Читайте также: |
|
Отправились на двух лодках. Ася с Соней сидели в лодке, на борту которой белой краской было выведено название: «Волна».
«Волна» неспешно двигалась вниз по течению, направляемая веслами. На веслах сидел Владимир.
Всем было весело. То и дело перебрасывались шутками с соседней лодкой. По пути набрали кувшинок. Девочки соорудили из цветов украшения на шляпки, молодые люди — подобие часов.
— И кому могло прийти в голову в наших краях построить немецкий замок? — явно кому-то подражая, растягивая слова, проговорила Сонечка. Она смотрела мимо девочек, явно ожидая ответа от Владимира.
Он недавно получил офицерское звание, приехал к родителям при полном параде. Все девочки сошлись на том, что мундир ему необычайно подходит и дает полное право на превосходство перед остальными кавалерами. Владимир Вознесенский купался во всеобщем обожании и снисходительно относился к неумелому кокетству подружек сестры.
— Как же, Софи? Разве вы не слышали историю рыцаря Ливонского ордена, который был пленен войсками Ивана Грозного, и…
— Ну да, слышала. Ливонец был поселен в Любиме, и до конца его дней жители города кормили его. Кажется, немцу неплохо тут жилось, и где-то в этих краях он и похоронен.
— И дух его бродит ночами по лесу за оврагом! — донеслось с соседней лодки. Это, конечно же, Алексей. Ася и глазом не повела в ту сторону, откуда раздалось замечание.
— Продолжайте, Володя. Так интересно!
— Так вот. Ливонец, судя по всему, оставил потомство. И вот один из его потомков, владелец Буженинова, решил увековечить память предка и…
— И выстроил замок?
— Вот мы с вами и посмотрим, что он там выстроил.
— Эй, там, на «Волне»! Кто первый причалит у замка, тот король! — крикнули с соседней лодки.
— Идет! Тогда другая лодка — свита!
Вторая лодка, где на веслах сидел Алексей, называлась «Мария».
Вызов был принят.
— Да мы же перевернемся! — ахнула Эмили.
Соня с обожанием взирала на своего кумира. Сомнений в том, кто победит, она не допускала.
Лодки поравнялись бортами. Братья обменялись рукопожатиями, Манечка подняла платок… Взмах — и гонка началась!
Лодку качнуло, кто-то охнул… Весла противников стукнулись друг о друга. Но уже в следующую минуту «Волна» оказалась впереди. Соня захлопала в ладоши. Владимир вел свою лодку играючи. Казалось, ему не приходится прилагать никаких усилий, чтобы управлять этой посудиной. Чтобы плыть наравне, гребцу «Марии» приходилось напрягаться. Ася видела, как ходили мышцы на его руках, как тонкая шея вытянулась, жилы на ней проступили, как веревки.
На миг упрямец добился своего — «Мария» вышла вперед. Победный вопль Артема огласил реку. Владимир шутливо охнул, налег на весла и догнал «противника».
Девушки на обеих лодках заволновались. Они старались подбодрить своих гребцов и хоть как-то помешать соперникам. Гребцы уже устали, а замка по-прежнему не было видно.
Асе на глаза то и дело попадалось напряженное от усилий лицо Алешки Вознесенского. Она отвернулась и первая увидела замок.
Шпили готических башен сказочно возвышались над верхушками деревьев.
— Вот он! — громко крикнула Ася. Все разом обернулись и не сумели подавить вздох восхищения.
Нездешняя величественная красота немецкого замка оглушала своей реальностью. Лишь на пару секунд Владимир забыл свою роль, позволив восхититься шедевром, как с соседней лодки раздались дикие победные вопли.
— Я — король!
«Мария» первая коснулась носом берега.
— Да здравствует король! — заорали мальчики. Владимир со снисходительной улыбкой, хорошо скрывая досаду, подвел лодку к берегу. Все принялись играть свиту. Маня и Соня забежали вперед на лужайку и склонились в глубоких поклонах.
