Идеи, не ставшие материальной силой, или основные идеологические течения

Люди живут идолопоклонством перед идеалами, и когда не достает идеалов, они идеализируют идолов.

В.О. Ключевский

Очень вероятно, что двое людей с одинаковыми принципами желают при этом совершенно различное в основе.

Ф. Ницше

Ничто так не мешает видеть, как точка зрения.

Дон-Аминадо

Одно из наиболее влиятельных идеологических течений в русском зарубежье в 20 – 30-х гг. минувшего века — сменовеховство. Его название произошло от сборника статей «Смена вех», вышедшего в Праге в июле 1921 г. (авторы: С.С. Бобрищев-Пушкин, Ю.В. Ключников, Н.В. Устрялов, С.С. Чахотин, Ю.Н. Потехин). Вскоре сборник перепечатали в России. Появление сборника статей вызвало первый крупный раскол в русской эмиграции. «Гражданская война проиграна окончательно. Россия давно идет своим, не нашим путем. Или признайте эту, ненавистную Вам Россию, или оставайтесь без России, потому что “третьей России” по вашим рецептам нет и не будет», — столь категоричное утверждение сменовеховцев вызвало в эмиграции сначала шок, а затем на авторов сборника обрушился шквал обвинений в малодушии, отчаянии, предательстве и даже сотрудничестве с большевиками. Дело дошло до того, что были убиты два редактора сменовеховских газет — А. М. Агеев («Новая Россия», София) и Д. Н. Черняховский («Новости жизни», Харбин).

Идеологи сменовеховства, переосмысливая реалии российской революции 1917 г., пришли к однозначному выводу о национальном характере русской революции. Но это не означало, что сменовеховцы считали возможным полностью примириться с большевизмом. Должны лишь существенно измениться методы его преодоления.

В сменовеховстве налицо противоречия:

1. Признание силы советской власти и необходимости примирения с ней, поддержки собирания и восстановления России как великого государства.

2. Желание внутреннего перерождения советской власти.

Здесь могут быть показательными такие мысли профессора Николая Васильевича Устрялова, одного из самых колоритных идеологов сменовеховства. Он, в частности, писал: «Уже и сейчас ясно, что Ленин — знамя не только русской революции, но и больших мировых перемен (курсив авт.) и продвижений, быть может, очень далеких от канонов, «ленинизма», но глубоких, огромных, знаменательных». При этом Н. Устрялов особенно подчеркивал, что в «логике революции творится возрождение государства».

Искренне звучали и такие слова сменовеховца Ю. В. Ключникова: «Нельзя бороться за Россию и ее великое мировое место, не будучи вместе с русской интеллигенцией и русской революцией. Кто не хочет быть с русской интеллигенцией и русской революцией, тот враг и России, и мировому прогрессу. Кто борется с мечом или хитростями с русской революцией, не имея ничего одинакового или лучшего противопоставить ей взамен, тот лишь вольно или невольно готовит ужасы мировой революции, которая, при спокойном революционном торжестве революционной России, легко вылилась бы в мирную и безболезненную эволюцию».

Однако противоречивая позиция сменовеховцев насторожила Ленина, оценившего сменовеховство как настроение не только в белой эмиграции, но и внутри Советской России у части интеллигенции под воздействием новой экономической политики (НЭП). Он назвал это основной и действительной опасностью для советской власти. В то же время, большевистское руководство устраивала агитация сменовеховства за возвращение эмигрантов на Родину. В эмигрантских же кругах такая агитация была встречена противоречиво. От нее резко отмежевались, например, сторонники П.Н. Милюкова.

Заслуга же сменовеховцев состоит в том, что они осознали и довели до белоэмигрантской общественности следующее: приход к власти большевиков в России — это не итог действий «кучки заговорщиков», а крупное закономерное историческое событие, имеющее глубокий национальный характер.

Как раз в то время, когда в Праге вышел сборник «Смена вех», в Софии увидел свет первый евразийский сборник «Исход к Востоку», где публиковались Н.Трубецкой, П. Сучинский, П. Савицкий, Г. Флоровский. Так было положено начало другому влиятельному идеологическому течению белой эмиграции — евразийству.

Оно представляет идейное и общественно-политическое движение русской эмиграции, образованное на концепции русской культуры как неевропейского феномена, который обладает в ряду культур мира уникальным соединением западной и восточной черт, а потому одновременно принадлежит Западу и Востоку, в то же время не относясь ни к тому, ни к другому.

Евразийство — наиболее яркое течение общественной мысли русского зарубежья. Характерно, что и сегодня евразийство вызывает отнюдь не только академический интерес. Достаточно вспомнить проект «Евразийского Союза», выработанный президентом Казахстана Н. А. Назарбаевым, а также критику и апологетику евразийства в современных российских средствах массовой информации. Идейные конструкции более чем семидесятилетней давности оказались необыкновенно живучими — они по-прежнему вызывают жгучий интерес, притяжение, отталкивание, полемику.

