаша с силами февраля 15» (41, 49). Псковский отряд прибыл в Новгород и простоял там полторы недели. Однако принять участие в боевых действиях псковичам не довелось: новгородцы уже вели мирные переговоры с Василием Темным и вскоре заключили с ним Яжелбицкий мир. Псковские воины вернулись домой. Однако их неприязнь к Москве вскоре проявилась по-другому. Псковичи пригласили к себе на княжение изгнанного из Новгорода по требованию москвичей литовского князя Александра Васильевича Чарторыйского. Зять Дмитрия Шемяки и злейший враг Василия Темного, князь Александр торжественно въехал во Псков в воскресенье, 18 июля 1456 года (41, 49). Там он находился до 10 февраля 1460 года, когда по требованию Василия Темного вынужден был покинуть Псков и уехать в Литву. На смену ему великий князь дал псковичам в наместники одного из лучших своих воевод – князя Ивана Васильевича Стригу Оболенского. Однако в воскресенье 17 мая 1461 года («в неделю Святых отец 318-ти») (168, 56) Стрига торжественно простился с псковичами и уехал в Москву. Очевидно, Василий Темный отозвал Стригу потому, что опытный воевода нужен был великому князю под рукой в связи с назревавшей тогда войной с Казанью.

На место Стриги Василий Темный дал псковичам князя Владимира Андреевича Ростовского. Обычно Новгород и Псков получали от великих князей в качестве наместников тех лиц, которых они сами просили. Но на сей раз наместник был поставлен «не по псковскому прошению, не по старине» (168, 57). Кажется, таким образом московский князь ясно намекал псковичам, что времена их своеволия подходят к концу. Понятно, что уже одним этим новый наместник сильно не понравился псковичам. Их предвзятость Владимир Андреевич мог переломить лишь какими-то необычайными подвигами. Однако в своей долгой жизни он отличился лишь тем, что в 1474 году продал Ивану III остатки своих ростовских владений. Такой человек не мог, конечно, долго усидеть на шатком псковском столе.

Смерть Василия Темного придала псковичам решимости. Следовало дать понять молодому великому князю Ивану, что Псков не отступился от своих традиционных привилегий. В итоге осенью 1462 года «выгнаша псковичи князя Володимира Ондреевича изо Пскова, а иныя люди на вечи сь степени съпхнули его; и он поехал на Москву с бесчестием к великому князю Ивану Васильевичу жаловатися на Псков» (41, 52).

Изгнанье и бесчестье великокняжеского наместника – тяжкое оскорбление, которое могло привести к московско-псковской войне. (Вероятно, это и было целью тех, кто подготовил возмущение против князя Владимира Андреевича.) Однако ни псковичам, ни Ивану III не хотелось доводить дело до оружия. В начале зимы 1462/63 года в Москву отправилось представительное псковское посольство с извинениями, объяснениями и ходатайством о новом наместнике. Иван III был, конечно, рад такому исходу, но счел необходимым «сохранить лицо» и показать свой гнев на своевольных псковичей. Три дня послам пришлось ждать аудиенции у великого князя. Наконец «князь великыи чолобитье их принял, и дал им князя по псковскому изволенью» – Ивана Александровича Звенигородского. Неизвестно, чем привлек псковичей этот скромный потомок черниговских князей. Никаких особых подвигов он, насколько известно, не совершал, хотя еще при Василии Темном имел боярский чин. Но как бы там ни было, выбор пал на него. На Пасху, 10 апреля 1463 года новый московский наместник торжественно въехал во Псков (41, 52).

Иван III понимал, что и новый наместник может разделить участь предыдущего. Но окончательный разрыв отношений со Псковом укреплял союз Новгород – Псков и ставил под сомнение все планы москвичей относительно подчинения Новгорода. Закаленное в сражениях псковское войско было сильным козырем в руках новгородского боярского правительства. Прежде чем воевать с Новгородом, Ивану III необходимо было перетянуть на свою сторону Псков или по меньшей мере заручиться его нейтралитетом. А для этого следовало не просто отправить во Псков того или иного московского наместника, а делом (то есть значительной боевой силой) помочь псковичам в их непрерывной тяжелой борьбе с Орденом. Вскоре для этого представился подходящий случай...

21 марта 1463 года немецкие рыцари вторглись в псковские земли и осадили Новый Городок на южном берегу Чудского озера (171, 116). Они опустошали псковские волости, разрушали рыболовные запруды – «исады». Новгородцы отказались прислать подмогу псковичам, ссылаясь на то, что те первыми начали войну с Орденом. Вообще стремление поддерживать мирные отношения с Орденом и натравливать его на псковичей – характерная черта новгородской политики этого времени.

На помощь Пскову, оставшемуся один на один с немцами, пришел Иван III. Получив весть о вторжении, он приказал отправить против немцев войско под началом воеводы князя Федора Юрьевича Шуйского. 8 июля 1463 года московская рать вступила во Псков. Князь Шуйский оказался добрым воином и хорошим дипломатом. Своими энергичными действиями он способствовал заключению 9-летнего перемирия между Псковом и Орденом на благоприятных для русских условиях.

