Глава 46. Когда она открыла их, ей показалось, что она видит какой-то страшный сон: на кафедре

Когда она открыла их, ей показалось, что она видит какой-то страшный сон: на кафедре появился монах Беше.

Беше дал клятву над распятием, которое ему протянул другой монах.

Затем глухим, прерывистым голосом он принялся рассказывать, как его дьявольски обманул великий маг Жоффрей де Пейрак, добыв при нем из расплавленного камня чистое золото, использовав для этого философский камень, привезенный им, по-видимому, из Страны Вечной Ночи, которую, кстати, граф любезно описал ему как совершенно девственную, ледяную землю, где день и ночь гремит гром, где дует страшный ветер, вслед за которым обрушивается град, а одна из гор беспрерывно выплескивает на вечные льды раскаленную лаву, но, несмотря на чудовищный жар, льды не тают.

– Вот эта последняя подробность – игра воображения, – заметил граф де Пейрак.

– Не прерывайте свидетеля, – строго сказал председатель.

Монах продолжал плести небылицы. Он заявил, что граф изготовил при нем слиток в два с лишним фунта чистого золота, которое позже было апробировано специалистами и признано настоящим.

– Вы забыли сказать, что это золото я подарил его преосвященству архиепископу Тулузскому для благотворительных целей, – снова подал реплику подсудимый.

– Да, – подтвердил зловещим голосом монах. – Это золото выдержало тридцать три попытки изгнать из него нечистую силу, но, тем не менее, маг сохранил над ним власть и, когда захочет, может вызвать гром и заставить золото исчезнуть. Его преосвященство архиепископ Тулузский сам был свидетелем подобного ужасного явления, и оно его взволновало. Маг с гордостью говорил о «гремучем золоте». А еще он утверждает, что способен таким же образом преобразовать в золото и ртуть. Впрочем, все эти факты были зафиксированы в мемории, которая находится у вас.

Массно попытался шуткой сгладить впечатление от слов монаха.

– Слушая вас, отец мой, можно подумать, что подсудимый настолько могуществен, что может опрокинуть этот огромный Дворец правосудия, как некогда Самсон сокрушил храм.

Анжелика почувствовала смутную симпатию к этому тулузскому магистрату.

Беше, выкатив глаза, торопливо перекрестился.

– Не подстрекайте мага! Он наверняка такой же сильный, как Самсон.

Снова послышался насмешливый голос графа.

– Обладай я и впрямь таким могуществом, какое приписывает мне этот монах-палач, я употребил бы его не на то, чтобы посредством колдовства стереть с лица земли достопочтеннейшего Беше и ему подобных, а прежде всего воспользовался бы магическими формулами для того, чтобы сокрушить самую большую крепость в мире – человеческую глупость и легковерие. Декарт был не прав, когда говорил, что ум человека не может постичь бесконечности – ярким примером бесконечной величины является людская глупость.

– Подсудимый, не забывайте, что мы собрались здесь не для того, чтобы рассуждать на философские темы, и ваши увертки не помогут.

– В таком случае давайте выслушаем этого достойного представителя невежественной науки прошлых веков, – насмешливо бросил де Пейрак.

Судья Бурье задал вопрос:

– Отец Беше, вы признанный ученый и присутствовали при изготовлении золота с помощью алхимии, так вот, какую, по-вашему, цель преследовал подсудимый, вверяясь сатане? Ради наживы? Ради женщин? Ради чего же?

Тщедушный низкорослый Беше резко выпрямился, и Анжелике показалось, что она видит перед собой злого духа, готового к нападению. Она торопливо перекрестилась, и ее примеру последовали все сидевшие в одном ряду с ней монахини, буквально завороженные этой сценой.

Срывающимся голосом Беше прокричал:

– Я знаю его намерения. Богатство, женщины? Нет!.. Жажда власти, заговор против государства и короля? И это тоже нет! Он хочет быть таким же могущественным, как сам бог. Я уверен, он умеет создавать Жизнь, иными словами, он пытается соперничать с самим Творцом!

– Отец мой, но есть ли у вас доказательства тех невероятных обвинений, которые вы сейчас выдвинули? – почтительно спросил протестант Дельма.

– Я видел, можно сказать, собственными глазами, как из его лаборатории выходили гомункулы, а также гномы, химеры и драконы. Многие крестьяне в тех местах, чьи имена у меня записаны, также видели, как они порою бродили во время ночной бури и выходили из этого злосчастного вертепа-лаборатории, которая в один прекрасный день была почти полностью разрушена взрывом гремучего золота, как называет его граф, или, как его называю я, неустойчивым, сатанинским золотом.