— Сначала ты должен выбрать себе королеву, — пряча улыбку, подсказал Владимир.
— Сам знаю.
Девочки стояли стайкой и выжидательно взирали на новоиспеченного короля. Мальчики позади него молчаливо ожидали приказаний. Владимир нашел несколько подходящих для опахала веток. Игра началась.
У Аси уже закипал внутри тот молчаливый протест, который и заставлял время от времени поступать вразрез с общим настроением. Она стояла среди девочек, когда король с важным и надменным видом направлялся выбрать себе королеву. Он прошел мимо сестры, немного задержался возле Сони, но все же обошел и ее. Остановился напротив Аси и Эмили. Ася видела только кружева на шляпке низко склонившейся в поклоне Эмили. Сама Ася и не думала кланяться, и потому был миг, когда они скрестились взглядами, и… В глазах короля она впервые не увидела надменности и превосходства, которые привыкла находить всегда. В них прятался осторожный вопрос. Она укололась об этот вопрос, отступила назад и громко сказала:
— Я совсем не желаю участвовать в этой глупой затее!
И побежала, будто ее могли догнать, вернуть, заставить играть со всеми.
За ней было кинулся Ванечка, Алешкин верный паж, но король сделал знак, и брат вернулся на место.
Алексей протянул руку Эмили.
Ася была уже довольно далеко, когда услышала позади себя:
— Да здравствует королева!
Ася шла по дорожке, усыпанной мелким красным песком. Замок был прямо перед ней. О, это было настоящее чудо!
Он стоял на взгорке, окруженный молодыми акациям. Башни, зубцы стен, ажурная вязь вытянутых вверх окон — все украшало это нездешнее строение. Как, должно быть, волшебно жить в таком доме, гулять по аллеям среди фигурно постриженных кустов, любоваться догорающим закатом из узкого окна западной башни…
Дорожки парка спускались к пруду. Ася пошла вдоль акаций, обрамляющих территорию парка, сквозь ветви вглядываясь в то, что происходило внутри. Вдоль стены рабочий вез что-то в тележке. Несколько человек перетаскивали тяжелые мешки со ступенек крыльца внутрь замка.
Человек с большими садовыми ножницами стриг и без того ровные кусты.
И вдруг она увидела то, что заставило ее остановиться в странном волнении. По коротко постриженной траве гуляла необычайной красоты птица с веерообразным цветным хвостом.
Птица то горделиво шла, неся свой хохолок, высоко подняв маленькую голову, то останавливалась и поворачивала нос в сторону Аси, будто желала спросить, зачем она тут.
У девочки гулко застучало сердце. Так бывает, когда тебя вдруг охватывает необъяснимое, радостное предчувствие. Оно волнует, манит, целиком захватывает тебя в свою власть.
Задержавшись возле птицы, Ася двинулась дальше. Она ускоряла шаг, словно встреча с птицей была только началом, обещанием чего-то большего.
Солнце, трава, свежая зелень деревьев, блеск воды на пруду, величественные, полные достоинства белые лебеди, скользящие по его поверхности… Все это, подобно вину, ударило в голову, в ноги.
Ася побежала, не в силах сдержать охватившего ее порыва. Она бежала туда, где кончалась территория парка, где долина уходила вниз, к пруду, а затем полого устремлялась наверх, где соединяла свою родную зелень с полотняной голубизной горизонта.
Далеко позади остался смех шумной компании. Только щебет птиц в ветвях напоминал, что она не во сне.
Ася остановилась. Уже тогда она поняла, что случилось одно из тех мгновений, которые ярко запоминаются на всю жизнь.
Что-то подобное когда-то уже было в ее жизни или могло быть… Или она просто всегда очень сильно этого хотела?
Она зажмурилась, совсем как в ту ночь, когда загадывала на молнию. Не зная, чего ожидать, повернулась через левое плечо, остановилась и осторожно открыла глаза.
