ЧЕЛОВЕК НА КОНЕ 1 страница

…А я один стою меж них

В ревущем пламени и дыме

И всеми силами своими

Молюсь за тех и за других…

Максимилиан Волошин

Доктор Потехин поставил чайник на керосинку, вернулся к столу и продолжил прерванное занятие. Он писал своему давнишнему приятелю, с которым подружился еще в студентах, вел переписку всегда, живо описывая интересные медицинские случаи из практики, и просто делился животрепещущим. Сегодня доктор был особенно взволнован, и от этого строчки выходили неровными, а буквы острыми и стремительными.

Чем ближе конец, а он, уверяю тебя, близок, тем сильнее напряжение. Порою так и бросился бы в водоворот борьбы Колчака с большевиками! Так все надоело. Особенно с утра и до вечера думать о жратве. Люди начинают сума сходить от этой вакханалии. Это же надо: за фунт творога — 100 рублей! Мясо — 40 рублей. Мануфактура — 500! Туфли дамские — 1000–1500. Разве хватит денег даже малосемейным? Мне же с моими женщинами — и говорить не приходится. Так дальше продолжаться не может. Я уверен, скоро на помощь Колчаку придет само население.

Доктор встал из-за стола, потер руки. Подошел к окну, назидательно взглянул, словно кому-то невидимому собирался внушить весьма важную мысль, взял с блюдца кусочек жмыха, положил за щеку и вернулся к письму:

Меня интересует теперь, дорогой мой Пано, кто из нас — вы или мы — скорее уйдет из-под власти большевиков? Ведь у вас там скоро должны разыграться события. Польские легионы, подкрепленные немцами, вот-вот начнут наступление и прогонят красных. Около Питера тоже зашевелятся.

А Колчак идет не останавливаясь. К тому моменту, когда получите письмо, Вятка, Казань, Самара, наверное, уже будут взяты. А там — на Москву! Говорят, что к Петрову дню Колчака ждут в Москве.

Поставив подпись, доктор задумался, потом окунул перо в чернила и сделал приписку:

P.S. Сейчас узнал интересную и и то же время кошмарную вещь: бутылка спирта стоит 1600 рублей! А сколько мы их с тобой когда-то выпили?

Запечатав письмо, доктор решил немедленно лично отнести его на почту, а заодно и прогуляться. Он сделал приличный крюк, дойдя до Троицкой церкви, ансамбль которой обычно услаждал его эстетическое чувство, сверил собственные часы с часами на колокольне и собирался уже отправиться дальше, когда увидел, что у дома отца Федора стоит груженная скарбом телега и ребятишки дьякона выносят на улицу клетки с птицами. Потехин подошел, поздоровался. Супруга дьякона, матушка Галина — маленькая улыбчивая женщина, держала на руках младшего, трехгодовалого ребенка.

— Неужто покидаете нас? — удивился доктор. Старший сын отца Федора, Дмитрий, выносил и укладывал на телегу вещи.

— Уезжаем, — кивнула женщина. — Батюшке предложили храм принять в Закобякине, дом просторный выделили, вот и уезжаем. А Митя остается, не хочет с нами ехать. Большой…

Отец Федор что-то наставительно внушал «большому», а младшие тащили клетки с птицами куда-то в сторону берега.

— Как же это вы так решились? — обратился Потехин к дьякону. — Нам будет вас недоставать…

— Тяжело, Семен Николаевич, стало при таком семействе большом кормиться-то. Все ж в селе-то, думаю, полегче будет. Село-то зажиточное, авось не пропадем.

— А я так думаю, причина-то в другом, батюшка… — проговорил доктор тем тоном, каким обычно говорил с пациентами. — Притесняют, наверное, нынешние? Церковь-то теперь вне закона оказалась?

— Не без этого, — уклончиво ответил отец Федор, наблюдая, как дети пытаются выпустить птиц. Птахи, взлетая и паря над Учей, тут же возвращались и кружили над головами детей, ища свои клетки. — Я так себе думаю, Семен Николаич. Чтобы выжить в этой круговерти, священнику безопасней перебираться периодически с места на место. Пока присмотрятся к тебе, пока привыкнут… Подкопаться не успеют, как ты уже собрался и поменялся местом с соседом.

