Глава 51. «Жена должна следовать за своим мужем», – сказала себе Анжелика

«Жена должна следовать за своим мужем», – сказала себе Анжелика, когда взошла заря и над колокольнями Парижа распахнулось чистое, радужное небо.

Да, она пойдет туда. Она будет следовать за ним до конца. Только надо быть осторожной, не выдать себя, иначе ее могут схватить. Но вдруг он ее все же увидит, узнает…

Со спящим Флоримоном на руках Анжелика спустилась вниз и постучалась к вдове Кордо, которая уже разжигала огонь в очаге.

– Можно, я оставлю его вам на несколько часов, матушка Кордо?

Старуха повернула к ней свое печальное лицо колдуньи.

– Положите его на мою кровать, я присмотрю за ним. Так будет по справедливости, бедный мой ягненочек! Палач займется отцом, а палачиха позаботится о сыне. Идите, идите, доченька, и помолитесь многострадальной деве Марии, пусть она поддержит вас в вашем горе.

С порога она крикнула Анжелике вдогонку:

– А на рынок можете не ходить. Когда вернетесь, поедите у меня.

Анжелика с трудом нашла силы поблагодарить старуху, сказав, что ей ничего не нужно, что у нее нет аппетита. Та покачала своей косматой головой и, бормоча что-то себе под нос, ушла в дом.

***

Словно сомнамбула, Анжелика вышла из ворот Тампля и побрела в сторону Гревской площади.

Туман над Сеной еще только начинал рассеиваться, но в дымке уже вырисовывался красивый ансамбль ратуши, выходивший на большую площадь. Было очень холодно, но, судя по голубому небу, день обещал быть солнечным.

На другом конце площади, на каменном цоколе, возвышался большой крест, а рядом – виселица, на которой покачивалось тело повешенного.

Народ уже начал собираться, и все толпились вокруг виселицы.

– Это мавр, – говорили в толпе.

– Да нет же, это тот, второй. Его повесили еще на рассвете. Когда колдуна привезут на тележке, он его сразу увидит.

– Но у него же совсем черное лицо.

– Это потому, что его повесили. Впрочем, оно и до этого было синим. Ты знаешь песенку?

Кто-то начал напевать:

Один был весь посинелый лицом, Другой был с лицом чернее земли, А третьего звали Пейрак.....

А сатане одному сполна За красоту награда дана.

Анжелика зажала ладонью рот, чтобы сдержать готовый вырваться крик. В страшном раскачивающемся трупе с распухшим лицом и высунутым языком она узнала саксонца Фрица Хауэра.

Какой-то мальчишка-оборванец взглянул на нее и, смеясь, сказал:

– О, сестричка уже в обморок падает? Что же с ней будет, когда начнут поджаривать колдуна?

– Говорят, женщины к нему липли, словно мухи к меду.

– Еще бы! Он же был богаче самого короля!

– А все свое золото он добывал с помощью всякой чертовщины!

Анжелику била дрожь, и она судорожно куталась в свою накидку.

Толстый колбасник, стоявший на пороге лавки, добродушно сказал ей:

– Вам бы уйти отсюда, доченька. Этот спектакль не для женщины, которая собирается рожать.

Анжелика упрямо покачала головой.

Взглянув на ее бледное лицо и огромные блуждающие глаза, колбасник пожал плечами. Он уже не раз видел, как несчастные женщины бродят вокруг виселиц и плахи, и привык к этому.

– А казнь будет здесь? – спросила Анжелика беззвучным голосом.

– Смотря на какую казнь вы пришли. Я знаю, что сегодня утром перед Шатле должны повесить какого-то газетчика. Но если вас интересует колдун, так это здесь, на Гревской площади. Вон видите там костер?

Костер был приготовлен еще дальше, почти у самой Сены. Огромная куча хвороста, из которой торчал столб. К столбу была приставлена лесенка.

В нескольких метрах от костра находился эшафот, где обычно отрубали головы. Сейчас на нем стояли скамьи, и первые зрители, купившие жетоны, уже начали рассаживаться.

Ледяной ветер, налетавший время от времени, осыпал разрумянившиеся от мороза лица снежной пылью. Какая-то старуха пришла погреться под навес колбасника.

