Путь воина: достижение безупречности

И познаете истину, и истина
сделает вас свободными.
От Иоанна, 8: 32

Кастанеда и его комментаторы многократно подчеркивали, что безупречность, или "путь воина", является главным методом энергетического обеспечения сдвига точки сборки и никакого отношения не имеет к этике. Об этом аспекте безупречности написано много. Мне же в этой главе хочется сделать акцент на том, как "путь воина" влияет на восприятие, а также на настроение и мировоззрение человека в целом.

Собственно говоря, практика безупречности начинается с вполне определенного изменения всей совокупности идей тоналя по поводу себя и окружающего мира. Изменение идей (процесс, как нам кажется, отвлеченный и идеальный) автоматически приводит к тому, что внимание начинает иначе распределяться в сфере воспринимаемого. Если же мы вспомним, что внимание играет роль главного регулятора энергообменных процессов, то вполне понятна прямая связь безупречности с трансформацией энергетического тела.

Как правило, содержание человеческого эго не ассоциируется у нас с некоторыми полевыми или энергетическими реалиями. Мы автоматически полагаем, что имеем дело лишь с совокупностью значений, с информацией, имеющей весьма отдаленное отношение к "физической" структуре своего носителя. На эту мысль нас наталкивают изобретенные человеком способы хранения информации. Действительно, разве меняется форма магнитной ленты или диска от конкретного содержания сохраняемой ими записи? Однако человек устроен принципиально иначе. Он не просто хранит информацию, он живет и функционирует в поле смыслов, содержаний, мотивов, ценностей, и этим полем структурируется как перцептивная его деятельность, так и поведение существа в целом.

Понять это положение дел совсем не сложно. Все блоки, напряжения, комплексы и щиты, все предпочтения и влечения аппарата эго прямо проецируются на структуру нашего перцептивного аппарата. Это команды, совокупности команд, целые программы, которые определяют, каким образом и с какой интенсивностью будет распределяться внимание, а стало быть, что и как будет нами воспринято. Иными словами, ограничения эго по сути являются ограничениями восприятия. Ну а восприятие, как уже было много раз сказано, - процесс не только и не столько психический, сколько энергетический. Такая идеальная штука, как "луч внимания", оказывается еще и главным каналом энергообмена с внешним полем, совершаемого через точку сборки.

Безупречность апеллирует к идеям, смыслам и ценностям нашей жизни. Она подходит к реальной, энергетической стороне существования с семантической точки зрения и этим объединяет факт мысли с фактом Силы. Эмпирически подобные находки совершались в самых разных мистических традициях. Во многих из них мы можем обнаружить те или иные элементы безупречности. Но, насколько известно, никто еще столь прямо и однозначно не связывал идеологию пути с эффективностью трансформации. Чтобы увязать в единое целое эти разнородные направления практики, оккультисты прежних времен вынуждены были привлекать этические ценности, говорить о воле Бога, Высшего Разума, "добродетельности" и т.п. В традиции толтеков эти идеи оказались излишними. Для них странно и бессмысленно говорить о "добродетельности" безупречного воина, ибо добро и зло - понятия тоналя - не играют никакой роли в энергетической Реальности нагуаля.

Зато привычки поведения и реагирования, напрямую связанные с этими понятиями, иногда императивно детерминируют человеческое восприятие. Работая над сдвигом точки сборки, мы постепенно меняем структуру энергообмена, а значит - форму энергетического тела. Состояние безупречности - тот фон, который плавно и неуклонно смещает точку сборки каждую минуту практики. Здесь мы, безусловно, сталкиваемся с сопротивлением: это сопротивление полевых структур ЭТ, с одной стороны, и сопротивление биологически и социально устоявшихся стереотипов энергообмена, настроенных на поддержание гомеостазиса нашего существа. Надо помнить, что любое нарушение этого гомеостазиса бессознательно воспринимается нами как ведущее к гибели (т.е. к разрушению) живой формы.

В этом смысле страх смерти, чувство собственной важности и жалость к себе - не только социальные привычки, внушенные нашему эго, чтобы поддерживать вполне определенный тип со-общения, коммуникации, человеческого общежития, на котором покоится созданная в процессе общественной истории цивилизация. Эти три фундаментальных чувства, кроме всего, являются психической репрезентацией эволюционно сложившейся формы энергообмена. Об этом не следует забывать, чтобы практика безупречности не превратилась в комплекс обетов или этический кодекс, смахивающий на религиозную практику. Такие вещи случаются. Человеку трудно удержаться в этом состоянии особого равновесия, когда необходимо удерживать в памяти ряд инструкций, привычно относимых нами к этике, и одновременно следить за строгой беспристрастностью и непредвзятостью по отношению к любым социально обусловленным ценностям.