1 сентября 1463 года московское войско во главе с князем Шуйским покинуло Псков и двинулось обратно в Москву (40, 70). Воеводы глядели весело: в карманах у них звенело псковское серебро. Сам Шуйский получил за службу 30 рублей, а его помощники – 50 рублей на всех.

Завершая рассказ о войне с немцами, псковский летописец вновь с укоризной отмечает: «А новгородцы тогда не пособили псковичем ни словом ни делом против немец, а псковичи много челом биша, и они челобитья псковскаго не прияли» (40, 70). Несомненно, это была роковая ошибка новгородской дипломатии. Эгоизм и высокомерие принесли горькие плоды. Отказавшись в трудную минуту помочь Пскову, «золотые пояса» толкнули своего «младшего брата» в объятия Москвы. Известно, что оскорбленные отказом новгородцев прислать подмогу против немцев и воодушевленные поддержкой далекой Москвы псковичи летом 1463 года отказались выплачивать положенные оброки новгородскому владыке.

В декабре 1463 года псковичи отправили в Москву своего посла Исака Шестника. Он имел наказ поблагодарить Ивана III за помощь в войне с Орденом. Одновременно псковский посол пожаловался великому князю на новгородцев, которые не хотели пропустить через свою землю представительное псковское посольство к Ивану III. О причине столь вызывающего поведения новгородцев князь мог догадаться из дальнейших речей Ивана Шестника. От имени всей псковской знати посол просил, чтобы великий князь «повелел бы своему отцу митрополиту Феодосию поставити владыку во Псков, а нашего же честнаго коего попа или игумена, человека пъсковитина» (40, 69-70). Несомненно, новгородцы прознали о цели псковского большого посольства. Пропустить таких просителей в Москву не захотел новгородский владыка. Да и враждебные действия псковичей, фактически означавшие состояние войны с Новгородом, давали новгородским боярам формальное основание для того, чтобы не пускать псковских послов через свою территорию.

Впрочем, Иван III в разговоре с Исаком Шестником вел себя, как и подобает дипломату, – лицемерно. Он выразил недоумение и как бы даже недоверие тому, что новгородцы не пропускают в Москву псковское посольство. «И князь великой Иван Васильевич ту ся подивил (удивился. – Н. Б.), как то есте того вопаслися (опасались. – Н. Б.) от моеа вотчины Великого Новагорода; как им не препустити ко мне, а будучи у мене в крестном целовании» (41, 157). (Примечательно, с какой настойчивостью Иван III в своих речах и посланиях именует Новгород и Псков своей «вотчиной»! Этим словом он как бы отметал самую мысль о свободе выбора, о возможности выхода городов из-под власти Москвы.)

Той же зимой псковичи все же сумели прислать в Москву вслед за Исаком Шестником представительную делегацию во главе с двумя посадниками. Из Пскова «великое посольство» выехало в воскресенье 22 января 1464 года. Вероятно, они пробирались к Москве в обход новгородских земель.

По обычаю того времени, псковские послы начинали переговоры с вручения подарков. Ивану III передан был дар псковичей – 50 рублей. Кажется, великий князь был не вполне доволен этой довольно скромной суммой. Во всяком случае, ответный дар озадачил простодушных псковичей. Их предводителю посаднику Максиму Ларионовичу Иван III подарил... верблюда (40, 71). Неизвестно, как распорядились псковичи этим диковинным животным, само имя которого на Руси произносили не иначе как «вельблуд», то есть «очень («вельми») блудливый». Однако этот подарок немало позабавил насмешливых новгородцев: псковичи просили себе у великого князя отдельного владыку, а вместо епископа получили верблюда...

Пробыв в Москве около месяца, послы вернулись во Псков в понедельник, 5 марта 1464 года (40, 158). С ними приехал и посол Ивана III Давыд Бибиков (41, 158). Он принес псковичам ответ великого князя, который был оглашен на вечевой площади. Касаясь жалобы на новгородцев, не пропускавших через свои земли псковских послов, Иван отвечал, что, во-первых, он сделал новгородцам соответствующее внушение, и они обязались впредь не мешать псковичам ездить в Москву, а во-вторых, что и сами новгородцы приезжали к нему жаловаться на своеволие псковичей и даже просили у него войско для похода на Псков.

Действительно, московско-псковское сближение сильно обеспокоило новгородцев и качнуло чашу весов в пользу мирных отношений с Москвой. Зимой 1463/64 года в Москве побывало новгородское посольство во главе с посадником Федором Яковлевичем (41, 158–159). Тогда же в Москву приходило и другое новгородское посольство во главе с двумя посадниками и двумя «житьими людьми» (следующий после бояр слой новгородского общества), о котором также упоминал Иван III в послании к псковичам. Новгородцы жаловались Ивану на бесчинства псковичей, просили прислать войско и воеводу для их наказания.

Дата добавления: 2015-08-05