На линии горизонта появилась движущаяся точка. Она приближалась, становясь черно-белой. Черной — внизу, белой — наверху. Вскоре не осталось сомнений — это всадник, и он скачет в ее сторону. Вот уже можно различить, что конь у всадника шоколадного цвета, а сам всадник в светлой широкой рубахе. Просторные белые рукава красиво трепетали на ветру, рубаха за спиной всадника надулась пузырем.
Шагов за сто до того места, где стояла Ася, конь замедлил бег. Затем, подчиняясь движению хозяина, остановился.
— Да у нас, кажется, гости, Байрон! — похлопывая коня по холке, приятным баритоном произнес всадник.
Ася не отвечала.
Всадник спешился и предстал перед ней. Он был прекрасно сложен, высок.
— Здравствуйте, барышня, — немного насмешливо произнес он. — Не ожидал встретить в этих безмолвных местах столь очаровательное юное создание.
Ася прикусила губу и продолжала молчать. Конечно, то, что он говорит, совсем не правда, и они оба это понимают. Если бы ей было не тринадцать, а хотя бы шестнадцать, то, конечно же, он не позволил бы себе допустить в тоне эту насмешливость, снисходительность большого по отношению к маленькой. Конечно, она юная, но отнюдь не прекрасная, и сама это знает. Эти худые длинные руки… и совсем детское лицо!
Она продолжала молчать, при этом не переставая во все глаза смотреть на незнакомца.
Он взрослый. Слишком взрослый, пожалуй, старше Владимира. Наверное, ему лет двадцать пять, не меньше. Его темные волосы спадали на лоб, и он то и дело убирал их назад нетерпеливым движением головы. Тонкие правильные черты лица — темные ровные брови, узкий нос и глаза цвета сосновой коры. Никогда прежде Ася не видела такого притягивающего взгляд лица. Было в нем что-то, заставляющее смотреть и смотреть…
— Как вас зовут, лесная нимфа?
Она вспомнила, что на голове у нее венок из речных лилий. Действительно — нимфа.
— Августина.
— Августина… — нараспев повторил он. — Ав-гу-сти-на. Какое красивое имя! Ваша матушка не лишена вкуса… Оно вам очень подходит.
— А вас как зовут? — Ася уже справилась со смущением и сумела задать этот естественный вопрос.
— Лев.
— Лев?
Она улыбнулась. Имя развеселило ее.
Он вдруг отбежал от нее, взъерошил волосы и зарычал. Ася никогда не видела живого льва и не могла оценить, насколько похоже получилось. Но все же рассмеялась. Было забавно, что взрослый мужчина так дурачится.
Они пошли в сторону замка. Лев держал поводья, Байрон послушно шагал за ним.
— Вы — хозяин замка?
— Если бы вы знали, Августина, как велик соблазн ответить утвердительно, а значит — соврать вам. И все же я преодолею соблазн и скажу честно: увы, увы… Я не хозяин.
Сожаление Льва выглядело притворным, в его глазах блестело озорство.
— Значит, гость?
— М-м-м… — Он снова весело взглянул на девочку, похлопал по спине коня. — Я здесь работаю.
— В самом деле?
Ася отнеслась к его словам недоверчиво. Люди, которые работают, могут быть похожими на Егора, на ее отца, на мельника. Но Лев… Высокий, щеголеватый, с белыми чистыми руками, с неким небрежным шиком. Его можно было принять за графа или даже князя.
— Милое дитя, я — архитектор. Работаю у Остенмайеров. Ася остановилась. Она смотрела на своего нового знакомого с нескрываемым восхищением.
— Вы… придумали этот замок?
Открытие потрясло девочку. Под ее взглядом Лев отчего-то смешался.
Он озадаченно потер переносицу.
— Чистота ваших глаз, Августина, не позволяет лгать. Скажем так — слово «придумал» в этом случае не подходит. Я его построил. Но… я его не придумал. Я его… украл.