Безупречность, как и все техники в толтекской дисциплине, - процедура, имеющая только перцептивный и энергетический смысл. Она направлена на достижение необратимых трансформационных изменений в коконе за счет стабильного смещения точки сборки. Читатель вправе спросить: почему недостаточно традиционных медитативных техник для получения такого эффекта? Ведь в конце концов и там и здесь используется превращенная работа внимания, и там и здесь возникают измененные режимы восприятия, особые виды концентрации и т.д.

Для пояснения принципиального отличия безупречности от остальных трансформационных техник придется воспользоваться аналогией. Попробуйте представить себе свой энергетический кокон как обыкновенный воздушный шарик. Во время занятий медитацией, аутогенной тренировкой, деланием или не-деланием мы словно бы надавливаем пальцем на свой "воздушный шарик", стремясь изменить его форму. Когда упражнение заканчивается, форма возвращается в свое изначальное состояние. То есть стоит убрать палец - и шарик снова круглый, как ни в чем не бывало. Это - обычная ситуация духовного искателя, возложившего все надежды исключительно на медитативные техники. Личность меняется только в момент исполнения упражнения. Медитация рано или поздно заканчивается, и все возвращается на круги своя.

Но мы с вами немного отличаемся от воздушного шарика. Следуя все той же аналогии, мы как бы способны по собственной воле "менять его плотность", т.е. сознательно снизить стремление формы к сохранению гомеостазиса. Это возможно только в том случае, если мы апеллируем к самым глубинным инстинктам своего существа. Работа кропотливая и сложная, но иного пути, судя по всему, не существует. Победа над страхом смерти, чувством собственной важности, смирение, отрешенность - все это особые формы отказа защищать привычную форму своего энергетического тела. Иными словами, мы готовы погибнуть в своем нынешнем качестве и возродиться в ином. Если же попытка возродиться провалится, то мы готовы бестрепетно уйти. Вот подлинное настроение безупречности. Будучи готовы к смерти, мы в известной степени "распускаем" слои внутренних эманаций и этим уменьшаем внутреннее давление. Сила фиксации точки сборки естественным образом снижается, а форма энергетического тела уже не так настойчиво стремится в изначальное состояние.

Конечно, преодоление страха смерти на бессознательном уровне - самое решительное изменение психоэнергетических структур, поскольку инстинкт самосохранения в наибольшей степени отвечает за поддержание гомеостатической полевой формы кокона и за жесткую закрепленность точки сборки. Отказ от чувства собственной важности и жалости к себе - это, по сути, вспомогательные средства добиться того же, используя социальные программы личности. "Деформированный шарик" энергетического тела остается таким навсегда и вступает в новый, более активный и объемный вид энергообмена с внешним полем. Таким парадоксальным образом форма, смирившись со смертью, становится более жизнеспособной и более эффективной в своих действиях.

Таким образом, только безупречность обеспечивает устойчивость полезного смещения точки сборки, достигнутого в результате концентративных или медитативных упражнений.

Дон-хуановская традиция, говоря о безупречности, постоянно употребляет словосочетание "путь воина", называет своих последователей "воинами", часто говорит о "вызовах" и "поединках". Современный читатель воспринимает все это как метафоры, и это правильно. Древнее происхождение терминологии оправдывает некоторые смысловые несоответствия. Конечно, далеко не все настроения безупречности, которые были тщательно разработаны уже "новыми видящими", соответствуют "воинским" идеям древних магов. Поскольку сегодня речь идет лишь о невидимых, внутренних "противниках", дисциплина сделалась гораздо более интроспективной, более тонкой и сбалансированной. Кроме того, нельзя не учитывать тот факт, что слово "воин", а в особенности "бесстрашный воин", в современном языке несет на себе ощутимый отпечаток чувства собственной важности, от которого "новые видящие" так стремятся избавиться. Ореол "воинской славы" незримо веет даже над теми, кто ведет невидимую битву с самим собой, провоцируя что-то вроде гордости и самодовольства.

