Глава 9. 3а двором лежал труп убитого Родионова дворского, что дерзко не похотел поклониться

3а двором лежал труп убитого Родионова дворского, что дерзко не похотел поклониться Акинфу. Сейчас он был весь плоский, похожий на старое платье. Акинф не велел убирать тела – для острастки прочим – и теперь, выйдя во двор, едва вспомнил о мертвеце, и то по рычанию собаки. Бродячий пес, свирепо и трусливо взлаяв, посунулся в кусты – шерсть дыбом, подобранное брюхо, – одичало глядя на Акинфа, вздрагивая и не переставая рычать, ждал, когда отойдет человек. Пугни – прыгнет и зальется тоскливым воем, закидывая морду. «Нать прибрать, што ли…» – подумал Акинф. Утренняя злость уже угасла в нем. Он повернулся, пес за его спиной снова прыгнул к трупу.

– Эгей! – позвал боярин и кивком, не оборачиваясь, приказал унести мертвеца.

Доверенный холоп, по кличке Козел, когда-то ушедший с ним вместях из Переяславля ко князю Андрею, подошел сзади, помялся, сожидая, когда Акинф поворотит к нему лицо.

– Тож не спитце? – спросил Акинф добродушно. Козел посопел в темноте, поморгал глазами, сказал с хрипотцой:

– Дозволь, Окинф Гаврилыч, в Княжово сгонять!

– Почто?

– Красного петуха дружку старому, Федьке, нать пустить!

Акинф глянул вприщур на хищную морду Козла. Усмехнулся. Отмолвил без злобы:

– Охолонь. Михайло-князь не Андрей. Он ентова не любит. Думать надоть! Да и тебе тута жить самому. Всех попалишь, сам куда денесси? Ты ево, дружка-то, лучше сперва попужай, а после лаской… Деревню хошь получить? – спросил Акинф, и Козел, даже в темноте видать было, аж покраснел от вожделения. – А штоб тя мужики попалили в той деревне, хошь? – продолжал Акинф. – Ну вот! А ты – петуха… Нам и Переяславля бы зорить не стоило, да людей не удержишь. Ну, а мы с тобой тоже внакладе не останемся! Кто тамо, в городи, из княжичей, Иван Данилыч? Вота на ево голове с московлян окуп и возьмем! Из утра поезжай до Купани, ратных нет, дак и до Клещина проскочи. Да смотри, не балуй у меня! Внял?!

Холоп обиженно хмыкнул, полез назад, в хоромину.

Акинф стоял, думал. День был хлопотной. На заре изгоном захватили окологородье, разоставили сторожу по дорогам. Кое-кому и в Переяславль была подана весть. Може, в ину пору и ворота открыли бы, как знать! Да Юрий не дурак, вишь, брата дослал за себя. Теперича, должно, московиты людишек в осаду забивают…

Давеча, о полдни, проехал до Горищ, зашел к настоятелю. Свой был монастырь! Сколь вкладов они с родителем-батюшкой подавали на помин души! Суетливый настоятель выбежал с ахами да вздохами: «Воротились! Акинфу Гаврилычу!» Захлопотал об угощении… А он сидел, развались, рассеянно постукивая по столу кончиками пальцев в дорогих перстнях. Вдруг почувствовал, что уже и устал, и годы не прежние… Милостиво выслушивал многословную настоятелеву лесть. Знал, что на мал час нахлынуло такое, что сей же миг разом встанет… да вот уже и позвали! Поднялся, рассеянно кивнул на прощание. Зять Давыд стоял в дверях палаты, торопил. Вышли на снег. Кони перебирали копытами. Пока вдевал ногу в стремя, пока всел в седло, подъехал старший сын Иван. С Горицкой горы Переяславль лежал как на ладони. Издали, мурашами на белом снегу, видать было, как конная рать обходит город. Что-то вспыхивало вдалеке, белый в морозном воздухе подымался дым.

– Гляди, Иван! – весело сказал Акинф сыну. – Наши-то, а? Уже под самым городом!

– Посад жгут, што ли? – спросил Иван, вглядываясь из-под руки. От молодого снега слепило глаза. Над черной, еще не застывшей осередке громадой озера подымался пар.

– Ничо им не поможет! – отмолвил Акинф. – Завтра, послезавтра ли примет сделаем, и коли сами ся не передадут, возьмем город на щит. Я бы и седни! Да слушок есть – откроют ворота!

Тотчас за монастырскими воротами к нему стали подъезжать дружинники и гонцы от старшин передовых отрядов. Подскакал воевода левой руки. Акинф окинул его разгоряченное лицо и, отвердев голосом и взором, изрек:

– Повести ратным! Возьмем город – на три часа позволю эорить! Пущай зипунов добудут себе. Веселее станет на валы лезти!

Отослал воеводу, и вспомнился вновь родитель-батюшка, что десять летов назад, на смертном одре, велел ему перекинуться ко князю Андрею. И как угадал покойник, царство ему небесное! Не выстоял Митрий Саныч! Служить надо сильному. Сильный сейчас – князь Михайло. Михайло хоть и ровен, а видать, покруче Андрей Саныча, да и поумней. «Пожалуй, не прогадаю и нынче!» – подумал Акинф. А поднесет он Михайле Переяславль да вотчины воротит свои… «Сынов уж пристрою тогда! Ивана в свое место, в думу княжую. Федюху… того ищо оженить нать!»

Перемолвив с зятем Давыдом, Акинф отослал его на правую руку, велев перейти Трубеж и стать в Никитском монастыре, замкнув кольцо осады. Сам начал объезжать окологородье, примериваясь, где ловчее примет приметывать. Подумалось было, что с озера, да молодой лед на Клещине показался и тонок и слабоват. Не ровен час, не искупались бы кмети!

До вечера, разоставляя дозоры, двигая полки, все ждал Акинф добровольной сдачи города. Да нет, видно, передолили-таки московляне. Ну что ж, сами себе на беду деют!

В потемнях уже Акинф воротился в Вески. Все ж таки его озаботило маненько. Спать бы сейчас самая пора, а не спится! Либо уж излиха устал? И то верно, шутка – с утра в седле!

Холопы ушли. Давно уже уволокли и убитого, а Акинф все стоял, кутаясь в долгий дорожный вотол, все смотрел и смотрел в далекую отревоженную тьму. Узкая зеленая полоса яснеющей зари уже отделила небо от земли, но не прогнала еще ночных теней. И Акинф, на мгновение прикрыв глаза, втянул сырой острый запах озера, и вспомнилась вдруг далекая, из младости, поездка их с отцом туда, за озеро, в Княжево-село, и тогдашние отцовы слова: «Волга… широко… простор». А и здесь простор! И никуда и не надо больше. Вот была и Волга, и степи, и Орда, стольный Владимир, Городец и шумная Тверь, – всё, почитай, было! А теперь: отбить Переяславль и вернуться в отцовы хоромы, и сидеть в Весках да глядеть на озеро, на далекий Клещин-городок на той стороне… Да ездить на службы в Горицы, принимать поклоны настоятеля и всей братии монастырской. И – чего больше! И умереть в своем терему. При сынах, при добре, в спокое… В почете от князя свово… Он повел плечами: ну, до старости далеко еще! Отец на восьмом десятке умер, и он не мене проживет! Утренний ветерок холодил лицо. Акинф прищурился, представил, как въедет в Переяславль сегодняшним вечером. Поежился, громко позвал слугу.

Дата добавления: 2015-08-05