Квартира 302

Глава «Ребёнок» (незавершённая)

В три часа после полуночи, в ночь молодой ущербной луны Вирджиния Уэльс поняла: это всё. Больше нет сил терпеть; худшее, что могло случиться, грядёт неотвратимо. Осознав это, она осмелилась положить ладонь на плечо спящему рядом с ней человеку и осторожно потрясти.

– Питер... Питер, проснись.

Он что-то засопел, не выходя из сна, и перевернулся на другой бок. Дыхание, сбившееся было с ритма, вновь стало размеренным и сиплым. Вирджиния почувствовала отчаяние, до того острое, что едва не расплакалась навзрыд.

– Питер! Я рожаю, Питер. Ты слышишь, я рожаю!

Он открыл глаз, пока только левый, и бессмысленно уставился на неё. Была у Питера странная привычка просыпаться именно таким образом. Раньше Вирджинии это казалось забавным, теперь она почувствовала страх. Не просто страх, а ужас. Она обрадовалась, когда правое веко поднялось вслед за левым, знаменуя возвращение Питера в реальность.

– Что? – сонно переспросил он, позёвывая. Вирджиния склонилась над ним, прижав одеяло к подрагивающей горячей груди:

– Вставай, Питер. Дело плохо...

– Какое дело? – он недовольно вскинул брови. – Ви, который час? Я полагаю, дело может подождать до...

– У меня опять схватки.

Если в жизни существует волшебное перевоплощение, то Вирджиния после своих слов увидела жуткий пример подобного случая. Только что на подушке лежал мужчина, спросонья лепечущий бессвязные слова, а потом секунда, и на её запястье словно защёлкнулся капкан. Питер мгновенно присел на кровати: сон испарился без следа, возвращая ему обычную жёсткость. Вирджинии стало от этого почему-то легче, хотя она знала: всё только начинается.

– И долго они длятся?

– Уже четверть часа. Отпусти мою руку, Питер. Мне больно.

Он недоумевающе посмотрел на свою ладонь, сжимающую её запястье, и нехотя выпустил. Свет луны падал им обоим на лицо, делая похожими на мертвецов.

– Что будем делать? – отстранённо спросил он.

– Не знаю, – честно призналась Вирджиния.

– Ты уверена, что это не пройдёт?..

– Не знаю. Может быть. Но схватки сильные... – она согнулась пополам и застонала, прижав руки к животу. – Вот, опять.

– Чёрт, – процедил Питер. Он вскочил с кровати и принялся натягивать на себя брюки, висящие на спинке стула. Вирджиния следила за его действиями, как умирающий смотрит на своего врача в последней безумной надежде.

– Что встала? – бросил Питер через плечо, застёгивая пуговицы на рубашке. – Ложись на кровать. Постарайся оттянуть время, я пока... Чёрт возьми, Ви, обязательно нужно было тебе разродиться именно сегодня?

В горле Вирджинии внезапно появился большой солёный комок. Ну вот, горько подумала она, началось. Почему Питер всегда так груб с ней? Почему он никогда не поддерживает её, не говорит хоть какие-то тёплые слова?.. Везде, вечно этот приказной тон, не допускающий возражений, эти упрёки не из-за чего. Словно всё это происходит только по её вине...

Ничего не говоря, она легла на кровать, отчаянно пытаясь успокоить малыша, который не переставал шевелиться там, внутри неё. Ну же, маленький, успокойся. Спи дальше... Ты ведь всегда спал, почему сейчас... Вирджиния закусила губу, когда особенно сильный толчок отозвался резкой болью в напряжённых мышцах.

Питер встал у окна, уставился на ночную улицу, поигрывая желваками. Казалось, он даже не дышит. Вирджиния видела в лунном свете его стриженый затылок. Ей оставалось только догадываться, какие сейчас там мысли.

– Питер, кажется...

– Заткнись, – отрезал он. – Ради Бога, Ви, заткнись. Я думаю.