Есть еще один психологический аспект, который заставляет относиться к слову "воин" с известной осторожностью. Он касается специфического настроения, заключенного в слове "битва". Некоторые особо утонченные в психологическом отношении мастера Востока предупреждали, что никогда не следует вести войну с самим собой. Война для человека, воспитанного в нашей цивилизации, автоматически связывается с настроением общей напряженности, а также с неприязнью (как минимум) к реальному или воображаемому врагу. Психическое пространство человека плохо переносит эти эмоциональные состояния. Тот уровень организованности и дисциплины внимания, что требуется для успешного избавления от всяких "небезупречных" реакций, мыслей или действий, возникает лишь на фоне спокойной сосредоточенности, общей бдительности в условиях отстраненного наблюдения. Возможно, идеальная битва древних магов протекала как раз в таких условиях, но вряд ли мы способны в полной мере повторить эти чувства, характерные для далекой эпохи и совсем иного типа цивилизации.

Война с самим собой, по мнению современных психологов и восточных "учителей жизни", - крайне непродуктивное состояние. Она истощает человека, а подлинная безупречность должна, наоборот, давать силы. Я стремлюсь как можно реже использовать слово "воин" по отношению к толтекской дисциплине, особенно после того, как познакомлюсь с каким-нибудь пылким, но неразумным последователем Кастанеды, рассуждающем о "воинстве", "битве" и тому подобных вещах, потрясая воображаемым мечом и, безусловно, в тайне гордясь своей необыкновенной миссией. Нет ничего дальше от безупречности, чем такие самозабвенные игры. В них много собственной важности, за которой прячется ее вечная тень - жалость к себе, а в целом настроения такого рода несут на себе неизгладимый отпечаток инфантилизма. В безупречности нет и не может быть ничего нарочитого - это техника, не терпящая шума, демонстраций, яростной полемики в пользу какого-нибудь, как вам кажется, "важного мнения". С безупречностью несовместимы также представления о "наших" и "чужих", о союзниках и врагах - а ведь многие с огромным удовольствием собирают "группы", "кланы", даже "мистические общества" или ордена, чтобы противостоять бездуховному обществу не только повседневной практикой жизни, но и полемикой, вербовкой сторонников, агитацией и пропагандой. Все это прекрасно сочетается в нашем сознании со словами "воин", "битва", "вызов" и т.п. Мы регулярно забываем о том, что подлинный толтекский воин, например, обязан усердно "стирать свою личную историю" и стремиться быть "недосягаемым". Но разве возможно сочетать вышеупомянутую активность с "недосягаемостью" и смирением? Можно сказать: на высших уровнях контроля сочетать можно все. Только проблема заключается в том, что, добившись такого уровня контроля, толтек теряет интерес к подобным забавам, поскольку наконец-то становится "взрослым".

Мы же очень часто всю жизнь пребываем в инфантильных фантазиях. Нам известны только два переживания: 1) мир бессмысленный, однородный, в котором мы надежно защищены матерью (ранний инфантилизм, младенчество), 2) мир смыслов, значений, различий, объектов и т.д., в котором мы также защищены, поскольку, во-первых, научились этой картине под опекой матери (поздний инфантилизм), во-вторых, сама картина мира продолжает тешить нас иллюзией защищенности. В связи с этим даже самые приспособленные к социуму остаются вечными детьми. И только теперь, во многом благодаря Кастанеде, у нас появился выбор: оставаться ребенком или стать "воином"?

В экзистенциальном смысле безупречность - взрослое чувство и взрослое отношение к миру. Оно лишено догматичности оценок, ограниченности и предрассудков, которые являются обязательным следствием безоговорочного принятия той или иной системы этических ценностей. Оно наполнено текучестью, неопределенностью, отрешенностью, и потому кажется чем-то странным, незнакомым, почти инопланетным.

