Глава восьмая. — Миссис Коул, — утирая рот, обращается к экономке преподобный Лестрейд

— Миссис Коул, — утирая рот, обращается к экономке преподобный Лестрейд, — вы умеете не только замечательно смеяться над моими рассказами, но еще и готовить самых сочных голубей на свете. Право, не знаю, что бы мы без вас делали. Доктор Дайер, вы, без сомнения, поддержите меня?

Джеймс поднимает бокал:

— Миссис Коул — самая лучшая стряпуха в Девоне. Истинный художник!

— Верно вы говорите: художник! — наполняет бокал пастор. — Вы, доктор, нашли подходящее слово. Табита, милочка, передай-ка креветок. Благодарствую. А теперь скажи мне, этот твой сержант собирается посетить нас до отплытия к своим Америкам?

— Дай бедняжке спокойно пообедать, Джулиус, — говорит Дидо.

— Разве она не может спокойно обедать и разговаривать? Я просто задал вопрос. Меня интересует судьба этого парня. Он хороший ботаник. Вы хоть знали об этом? О розах ему известно абсолютно все.

— Ты заставляешь ее краснеть, Джулиус. Перестань.

Со склоненного лица Табиты скатывается слеза и падает в масляную подливку на тарелке. Вынув из рукава платок, миссис Коул сует его к носу девушки. Табита сморкается. Дидо сердито смотрит на брата, который, виновато пожимая плечами, потягивает вино. Джеймс же подмигивает Сэму, сидящему напротив. Сегодня у Сэма день рождения. В его честь все домашние — за исключением Джорджа Пейса, который в такой компании чувствовал бы себя неловко, — обедают вместе. На дворе май. Накрапывает легкий дождичек. Рядом с Сэмом сидит Мэри.

— Мисс Лестрейд сказала мне, ваше преподобие, что вы собираетесь в Бат, — говорит Джеймс.

— Быть может, и поедем. Астик с дочерью хотят ехать. И моя сестрица любит этот город.

— Я так хочу снова в театр, — говорит Дидо. — Сейчас там дают «Венецианского купца» с господами Барреттом и Детом. Не желаете ли присоединиться к нам, доктор?

— Театр не интересует доктора, — вмешивается пастор.

— Когда-то я бывал в театре на Орчард-стрит, — вспоминает Джеймс.

— И что вы смотрели? — спрашивает Дидо.

— Боюсь, я не запомнил, — улыбается в ответ Джеймс.

— Мне каждую зиму снится, — говорит Дидо, — что я еду в Бат. День всегда солнечный, все нарядно одеты, а я собираюсь на бал. — Дидо, раскрасневшись, смеется. — А сам город вам интересен, доктор Дайер?

Джеймс разглядывает голубиные кости у себя на тарелке.

— Мне он представляется несколько…

Пастор хлопает в ладоши:

— А вот и кексы! Надеюсь, у тебя хватит места для кексов, Сэм.

Табита и миссис Коул ставят на стол кексы и сбитые сливки с вином. Вокруг распространяется теплый запах миндаля и корицы. Разрезав кексы на части, миссис Коул кладет Мэри большой кусок кекса с тмином.

— Я знаю, она этот любит, — говорит стряпуха. — Ей нравится послаще.

Мэри ест кекс, отламывая пальцами кусочки и скатывая крошки в шарики. Глядя на нее, Джеймс улыбается, и она быстро поднимает на него глаза.

Оправившись от слез, Табита сообщает:

— Сегодня в Кау будет представление.

— Какое? — спрашивает пастор.

— Из Эксетера негр приехал, — отвечает миссис Коул.

— Он бороться будет, — подхватывает Сэм, — телегу с лошадью поднимать и еще по два человека в каждой руке.

— Там и жена его тоже будет, — добавляет Табита, — маленькая такая, ну прямо Дюймовочка.

— А что, жена тоже борется? — осведомляется пастор.

— Табита может пойти на представление вместе с Сэмом, — говорит Дидо. — Так будет прилично, не правда ли, миссис Коул?