В зале подавленные страхом люди тяжело дышали. Какая-то монахиня упала в обморок, и ее вынесли.

Председатель суда торжественным тоном обратился к свидетелю. Он заверил его, что хочет знать всю правду, но, коль скоро он должен судить за столь необычные колдовские действия, как создание живых существ, что он всегда считал чистейшим вымыслом, он убедительно просит свидетеля собраться с мыслями и взвешивать каждое свое слово.

Массно добавил также, что, адресуясь к нему как к человеку, сведущему в науке герметике и автору многих известных и одобренных церковью трудов, он хотел бы узнать, насколько возможны такие явления, а главное – известны ли ему подобные прецеденты.

Монах Беше снова напряженно вытянулся и даже как будто стал выше. Казалось, еще немного, и он, как зловещий ворон, взлетит в своей черной широкой сутане.

Словно одержимый, он завопил:

– По этому поводу написано немало трудов. Еще Парацельс в своем «De Natura Rerum»

утверждал, что пигмеи, фавны, нимфы и сатиры созданы с помощью алхимии. В других трудах говорится, что гомункулов, этих крошечных человечков величиной с дюйм, можно обнаружить в моче ребенка. Вначале гомункул невидим, и в этот период он питается вином и розовой водой; о его настоящем рождении свидетельствует тихий писк. Только очень могущественные маги способны вызвать это дьявольское, колдовское рождение, а граф де Пейрак, находящийся сейчас здесь, – один из таких магов, наделенных высшим могуществом, ибо он, по собственному признанию, не нуждается в философском камне для превращения простых металлов в золото. А может, он владеет тем зародышем жизни и благородных металлов, за которым он ездил, как он сам рассказывал, на край земли?

Судья Бурье вскочил, крайне возбужденный, и, заикаясь от злобы, спросил:

– Ну, что вы ответите на такое обвинение?

Де Пейрак нетерпеливо пожал плечами и усталым голосом сказал:

– Как можно опровергнуть измышления человека, явно потерявшего рассудок?

– Подсудимый, вы не имеете права уклоняться от ответа, – спокойно вмешался Массно. – Признаете ли вы, что «дали жизнь», как утверждает этот святой отец, маленьким чудовищам, о которых идет речь?

– Конечно нет, и даже если бы это было возможно, я не вижу, чего ради я должен был бы делать это.

– Значит, вы признаете, что можно создать жизнь искусственным путем?

– Кто знает, господин председатель! Наука еще не сказала своего последнего слова, а в природе столько загадок! Когда я был на востоке, я видел, как некоторые рыбы превращаются в тритонов. Я даже привез несколько таких рыбок в Тулузу, но там перерождения не произошло ни разу: по-видимому, все дело в климате.

– Короче, – сказал Массно дрогнувшим голосом, – вы считаете, что наш Творец не играет никакой роли в создании живых существ?

– Этого, сударь, я не говорил никогда, – спокойно возразил граф. – Да, у меня есть свои убеждения, но я верю, что все создал господь бог. Только я не вижу, почему вы не допускаете мысли, что он предусмотрел некоторые переходные формы от растительного мира к животному или от головастика к лягушке. Что же касается гомункулов, как вы их называете, то я лично никогда их не «создавал».

Тогда Конан Беше достал из широких складок своей сутаны какую-то склянку и протянул ее председателю.

Судьи стали передавать ее из рук в руки. Анжелика со своего места не могла разглядеть, что в ней находится, но она видела, как большинство этих почтенных мужей в тогах осеняли себя крестом, и услышала, как один из судей, подозвав молоденького клерка, послал его в часовню за святой водой.

На лицах судебных заседателей был Написан ужас. Бурье беспрерывно потирал руки, и трудно было понять, то ли от удовлетворения, то ли чтобы стереть следы этой святотатственной нечисти.

Только один Пейрак, отвернувшись, не проявлял никакого интереса к этому спектаклю.

Склянка вернулась к председателю Массно, и тот, надев очки в большой черепаховой оправе, рассмотрел ее и затем нарушил наконец всеобщее молчание.

– Этот уродец, что находится в склянке, скорее напоминает окаменевшую ящерицу, – сказал он разочарованно.

– Я достал двух таких засушенных гомункулов, которые, должно быть, служили для колдовства, когда с риском для жизни проник в лабораторию графа,

– скромно сказал монах Беше.

Массно обратился к подсудимому:

– Вы узнаете этот… этот предмет? Сержант, подайте сосуд подсудимому.

Верзила сержант, к которому обратился Председатель Массно, конвульсивно вздрогнул. Он что-то тихо пробормотал и после некоторого колебания схватил наконец склянку, да так неловко, что она выскользнула из рук и разбилась.