Вот тут она всё-таки один раз всхлипнула, громко и влажно. Питер, конечно, услышал это, но никак не отреагировал. Всё изучал фундамент нового отеля, который уже месяц закладывали на той стороне улицы. Вирджиния закинула голову и сомкнула веки. Очередная волна схваток была такой сильной, что она едва не вскрикнула. Но, конечно, не издала ни звука, до крови закусив губу.

Нет. Я так не могу. Больше не могу...

– Питер, зови скорую. Мне нужна помощь...

– С ума съехала? – глухо отозвался он.

– Но, Питер...

Он рывком обернулся к ней, заставив замереть в священном ужасе. Глаза горели тусклым серебристым огнём.

– Нет, Ви. И не думай больше заикаться о скорой.

– Но ведь я могу умереть! – выкрикнула она. Слёзы брызнули из глаз. Её душило чувство безысходности, неправильности, и боль внутри угрожающе нарастала.

Питер подскочил к ней, навис над кроватью, наклонился к её правому уху:

– Ты что делаешь-то, дура? Хочешь всех соседей растрезвонить? Попробуй закричи ещё раз, и...

Он запнулся, заметив тёмное пятно, медленно расползающееся по синей ткани одеяла. Потом снова перевёл взгляд на лицо Вирджинии, на её светлые волосы, разметавшиеся по подушке. Рот так и остался полуоткрытым.

– У меня воды отошли, – беспомощно сообщила она, на этот раз едва слышным шёпотом.

Когда короткая стрелка часов подползла к четырём, они смирились со своей участью и приготовились принять роды. Питер не разрешил зажечь свет, ссылаясь на то, что соседи в таком случае сразу поймут, из какой квартиры доносится шум-гам. Он встал у подножия кровати, держа в ощутимо дрожащей руке большие кухонные ножницы – для разрезания пуповины. Вирджинию бил озноб. Она пыталась сосредоточиться на какой-то одной приятной мысли забыть обо всём, но меркнущий синий свет луны загораживал всё. Тяжёлое дыхание Питера у ног тоже не способствовало душевному спокойствию.

– Давай, – хрипло сказал Питер. – И сделай это быстро.

Она натужилась, разведя колени в стороны, но малыш, до этого так жизнерадостно рвавшийся на свет, вдруг замолк, оставив лишь звенящую пустоту. Схватки ослабились, почти сошли на нет.

– Ну? – нетерпеливо спросил Питер.

– Не... знаю, – она откинула прядь волос, падающих на глаза, и облизнула пересохшие губы. – Что-то...

– Ви, давай быстрее. Ты меня нервируешь.

Я стараюсь, разве не видишь? Она снова вжалась спиной в совершенно размокшую от пота постель и предприняла ещё одну попытку тужиться. Бесполезно. Ребёнок не двигался. В голову пришла ужасная мысль – а что, если они протянули слишком долго и он умер там, в утробе? Она дёрнулась всем телом, кожа покрылась пупырышками.

– Питер, мне страшно...

– Тужься, – приказ, который не обсуждается, а выполняется. Вирджиния снова всхлипнула, вперив глаза на потолок.

Не так, не так всё должно было случиться, не так...

Она почти уже отчаялась, когда снова ощутила шевеление внутри себя. Совсем небольшое, едва заметное, но она почувствовала это. Ребёнок был ещё жив, и он всё ещё желал увидеть мир. Вирджиния порывисто выдохнула, готовясь к очередной попытке ему в этом помочь.

Ну давай же, малыш. Выходи. Слушайся мамочку...

Питер уже поигрывал ножницами, демонстрируя небрежное презрение. Вирджиния закрыл глаза, чтобы не видеть его. Она нарисовала в сознании большой чёрный валун, который нужно протолкнуть на вершину горы – и вот она, обливаясь потом на жарком полуденном солнце, катит его наверх, дюйм за дюймом, и мышцы наливаются желчью усталости. Ещё чуть-чуть...