— Но… как же это может быть? — в недоумении воззрилась на него Ася.
Они подошли довольно близко к парку. Отсюда замок был как на ладони. Он выглядел старинным, средневековым. Легко можно было представить, что они сейчас не в лесах Центральной России, а на берегу Рейна.
— Вам нравится? — кивнул он в сторону замка.
— Очень, — призналась Августина.
— Мне тоже. Хозяева Буженинова, как вы, наверное, слышали, потомки того самого ливонца, у которого замок родовой остался в Германии. Остенмайеры пожелали, чтобы их родовое гнездо в точности повторяло тот самый замок.
— И вы…
— Я совершил незабываемое путешествие в Германию, изучил архитектуру замка знаменитого ливонца, сделал чертежи, ну и… Я разочаровал вас, Августина?
Слава Богу, он не назвал ее снова «прекрасное дитя». Она честно углубилась в себя в поисках ответа. Разочарована ли она?
Нет. Ведь он не для себя украл чужую идею, а по прихоти заказчика. Она так и сказала. Лев покачал головой:
— Вы определенно мне нравитесь, Августина.
— Вы мне тоже, — серьезно ответила она.
— Несмотря на то что строили в России, это не подделка, — горячо заговорил Лев. — Это настоящий немецкий замок. Все материалы были завезены из Германии. Камень везли вагонами, даже песок. Сейчас приступили к внутренней отделке. Вот приходите сюда года через два-три, думаю, все будет шикарно не только снаружи, но и внутри.
— Мне пора, — улыбнулась Ася. Не хотелось говорить о грустном. Вряд ли когда-нибудь она увидит, каков замок внутри.
Они подошли к пруду. У берега свита короля ловила рыбу.
— Господа, господа, я поймала! — кричала Сонечка, держа прямо перед собой удилище с блестящей полупрозрачной рыбкой, трепещущей на натянутой леске. Мальчики зааплодировали. Манечка Вознесенская училась забрасывать леску, ей помогал Митя Смиренный, сын отца Федора, неизменный спутник всех ее детских забав.
— Не дергай раньше времени, — кипятился Митя. — Жди, когда клюнет!
— Да она уже клюет! — возражала Маня. — Дай-ка я сама!
Первым Асю и архитектора заметил король. Он стоял, скрестив руки на груди, и сурово взирал на них, переводя взгляд с Аси на незнакомца.
— В пруду водится рыба? — спросила Ася, чтобы издали было видно, что они разговаривают.
— Садовник нарочно разводит форель. Вы познакомите меня с вашими друзьями?
Теперь уже все заметили их. К ним были прикованы взгляды всей компании. Ася испытала двойственное чувство. Конечно, внимание, которое предназначалось незнакомцу и невольно распространилось на нее, было приятно. В то же время появилось и росло чувство досады. Теперь она должна поделиться с остальными тем, что должно… что могло принадлежать только ей! Ей одной! Стать ее тайной! Как жаль…
Она представила Льва, и знакомство состоялось. Он распорядился, чтобы на кухне приготовили пойманную форель, живо отвечал на вопросы гостей о замке, а Сонечка самозабвенно кокетничала с ним! Ася, только недавно полная счастливых мечтаний, стояла у пруда абсолютно несчастная. Король тоже грустил. Вероятно, ему наскучила прогулка.
— А привидения в замке живут? — интересовалась Сонечка, не забывая поглядывать в сторону старшего Вознесенского.
— Думаю, через пару столетий непременно заведутся, — успокаивал Лев. — Пока же здесь даже хозяева не живут. Работы еще много.
Девочки кокетничали, мальчики старались блеснуть умом. Ася отошла к деревьям и издали смотрела на архитектора. У него были изящные топкие кисти. Когда он рассказывал, то ловко помогал себе руками, словно рисовал в воздухе.
Потом, расположившись прямо на траве, ели форель и пироги матушки Александры, привезенные с собой. Когда уходили, Владимир, по праву старшего, пригласил архитектора в город.