— Вот какая у вас, батюшка, теория интересная… — удивился доктор и задумался.

— Унеси клетки, Ариша, — крикнул дьякон дочери, — они покружат да и улетят!

— И все же, я думаю, зря вы торопитесь, батенька мой. Сдается мне, все это скоро кончится, вернется на круги своя. Что ж торопиться-то, с насиженного местечка срываться? Все будет по-старому, помяните мое слово!

Дьякон не ответил, снова обратился к детям, а потом стал делать знаки птицам, будто те могли его понять.

— Летите, глупые, чего вы? — говорил он, взмахивал руками и показывал в сторону леса, где, вероятно, он их ловил.

Доктор догадался вдруг, что момент прощания со своими птахами для дьякона важнее, чем беседа о политике. Доктор попрощался и отправился восвояси. К дому дьякона тем временем подъехала вторая подвода, и в молодых парнях-возчиках Потехин узнал братьев Кругловых. Увидев доктора, братья сняли картузы, поздоровались.

— Что же, вы теперь извозом кормитесь? — поинтересовался доктор, вспомнив, что у Круглова отобрали чайную с постоялым двором.

— Точно так-с, — лаконично ответил старший сын Круглова.

— Ну-ну, — задумчиво проговорил доктор и направился к площади, чтобы опустить письмо в ящик.

Примерно с неделю после отправки письма доктор находился в некотором боевом, приподнятом состоянии, которое замечали все его немногочисленные подчиненные.

Доктор объявил собрание и в ожидании персонала мурлыкал себе под нос мотивчик из оперы «Жизнь за царя».

Когда все собрались, он, потирая руки, будто намереваясь объявить что-то необыкновенно приятное, многозначительно проговорил:

— Ну-с, дорогие мои… придется поработать. Объявлена мобилизация на борьбу с Колчаком. Имеются желающие выехать в село?

— Вы об этом так объявляете, Семен Николаевич, — обиженно забурчал фельдшер Опосон, — будто на пикник приглашаете.

— Я покамест действительно приглашаю, а там вынужден буду назначать! Вот, полюбуйтесь, официальная бумага пришла, в которой черным по белому сказано, что наша больница должна обеспечить медицинский осмотр мобилизуемых в селе Закобякино. Возражения имеются?

— Кому же захочется в деревню-то из дома срываться? Ясно, к чему вы клоните, Семен Николаевич. У Вознесенской ребенок малый, Лобко по преклонности лет не может ехать… Кому остается?

— Нам с вами, милейший! — почти весело закончил доктор. — Да вы не переживайте, это ненадолго. За неделю, думаю, управимся. Ну максимум две. Сметанки закобякинской поедим…

— Как же! Так и разбежались тамошние куркули нам с вами сметанки… Да и неспокойно нынче в деревнях-то. Банды по лесам прячутся, по ночам набеги делают. Вот недавно…

— Какой вы, однако, бука, господин Оносов! Веселее надо глядеть, батенька мой, веселее!

Доктор остался доволен собранием и вечером домой шел, все также многозначительно вглядываясь в окружающий пейзаж, словно бы и в нем желая отыскать подтверждения своим мыслям.

На другое утро Ася, как обычно, пришла на работу и, едва переступив порог, почувствовала неясную вибрирующую тревогу, витающую в больнице.

— Семена Николаевича арестовали! — объявил бледный взволнованный фельдшер, когда коллеги собрались в ординаторской. — Ночью пришли двое вооруженных людей, все перевернули вверх дном и… увели нашего доктора… в неизвестном направлении.

— Господи! — воскликнул старый врач Лобко. — Он-то кому дорогу перешел?

— Давайте, коллеги, поосторожней с комментариями, — попросил фельдшер. — Это нас всех коснуться может! Вот Семен Николаевич не стеснялся своих настроений, за то и поплатился… Но что же теперь делать с деревней? Кто поедет со мной? Не один же я, в конце концов? Мне необходима помощь, хотя бы с документацией!