— Вполне, — отвечает миссис Коул. — Но на всякий случай я тоже пойду. Мальчик еще слишком молод и может не разобраться, что к чему, а у Табиты и вовсе никакого соображения.

— Да вы просто царь Соломон в юбке, миссис Коул. Ну а теперь, Сэм, коли хочешь съесть последний кусочек кекса, ты должен нам спеть. Я знаю, доктору нравится, как ты поешь.

— Раз уж это его день рождения, — предлагает Джеймс, — то почему бы нам всем не спеть для него?

Пастор кивает:

— Тогда поем все вместе. Сестрица, не начнешь ли, а мы подхватим?

Дождь прекратился. Когда они кончают пить чай, день уже сияет влажным светом. Все выходят в сад. Пастор осматривает свои желтые розы, сирень и глицинию.

— Надобно будет подвязать побеги, — говорит он.

Дидо завязывает Сэму глаза шарфом и дважды поворачивает его:

— Лови!

Все разбегаются в разные стороны, свистят и кличут Сэма, и лишь одна Мэри, к большому удовольствию Джеймса, кажется, по-настоящему озадачена.

— Это такая игра, Мэри, — объясняет он. — Ты не должна попасться ему в руки.

Сэм, стоя в полуярде от Мэри, чувствует чье-то присутствие, протягивает вперед руки, потом вдруг останавливается, прислушивается, повернув голову набок, разворачивается и бежит прямо к тому месту, где за тюльпанами притаился пастор.

— Он подглядывает! — кричит Дидо. — Как не стыдно, Сэм!

— Это не так, — говорит Джеймс.

Сэм снимает повязку и передает ее пастору. Мальчик смотрит на Мэри. Смеется. Пастор в свой черед завязывает глаза и через несколько минут ловит миссис Коул. Миссис Коул ловит Табиту. Табита, в этот раз на удивление проворная, Джеймса. Джеймс — Дидо. Все раскраснелись и немного запыхались. Табита, миссис Коул и Сэм отправляются в Кау. Дидо скрывается в доме и выходит оттуда с книгой в руках. Протягивает ее Джеймсу, и он узнает: «Жизнь и мнения Тристрама Шенди». Последний том. Они читают ее вслух по вечерам два или три раза в неделю, иногда читает Дидо, но чаще Джеймс.

— Желаете немного почитать, мисс Лестрейд? В саду? — спрашивает он.

— Я думала сначала немного прогуляться и почитать у реки. Джулиус, пойдешь ли ты с нами, дабы уменьшить воздействие на свою фигуру кексов миссис Коул? Я найду тебе крепкие ботинки.

— Воздействие кексов миссис Коул крайне благотворно, моя дорогая, чего я не сказал бы о Лоренсе Стерне.

— Чепуха, братец. Ты хохотал как жеребец, когда Джеймс читал в прошлый раз.

— Подозрительным человеком был этот Стерн. Нет уж, идите вдвоем. Мне и здесь хорошо. Заставьте сестру пойти, доктор. Ее-то фигуре как раз прогулка не помешает. Коли на то пошло, почему бы вам не пойти посмотреть на этого негритянского борца и его жену, а?

Пастор смеется, вынимает из кармана скрученную бечевку. Со двора перед конюшней доносится визг пилы: там что-то мастерит Джордж Пейс. Дидо уходит в дом, Джеймс за ней. Облачко, с минуту покрутившись перед солнцем, плывет дальше. И свет сегодня кажется особенно ярким.

Тропинка, что ведет к дороге, грязная, но под молодыми листочками веет зеленой прохладой. Они идут по берегу друг за дружкой, чтобы не испачкать башмаки. Дидо справляется у Джеймса, как сегодня его нога. Через плечо он отвечает, что в такую погоду лучше, гораздо лучше.