— Наш город небольшой, но по-своему красивый. Словами это не расскажешь, нужно увидеть.
— Непременно побываю, — пообещал Лев.
Он помог оттолкнуть лодку от берега и долго стоял на берегу, на фоне своего величественного творения — дома-замка с готическими шпилями.
Несколько дней после прогулки в Бужениново Ася сторонилась подруг, задушевных разговоров и вообще людей. Ей вдруг полюбилось бывать одной, уходить к реке, молчать и смотреть на воду. Ее стала раздражать Эмили, старающаяся всюду увязаться следом. Подруги обижались, но объяснить свое состояние она не могла.
Как-то утром фрау Марта попросила Асю сходить за маслом на мельницу. Эмили тут как тут:
— Можно, маменька, я с Асей?
Ася едва раздражение сдержала. Взяла кувшин и пошла нарочно быстро, зная, что через пару шагов у нежной Эмили начнет колоть в боку и она примется ныть и умолять идти помедленнее.
«И зачем она везде за мной таскается? — сердито думала Ася, нарочно большими шагами отмеряя мощеную дорогу главной улицы. — Наверняка влюбилась в Алешку Вознесенского — думает, что мы теперь пойдем по Троицкой мимо их дома. А я вот возьму и нарочно пойду в обход!»
Эмили семенила за ней следом, не жалуясь и будто бы не замечая, что идут они более длинной дорогой, чем обычно.
Уже вышли за город, дальше начинались березовые аллейки, где можно поискать грибы. И раньше, бывало, когда за маслом отправлялись большой компанией — с няней Маришей, Анной и Фридой Карловной, здесь обязательно делали привал, искали грибы, съедали бутерброды, а затем уже отправлялись дальше.
Теперь же Ася нарочно не останавливалась, шла, сердито насупившись, пока не заметила, что идет одна.
Она оглянулась. Эмили сидела на поваленной березе и плакала.
Конечно, этого и следовало ожидать. Устала, разнюнилась. Нечего было и увязываться!
Пришлось вернуться и сесть рядом.
— Устала?
Эмили отрицательно покрутила головой. Она выглядела совершенно несчастной.
— Что случилось?
— Ася! Мне так плохо! Мне так одиноко!
— Ты скучаешь по Анне?
— И это тоже. Но теперь все не так! — Глаза Эмили покраснели, и стало еще заметнее, что ресницы и брови совершенно белые. Волосы выбились из-под шляпки, прилипли к мокрой щеке. — Папенька больше меня не любит, Фриду Карловну уволили, будто все мы были в заговоре с Аннон!
Плач Эмили перешел в настоящие рыдания, Ася обняла ее, не зная, чем утешить. Эмили права, в доме Сычевых все изменилось с замужеством Анны.
Но для Аси, поглощенной своими переживаниями, эти изменения не оказались столь болезненными, как для Эмили.
— Ты ведь не слишком любила Фриду Карловну? — рассуждала Ася, обнимая подругу. — А к Анне ты можешь поехать в гости.
— Ничего не вернешь, Ася! Все теперь не так! Все по-другому… Я очень любила папу. А он так жестоко поступил с Егором! Ведь Егор не виноват, Анна сама, ты же помнишь?
— Ты для этого пошла со мной на мельницу? — догадалась Ася. Было совершенно ясно: Эмили все еще надеется, что Егор действительно работает на мельнице. Тогда мир для нее окажется не таким ужасным и равновесие его восстановится. Но Ася поймала себя на мысли, что в отличие от Эмили не питает подобных иллюзий.
Держась за руки, как прежде, они прошли большой мост через Учу, миновали маленькую, в два дома, деревушку Стряпово и вышли на мельницу.
Их встретил непрерывный шум воды высокой плотины. Вода растекалась на два желоба, из них падала на деревянные колеса, а те медленно вращались. Мукомольная мельница соединялась с маслобойкой.