— Я не поеду, — раздраженно заявил Лобко, оглаживая бородку. — Здесь тоже полно больных и опять же — та же мобилизация.

— Тогда пусть едет Вознесенская, — заявил фельдшер так, будто Аси в комнате не было.

— Надо, значит, поеду, — сказала Ася.

Ее раздражали брюзжание фельдшера, его суета, казавшаяся ей совершенно лишней. Ну в деревню так в деревню. Юлика придется оставить на Александру Павловну, которая и без того постоянно с ним. Маша поможет.

— Ничего, Асенька, ты не одна там будешь, — поддержал ее дома отец Сергий. — В Закобякине все семейство отца Федора, люди тебе не чужие, у них сможешь остановиться. А за сына не беспокойся. Матушка Саша пятерых вырастила, и все, слава Богу, здоровы. И теперь ей ребенок как нельзя кстати. Как Владимира забрали, она места себе не находит.

С неспокойным сердцем отправлялась Ася в Закобякино — трудно оставлять ребенка. Но куда деваться? Пожалуй, ослушайся, уклонись — попадешь туда же, куда увели доктора Потехина.

В закобякинском сельском совете — большой просторной избе в два этажа — фельдшеру и Асе выделили отдельную комнату для осмотра мобилизованных. Напротив сельсовета — длинный ряд лабазов. Все дома на улице добротные, с каменным первым этажом и деревянным — верхним. Резные наличники, мезонины. Не дома — терема. На площади возле бронзового памятника Александру II шел митинг. Выступал городской оратор в военной гимнастерке с портупеей.

— Молодая республика в опасности! — орал он, разрубая кулаком воздух перед своим лицом. — Встанем на ее защиту, не дадим потоптать завоевания революции! Власть — Советам! Земля — крестьянам!

Кучкой стояли закобякинские мужики — крепкие, круглолицые, в жилетках и картузах с блестящими козырьками. Не крестьяне, купцы. Так и веяло от этой кучки скрытой недоброжелательной силой. Рядом толпились мужики из окрестных деревень, приехавшие на телегах, уставшие сидеть без дела на жаре. Они лузгали семечки и посмеивались над оратором. Потом кто-то не выдержал:

— Надоело воевать! Сеять некому!

— Мы той земли не видали еще!

За первой репликой посыпались еще более решительные. Мало кто из крестьян горел желанием сразиться с Колчаком.

Оратор, не вступая в дискуссию, уступил место другому военному, который не стал агитировать, а резко и деловито разъяснил порядок мобилизации.

Ася с фельдшером стояли на крыльце сельсовета и наблюдали за происходящим.

— Только мужик до дома добрался, до земли, а его хвать за шкирку — и вновь на войну, — рассуждал Оносов. — Чует мое сердце, обернется им кровушкой сия мобилизация. Не наберут.

— Как не наберут? — возразила Ася. — Село большое, наберут…

— Большое да зажиточное. Мужики свое добро не бросят, Мало лошадей для армии позабирали, излишки конфискуют, так теперь и самих хозяев повыкурят на войну… Нет, Августина Тихоновна, что-то будет…

Вопреки прогнозам фельдшера закобякинцы в открытую протеста не проявили. Выстроились в очередь на медосмотр и, как один, стали жаловаться на различные застарелые хвори, на что фельдшер не реагировал. Зато когда военные отправились по домам, сверяя списки, половины молодых мужиков недосчитались.

— Попрятались! — негодовал оратор в портупее. — Ну ничего, жрать захотят, приползут, переловим…

Неделю работала комиссия по мобилизации, но уклонившихся не дождалась. Отряд красноармейцев стоял в селе для соблюдения революционного порядка.

Ася ночевала в доме отца Федора. Дом, как все дома в Закобякине — высокий и просторный, стоял крайним в улице, ближе к церкви и погосту. Ася видела, как садились в машину члены комиссии — следом за мобилизованными мужиками, как бабы ругались и причитали. Наконец машина уехала, подняв за собой хвост пыли. Бабы с детьми на руках еще некоторое время стояли и галдели — обсуждали последние события.