Ребёнок начал своё движение навстречу свету. Она поняла, что на этот раз всё началось по-настоящему – отчасти потому, что чувствовала, как он плывёт к выходу, отчасти из-за полоснувшей боли, которая не шла ни в какое сравнение с предыдущими ощущениями. Крик так и рвался из груди, но она до крови закусила губу, позволив себе выдавить только приглушённое мычание.

Камень, солнце, желанная вершина в трёх шагах. А у неё не осталось сил. Сейчас валун сорвётся и покатится назад...

– Я вижу его, – прошептал Питер. Лезвие ножниц плотоядно сверкнуло в лунном свете. – Я вижу.

Ещё раз! Вирджиния судорожно тужилась, и боль, казалось, раскалывает мир на части белой молнией. Она не сдержалась и закричала. Если бы не сделала это, то наверняка бы сошла с ума. Питер что-то злобно прошипел, но в этот миг он был где-то далеко, в параллельной вселенной, и его слова не имели никакого значения.

Ещё!

Нет... пока не конец. Господи...

Ещё!

Тишину квартиру прорезал пронзительный крик. Новая жизнь приветствовала своих родителей. Вирджинии сразу стало легче; она обессиленно положила голову на подушку. Подушка была мокрой до выжимания. Питер топтался на месте, не зная, что предпринять. Её охватила злость.

– Что стоишь, режь пуповину!

– А... – он посмотрел на ножницы, словно впервые в жизни их увидел. – Где резать?

– У основания. Ну же!

Он склонился над её ногами и трясущимися пальцами сомкнул рукава на мягком розовом шнурке. Вирджиния вскрикнула, но тут же замолчала, прижав ладонь ко рту. Ребёнок зашёлся плачем с удвоенной силой. Его крики наполняли воздух звенящими струнами. Питер весь вспотел, хотя в комнате было прохладно.

– Теперь с той стороны, – сообщила Вирджиния, закрыв глаза. – И не забудь завязать.

– Как завязывать? – в его голосе проскочила паника.

– Господи, ну как шнурки завязывают? Вот так и делай.

Пока он копошился над орущим во всю мощь лёгких младенцем, Вирджиния посмотрела в окно. Под синим глазом луны появился светящийся жёлтый квадрат. На другом крыле здания кто-то проснулся, услышав жизнерадостный крик малыша. Её пробрал холод.

– Питер, ты закончил?

– Да, – он выпрямился, смахнул пот со лба. Ножницы со звоном легли на тумбочку у кровати. – Ты как?

– Нормально.

– Хорошо, – Питер посмотрел на ребёнка, дрыгающего руками-ногами на матраце. Мальчик. Чёртов мальчик. Маленький комок плоти, большая куча проблем.

– Хватит кричать, – прошипел он. – Замолкни. Кому говорят... Ви, сделай же что-нибудь!

– Он не будет молчать, – сонно сказала Вирджиния; после пережитого ею овладела сладкая истома, тянущая в беспамятство. Она хотела заснуть, но знала, что этого делать нельзя. Ребёнка нужно было чем-нибудь спеленовать, накормить. Питер за это ни за что не возьмётся. Разве что послать его в магазин за молоком... В результате постоянного пребывания впроголодь и каждодневного страха в её грудях молока считай что не было.

Питер отвернулся к окну. Ребёнок продолжал плакать, и Вирджиния с усилием присела на кровати:

– Дай мне. Это... мальчик? Или девочка?

– Мальчик, – отозвался Питер. Он не отрывая глаз смотрел, как в соседнем крыле один за другим зажигаются окна. Скоро толпа недоумевающих, разъяренных жильцов прилипнет к двери их квартиры.

– Питер, дай мне. И какое-нибудь одеяло, что ли. Он замёрзнет.

Он молчал, не сходя с места. Руки в карманах были сжаты в кулаки. Мертвенный лунный свет серебрил волосы.

– Питер? – её голос дрогнул.

Он повернулся к ней, медленно, с расстановкой, и Вирджиния поняла, что сейчас последует что-то страшное. Она замерла, не смея дышать, пока Питер изучал то её, то ребёнка перемежающимся тяжёлым взглядом.

Не говори ничего. Не говори. Если скажешь хоть слово...