Девочки вошли в помещение маслобойки, где гудели и постукивали жернова, глухо и тяжело ударял пест, бьющий льняное семя. Туда-сюда сновали люди, покрытые мучной пылью. Впрочем, все предметы здесь, как снегом, были припорошены мукой.
Большой белый мельник с белыми усами и бородой взял у Аси кувшин, подставил под струю масла, текущую из-под песта.
Назад она приняла кувшин теплый, с приятно ароматным льняным маслом.
Девочки вышли на улицу. Сбоку мельницы был устроен въезд под ее крышу.
Лошадь с возом въезжала по нему, а работник готовился принять у заказчика мешки с зерном. Увидев, что барышни не уходят, а ждут чего-то, работник повернулся к ним и вопросительно мотнул головой.
— Нам бы Егора, — осторожно попросила Ася. Парень свистнул и прокричал куда-то наверх:
— Эй, Егорша!
Из-под навеса высунулась кудлатая голова. Она принадлежала мальчику лет десяти. Как и все вокруг, голова эта была усыпана мукой и напоминала голову рождественского сахарного ангелочка в лавке Кругловых.
— Чего надо?
Девочки дружно покачали головой.
— А других Егоров у нас нету!
И работник принялся снимать мешки с зерном.
Возвращались большой Даниловской дорогой мимо кузниц и острога.
Не сговариваясь, девочки свернули к острогу и подошли совсем близко.
Тюрьму в Любиме почему-то называли тюремным замком. На замок это двухэтажное каменное здание могло походить разве что высоким забором, напоминающим укрепления крепостей. Больше ничем. С одного боку на крыше даже торчал небольшой купол тюремной церкви. Из рассказов отца Эмили знала, что это последний любимский городничий, предшественник отца, бывший военный, на собственные средства устроил при городской тюрьме церковь и всегда следил, пока жив был, чтобы она ни в чем не нуждалась.
В будке возле полосатого столба сидел часовой с ружьем.
Ася с Эмили обошли острог кругом. В зарешеченных окнах мелькали чьи-то лица, но разглядеть их было невозможно. Представить за этими мрачными стенами добродушного Егора было еще труднее. Эмили выглядела совершенно подавленной.
— Мы сейчас подойдем и спросим, — решительно заявила Ася и отдала подруге кувшин.
Часовой в будке разомлел от жары. Осоловелыми глазами он пялился на барышень, что-то требующих от него.
— Не могу знать, барышни, не положено, — вяло отмахнулся он.
— Нужны деньги, — шепнула Ася, и Эмили извлекла из своей сумочки пятак.
Пятак перекочевал в будку, и часовой велел ждать. Они раз пять обошли вокруг острога, прежде чем получили ответ на свой вопрос.
В остроге Егора не было, более того, он туда никогда не поступал.
— Что же с ним стало? Как ты думаешь, Ася? Он… жив?
Ася не знала, что ответить Эмили.
Вопросы копились, и было немыслимо от кого-то добиться ответов. Ужасно хотелось ругаться теми грубыми словами, которыми ругался пьяный кузнец.
Почему, почему от детей все скрывают? Будто то, что голова будет пухнуть от вопросов, может от чего-то оградить! Какой противный, невыносимый возраст, эти тринадцать лет! Как пережить их, куда от них деться?
Никогда прежде Ася не замечала в себе такого скопления дурных мыслей. Она словно разделилась надвое и не могла совладать с той, новой, Асей, которая мучила и удивляла. Это состояние, охватившее ее по дороге с мельницы, не покидало до воскресенья, когда пришло время идти к обедне.
Они с Эмили посещали разные церкви. Эмили вместе с Петером и Гретой стояли службу в соборе, куда ходили состоятельные жители города — купцы, чиновники и дворяне. Ася ходила в Троицкую, что на рву.