— Полно народу от мобилизации укрывается. Где же они прячутся? — удивлялась Ася.

— По лесам, — охотно пояснил отец Федор. — Тут есть два брата Зориных, бывшие офицеры, так они в свою компанию и принимают тех, кто недоволен властью. Мы, говорят, сами себе власть и по-вашему жить, мол, не желаем. А сельчане им потихоньку помогают…

— Вот как… И что же они?

— Озоруют. На прошлой неделе праздник был новый, в сельском совете. Гармонь, песни, пляски — как водится. Так вот одна девица, шибко бойкая, с председателем вызвалась плясать. Она к нему и так и сяк, и он перед ней петухом… Поплясали… А вечером председатель в кармане сюртука записку обнаружил. Мол, привет тебе от Арсения Зорина. До скорого, мол, свиданьица!

— Женщиной переоделся? — не поверила Ася.

— А что ж? Молодые, веселые, кровь кипит, — вздохнул отец Федор. — Наломают дров.

Ася спала в горнице, где, кроме нее, ночевали две дочери священника — пятнадцатилетняя Ариша и двенадцатилетняя Нюся. Они долго шептались, хихикали, мешая Асе уснуть, и когда наконец угомонились, стали мелькать навязчивые образы, которые всегда бывают после долгой однообразной работы. Закроет она глаза, а перед взором мелькают фигуры и лица закобякинских мужиков. Асе казалось, что она едва заснула, когда шум на улице, выстрелы и пляшущий по стенам свет разбудили ее. Она вскочила и подбежала к окну.

В самой середине улицы пылал факел. В его неровном порывистом свете плясали кони, норовя стряхнуть беспокойных седоков. Узкие изломанные тени заполнили площадь. Они колыхались, вздрагивали, метались. Из домов выбегали люди. Слышались пальба, крики. Кто-то неумело ударил в колокол, тот загудел низко, протяжно.

— Вот они, легки на помине! — сказал отец Федор, глянув в окно.

Где-то вдалеке, за селом, стояло зарево. Горело в соседней деревне. На мгновение огонь ослаб, темнота будто бы сжала его со всех сторон, но ненадолго — вырвался, метнулся в небо.

— Боже святый! — ахнула матушка Галина и схватилась рукой за горло. — Что ж это будет-то?

На фоне далекого зарева хорошо было видно, что творится вблизи — из домов выбегали в исподнем красноармейцы и, не успев сообразить ничего, падали убитые. Всадников было много, казалось, они все прибывают, заполняют собой тесную улицу. Несколько всадников, по-видимому главные, гарцевали вокруг памятника, отдавая распоряжения.

Кони погарцевали и направились в сторону церкви.

— Господи, пронеси! — Матушка перекрестились на образа.

— Эй, батя, спишь долго! — заорали с улицы.

Отец Федор вздохнул, облачился в рясу и, приказав жене не выходить, поспешил на зов. Ася, сестры Ариша и Нюся и матушка с младенцем на руках приникли к окнам.

— Ну, батя, радуйся! Свергли мы самозванцев-советчиков, вернули свое! — хвастался всадник в военной форме с погонами поручика. — Служи молебен нашему оружию!

— Как так — молебен? — опешил отец Федор. — Побойтесь Бога…

— А что нам его бояться? Мы чужого не брали, мы свое вернули и собираемся защищать. Правду говорю, братки?

Братки ответили дружно и охотно, боевое настроение не иссякло, требовало продолжения.

— Или ты, может, батя, за Советы? Тогда конечно, тогда мы с тобою по-другому поговорим…

— Я, сын мой, Богу служу, а не властям! — возразил отец Федор. — А Богу смертоубийство не угодно.

— Ты что же, поп, отказываешься правое дело поддержать? — с угрозой в голосе вступил другой всадник, чем-то неуловимо похожий на первого. Отец Федор уже догадался, что перед ним братья Зорины. Он оглянулся на дом и увидел в окнах перепуганные лица своего семейства.