– Вставай, – сказал наконец Питер. – Собирайся. Мы уезжаем.

– Куда? – она растерянно заморгала. – Прямо сейчас?

– Сейчас. Пока ещё они не очухались.

– Питер...

– Ви, я кому говорю? Поднимайся, немедленно!

Вся трясясь, Вирджиния поставила правую ступню на холодный пол. Паркет впился в пятку ледяными иголками. Мышцы болели, болели невыносимо, но она не смела ослушаться.

– Но ребёнок... Он же простудится. Мы не можем сейчас...

– Не простудится, – заявил Питер, отводя взгляд в угол. – Не простудится, потому что мы не возьмём его с собой. Он останется здесь.

И нетерпеливо добавил:

– Пошевеливайся.

Одно мгновение ещё тлела надежда, что Питер шутит, это всего лишь одна из его неумелых скабрезных шуточек, но потом надежда рассыпалась в прах, стоило ей посмотреть на него внимательнее. Питер не шутил. Он намеревался бросить их ребёнка здесь, на смерть сразу после рождения.

– Нет, – сказала Вирджиния. Слово сорвалось камнем, отозвавшись болью в голове.

– Ви, у нас нет иного выхода. Когда все узнают...

– Я не брошу его, – она поставила на пол вторую ногу. Холода на этот раз не почувствовала. Тело словно промёрзло в полярном леднике.

– Ви, чёрт возьми! – Питер начал выходить из себя. Левое веко задёргалось – верный признак надвигающегося взрыва. Обычно этого хватало, чтобы она испуганно умолкла, забилась в угол, вымаливая прощения. Но не сегодня.

Она встала, скинув одеяло на пол, и шагнула к младенцу. То же самое сделал и Питер. Словно почуяв внимание к себе, ребёнок поутих, но всё ещё продолжал хныкать. Вирджиния увидела, как вздымается и опадает при дыхании его крохотная макушка, обрамлённая клоком тёмных волос. Такие же, как у Питера...

– Ты не можешь этого сделать, – сказала она. – Ты... ты чудовище.

– Если кто и чудовище, – его губы тронула сухая язвительная усмешка, – так это ты, дорогая. Я разве не говорил тебе, что ребёнок нужен нам меньше всего?.. Так нет же – ты всё равно сделала по-своему. Бог мой, мне стоило об этом догадаться!

Вирджиния молчала, однако и не отходила от ребёнка. Тот снова начал жизнерадостно горланить. В коридоре раздались чьи-то шаги, пока далёкие, но они приближались.

Что? Вы слышите? В какой это квартире?..

Кажется, на третьем этаже...

Но кто...

Там живут брат и сестра Уэльсы. Как такое может быть?

– Заткнись! – вдруг проорал Питер, и она вздрогнула. – Глупый маленький гадёныш! Заткнись, я тебе говорю!

Его правый кулак дёрнулся вверх; он наклонился над ребёнком, как гиена, нападающая на добычу, и в один жуткий миг Вирджиния думала, что он ударит, убьёт ребёнка. Но кулак завис в воздухе; перепуганный ребёнок удвоил усилия, и вокруг, казалось, ходили ходуном стены квартиры. Питер судорожно выдохнул и выпрямился. Рука опустилась.

– Это был ты, – холодно сказала Вирджиния. – Ты сам был виноват. Да, я хотела ребёнка... но это был ты.

Конечно, Питер знал это. В тот вечер он вломился домой в стельку пьяный, и прежде чем она сумела сказать хоть слово, схватил в охапку и понёс на кровать. Не удосужился даже запереть дверь как следует. Вирджиния заикнулась было о том, что, раз они разыгрывают из себя брата и сестру, то не мешало бы закрыться, но он лишь рассмеялся, обдав её ароматом перегара, и закрыл рот поцелуем. Ни о каких средствах предохранения, конечно, речи не шло – всё произошло быстро, грубо, по-свинячьи, и когда он раскинулся на постели, раскидав руки, и начал храпеть, Вирджиния вышла из спальни, заперлась в туалете и проплакала весь вечер. Но вместе с горечью и чувством, что она попросту изнасилована, в ней зародилась надежда – столь же волнующая, как и пугающая. Они не использовали презервативы, значит, шанс, хоть и маленький, но есть...