Тем не менее все чувства безупречности знакомы человеку, они вовсе не являются чем-то совершенно новым для человеческого опыта. Почти каждый из нас сталкивался с кратковременными проявлениями безупречного состояния в минуты тяжелых экзистенциальных кризисов. Человек - хрупкое существо и потому старается уберечь свою психику любыми доступными средствами в условиях невыносимого давления. Паттерны реагирования, культивируемые в безупречности, могут инстинктивно срабатывать в нас всякий раз, когда энергетическому телу реально угрожает необратимое истощение. Длительное отчаяние, горе, тревожность - все может само по себе обратиться в безразличие, дающее передышку и спасающее от переутомления. Правда, в таких ситуациях безразличие возникает уже на фоне сильной усталости, а потому редко способствует эффективному действию - такое состояние принято называть апатией. Но даже такое усталое равнодушие порой приоткрывает нам подлинное положение вещей в Реальности. В частности, мы узнаем, что мир сам по себе вовсе не обязательно должен быть объектом эмоционального вовлечения.

Особенно ярко и полноценно это переживание входит в жизнь человека, давшего себе труд погрузиться в безупречность. Мы совершаем важное открытие: мир никакой. С философской, умозрительной точки зрения это вовсе не открытие. То, что мир существует отдельно от наших оценок, мыслителям было ясно чуть ли не с начала времен. Подлинное препятствие всегда заключалось в том, что это умственное представление упорно не желало становиться объектом живого чувства. Безупречность же позволяет нам действительно почувствовать бескачественность мира. И это подлинное открытие для нашей эмоциональной сферы.

Мы обнаруживаем на собственном психическом опыте, что вовлечены в два типа галлюцинирования: их можно назвать прямым и реактивным. Прямое галлюцинирование заключается в том, что мы приписываем воспринимаемому те или иные перцептивные качества: цвет, форму, размер, вкус, запах и т.п., а главное - наделяем воспринимаемое смыслом и содержанием. Реактивное галлюцинирование есть непосредственный результат прямого. На самом деле он содержит в себе двойной процесс: реагирование вследствие оценки и усиление галлюцинируемых качеств как побочный эффект реагирования. Например, вы полагаете (т.е. оцениваете), что человек - подлец, и он вызывает у вас раздражение либо негодование. Это первая фаза реактивного галлюцинирования. На второй фазе вы автоматически вычленяете именно те его качества и те элементы поведения, что подтверждают выбранную оценку. В результате гнев, злость, раздражение еще более усиливаются. Стоит увидеть его без оценки - и реакция исчезнет. Подобный способ восприятия в некотором смысле напоминает детскую непосредственность. Когда ребенок увидел что-либо незнакомое, он еще не знает, как к этому относиться. "Детскость" этого восприятия не имеет ничего общего с инфантильностью, которую я упоминал. Вам никуда не деться от знания, приобретенного опытом. Вы всегда будете помнить, что тот или иной тип поведения имеет вредные для окружающих последствия, вы не забудете, чего опасаться или просто сторониться. Устранение этической оценки просто даст вам возможность удалить из поля восприятия нагромождение бессознательных галлюцинаций. Автоматические реакции перестанут вам досаждать, и появится возможность реально контролировать свои эмоции и свое поведение.

Настойчивая необходимость маскировки этих необычных отношений с Реальностью - то, из чего состоит методика внешнего сталкинга, - несколько усложняет задачу безупречного толтека. Внешне вам придется то и дело имитировать "нормальные", принятые в социуме реакции. Трудность здесь не только в искусстве распределения внимания, но и в особенностях психофизиологической конституции человека.

Сейчас уже не только психологи, но и не-специалисты знают, какая тесная взаимосвязь существует между эмоциями и физическими движениями тела. Поза и напряжения определенных групп мышц, связанные с ощущением тоски, горя, подавленности, вполне могут испортить вам настроение даже в том случае, когда психологических причин для этого нет и в помине. Улыбка на лице может вас развеселить, и т.д. Современные психологи часто используют эти закономерности в своих рекомендациях по поводу сознательного управления эмоциональным состоянием. Имитируя гнев достаточно долго и качественно, можно по-настоящему рассердиться. Поэтому контроль сталкера должен быть особенно искусным.

Для достижения безупречности требуется постоянно удерживать часть произвольного (осознанного) внимания на внутренних переживаниях. Избавление от нежелательных эмоциональных реакций опирается на особое чувство внутренней "пустоты". Очевидно, оно сопровождает контролируемое расслабление тех групп мышц, что отвечают за проявление эмоциональных реакций и в то же время скрыты от постороннего взгляда. Больше всего подобные напряжения склонны манифестировать себя в районе солнечного сплетения и в брюшной области. Почти всем знакомы спазматические реакции живота на страх или приступы острого гнева.