Вздохнул и направился к церкви.

С тяжелым сердцем служил отец Федор этот молебен. Нес вокруг церкви образ Спасителя, шел и спотыкался. Знал, что спотыкается не от тьмы ночной, а от того, что так нехорошо, гадко на душе. Мелкие бледные звезды взирали на него из вечности с грустным немым упреком. Кладбищенские кресты уныло темнели вокруг белой красавицы церкви, четыре столетия простоявшей здесь и видевшей всякое. Но такого, когда свои убивают своих, эти стены, пожалуй, не видели прежде.

К окончанию молебна начало светать. Народ стекался к площади, на которой под полыхающим факелом были сложены тела убитых сельсоветчиков и красноармейцев. Женщина в синей сатиновой юбке причитала над кем-то из покойников. Кто-то плакал, кто-то ругался, кто-то потрясение молчал. Иные приникли к окнам, боясь выходить. Всадники окружили площадь, Арсений Зорин выступил вперед:

— Земляки! Совета больше нет! Установим свою власть, по совести. Освободительные отряды спешат нам на помощь. Еще пару дней, и мы освободим от Советов всю территорию Ярославской, Костромской и Вологодской губерний. В селе объявляется военное положение.

— То есть как это? — встрял бородатый старик. — Недовольных стрелять, что ли, будете?

— Стрелять тебя, дед Силантий, никто не собирается, а вот от большевиков оборону держать придется. Объявляем всеобщую мобилизацию в нашу освободительную армию!

— Вы чего хоть: — не выдержал кто-то из баб, — Те — мобилизацию, эти — мобилизацию. Кто ж дома-то останется, на хозяйстве?

— Вот ты, тетка Матрена, и останешься! — хмыкнул Зорин и добавил: — С этого дня никто из села без уведомления новых властей — ни ногой.

Ася похолодела. Как же так?

— А если кто не местный?. — громко спросила она.

— Кто такая?

— Медичка из города, — ответили за нее. — На мобилизацию прислали!

— Медичка, говоришь?

Арсений спешился, подошел к Асе и взглянул в упор. Холодок побежал по спине. Она выдержала взгляд его холодных светлых глаз — не стушевалась, уже знала в себе эту черту, определяющую характер, — в критический момент она умела собраться и стать вдруг чужой для себя самой. Она держала повисшую опасную паузу, как держат за голову змею с ядовитым жалом. Презрение и какое-то упрямое бесстрашие читалось в ее глазах, тогда как сжавшееся в комок внутреннее существо обмирало от страха.

— И куда ж мы так торопимся? — усмехнулся Зорин. — К милому под бочок?

— Милые нынче все больше на войне, — ответила Ася. — А дома у меня ребенок.

— Сочувствую.

Зорин подошел и пальцами тронул ее подбородок. Ася отвернулась. Но от нее не укрылось, как братья переглянулись, словно взглядами договорились о чем-то.

— С ним пойдешь! — приказал Арсений, кивнув на своего брата,

— Куда?! — ахнула Ася, но сильные руки уже поднимали ее в седло.

Брат Арсения обхватил ее крепко и приказал:

— Без фокусов!

Когда они выезжали за околицу в сопровождении двух вооруженных всадников, Ася видела, как бандиты, подтащив трупы к оврагу, сбрасывают их вниз.

Они долго мчались полем, потом петляли по смешанному лесу. Наконец остановились. Асю сняли с седла и завязали глаза платком. Шли лесом — овражками и буераками. Пахло сосновой смолой, хвоей. Страх, сковавший ее поначалу и вытеснивший все другие чувства, постепенно уступал место злости. Ася негодовала. Споткнувшись о ветку в очередной раз, она выругалась и сдернула с глаз дурацкий платок. Ее тюремщик ничего не сказал на это. Шли долго — попадались березы, осины, целые заросли орешника. Оврага, буераки, снова хвойный лес — густой, непроходимый. Ася устала, ноги отказывались идти.