Подойдя к мосту, они переходят дорогу и шагают далее по берегу с другой стороны. Здесь под тенью деревьев лежат плоские камни, коих не видно с дороги. Они и раньше останавливались тут почитать книгу, побеседовать или посмотреть на реку, хотя в этом месте река больше похожа на маленький ручей, чьи мелкие воды текут, извиваясь, по каменистому дну.

Дидо протягивает Джеймсу книгу с заложенной лентой страницей. Тот протирает глаза. Теперь он уже не носит перчаток. Откашлявшись, поднимает взгляд и видит, что Дидо ему улыбается. На секунду Джеймс в который уж раз задумывается над тем, что, возможно, он вводит ее в заблуждение, что, возможно, она ждет, что он заговорит с ней о любви. Неужто она никогда не слышала и не видела, как Мэри выходит из его комнаты? Может, она предпочитает этого не замечать? Но ведь и сам-то он только сейчас начал едва-едва разбираться в своих отношениях с Мэри. В них столько разных сторон, и во многом они вполне невинны. Если он станет ухаживать за Дидо, это не будет предательством Мэри. Да и Мэри, возможно, желает этого.

— Вам не найти место, где мы остановились? — спрашивает Дидо.

— Уже нашел, — отвечает Джеймс и принимается за чтение: — «Оглядываясь на конец последней главы и обозревая все написанное мной, я считаю необходимым заполнить эту и пять следующих страниц изрядным количеством инородного материала, дабы поддержано было то счастливое равновесие между мудростью и дурачеством, без которого книга и года не протянула бы…»

Дочитав до конца, Джеймс закрывает книгу и кладет ее на камень.

— Это не самая подобающая книга, — замечает Дидо. — Однако мне она почему-то нравится. Жаль, что мы закончили чтение.

Джеймс кивает:

— Мистер Аскью высказал мнение, что она была закончена лишь по причине смерти автора. Что он написал бы больше, если б мог.

— Случись мне писать роман, — говорит Дидо, — то, полагаю, именно окончание доставило бы мне больше всего хлопот. Может, так же было и у Лоренса Стерна.

— Вы хотите сказать, что ему было легче умереть, чем закончить книгу?

Дидо смеется:

— Я этого вовсе не говорила. Это уже чересчур.

— Не говорили, верно. Но смерть, без сомнения, и есть конец.

Дидо поднимает брови:

— Не приведи бог братец услышит от вас такую ересь.

Джеймс усмехается:

— Вы не так поняли меня, мисс Лестрейд.

Со стороны деревни раздается одинокий звук рожка.

— Наверное, это представление, — говорит Дидо. — Похоже, начинают.

Немного помолчав, Джеймс предлагает:

— Не хотите ли взглянуть? Я встречал их однажды, прошлой зимой, но самого представления не видел.

Дидо встает, разглаживая платье. У нее милая, грустная и терпеливая улыбка.

— Только одним глазком, — говорит она. — Я не хочу, чтобы мое присутствие оказалось слишком заметным.

— Мы всего лишь постоим у двери. Ничего предосудительного тут нет.

Вновь слышится рожок, как раз когда они выходят на пустую дорогу.

Становится все жарче. Почти все лужи на дороге высохли на солнце. Балаган расположился неподалеку от кабака Кэкстона; его холщовые стены, некогда красные и белые, полиняли и стали теперь кремово-ржавыми. Подходя ближе, они слышат веселые крики и аплодисменты. Они останавливаются у бокового входа, где холст раздвинут и подвязан на обе стороны. Джеймс ощущает знакомые запахи, которые ни с чем не спутаешь: мятой травы, пота, холстины и пива. Хорошо бы рассказать Дидо, как и он когда-то выступал в таком балагане, а Марли Гаммер втыкал в него булавки.