Быть может, практикующим безупречность поможет следующая аналогия: наш внутренний мир должен в своем движении уподобиться самому нагуалю - стать безразличным к любой интерпретации, оценке, к любому смыслу или ценности, стать не-реактивным при одновременном сохранении максимальной открытости вовне, не-погруженности в себя. Внешние же проявления человеческого поведения должны представлять из себя "чистый тональ"; мы обязаны соответствовать социальным нормам во всех случаях нашего поведения и реагирования.

Если мы вспомним о трансцендентальной цели магической дисциплины толтеков, то и здесь мы увидим ее преломление. Интеграция тоналя и нагуаля, первого и второго внимания, находит в безупречности неожиданное выражение. Практикуя данный тип эмоционального и поведенческого контроля, мы лишний раз демонстрируем своему существу как дуальность мира (т.е. реальную значимость "истинной пары"), так и известную равноценность двух типов опыта.

Только через признание равноценности тонального и нагуального вовлечения в мир можно добиться интеграции этих полярных противоположностей. С признанием равноценности приходит подлинное ощущение себя в качестве центра восприятия. Аппарат эго теряет для нас свою императивную актуальность. Опыт безупречного реагирования, относящийся, как правило, только к сфере второго внимания, вдруг находит себе применение в области, изначально оккупированной тоналем и ничего, кроме тоналя, не знающей, - области социального поведения. По сути, это область векового рабства - идея подлинной свободы всегда ассоциировалась с иным, лучшим миром, с Царством Божиим и Небесами.

Таким образом, практикуя безупречность, человек как бы ставит мир земной и мир небесный на одну плоскость. Граница между ними становится все менее отчетливой. Одновременное изучение сновидения (о котором ниже) помогает доподлинно ощутить это размывание границ. С одной стороны, это легкость, с какой сновидение достигается; с другой - постоянное напоминание о подобии эмоциональных состояний во сне и наяву. Вы заметите, как первое внимание приобретает качества второго, а второе - первого.

Конечно, эти рассуждения не нужно понимать совершенно буквально. Содержание двух типов внимания все равно будут принципиально отличны друг от друга, однако способ переживания внешнего мира на каком-то этапе практики станет почти однородным. Именно здесь лежит скрытый катализатор проникновения в уникальное состояние сновидения-наяву.

Намеренная установка на особый тип метафорического воплощения нагуаля во внутреннем мире, а тоналя - во внешнем может успешно способствовать достижению состояния безупречности и поддержанию его довольно долго. Попробуйте вспоминать о ней как можно чаще и проверьте, помогает ли она в практике лично вам.

Следующее общее замечание по поводу безупречности касается характера работы с эмоциональными проявлениями. Дело в том, что мы склонны обращаться с внутренним миром, так же как с внешним, - т.е. насильственно. Если человек встречает сопротивление любого рода, он всегда старается преодолеть его волевым усилием. В отношении эмоций - процессов, всегда имеющих глубокие внутренние причины, - воля действует механистически: она не трансформирует условия, вызвавшие эмоциональную реакцию, а просто подавляет ее симптомы. Подавление эмоциональных движений часто имеет негативные последствия - накопление вредных психических и мышечных напряжений, непродуктивное перераспределение энергий и достижение разрядки через наименее контролируемые виды поведений или реактивности. Почти всем известно, что избавиться от сдерживаемой злобы можно, например, нанося удары по неодушевленным предметам. Такое решение проблемы, конечно же, не имеет ничего общего с безупречностью.

Цель безупречности - не подавление чувств, а их трансформация. Таким образом, корень дисциплины лежит не столько в тренировке волевых усилий, сколько в развитии специфического осознания.

Правильное осознание проблем, порождающих страх смерти, чувство собственной важности, жалость к себе, ведет к трансформации основного массива эмоциональных паттернов. Кастанеда посвятил немало страниц описанию этих проблем, имеющих центральное значение в жизни человеческого эго. Я остановлюсь лишь на некоторых деталях.