— Пришли, — объявил бандит. — Меня зовут Анатолий. А вас?

— Августина Тихоновна! — рявкнула Ася, кипя от злости. Весь подол юбки был в колючках и репьях. — Приятно познакомиться!

Но бандит не воспринял ее иронии. Передав лошадь своим товарищам, он направился к сооружению из веток, напоминавшему шалаш.

Со злостью отдирая репьи от подола, Ася все же краем глаза посматривала в сторону лесного лагеря дезертиров. Здесь имелось несколько землянок, закрытых сверху лапником, и множество шалашей. Посередине было устроено кострище, вокруг которого лежали гладкие бревна. Густой непролазный еловый лес надежно скрывал это урочище от посторонних глаз.

— Идите сюда!

Анатолий стоял возле шалаша и смотрел на Асю. Двух других бандитов видно не было.

— Не бойтесь, не трону.

— Я вам не верю, — сказала Ася и машинально отступила назад.

— Идите сюда! — Бандит выхватил из кобуры пистолет. Ася подошла. Он показал пистолетом на вход в шалаш. Ася вошла. Посреди шалаша на тряпках, набросанных поверх соломы, лежала женщина. Даже не подходя близко, Ася поняла, что у той сильный жар. Женщина металась, что-то бессвязно бормотала. Лицо ее было покрыто испариной.

— Что с ней?

— Это вы мне скажите, что с ней! — отозвался Анатолий. — Вылечите ее!

Ася подошла поближе, посмотрела. Затем вышла на воздух, где ее ждал Зорин.

— Я ведь не врач. Помогаю в больнице, но…

— Мне все равно. Если вы ей не поможете, я вас убью.

— Да что это за угрозы! — не выдержала Ася. — Вы ведь образованный человек! Ей доктор необходим. Или хотя бы фельдшер. А я всего лишь сиделка!

— Фельдшер ваш сбежал, зараза. Скажите, что у нее?

— Скорее всего тиф. Понимаете вы, что это такое?

— Я без нее жить не могу, ясно вам? — Скулы лесного разбойника дернулись. — Говорите, что нужно.

Ася огляделась. Ей хотелось накричать на Зорина, взорваться, но она понимала, что это бесполезно. Что можно сделать здесь, в лесу?

— Ее бы в село отвезти…

— Это исключено. Вы же видите, в каком она состоянии. Лечите здесь.

— Нужно жаропонижающее. Наберите листьев лесной малины, что ли… Холодной воды из ключа. Ее бы переодеть в чистое и сухое, а старую одежду лучше сжечь. Нужен самогон и, пожалуй, деготь.

Зорин послал одного из мужиков в село за одеждой. Весь день Ася делала холодные компрессы на пылающее жаром лицо больной. Женщина бредила — торопливо и бессвязно говорила. Иногда открывала глаза, но, когда Зорин обращался к ней, не узнавала его, продолжая бормотать свое.

Вечером привезли одежду. С помощью Зорина Ася раздела больную. На сгибах локтей, на животе у той розовела пятнами тифозная сыпь — Ася не ошиблась.

— Она выживет? — шепотом спросил Зорин, увидев охваченное болезнью тело любимой женщины.

— Будет ясно через несколько дней, — так же шепотом ответила Ася. — Две недели держится жар. А после — либо человек начинает выздоравливать, либо…

— Ясно.

Зорин выбрался на воздух, сел у костра. Ася обработала тело больной самогоном.

Когда Ася вышла, он сидел неподвижно, то ли глядя в костер, то ли не видя перед собой ничего. Сосны шумели в вышине, разлапистые ели казались черными суровыми стражниками.

— Подойдите, — приказал он.

Ася подошла и села на бревно напротив Зорина.

— Поговорите со мной.

— О чем же пленник может говорить со своим тюремщиком?

— Не иронизируйте. Мы все сейчас пленники и тюремщики. Разница невелика. Сегодня мы убиваем, завтра нас убивают…

Зорин криво усмехнулся, и Ася заподозрила, что он пьян.

— А вы не убивайте.