Она любила эти моменты, потому что именно здесь она могла что-то сделать для своей мамы. А именно — поставить свечку перед распятием и написать записочку «за упокой». Еще она любила стоять перед иконой «Нечаянная радость» и плакать. Она плакала не от горя, обиды или еще почему. Просто так. И еще она ходила сюда из-за отца Сергия. И подозревала, что многие ходят сюда, чтобы послушать, что он скажет на проповеди. Казалось, он знает ответ на любой вопрос.
Пожарный, молочница, пастух, купец, нотариус и бывший царский повар, а также городская нищенка Скорлупка со свечами в руках ожидали начала службы. Там, в алтаре, за Царскими вратами, уже началось священнодейство. Были слышны отдельные фразы, произносимые строгим голосом священика. Сквозь узоры на вратах она видит, как на звездицу (два металлических полукружия крест-накрест), кладутся «воздуха» — три плата из парчи.
Выходит дьякон с кадилом. Сейчас он полон достоинства и нежности, будто и не бегал никогда с мальчишками за бумажным змеем. Посторонние мысли немного мешают настроиться на молитвенный лад. Бужениново, птица, незнакомец, острог, пропавший Егор, разговоры с Эмили, мысли о собственном теле и его изменениях…
В церкви происходит легкое движение, которое чуть колеблет пламя свечей. Кадило, раскачиваясь, наполняет храм благовонием.
Появление отца Сергия на амвоне все преображает.
Батюшка начинает молитву. Его глаза охватывают пространство церкви. Кажется, каждое слово он предназначает именно тебе.
Вступает хор, и вот уже ощущается легкий молитвенный трепет души. Благодарственная молитва самая чистая и прекрасная. Асе все понятно в ней. Никто ни о чем не просит Бога. Все благодарят за то, что имеют.
Ася тоже искренне благодарит — за то, что она живет в теплом доме, учится, имеет друзей. Скорлупке, например, гораздо хуже приходится. Она вынуждена стоять на паперти и просить подаяние. Бог щадит гордыню Аси, не заставляет просить.
В церкви было много знакомых: учителя из гимназии, городовой, половой из чайной Кругловых, портниха, торговка из рядов. Все они благодарили зато, что имели.
Здесь, в церкви, Ася всегда вспоминала монастырь, в кельях которого так же пахло ладаном и воском. Любовь, в которую сестры кутали ее, Асю, как в пуховую шаль. Тогда же, в монастыре, она пришла к выводу, что сестры все любят Бога и Асю. А друг друга не очень любят и ябедничают друг на друга матушке-настоятельнице.
Бог в Асиной жизни появился прежде отца. Бога она любила и была уверена в ответной любви. А когда за ней приехал отец, которого она не помнила, то она плакала и не хотела идти к нему. Сестра Степанида вызвалась проводить их. Асе в память врезалась эта печальная дорога. Телега, безмолвная спина бородатого человека, которого она теперь должна любить и называть папенькой, и теплый бок сестры Степаниды, к которому она прижималась всю дорогу.
Она до сих пор не понимает, любит ли ее отец, но сама уже любила — робко и преданно. Он ни разу не прижал ее к себе, как это делает Богдан Аполлонович со своими детьми, ни разу не поговорил с ней по душам. Они жили рядом и ничего друг о друге не знали. Единственное, что поняла Ася о своем отце, — он был хорошим поваром, и его работа была в своем роде искусством. И вот когда он готовил, ей разрешалось стоять рядом и смотреть. Иногда он вдруг начинал объяснять ей, как и для чего он делает. Такие минуты Ася особенно любила. Но они выпадали редко — каждый из них был занят своими делами.
Вот и выходило, что Бог, которого она даже никогда не видела, знал о ней больше, чем родной отец. Еще отец Сергий как-то объяснил ей, что девочкам, у кого нет своей мамы, можно обращаться в молитвах к матери Христа, рассказывать обо всем и просить так часто, как хочется. И она не будет считать эту девочку надоедливой или плаксой. Ася всегда на службе вставала у одной и той же иконы, Казанской, и все свои просьбы обращала к ней.