Публика разочарованно ахнула, и тут же толпа кинулась к помосту, желая поближе посмотреть на странное существо.

Но стражники выстроились перед первым рядом и остановили любопытных.

Наконец один из стражников вышел вперед, подцепил своей алебардой с полу что-то неразличимое и сунул под нос графу де Пейраку.

– Должно быть, это один из тритонов, которых я привез из Китая, – невозмутимым тоном проговорил граф. – Наверно, они выползли из аквариума, который я обогревал при помощи перегонного куба, чтобы вода, в которой они находились, всегда была теплой. Бедные крошечные создания!..

***

У Анжелики создалось впечатление, что из всего, что сказал граф по поводу появления этих экзотических ящериц, публика услышала только слова «перегонный куб», и по залу снова прокатилось дружное «ах», выражающее ужас.

– И вот один из последних вопросов обвинения, – снова заговорил Массно. – Подсудимый, известен ли вам этот список? Это подробная опись всех еретических и алхимических трудов с одной книжной полки вашей библиотеки, к которым вы чаще всего обращались. Среди прочих я вижу здесь книгу «De Natura Rerum» Парацельса, в которой место, посвященное созданию таких дьявольских существ, как гомункулы, о существовании которых я узнал от ученого отца Беше, отчеркнуто красным карандашом, а на полях вашей рукой приписано несколько слов.

Граф ответил хриплым от усталости голосом.

– Правильно. Я помню, что я отчеркнул таким образом некоторые нелепости.

– В этом списке фигурируют также книги, не имеющие отношения к алхимии, но тем не менее запрещенные. Вот они: «Италия учит Францию любви», «Любовные интриги при французском дворе» и тому подобные. Напечатаны они в Гааге и Льеже, где, как известно, укрываются самые опасные памфлетисты и бульварные писаки, изгнанные из королевства. Эти книги ввозятся во Францию тайно, и те, кто их приобретает, совершают тяжкий проступок. Упомяну еще, что в списке есть такие имена, как Галилей и Коперник, учения которых осуждены церковью.

– Предполагаю, что этот список был вам передан неким дворецким по имени Клеман, шпионом, оплачиваемым какой-то важной особой, уж не знаю, кем именно, который несколько лет служил у меня. Список составлен правильно. Но я хочу обратить ваше внимание, господа, на тот факт, что человек включает в свою библиотеку книги, руководствуясь двумя соображениями: или желанием иметь у себя свидетельство человеческого разума – это относится к книгам Коперника и Галилея, или же, беря образцы человеческой глупости, он хочет оценить успехи, достигнутые наукой за последние полтора-два века, и понять, в каком направлении она будет развиваться дальше, и для этого ему полезно ознакомиться с досужими вымыслами Парацельса или Конана Беше. Поверьте, господа, чтение таких книг – уже само по себе тяжкое наказание.

– Значит, вы не согласны с официальным осуждением римской церковью еретических теорий Коперника и Галилея?

– Да, потому что церковь явно ошиблась. Но из этого не вытекает, что я расхожусь с нею в других вопросах. И я, конечно, предпочел бы довериться ей, ее опыту, касающемуся изгнания злых духов и колдовства, чем держать ответ перед судом, который погряз в софистике. ***

Председатель театральным жестом развел руками, призывая всех в свидетели, что он бессилен урезонить этого непокорного подсудимого.

Потом, посовещавшись с заседателями, он объявил, что допрос подсудимого закончен и сейчас будут допрошены несколько свидетелей обвинения.

Он подал знак двум швейцарцам, те вышли, и сразу же за небольшой дверью, через которую входили судьи, послышался шум.

В зал суда впустили двух монахов в белых сутанах, за ними четырех монахинь и, наконец, двух францисканцев в коричневых сутанах.

Вошедшие встали в ряд перед судейским столом.

Председатель Массно поднялся.

– Господа, мы переходим к наиболее щекотливой части процесса. Призванные королем, защитником церкви, вести процесс по делу о колдовстве, мы должны были найти свидетельства, которые в соответствии с положениями, утвержденными римской церковью, привели бы бесспорные доказательства того, что господин Пейрак вступил в сделку с дьяволом. Опираясь в основном на третий параграф положения, который гласит…

Массно склонился к столу и принялся читать:

–…который гласит, что лицо, вступившее в сделку с дьяволом, именуемое обычно «истинно бесноватым», обладает «сверхъестественной силой тела и властью над духом и телом других людей», мы отметили следующие факты…

Хотя в большом зале было очень холодно, Массно незаметно вытер пот со лба и потом, слегка запинаясь, продолжал чтение:

–…До нас дошли жалобы настоятельницы Сен-Леандрского женского монастыря в Оверньи. Она заявила, что одна из послушниц, которая не гак давно поступила в их монастырь и вначале вела себя примерно, вдруг стала проявлять признаки одержимости дьяволом, и она обвиняет в этом графа де Пейрака. Она призналась, что некогда он вовлек ее в распутство и что в монастырь ее привело желание искупить свои грехи. Но и в этих святых стенах она не обрела покоя, потому что этот человек продолжал ее искушать на расстоянии и, несомненно, приворожил ее. Вскоре она передала в капитул букет роз, который, по ее словам, бросил ей через монастырскую стену какой-то незнакомец, похожий на графа де Пейрака, но в действительности это был демон, так как достоверно известно, что сей дворянин находился в это время в Тулузе. Букет сразу же вызвал среди монахинь странные явления. Они впадали в состояние крайнего исступления, поведение их было непристойно. Придя в себя, они говорили о хромом дьяволе, одно появление которого доставляло им неописуемую радость и разжигало в их телах всепожирающую страсть. А послушница, положившая начало всем этим беспорядкам, естественно, почти не выходила из состояния безумия. В конце концов, встревоженная настоятельница Сен-Леандрского монастыря обратилась за помощью к церковным властям, поскольку именно в это время началось следствие по делу господина Пейрака, и кардинал-архиепископ Парижский передал эти документы мне. Сейчас мы выслушаем монахинь этого монастыря.

Перегнувшись через кафедру, Массно почтительно обратился к одному из склоненных чепцов.

– Сестра Кармен де Мерекур, узнаете ли вы в этом человеке того, кто на расстоянии преследует вас и кто бросил вам «призыв дьявольский и нелепый» поддаться его ворожбе?

– Я узнаю истинного и единственного моего властелина, – красивым контральто воскликнула монахиня.

Потрясенная Анжелика увидела под строгой вуалью чувственное, разрумянившееся лицо красавицы испанки.

Массно прочистил горло и, с явным трудом выговаривая слова, спросил:

– Но разве, сестра моя, вы ушли в монастырь не для того, чтобы целиком посвятить себя господу богу?

– Я хотела бежать от моего погубителя. Но тщетно. Он преследует меня даже во время богослужения.

– А вы, сестра Луиза де Ренфон, узнаете ли вы того, кто являлся вам во время безумных видений, жертвой которых вы стали?

Молодой дрожащий голос тихо ответил:

– Да, мне… мне кажется. Но только у того были рога…

По залу прокатился взрыв смеха, а какой-то клерк крикнул:

– Ну и что, возможно, ему насадили их, пока он сидел в Бастилии.

Анжелика вспыхнула от гнева и унижения. Ее спутница сжала ей локоть, напоминая, что она должна сохранять хладнокровие, и Анжелика взяла себя в руки.

Массно обратился к настоятельнице монастыря.

– Я знаю, это разбирательство весьма тягостно для вас, сестра моя, но я вынужден просить вас повторить свои показания перед судом!

Пожилая монахиня, которая отнюдь не казалась взволнованной, но, скорее, негодующей, не заставила себя долго просить и твердым голосом заявила:

– В последние месяцы в монастыре, настоятельницей которого я являюсь уже тридцать лет, происходят просто позорные вещи. Нужно пожить в святой обители, господа, чтобы понять, на какие чудовищные козни способен дьявол, когда он через посредство колдуна может показать свою силу. Не скрою, мне тягостно выполнять этот мой долг и мучительно в присутствии мирского суда излагать столь оскорбительные для церкви факты, но его преосвященство кардинал-архиепископ приказал мне сделать это. Однако я прошу, чтобы судьи выслушали меня без посторонних свидетелей.

К великому удовлетворению аббатисы и разочарованию публики, председатель согласился на ее просьбу.

Судебные заседатели, а за ними и настоятельница с монахинями удалились в заднюю комнату, где обычно располагалась канцелярия суда.

И только Карменсита, которую охраняли четыре монаха, приведшие ее, и два швейцарских гвардейца, осталась в зале.

Теперь Анжелика рассмотрела свою бывшую соперницу. Испанка нисколько не утратила былой красоты. Даже, пожалуй, наоборот, в заточении ее лицо стало будто тоньше, а ее огромные черные глаза горели каким-то восторженным огнем.

Публика, казалось, тоже пожирала глазами околдованную красавицу.

Анжелика услышала насмешливый голос мэтра Галлемана:

– Черт возьми, этот Великий хромой вырастает в моих глазах!