Человек сорок зрителей смотрят, как Удивительный Джон гнет кочергу. Он раздет до пояса, плечи дрожат, глаза сощурены. Наконец он поднимает согнутую вверх дугу и передает ее жене, оказавшейся даже меньше ростом, чем полагал Джеймс, однажды ее уже видевший. Она пускает кочергу по рядам зрителей, которые вертят ее в руках, удовлетворенно кивают и что-то негромко говорят друг другу. Тут женщина пронзительным голосом вызывает на бой сильного парня, готового потягаться с «мавром». Молодые люди выпихивают кого-то вперед. Это Джек Хокинс. Он пытается увильнуть и спрятаться в толпе, но его выталкивают вновь. Выйдя шаркающей походкой в круг, парень неловко поднимает руки. Женщина снимает с него жилет и рубаху. Он почти одного роста с негром, но лет на двадцать моложе. Крепкого сложения, работает на земле своего отца с тех пор, как научился ходить. Толпа затихает. «Убей его, Джек!» — кричит стоящий в дверях толстяк. Удивительный Джон поворачивает голову. Секунду посмотрев на Джеймса, он делает жест, будто узнал его. Потом поворачивается к своему противнику.

Они хватают друг друга, елозя ногами по грязи. Мышцы на спине и руках блестят, расширяясь. Хокинс наседает, негр, пошатнувшись, падает на одно колено, хотя лицо его все так же невозмутимо, как раньше, словно он думает о чем-то другом, о чем-то значительном и спокойном. В толпе раздается «ура!». Кое-кто топчется на месте, изображая борьбу с невидимым противником. Джеймс чувствует, как к нему легонько прижалось плечо Дидо. Джек Хокинс, упершись что есть мочи негру в живот, теснит его назад, к стене балагана. Вдруг Удивительный Джон изворачивается и, добавив собственную силу к напору Хокинса, легким и выверенным ударом кидает его оземь, словно фермер всего лишь мальчик, не старше Сэма. Какое-то мгновение Хокинс лежит на спине, ловя ртом воздух, потом подымается, испачканный грязью, что пристала к его вспотевшей спине. Трясет головой, улыбается и забирает у женщины свои жилет и рубаху.

Женщина вновь вызывает желающих побороться: «Кто победит мавра?» Удивительный Джон спокойно стоит позади нее, поглаживая левое плечо. Вдруг он, качнувшись, пятится назад, с криком хватается за воздух и падает, так что земля трясется под ним. Все происходит до того быстро, что зрители, растерявшись, не знают, что предпринять, и только глядят на растянувшееся на земле, странно неподвижное, огромное тело. К негру медленно подходит женщина. Зовет по имени. Ответа нет. «Что с ним? — шепчет Дидо. — Что случилось?»

Больше всего Джеймсу хочется уйти, быстро выйти из балагана с Дидо или без нее. Он понимает, что если не уйдет тотчас же, в это самое мгновение, то потом будет уже слишком поздно; но мгновение проходит, а он не двигается. Женщина стоит на коленях у головы негра и зовет на помощь. Умоляет.

Джеймс делает шаг в полумрак балагана. Головы поворачиваются и смотрят на него. Он слышит свое имя, но смотрит только на негра и женщину — больше ни на кого. Увидев, что к ней кто-то идет, женщина перестает кричать. Присутствие Джеймса, кажется, подействовало на нее успокаивающе. Протягивая к нему руки, она лепечет какие-то слова, которых он не понимает, да и не слушает. Джеймс глядит на Удивительного Джона. После приступа прошло полминуты, не более, но кажется, будто тот давно уже мертв. Джеймс опускается на колени. Хочет сказать женщине: «Он умер», но не может; не может вынести мысль о ее горе. Он легко касается груди негра. Кожа холодная и влажная, но в области сердца чуть теплая. Ему знакомо это ощущение; оно длится недолго, несколько минут после того, как больной перестал дышать, после того, как остановилось сердце. Джеймс вспоминает вечер в Бате, когда вдруг так же внезапно, посреди танца, свалилась молодая женщина. Танцевали хорнпайп. Он был вместе с Агнессой Манроу. Склонившись над девушкой, он сразу понял, что отказало сердце. Тогда ему пришла в голову безумная мысль: попытаться вернуть ее к жизни, разрезав грудь. Идея явилась совершенно неожиданно и захватила его, однако под рукой не было саквояжа с инструментами, да и сама картина — как он разрезает молодую женщину посреди бальной залы — едва ли содействовала бы его репутации. Теперь у него нет репутации. Он рассматривает свои руки. Чувствует в них твердость, достаточно твердости. Из кармана он вынимает складной нож. На днях Джордж Пейс выправил его на оселке, когда затачивал косу. Лезвие хорошо отточено. «Им, доктор, можно рыбу от костей очищать», — сказал ему Пейс.