Альбер Камю, который, как и многие экзистенциалисты, много думал и писал о страхе, сделал на этот счет ряд поучительных замечаний. Вот что он пишет о Хайдеггере, хотя во многом эти слова можно отнести и к его собственному философскому творчеству: "Хайдеггер хладнокровно рассматривает удел человеческий и объявляет, что существование ничтожно. Единственной реальностью на всех ступенях сущего становится "забота". Для потерявшегося в мире и его развлечениях человека забота выступает как краткий миг страха. Но стоит этому страху дойти до самосознания, как он становится тревогой, той постоянной атмосферой ясно мыслящего человека, "в которой обнаруживает себя экзистенция"... Сознание смерти является зовом заботы, и "экзистенция обращена тогда к самой себе в своем собственном зове посредством сознания". Это голос самой тревоги, заклинающий экзистенцию "вернуться к самой себе из потерянности в анонимном существовании".

В этих неодобрительных словах Камю много правды, как бы он к ней ни относился. Универсальный, космический характер заботы и страха (которые в данном случае могут рассматриваться почти как синонимы) проявляет себя непрерывно, каждый миг нашего бытия. Фундаментальная причина этой заботы и этого страха - страх смерти. Мы действительно страдаем от собственной ограниченной личности и бессознательно мечтаем вернуться к самому себе из "потерянности в анонимном существовании". Поскольку сознание человека парадоксально: обретая личность, мы обретаем смерть и, одновременно, призрачную безликость - ведь страх смерти вынуждает нас уподобиться всем остальным, превратиться в ходячий шаблон, бесконечно повторяющий типичные реакции на типичные ситуации. Страх смерти, явившийся вместе с личностью, убивает саму личность задолго до смерти, парализуя волю и превращая нас в марионеток. Психиатрам известно, как длительная непрерывная тревожность обедняет психический мир человека, делает его однообразным, замкнутым исключительно на себе существом. Весь человеческий род подсознательно или полусознательно пребывает в таком состоянии всю жизнь. Идея смерти порабощает и убивает нас гораздо раньше, чем сама смерть.

Когда мы рассуждаем об этой знаменитой троице (страх смерти - чувство собственной важности - жалость к себе), следует все время помнить, что ни одно из названных чувств не существует отдельно от остальных. Таким образом, мы лишь номинализируем три аспекта единой психической силы, привязывающей наше восприятие и наши эмоции к этому миру, т.е. к единственному способу восприятия. Чувство собственной важности невозможно без той "заботы", которая естественно порождает страх смерти. Жалость к себе невозможна без страха смерти и чувства собственной важности; она рождается как непосредственная реакция на человеческие рефлексии на угрозу смерти или унижение.

Страх смерти преодолевается либо "символической смертью" (воображаемым переносом смерти из будущего времени в настоящее), либо использованием смерти как "советчицы" (т.е. принятием каждого решения с точки зрения существа, готового умереть, а значит - в определенном смысле уже мертвого). Легко заметить, что смерть пугает нас не сама по себе, а только своими атрибутами - страданием и неотвратимостью во времени. Переоценка такого фундаментального символа как смерть (об этом я много писал в своих предыдущих книгах) - не такая уж сверхъестественная процедура. Достаточно лишь выйти из культурного поля, наделяющего смерть ужасными и пугающими качествами. Собственно говоря, следуя практической дисциплине толтеков, мы уже во многом "освобождаемся" от культурного поля символов и значений, гипнотизирующих обычного человека. Такое явление, как "выход из культуры", особенно хорошо известен жителям бывших тоталитарных держав - это один из способов сохранить индивидуальность, то, что коммунистические идеологи с ненавистью называли "внутренней эмиграцией". Когда насилие идеологии становится очевидным, а проповедуемые ценности неприемлемы, человеческая психика иногда находит удивительно изобретательные методы изоляции от агрессивной среды и включает специальные защитные механизмы. Это одна из причин, по которой я считаю обитателей посткоммунистических стран более подготовленными к толтекской дисциплине, чем жителей "свободного мира", которые никогда не имели столь насущной необходимости отделять себя от торжествующих социальных институтов, принятой этики, идеологии, мировоззрения.

В конечном счете даже такой универсальный символ, как смерть, подчиняется тем же законам, что и всякий символ, генерируемый социумом. Мы без особого труда можем принять идею смерти как награды, освобождения, заключительного урока, просто необычного опыта. При этом столь же радикально меняется значение и ценность жизни - эти символы в сознании существуют как неразрывная диалектическая пара. Может ощутимо снизиться мотивация любых жизненных действий; для того чтобы это не повлекло за собой разрушительных последствий, толтеки применяют сталкинг - методику своевременного распознавания негативных импульсов и имитации "нормального" реагирования и "нормального" поведения. Избавление от страха смерти не должно снижать вашу жизненную активность, ибо это означает утрату равновесия между тоналем и нагуалем.