– Зябко сегодня, – проговорила она. – Я бы с удовольствием никуда не пошла, а торговала бы себе на рынке рыбой и грелась у жаровни, да вот обещала сестре принести кость колдуна – от ревматизма.

– Говорят, помогает.

– Да. Цирюльник с Мыльной улицы обещал растолочь ее с масличным маком, говорит, лучше средства не сыскать.

– Но раздобыть кость будет нелегко. Мэтр Обен потребовал, чтобы охрану удвоили.

– Конечно, этот шакал, это чертово отродье хочет урвать себе лучшие куски! Но палач он или не палач, а надо по справедливости, чтобы всем досталось, – злобно осклабилась старушка, отчего стали видны ее гнилые зубы.

– Пожалуй, у Собора Парижской богоматери вам скорее удастся заполучить хотя бы клок от его рубахи.

Анжелика почувствовала, как спина ее покрылась холодным потом. Она совсем забыла о первом этапе этой чудовищной церемонии: о публичном покаянии на площади Собора Парижской богоматери.

Она бросилась бежать в сторону улицы Ножовщиков, но густая толпа, бурлящим потоком стекавшаяся на площадь, не давала ей пройти, увлекала назад, за собой. Нет, никогда, никогда не добраться ей до площади Собора Парижской богоматери!

Толстый колбасник покинул свой пост в дверях лавки и подошел к ней.

– Вы хотите попасть к Собору Парижской богоматери? – сочувственно спросил он тихим голосом.

– Да, – пробормотала Анжелика. – Я совсем забыла… я…

– Послушайте, вот что вам надо сделать. Перейдите площадь и спуститесь к винной пристани. Там попросите какого-нибудь лодочника переправить вас в Сен-Ландри. Через пять минут вы будете у Собора Парижской богоматери, с задней стороны.

Она поблагодарила его и снова бросилась бежать. Колбасник дал ей правильный совет. Какой-то лодочник за несколько мелких монет посадил ее в свою посудину и, взмахнув три раза веслами, доставил на фруктовую пристань Сен-Ландри. Анжелика кинула взгляд на деревянные дома на сваях, под стенами которых находилась свалка гниющих фруктов, и в памяти ее возникло то светлое утро, когда Барба сказала ей: «Там, перед ратушей, Гревская площадь… Я один раз видела, как там жгли на костре колдуна…»

Анжелика бежала по улице, тянувшейся вдоль апсиды Собора Парижской богоматери. Здесь жили каноники и было совсем безлюдно. До нее доносился гул толпы, в который врывался глухой, зловещий звон колоколов, сопровождающий казни. Анжелика продолжала бежать. Потом она и сама не могла понять, откуда у нее взялась нечеловеческая сила, чтобы пробиться сквозь толпу зевак, каким чудом удалось ей достичь первых рядов зрителей на самой площади Собора.

В эту минуту дружный вопль сотен людей возвестил о появлении осужденного. Процессия с трудом продвигалась в густой толпе. Подручные палача расчищали дорогу кнутами.

Наконец показалась деревянная двухколесная тележка, одна из тех грубых колымаг, в которых вывозили из города нечистоты. На ней и сейчас еще оставались налипшие грязь и солома.

На этой позорной колеснице возвышалась фигура мэтра Обена, он стоял, подбоченившись, в красных штанах и рубахе, на которой красовался герб города Парижа, и тяжелым взглядом смотрел на бесновавшуюся чернь. Молодой аббат сидел на борту тележки. Жоффрея не было видно, и вокруг все кричали, требуя показать колдуна.

– Наверно, он лежит на дне тележки, – сказала какая-то женщина рядом с Анжеликой. – Говорят, он уже полумертвый.

– Надеюсь все-таки, что это не так! – с жаром воскликнула ее соседка, красивая розовощекая девушка.

Тележка остановилась у огромной статуи Постника.

Стражники на конях с алебардами наперевес сдерживали толпу. На площади показалось несколько полицейских сержантов в окружении большой группы монахов различных религиозных общин.

Толпа колыхнулась и оттеснила Анжелику. Она закричала и, словно фурия, пустив в ход ногти, вернулась на свое место.