Анжелика заметила, что ее муж не удостоил даже взглядом весь этот спектакль. Сейчас, когда суд удалился, он, видимо, решил отдохнуть и, превозмогая боль, попытался сесть на позорную скамью, скамью подсудимых. Ему удалось это с трудом, и лицо его исказилось от боли. Он долго стоял, опираясь на палки, и теперь, после пытки иглой, которой его подвергли в Бастилии, это вконец измучило его.

Анжелика почувствовала такую тяжесть в груди, словно сердце ее превратилось в камень.

Пока Жоффрей держался с необыкновенным мужеством.

Он говорил спокойно, хотя в его речах то и дело проскальзывала свойственная ему ирония, что, к сожалению, кажется, производило неблагоприятное впечатление и на судей, и даже на публику.

Теперь он откровенно повернулся спиной к своей бывшей любовнице. Да и вообще, видел ли он ее?

Сестра Карменсита, какое-то время находившаяся словно в прострации, неожиданно сделала несколько шагов в сторону подсудимого. Монахи преградили ей путь и заставили вернуться назад.

Вдруг прекрасное лицо испанской мадонны совершенно преобразилось: черты его исказила судорога, щеки впали. Перед публикой возникло какое-то адское видение.

Она хватала ртом воздух, словно рыба, вытащенная из воды. Потом закрыла рот ладонью, стиснула зубы, закатила глаза, и на губах у нее показалась пена, а затем и пузыри.

Растерянный Дегре вскочил:

– Смотрите! Мы свидетели – они пустили в ход трюк с мыльными пузырями!

Его грубо схватили и выволокли из зала.

Этот единственный призыв не нашел никакого отклика у затаившей дыхание толпы, которая, словно загипнотизированная, наблюдала за этим спектаклем.

Тело послушницы сотрясалось в конвульсиях. Пошатываясь, она направилась к подсудимому. Монахи снова преградили ей путь. Она остановилась, поднесла руки к чепцу и стала судорожно срывать его. При этом кружилась все быстрее и быстрее.

Монахи вчетвером бросились к ней, пытаясь остановить.

Однако то ли они не осмеливались действовать слишком решительно, то ли и в самом деле не в силах были справиться с нею, но только она, как уж, выскальзывала из их рук, проявляя при этом силу тренированного борца и ловкость акробата.

Потом она бросилась на пол, извиваясь как змея, поползла меж монахами, сбивая их с ног. Она делала непристойные движения, пытаясь приподнять сутаны. После двух или трех подобных трюков бедняги монахи все оказались на полу в самых неблагочестивых позах. Стражники глазели на эту свалку, где беспорядочно взлетали подолы сутан, мелькали четки, и не решались вмешаться.

Наконец одержимая, кружась и извиваясь, сорвала с себя свою монашескую пелерину, затем платье и вдруг встала во весь рост. В тусклом свете зала публика увидела ее изумительное тело, совсем обнаженное.

Поднялся невообразимый шум. Все кричали, не в силах сдержать себя. Одни хотели уйти, другие – наоборот, взглянуть на красавицу поближе.

Почтенного вида магистрат, сидевший в первом ряду, вскочил, сорвал с себя мантию и, взобравшись на помост в одном камзоле и коротких штанах, набросил мантию на голову Карменситы, прикрывая одержимую бесстыдницу.

Монахини, сидевшие рядом с Анжеликой, под предводительством своей начальницы поспешно поднялись. Увидев, что это монахини из работного дома, публика пропустила их. Они окружили Карменситу и связали ее неведомо откуда взявшимися веревками. Затем, почти торжественной процессией, вышли, уводя свою пленницу, продолжавшую пускать пену.

И тут среди разбушевавшейся толпы раздался чей-то пронзительный крик:

– Смотрите, дьявол смеется!

Несколько рук указующе протянулись в сторону подсудимого.

И действительно, Жоффрей де Пейрак, в нескольких шагах от которого разыгралась эта сцена, не скрывал своего смеха. В этом звонком смехе Анжелика узнала Прежнего Жоффрея, жизнерадостного, непосредственного Жоффрея, который некогда очаровал ее. Но возбужденная до предела публика увидела в этом вызов самого дьявола.

Возмущенная, негодующая толпа двинулась вперед. Стражники опередили ее и скрестили свои алебарды. Если бы не они, подсудимого наверняка растерзали бы на куски.

– Идите за мной, – шепнула Анжелике ее спутница. И, видя, что потрясенная Анжелика колеблется, добавила:

– Все равно сейчас всех выгонят. Надо разыскать мэтра Дегре. Мы узнаем у него, будет ли сегодня вечернее заседание.

Дата добавления: 2015-08-05