— Не получится. Разве вы сами не видите — иначе нельзя! Они отобрали мой дом — память о родителях, детстве. Они отобрали у меня все права. Я бесправен, милейшая! Даже если я смирюсь, стану жить, как они придумали, они не оставят меня в покое!

Ася вспомнила, как уводили на рассвете Владимира, и промолчала.

— Может быть, вы, женщина, знаете, как надо жить? Подскажите мне! Я, Анатоль Зорин, дворянин и офицер, не знаю.

— Я тоже не знаю, — призналась Ася.

— Вот! — подхватил Зорин. — Все мы несемся по воле волн, а корабль наш разбит в щепки. Кто ваш муж?

— Как и вы, офицер. Поручик.

— В самом деле? И на чьей же он теперь стороне?

— Я не знаю. Мы не виделись больше двух лет.

— Любите?

Ася ответила не сразу. Затем призналась:

— Я любила другого человека. А замуж вышла без любви.

— А что же ваш другой человек?

— Жизнь развела. Я ничего о нем не знаю. Неужели вам это интересно?

— Ах, женщины… Пасть на поле брани, зная, что жена не любит тебя… Да знаете ли вы, что это такое? Стоять лицом к смерти и знать, что любимая женщина не зарыдает от того, что тебя больше нет…

— Но разве же в моей власти полюбить?

— В вашей! Конечно же, в вашей! — горячо возразил Зорин. — Обещайте мне, когда вы встретитесь, то научитесь любить его, как он любит вас!

Ася поняла, что чем-то, не нарочно, задела его за живое,

— Если, конечно, вы оставите мне эту возможность, — усмехнулась она.

— Идите спать, — сказал Зорин, поднимаясь. — Вон в том шалаше вам будет удобно. И возьмите самогон.

Он толкнул в ее сторону бутыль, плотно закупоренную пробкой. Ася быстро испуганно взглянула на него.

— Оботритесь сами-то, чтобы не заразиться.

Ася забралась в пустой шалаш, где на землю был брошен ворох душистой сухой травы.

Сделала, как велел Зорин, — тщательно обтерлась вонючим самогоном.

Долго сидела, глядя в проем на догорающий костер, — боялась ложиться. Мужики, охраняющие лагерь, и сам Зорин не внушали ей доверия. Одна, беззащитная перед чужой волей, пленница, рядом с тифозной заразой, Ася вновь чувствовала рядом с собой дыхание смерти. Воздух летнего леса, сырой и ароматный, был пропитан опасностью. Ухающий в вышине филин усиливал это ощущение. Мороз пробегал по спине, когда хруст ветки или шорох мыши в траве вклинивались в равномерный шум леса. Только под утро, вконец истерзанная страхом, Ася сумела забыться сном, но вскоре проснулась от утреннего холода.

Неделю Ася ухаживала за больной и со страхом ожидала малейших перемен в ее состоянии, но перемен не было. Женщина бредила, говорила бессвязно и только лишь изредка отчетливо называла Зорина по имени. Он сидел у шалаша — угрюмый, заросший щетиной, никуда не отлучаясь и ни с кем не разговаривая. Один из мужиков готовил на всех похлебку и мыл котелок. Другой был приставлен смотреть за Асе и и кругом следовал за ней, куда бы она ни отправилась.