Способы борьбы со страхом смерти определяются осознанием страдания как непрерывного атрибута жизненного процесса уже сейчас, когда все мы, надеюсь, далеки от агонии (эту идею подробно разработали буддисты - с их трудами на эту тему стоит ознакомиться всем), и осознанием смерти как уже происшедшего факта ("символическая смерть"), т.е. как явления, актуального для всех живущих независимо от того, сколько времени отделяет человека от этого рокового момента. Условность времени как онтологической категории (вспомним гл. 1) помогает понять это.

Избавление от страха смерти - это не просто устранение некоторого эмоционального отношения к неминуемой ограниченности личного бытия во времени. Поскольку страх смерти предопределяет расположение наших чувств ко всей совокупности фактов жизни, то изменение нашего отношения к смерти перестраивает всю систему ценностей.

Например, в связи со страхом смерти мы полагаем, что наша судьба должна быть насыщена ценными для нас событиями и переживаниями. Эта идея вызывает состояние, названное в книгах Кастанеды "озабоченностью собственной судьбой". Для нагуаля это узел взаимообусловленных энергетических полей, сформированный привычными реакциями и удерживающий точку сборки в определенном положении.

Озабоченность собственной судьбой - тот модус эмоционального реагирования на внешние события, который опирается на ценности социального научения, идеи смысла, достоинства, престижа - т.е. на вещи, никак не связанные с Реальностью, а порожденные определенным типом цивилизации. Так возникает чувство собственной важности - зеркало человеческой рефлексии по поводу тонального, "цивилизованного" пространства, в котором разум индивида, его воля и амбиции осуществляют себя. Воображаемые преграды и воображаемые достижения являются содержанием мира чувства собственной важности.

Бороться с ним сложно, поскольку оно коренится почти в любой человеческой деятельности, в любом успехе или неудаче. "Битва" воина в данном случае далеко не сводится к достижению смирения, поскольку и смирение может легко превратиться в "добродетель". Нет - "битва" воина направлена главным образом на устранение всех смыслов и значений, приписываемых социумом человеческим поступкам.

В человеческом мире ничто не имеет значения - этот тезис должен стать повседневным лозунгом для каждого, кто стремится избавиться от чувства собственной важности. Правильное его понимание не ведет к пассивности или квиетизму, как может показаться. Социальные действия не устраняются из жизни толтека, просто они приобретают принципиально иной смысл: как упражнение по тренировке внимания, как разновидность дисциплины по развитию упорядоченного осознания. За коммуникациями, повседневной работой и выдающимися свершениями стоит лишь одна реальная цель - приближение к безмолвному и непостижимому нагуалю. Сама идея человеческой важности или значительности на фоне этой запредельной цели невозможна.

Индуисты пытались приблизиться к этому "равноприятию" (equality) всего через центральную идею карма-йоги - так называемую "кшатрийскую этику незаинтересованного действия". Буддистские школы подхватили эту мысль и по-разному толковали ее в своих дисциплинах. Им удалось сделать немало, но призрак этики так и не покинул до конца "незаинтересованное действие" карма-йогинов. На пути к воображаемому Абсолюту смиренный монах или йог всегда находит повод гордиться своими достижениями. Порой это случается совсем бессознательно, но суть переживания от этого не меняется.

Для безупречного воина подобные чувства странны и безосновательны. Ведь, по сути, каждый шаг толтека по пути безупречности - это шаг в иной мир, акт ухода, и его главное следствие - чувство возрастающего расстояния между ним и теми, кто решил остаться. Все равны в этом мире - те, кто уходят, и те, кто остаются. Путник, уходящий в неведомую мглу, вряд ли занимается рассуждениями насчет того, насколько он отважнее тех, кто потратил свою жизнь на строительство крепких, комфортных домов. Сравнения и оценки здесь неуместны, соревнование бессмысленно. Каждый шаг в сторону Иного делает наше представление о себе, нашу самооценку все более бессмысленной, ибо критерии теряют свою актуальность.

Надо четко уяснить для себя простой, хотя и пугающий на первых порах факт: идущий по пути безупречности с каждым шагом все меньше похож на человека. Он не становится лучше человека, совершеннее его - он просто становится иным.