Глядя на женщину, Джеймс выдавливает из себя улыбку, больше, впрочем, похожую на гримасу. Она видит в его руке нож. «Доверьтесь мне», — обращается он к ней, да и к самому себе. Женщина кивает. Наверное, она поняла. И отвернулась. В кармане у Джеймса лежат часы Гримальди, но на этот раз никто не будет засекать время. Он надавливает концом ножа на грудину, затем немного высвобождает деревянную ручку. Он знает, какое это трудное дело — разрезать человеческую плоть, как сопротивляется она всеми своими узлами и жилами, однако нож должно держать не так, как ребенок держит перо, но как художник, что с легкостью водит по холсту своею кистью.

Он делает разрез, не замечая оханья, вызванного ужасом и удивлением собравшихся вокруг него посетителей балагана, не замечая жары и боли в ноге, усилившейся от вынужденного пребывания на коленях. Он раскрывает грудь, разрезает реберный хрящ, определяет местоположение сердца внутри волокнистой сумки перикарда, наполовину скрытого за мешком левого легкого; тянется к сердцу, хватает и сжимает его. На одну минуту Джеймс вновь обретает былую четкость восприятия. Вот цель, к которой стремилась выпущенная стрела его жизни. В этой операции сосредоточился весь его опыт. И сейчас он пожинает истинный, но неожиданный урожай.

Его рука повторяет движения бьющегося сердца, и, следуя этому ритму, в глазах негра начинает просыпаться жизнь. Покойник оживает, втягивает со свистом воздух, брызгает слюной, словно его, лежавшего под водой, вдруг резко извлекли наружу. Потом он говорит что-то голосом, возвращенным из пределов тишины и смерти. Вздохнув, негр произносит тихо и ясно полдюжины слов, которые кажутся Джеймсу придуманными, точно отраженными в зеркале и принадлежащими языку мертвецов. Фраза, контрабандой принесенная в этот мир. Женщина глядит на Джеймса. Там, где по ее лицу текли ручейки слез, пролегли грязные полосы.

— Это его родной язык, — говорит она. — Африканский.

Проходит время, и у него образуется большой серый шрам, проходящий через всю грудь. Он сменил свое имя и больше в балагане не выступает. Просто живет. А вот хирург, чье имя негр не помнит, но чье лицо плывет перед ним во сне все оставшиеся годы его жизни, словно луна по воде, тот, который был другом пастора и его сестры и который, правду говорят или нет, побывал в далекой России, встречался с императрицей и пережил многие приключения, — такой аккуратный, печальный, хромой и умный человек, — вот он-то не дожил до конца лета и умер августовским утром на летнем поле совсем недалеко от деревни с блокнотом на коленях. Свалился навзничь со скамеечки, пригвожденный смертью к земле, успев лишь удивленно вскрикнуть, а рядом был только мальчик, мальчик и собака. И некому было забраться к нему внутрь и оживить.

Почти час, пока мальчик бежит за помощью, лежит Джеймс один — темная, крестообразная фигура; по лицу его скользит тень облаков, вокруг качаются колосья, их целые полчища, бесстрастные и золотые. На кухне в пасторском доме Мэри, срезая кожицу с яблок для пирога, вдруг останавливается и кладет нож и яблоко на доску. Оторвав взгляд от теста, миссис Коул с удивлением замечает, что ее товарка улыбается.