Ася, не переставая, думала о собственной участи…Она уже не сомневалась, что женщина не выживет. Что будет тогда с ней, с Асей? Зорин убьет ее не раздумывая. Жестокость лесных банд обрастала в народе неслыханными подробностями. Ася слышала, что у одного пленного комсомольца, совсем молодого мальчишки, зоринцы вырезали на спине пятиконечную звезду. Она не комсомолка, но она — пленница. Нужно бежать. Но как? Куда бы она ни пошла, за ней следовал охранник — бородатый дюжий мужик. Его присутствие поначалу очень напрягало Асю, но потом она притерпелась. И все же однажды не выдержала, сказала Зорину, что хочет вымыться и чтобы никто за ней не ходил. Тот пообещал, что никто ей не помешает, и она в одиночестве спустилась к ручью. Стоял спокойный летний вечер. Солнце уже катилось к закату, лучи его продирались сквозь нижние ветки деревьев и ложились наискосок. У ручья росли осины, трепетали своими круглыми листьями. Кусты красной смородины были усыпаны ягодами. Ася набрала ягод в лопух, положила под куст ни берегу, затем разделась и осторожно вступила в холодную воду. Поначалу вода показалась ледяной, но затем ноги притерпелись. Наклонилась и стала мыться. Вскоре вода уже казалась теплой. Она подумала о том, что сейчас с удовольствием переоденется в чистое — по приказу Зорина ей доставили из деревни личные вещи. Но прежде чем успела одеться, почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Резко обернулась — на склоне за осинами стоял ее охранник и во все глаза пялился на нее.

Прежде чем она успела что-то сказать, мужик начал спускаться и приговаривать:

— Тихо, тихо, не шуми…

Не дойдя до ручья, он отбросил в сторону ружье и резким движением содрал с себя рубаху.

— Немедленно уйдите! — сказала Ася, срывая с куста свое платье и отходя в глубь ручья, ближе к противоположному берегу.

— Да чего хоть? — пялясь на нее горящими глазами, приговаривал бородатый. — Молчи уж… Чичас я мигом…

Он, поминутно оглядываясь, вернулся за ружьем и пошел прямо в сапогах через ручей, приговаривая свое «чичас».

— Мама! — громко крикнула Ася, прижимая к себе платье Мужик засмеялся, покачал головой.

— Не ори, — посоветовал он, — а то у меня вона чего. Он потряс ружьем.

Ася выскочила на берег, мужику мешали сапоги. Загребая воду и хлюпая, он шел прямо на нее. Позади нее был крутой, уходящий почти вертикально вверх склон с выступающими корнями, Ася кое-как натянула платье и, цепляясь за корни руками, стала карабкаться наверх. Охранник догнал, уцепился за подол, дернул на себя. Ноги потеряли опору, песок осыпался, Ася поползла вниз.

— Помогите! — крикнула она и тотчас оказалась в сильных цепких лапах мужика. Ее обдало запахом пота, лука, махорки. Отбросив ружье, мужик торопливо одной рукой выдергивал ремень из штанов, другой держал Асю за волосы. Она завизжала, извернулась и укусила его за запястье. Мужик чертыхнулся, выдернул ремень и хлестнул Асю по голым рукам. Она охнула, присела и в тот же миг услышала:

— Отойди от нее, Игнат.

Мужик, не поворачиваясь, схватил свободной рукой ружье и глухо ответил:

— Уйди, ваше благородие, от греха.

— Оставь ее, — спокойно повторил Зорин. Но Ася видела выражение лица Игната — его раздувающиеся ноздри, его налитые кровью глаза — и сильно сомневалась, что он послушает начальника. Игнат развернулся как бы нехотя и вдруг быстро вскинул ружье. Раздался выстрел. Ася охнула, во все глаза глядя на Зорина, но тот стоял не шелохнувшись, тогда как Игнат начал заваливаться на бок, в ее сторону, и, рухнув на колени, согнулся и ткнулся лицом в ручей у самых ее ног. Вода возле его головы окрасилась кровью.

Зорин оглянулся. Из-за елки вышел Никита, второй охранник, служивший у него кем-то вроде ординарца.

— Не бойтесь, барышня, — сказал Никита, — ступайте водой. А этого я щас уберу.

Ася как во сне перебралась через ручей, наступила на горсть ягод в лопухе и, почувствовав под ступней их живую податливую мягкость, вдруг согнулась вдвое. Ее настигли сотрясающие тело спазмы. Асю вырвало.

Вечером Зорин заставил ее выпить самогонки и отослал спать. Сквозь полусон она слышала разговор Зорина с Никитой, из которого поняла, что отряды Зориных объединились с другими такими же зелеными отрядами и заняли большие территории вокруг Закобякина.

Дата добавления: 2015-08-05