Читали «Символ веры». Литургия подходила к своей вершине — анафоре. Священник обращается к собравшимся, ему вторит хор.
Если не смотреть вокруг, а закрыть глаза, то почувствуешь, что воздух от звука вибрирует. Можно представить, что сейчас ночь и ангелы поют среди звезд. А можно вообразить, что купол растаял и облако спустилось в церковь. Сесть на облако и унестись высоко, далеко…
Ася выплывает из своих мечтаний уже во время проповеди. Пытается вникнуть в смысл притчи, излагаемой отцом Сергием. Батюшка рассказывает о подвижнике Исааке, который на уста свои налагал хранилище молчания. По дороге в храм и из храма Исаак ни с кем не вступал в разговоры. Люди думали, что это гордыня, а это было сердечное безмолвие.
Словосочетание завораживает девочку.
Сердечное безмолвие. Она загадала: сейчас то, что скажет отец Сергий, будет для нее. О ней. Она жадно слушает.
— Так вот, возлюбленные братья и сестры, если мы все умом и сердцем поймем значение сердечного безмолвия, то, конечно, положим с вами начало к охранению своих чувств. Да, это о ней. Это она сейчас ищет безмолвия, чтобы хранить внутри себя, как в ларце, впечатление от поездки в Бужениново. Замок. Волшебная птица. Лев…
А отец, вечно молчаливый? Не означает ли это, что когда-то он был другим? А если и он тоже что-то хранит внутри себя?
Ее вдруг осенило: отец хранит в своем безмолвии любовь к ее матери!
Это для нее стало совершенно ясно. Как-то вдруг здесь, во время службы, она примирилась с его угрюмостью и отстраненностью. Она уже чувствовала, что чем-то неуловимым все же походит на него.
Она вышла из церкви немного другая.
В Любиме все текло по давным-давно заведенному порядку. В городе, где на три с половиной тысячи жителей было пять церквей, включая тюремную, люди придерживались церковного календаря. В Петров день проводилась большая ярмарка. С этого же дня разрешалась охота. Совершались крестные ходы, паломничества в монастырь или на святой колодчик. Осенью убирали лен. В приходах справляли храмовые праздники. Но иногда врывалось в эту размеренную жизнь что-то стихийное, грубо нарушающее ее, как пожар.
В то лето ничто не предвещало беды. Большая ярмарка готовилась как обычно. Загодя съехались торговцы из окрестных сел и деревень. Постоялый двор Сонечкиного отца был переполнен. С утра в Петров день на торговой площади толпился народ. На углу, в доме дворянина Черемисова, отца Зои Александровны, было открыто окно, на подоконнике стоял граммофон. Звучала музыка, придавая ярмарочной суете особенный, волнующий тон.
Подруги договорились встретиться у часовни. Ася едва не опоздала из-за Эмили, которая снова увязалась за ней и, конечно же, собиралась непростительно медленно. Теперь подруги шли вдоль рядов, разглядывая товар. Чего здесь только не продавалось! Леденцы, большие малиновые и желтые петухи на палочках, засахаренные пряники, блины с начинкой, какую душа пожелает, горы огурцов, малина и смородина… А мед! Туески с медом самого разного оттенка — гречишный, липовый, луговой, майский и подсолнечный, мед в сотах и медовые тянучки… Пироги с различными начинками, творог, несколько сортов местного сыра, кругляши масла, а в колбасном ряду можно было купить настоящую редкость — сардельки!
Гимназистки подходили к лоткам, пробовали товар, приценивались, отходили. Особенно бойко торговалась Софи. В лавке у отца она научилась отличать качественный товар от залежалого, разбиралась в марках и названиях. Было весело ходить с ней от лотка к лотку.
— Ой, смотрите!
Дата добавления: 2015-08-05; просмотров: 98 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
Часть 2 5 страница | | | Часть 2 7 страница |