Эпилог

До моста гроб везут на повозке, потом мужчины несут его на руках. Джордж Пейс, мистер Астик — по его личной настоятельной просьбе, — Уин Талл, Киллик и Урбан Дэвис, все в своем лучшем платье, с черным шелковым крепом на шляпах и в черных замшевых перчатках по два шиллинга шесть пенсов за пару, приобретенных благодаря щедрости пастора. Сам пастор идет впереди гроба с сестрой и леди Хэллам. За ними Мэри и Сэм, миссис Коул и Табита, доктор Торн, миссис Кларк и человек десять мелких фермеров и торговцев, знавших покойного достаточно хорошо, чтобы проводить его в последний путь.

День вполне подходит для похорон: на дворе прохладно, облака плывут низко, моросит дождик. Пономарь Кларк встречает их у ворот. Под погребальный звон колокола гроб несут по дорожке в церковь.

«Господь пасет мя; и ничтоже мя лишит: на месте злачне тамо всели мя; и ведет меня путями праведными ради имени Своего…»

Дидо вытирает глаза, а вместе с нею и миссис Коул, и Табита, и Сэм, впервые познавший горе, его слезы, несмотря на все усилия, никак не унимаются. Как нехорошо, думает пастор, что мальчик был там, когда Джеймс умер. Какое это для него, должно быть, потрясение! А ведь казалось, что Джеймс становится все здоровее, сильнее.

Да и счастливее тоже. В эти последние месяцы его можно было назвать поистине счастливым человеком.

«И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали…»

На плечах гроб вносят на церковное кладбище. Мистер Кларк со своим помощником мистером Поттером почтительно ожидают у края могилы. Рядом еще совсем свежая могила: там покоятся Салли Кэкстон и ее младенец. На дерне лежат увядшие цветы, и их потемневшие по краям лепестки под таким дождем превратились в мульчу.

Все собрались. Пастор, держа книгу в руке, но не заглядывая туда, говорит:

«Жизнь человеческая — трава, цвет полевой; так цветет он, но ветер налетит, и увянет цвет; и место его не вспомнит его…»

Мистер Астик, сняв перчатки, берет комок земли, мнет в кулаке и бросает на крышку гроба. За ним леди Хэллам. Потом она кладет горсть земли в руку Сэму; мальчик наклоняется и осторожно разжимает пальцы, как будто боится поранить гроб. Мэри, чьи карие глаза превратились в узкие щелочки, источающие свет, стоит в изголовье и служит свою службу, вызывая иных духов, которым назначено смешаться с теми, что населяют пределы Кау.

Когда все уже кончено, они направляются к воротам, и пастор приглашает всех к себе выпить по рюмочке вина. Леди Хэллам предлагает Дидо и миссис Коул место в своей карете. Остальные идут до моста пешком. Потом одни поедут в повозке, другие на лошадях, которые сейчас стоят, привязанные к деревьям, под присмотром мальчика. Небо заметно посветлело. Люди разговаривают мало, лишь с полей доносятся голоса фермеров, убирающих урожай. Женщина с ребенком в одной руке и глиняным кувшином в другой останавливается, склонив голову перед проходящей мимо процессией. Пастор, назвав ее по имени, кивает.

Вдруг внимание пастора отвлекает что-то, лежащее в канаве. Он останавливается. Через его плечо заглядывает мистер Астик. «Бедняга», — говорит он. Остальные проходят мимо, и кое-кто, не замедляя шага, бросает в канаву быстрый взгляд. Лишь Сэм, бредущий последним, опускается в том месте на корточки. На склоне лежит котенок с перерезанным горлом. Похоже, он здесь недавно. Шерсть у него на грудке слиплась от крови, а вокруг на траве заметны вишневые пятна. Глаза зажмурены, словно так он пытался спрятаться от боли, рот полуоткрыт, и Сэму виден язык и зубы, все еще жемчужно-белого цвета. Взяв палку, Сэм тычет ею в котенка, как будто надеясь, что в этот чудесный век тот вдруг очнется и побежит. Потом, поддев палкой тельце, спихивает его через заросли живокости, колокольчиков и лютиков на дно канавы.

Дата добавления: 2015-08-05