Шанс действительно был. И он вылился в новую жизнь, ту самую, которая лежала теперь перед ними, своими криками демонстрируя завидное здоровье. Мальчик. Вирджиния всегда была уверена, что у них будет именно мальчик.

– Ты не можешь свалить всё на меня, – зло процедил Питер, впрочем, чуть тише, чем следовало ожидать. Неужели он тоже способен стыдиться? По опыту последних трёх-четырёх месяцев Вирджиния была уверена в обратном. Не было дня, не было ужина, за которым Питер не устраивал ей матерную выволочку за грядущую беду.

В дверь зазвонили. Трель звонка обрушилась на них отзвуком колоколов смерти. Кто-то кашлянул за дверью, не убирая пальца с кнопки. Питер торжествующе взглянул на неё. Говорил я тебе, дура. Говорил.

– И что прикажешь сделать? – спросил он. – Сказать, что у нас просто телевизор громко включён? Может, сходишь сама, поговоришь?

Вирджиния закрыла лицо ладонями и села на кровать. Не хотелось ни о чём думать. Всё было неправильно, слишком неправильно, чтобы она это вытерпела. Эти голоса за дверью... и ребёнок, настойчиво просящий еды... боль в мускулах...

Презрительно фыркнув, Питер вышел из спальни. Вирджиния недвижно сидела несколько секунд, потом осторожно взяла на руки младенца. Пальцы её дрожали, как в лихорадке. Она испугалась, как бы не уронить его на пол, и обняла крепче. Ребёнок поутих; веки его были крепко сомкнуты.

– Привет, малыш, – сказала она.

Приближаясь к двери, которая не переставала заливаться трелью, Питер Уэльс лихорадочно размышлял, что делать дальше. Отрицать всё, строить из себя дубину?.. Не выйдет, они уже все поняли, откуда крики. Может, тогда не открывать вовсе? Они немного потопчутся у двери и уйдут, не будут же всю ночь стоять... Но почему-то Питер считал, что это будет наихудший исход из всех возможных. Он не стал бы терпеть ещё минуту это шёпот за дверью квартиры, эти любопытные взгляды в глазок. Уж лучше просто открыть дверь и врезать в челюсть тому, кто там вытягивает шею. Всё равно... что бы ни говорила эта корова, утром их здесь не будет. Ищи свищи.

С этими мыслями он открыл дверь. Внезапно пришло звенящее спокойствие, уверенность в том, что он справится. Когда Питер увидел в коридоре жирную физиономию Эрика Вебера, уверенность только прибавилась.

– В чём дело? – отрывисто спросил он, прежде чем толстяк открыл рот. Вебер подобострастно улыбнулся, весь такой из себя прилизанный щенок:

– Мистер Уэльс?

– Да, он самый, – отрезал Питер. – Так в чём дело, мать твою?..

Бледное лицо соседа стало похожим на мел; рот полураскрылся, и он машинально сделал шаг назад, дальше от худощавого небритого человека в незастёгнутой синей рубашке.

– Я... – пролепетал он через силу. – Я слышал, как у вас... кто-то кричал?..

– Никто не кричал, – хмуро сказал Питер. На том конце хлопнула дверь коридора; он отметил про себя, что затягивать разговор не стоит.

– Но я слышал... – Вебер осёкся, вслушиваясь в звуки из-за спины Питера, но ребёнок, слава Богу, наконец-то заткнулся, поэтому он ничем поживиться не мог. Питер улыбнулся:

– Ничего такого, с чем бы мы не могли справиться без тебя. Спокойной ночи.

И в тот самый момент, когда в коридоре со стороны лестницы появился ещё один человек, он захлопнул дверь перед самым носом непонимающе моргающего Вебера. Губы толстяка дрожали; Питер подумал, что сейчас он расплачется прямо в коридоре.