Мы не имеем права утверждать, что цель развития человеческой формы - свободное осознание, приходящее с достижением третьего внимания. Некоторые сторонники Кастанеды легко, не задумываясь, принимают эту идею, а вместе с ней - выдуманную систему ценностей. Они серьезно утверждают, что безупречный толтек лучше обычного человека, что опытный маг лучше хорошего инженера или садовника. Неужели вы не замечаете здесь искажения кастанедовских идей, потаенного и непрерывно растущего чувства собственной важности?

Для нагуаля нет никакой разницы между травинкой и слоном, между москитом и человеком, мастером магического намерения и почтальоном. Но достижение нагуаля в качестве совершенно необходимого условия требует мастерского отражения в человеческом существе такого же безличного беспристрастия, которое характеризует саму Реальность. Почему сновидящий или сталкер должны считать себя лучше, совершеннее физиков, биологов, врачей? Мы по привычке наклеиваем на себя тот или иной социальный ярлык вместе с соответствующей ценой, чтобы перед лицом смерти сказать: "Жизнь не прошла даром".

Неправда. В конце концов жизнь всегда и у всех проходит одинаково. Достижения и неудачи на последнем пороге приводят социального человека к одному и тому же итогу. Для Реальности все в равной степени неважно. Если мы избрали магический путь толтеков, то это значит лишь одно: мы предпочли Неведомое Известному. Но что здесь лучше или важнее? Нет ответа, и нет никакой специальной цели у Орла - если вам понравился этот дон-хуановский миф. Равнодушное безмолвие окружает человечество, прилепившееся к своему миру, и тех немногочисленных скитальцев, что отправились бороздить "темное море осознания".

Здесь бы и пожалеть себя. Но и это нам более недоступно. Устранение из сознания критериев оценки делает жалость к себе чем-то совершенно абстрактным. Ведь жалость всегда опирается на сравнение. Изнурительный или монотонный труд может вызвать усталость - это естественно. И лишь мысль о том, что "кто-то другой" все это время отдыхает или развлекается, вызывает жалость к себе. Одни всю жизнь купаются в роскоши, другие - прозябают в нищете. Одни рождаются со здоровым и сильным телом, другие вечно страдают от слабости и болезней. Каждый человек всегда имеет пожалеть себя, поскольку знает, что кто-то другой родился под более счастливой звездой. Стремление к справедливости, вызванное жалостью к себе, порождает насилие и еще большую несправедливость. Социальный человек обречен вертеться в этом безумном колесе, не прекращающем своего движения с начала времен. "Что такое капитан по сравнению с великолепием природы?" - вопрошал один из философствующих персонажей знаменитого романа о Швейке. Что такое наши страдания по сравнению со страданиями всего рода людского?

Нет ничего важного и некого жалеть - вот пугающий нормального человека итог толтекской концепции безупречности. Возможно, моралисты даже найдут в этом заявлении нечто бесстыдное. Дон Хуан, рассуждая с Кастанедой на тему жалости, порою повергал его в шок. Мне легко понять ужас, вызванный этой не-человеческой бесчувственностью, но способен ли социальный человек понять пафос безупречности?

Техники безупречности разные авторы описывали по-всякому. Есть и такие, что понимают слово "безупречность" буквально - то есть как способ максимально эффективного, безошибочного действия в мире первого и второго внимания. Безошибочное действие, конечно, - естественный результат состояния безупречности, и мы не должны забывать об этом. Такой способ действий может служить важным критерием того, насколько глубоко вошел маг в требуемое состояние. Но причина безупречности, т.е. ее сущность, ее природа лежит в другом. На мой взгляд, в любом случае все сводится к рекомендациям сформировать определенное настроение. Что же касается настроения, то оно плохо поддается техническим процедурам или комплексу специальных упражнений. Кажется, что состояние безупречности теснее всего связано с искусством формирования намерения. Я не вижу возможности описать это как-нибудь иначе. Мы провозглашаем намерение избавиться от страха смерти, чувства собственной важности и жалости к себе - и это работает. В последней главе данной книги приводятся некоторые техники вхождения в контакт с намерением. Связанные с "идеологией" и настроением безупречности, они могут дать ощутимый практический результат. Общий итог культивирования в себе психоэмоциональных реакций, образующих комплекс безупречности, кратко и точно выразил дон Хуан в единственной фразе:

Дата добавления: 2015-08-05