Внезапно все замолчали, и в тишине слышен был лишь перезвон колоколов. У лестницы, ведущей на площадь, появилось какое-то привидение и стало подниматься по ступенькам. Сквозь пелену, застилавшую ей глаза, Анжелика видела только эту ослепительно белую фигуру. Потом до ее сознания вдруг дошло, что руки приговоренного лежат на плечах палача и священника и что эти двое просто тащат его, а сам он даже не переставляет ноги. Его голова с длинными черными кудрями свесилась на грудь.

Впереди шествовал монах. Время от времени он поворачивался и начинал пятиться, потому что ветер пригибал пламя огромной свечи, которую он нес. Анжелика узнала в монахе Конана Беше, лицо его было искажено исступленным, злобным торжеством. Висевшее на его шее тяжелое белое распятие доходило ему до колен и мешало идти. Он то и дело спотыкался. Со стороны казалось, будто он исполняет перед приговоренным причудливый танец смерти.

Процессия двигалась медленно, словно в кошмарном сне. Наконец она поднялась на площадь и подошла к порталу Страшного суда.

На шее у смертника болталась веревка. Из-под длинной белой рубахи виднелась босая нога, стоящая на холодной как лед каменной плите.

«Это не Жоффрей», – подумала Анжелика.

Да, это был не тот человек, которого она знала, – человек утонченной души, так умевший наслаждаться всеми радостями жизни. Это был мученик, несчастный страдалец, как и все те, кого приводили сюда до него «босыми, в рубахе смертников, с веревкой на шее»…

И в этот момент Жоффрей де Пейрак вскинул голову. На его измученном, посеревшем, изуродованном лице мрачным огнем горели огромные темные глаза.

Какая-то женщина пронзительно закричала:

– Он смотрит на меня! Он меня околдует!

Но граф де Пейрак не смотрел на толпу. Его взгляд был устремлен вперед, на серый фасад Собора, украшенный скульптурами святых старцев.

С какой молитвой обращался он к ним? Какие обещания получал от них? А может быть, он даже их не видел?

По левую сторону от смертника встал один из секретарей суда и гнусавым голосом принялся читать приговор. Колокола умолкли, но разобрать слова приговора все равно было трудно.

– За следующие преступления: похищение, безбожие, обольщение… магия… отдан в руки палача… отведен на площадь Собора Парижской богоматери… принесет публичное покаяние с непокрытой головой, босой… держа в руках горящую свечу…

И только когда он стал свертывать свой свиток, все поняли, что он кончил читать.

Затем Конан Беше объявил текст публичного покаяния.

«Я признаюсь в преступлениях, в которых меня обвиняют. Я прошу у бога прощения. Я принимаю наказание во искупление своих грехов».

У приговоренного не было сил держать свечу, и ее взял священник.

Все ждали, когда наконец раздастся голос кающегося, толпа выражала нетерпение.

– Да говори же, приспешник дьявола!

– Не хочешь ли ты гореть в аду вместе со своим хозяином?

Анжелика вдруг почувствовала, что ее муж собирается с силами. Его мертвенно-бледное лицо оживилось. По-прежнему опираясь на плечи палача и аббата, он выпрямился, словно вдруг вырос, и теперь оказался выше мэтра Обена. Еще прежде, чем он раскрыл рот, любовь подсказала Анжелике, что он сейчас сделает.

В морозном воздухе внезапно зазвучал глубокий, звонкий, удивительный голос.

Золотой голос королевства пел в последний раз.

Он пел на провансальском языке беарнскую песенку, так хорошо знакомую Анжелике, и она одна понимала, о чем он поет.

Стоя на коленях с опущенной головой, Я молю тебя, милая королева Прекраснейшего сада, где увидел свет Христос, Сохрани же город Тулузу…

Этот нежный сад – нашу обитель…

Нежный сад, где все расцветает…

Сохрани всегда цветущей Тулузу…

Эта песня, словно кинжалом, пронзила сердце Анжелики. Она закричала.