Хорошо, думал он, запирая дверь изнутри. Это их остановит. Больше – никаких разговоров. Главное, чтобы им раньше времени не пришло в голову настучать на управляющего.

Но времени всё равно было в обрез. А эта дура не хотела это никак понять.

Отрывистыми шагами он вошёл в спальню, где Вирджиния по-прежнему сидела в лунном свете, прижимая младенца к груди. Кровь отхлынула от её лица, когда он увидел в глазах Питера непоколебимую, страшную уверенность.

– Он заснул? – спросил Питер без обиняков.

– Д-да... Может быть...

– Тогда давай, пакуй вещи, и быстро. Только самое необходимое. И чтоб через пять минут мы уже были внизу.

– Питер... – угасающая мольба, брызнувшие из глаз слёзы. Ребёнок беспокойно заворочался в её руках.

– Ладно, – сказал он. – Хорошо. Если хочешь, оставайся сама тут. А я ухожу.

Она не поверила своим ушам:

– Что?..

– То, что ты слышала. Пять минут.

Он повернулся и вышел – собирать вещи. Вирджиния осталась сидеть. Её взгляд остекленел. Мысли остановились, лишь стучали кувалдой только что услышанные слова: Если хочешь, оставайся сама тут. А я ухожу. Ведь он не шутил. Сукин сын говорил правду. Он собирался её бросить... с новорождённым ребёнком, посередь неба и земли.

– Питер, – прошептала она, – какой же ты ублюдок.

Конечно, всё было предрешено... от неё требовалось сейчас положить заснувшего малыша на кровать, напоследок его поцеловать и уйти, уйти навсегда. Она огляделась, увидела неприветливые, теснящиеся со всех сторон стены. Представила ребёнка, мечущегося на кровати под присмотром синей луны в окне, в то время как его родители будут бежать от него, сломя голову. Картина возникала в голове слишком хорошо.

Я хотела назвать его Мартин.

Мартин, по имени его первой и последней настоящей любви, белокурого парня, с которым она встречалась в парке после школы. Но потом он ушёл, ушёл во Вьетнам, который тогда казался захватывающим приключением для смельчаков, и она поклялась дождаться его, во что бы то ни стало. И дождалась. Мартина привезли домой ночью, под покровом темноты. Вирджиния посетила его утром, даже забыв про работу. Он сидел на кресле-каталке, без ног, с искалеченными руками, и силился улыбнуться ей оставшимися зубами. Ей сказали, что Мартин подорвался на мине. И то, что он остался жив – чудовищное везение... или невезение.

Мартин. Вот он, тёплый и живой, в его руке, и сейчас она его бросит на смерть. Может быть, подумала Вирджиния, это божья месть за то, что она тогда бросила Мартина-старшего. Она сбежала от него, как от прокажённого, закрыв уши ладонями, чтобы не слышать его шепелявых слов.

Пять минут.

Она встала, убедилась, что ребёнок спит, и положила его на кровать. Он один раз судорожно дёрнулся, но так и не проснулся. Вирджиния заботливо накрыла его своим одеялом. Глаза младенца под веками подёргивались, словно ему что-то снилось. Если так, то Вирджиния надеялась, что у него сны хорошие... Какие сны может видеть только что выглянувший на свет?

В проёме двери за ней появился Питер. Вирджиния почувствовала его взгляд у себя на спине, но не повернулась. Он сам подошёл к ней, положил тяжёлую руку на плечо.

– Ну что, он спит?

– Да.

– Хорошо. Если опять начнёт арию, то может разбудить управляющего... Вот тогда у нас будут проблемы.

Она промолчала. Питер тоже несколько секунд смотрел на сопящего ребёнка, его сморщённое личико. Вирджиния не знала, о чём он сейчас думает. И знать не хотела.

– Пошли.

Она не сдвинулась. Питер сокрушённо покачал головой и вышел из комнаты.

[1] В американских больницах после 12-й палаты сразу идёт 14-й номер.

Дата добавления: 2015-08-05