Ее крик прозвучал в наступившей вдруг жуткой тишине, потому что в этот момент песня оборвалась: монах Беше своим костяным распятием ударил певца по губам. Голова осужденного снова упала на грудь, изо рта потекла струйка крови. Но он тут же снова выпрямился.

– Конан Беше, – громко крикнул он тем же звонким и чистым голосом. – Через месяц назначаю тебе свидание перед божьим судом.

Толпа затрепетала от ужаса, исступленные возгласы заглушили голос графа де Пейрака.

Волна ярости, беспредельного возмущения захлестнула людей. Но это было вызвано скорее высокомерием смертника, чем поступком монаха. Такого скандала еще никогда не бывало на площади Собора Парижской богоматери! Петь! Он осмелился петь! Ну хорошо, пусть бы спел религиозный гимн! Но песенку на каком-то непонятном языке, на языке дьявола!..

Словно в чудовищном водовороте, толпа приподняла Анжелику, завертела, стиснула и, топча ей ноги, понесла вперед, и она оказалась зажатой в угол, в проеме какой-то двери. Нащупав рукой створку, она толкнула ее и, задыхаясь, влетела в темноту пустынного собора.

Она постаралась взять себя в руки, преодолеть боль, которая разливалась по всему телу. Ребенок шевелился у нее в животе. Когда Жоффрей пел, он так заворочался там, что она с трудом сдержала стон.

До нее глухо доносился гул толпы. Сначала он нарастал, но, достигнув кульминации, через несколько минут начал стихать.

– «Надо уходить, – твердила себе Анжелика. – Надо вернуться на Гревскую площадь», Она покинула свое убежище в стенах собора. На площади, в том месте, где монах Беше ударил графа де Пейрака, дрались между собой несколько мужчин я женщин.

– Вот он, зуб колдуна! – крикнул вдруг один из мужчин.

Он бросился бежать, остальные устремились за ним. Какая-то женщина размахивала белым лоскутом.

– Мне удалось оторвать кусок от его рубахи! Кто желает? Это приносит счастье!

Анжелика бежала. За мостом Парижской богоматери она нагнала толпу, сопровождавшую тележку, но по улице Корзинщиков и Ножовщиков протиснуться было почти невозможно. Она умоляла, чтобы ее пропустили. Но ее даже не слушали. Люди, казалось, впали в какое-то безумие. Снег под лучами солнца сползал с крыш большими пластами прямо на головы людей, однако никто не обращал на это никакого внимания.

Наконец Анжелике удалось добраться до угла Гревской площади. И в этот момент она увидела, как над костром взметнулся огромный столб огня. Простирая к нему руки, она услышала свой безумный голос:

– Он горит! Горит!

С диким остервенением она пробилась к самому костру. На нее пахнуло жаром. Огонь, раздутый ветром, гудел.

Дрова горели со страшным треском, словно это гремел гром и стучал град. Но что за фигуры суетятся там, в желтом свете пламени и солнца? Что за человек в красной рубахе ходит вокруг костра с горящим факелом в руках, подсовывая его под нижние вязанки хвороста?

Что за человек в черной сутане, с опаленными бровями вцепился в приставную лестницу и, протянув к огню распятие, кричит:

– Надежда! Надежда!

И что за человек находится в этом пекле? Боже мои! Неужели там живое существо? Нет, он мертв, ведь палач его задушил!

– Слышите, как он кричит? – говорили в толпе.

– Да нет же, он не кричит, он мертв, – твердила растерянная Анжелика.

Но и ей казалось, что из-за тяжелой завесы огня несутся душераздирающие вопли, и она закрывала уши руками.

– Как он кричит! Как он кричит! – повторяли в толпе.

Некоторые возмущались:

– Зачем на него нацепили капюшон? Мы хотим видеть, как он корчится!

Вихрь вынес из костра множество обгоревших белых листков, и их пепел, разлетаясь, оседал на головы людей.

– Вместе с колдуном сжигают его дьявольские книги… Ветер вдруг пригнул пламя костра. На мгновение перед глазами Анжелики возникла страшная картина: кипы книг из Отеля Веселой Науки и столб, к которому была привязана черная, неподвижная фигура с закрытой темным капюшоном головой. Она рухнула без чувств.

Дата добавления: 2015-08-05