Что же исповедовали евразйцы?

1. Отрицание европоцентризма и признание принципиального равноправия всех цивилизаций.

2. Резко критическое отношение к романо-германскому Западу, стремящемуся к всеобщей европеизации человечества и уничтожению самобытности национальных культур.

3. Утверждение России как Евразии — особого континента, самобытного культурно-географического мира, отличного от Европы и Азии, но со склонностью к последней.

4. Русский народ не исчерпывается славянством, он связан через «туранский элемент» своей культуры с неславянскими народами Евразии, что, представляя с ним сходный психологический тип, обеспечивает единство континента.

5. Монгольское иго было благом для России, поскольку именно от монголов русские переняли свою государственную идеологию и способность к объединению континента в государственное целое.

6. Понимание русской революции как, с одной стороны, катастрофического завершения гибельного процесса европеизации России, с другой же, как начало ее благодетельного «поворота к Востоку».

7. Констатация крушения либеральной демократии и выдвижение ей на смену нового государственного строя — идеократии, строя, в котором «правящий слой отбирается по признаку преданности одной общей идее-правительнице (Трубецкой). Несовершенное воплощение идеократии евразийцы видели в большевизме и фашизме. Подлинной же идеократией, считали представители анализируемого идеологического течения, является евразийство, идея-правительница коего — «благо совокупности народов, населяющих данный автократический особый мир» (Трубецкой).

Евразийцы творчески развили одну из наиболее значительных традиций русской мысли — традицию «самобытничества», связанную с именами С.А.Хомякова, И. В. Кириевского, Ф. М. Достоевского, Н. Я. Данилевского, К.Н. Леонтьева и др. Но евразийцы сумели сопрячь следование заветам консервативной традиции и «революционный пафос новизны, смелого устремления в новые исторические пространства» (С. С. Хорунжий). «Славянофилы эпохи футуризма», — метко окрестил их видный мыслитель русского зарубежья Ф.А.Степун.

Но в политическом отношении евразийцы считали себя «непредрешенцами»: образ правления в национальной России, освобожденной от большевиков, должен избрать сам русский народ.

Особо же необходимо подчеркнуть следующее: евразийцы обосновали и утвердили в русской эмиграции мысль — борьба с большевиками не может вестись только вооруженным путем. Идею можно победить лишь другой идеей. Марксизму,, законченному и цельному мировоззрению, стройной идеологической системе, надо противопоставить более сильное мировоззрение и идеологию.

Идеология евразийства, по моему суждению, могла бы оказывать еще большее влияние на общественное сознание белой эмиграции, если бы не скорый организационный развал евразийских организаций. Причем, он был во многом инспирирован спецслужбами Советской России. Группа интеллектуалов-теоретиков, пытавшаяся создать политические структуры и перенести работу из эмиграции в Россию, попала в орбиту знаменитой операции «Трест». Разоблачение фиктивной, якобы антисоветской и подпольной организации нанесло удар и по движению евразийцев.

Однако нельзя согласиться с утверждениями некоторых эмигрантских и иностранных публицистов о том, что евразийство было ангажировано ОГПУ и являлось сугубо просоветским.

Тем не менее, чрезмерная политизация, на которой успешно сыграли чекисты, способствовала расколу евразийства. Еще в 1923 г. от него отошел Г.В.Фроловский. В 1929 г. движение окончательно раскололось в связи со скандалом из-за газеты «Евразия». Линия, проводившаяся этой газетой в лице таких авторов, как Л. Карсавин, П. Сувчинский, С. Эфрон (муж М.И. Цветаевой, агент ОГПУ), была настолько пробольшевистской, что Трубецкой, а позже Савицкий, Алексеев и Ильин публично отмежевались от «Евразии». За свои иллюзии по отношению к советской действительности собравшиеся вокруг «Евразии» некоторые левые евразийцы поплатились жизнью. В 1930-е годы погибли в ГУЛАГе вернувшиеся в СССР Арапов и Святополк-Мирский (заодно с ними был ликвидирован и Эфрон), в 1949 г. в застенки МГБ попал Карсавин, умерший в 1952 г. в мордовских лагерях.

Большое влияние на умонастроения эмигрантской общественности произвели идеологические построения Н. А. Бердяева, которые он изложил в своей книге «Новое средневековье», вышедшей в свет в 1924 году. Он утверждал:

1. Либерализм, демократия, парламентаризм, юридический формализм — это вчерашний день истории.

2. Россия одна из первых шагнула в новое средневековье

3. Фашизм, который выходит на политическую арену, не менее чем коммунизм, свидетельствует о крахе старых государств; и фашизм, и коммунизм — это новое средневековье.

4. Призванием русского народа должно быть «дело мирового объединения, образования единого христианского духовного космоса».

5. На пути исполнения своей миссии русский народ подвергается «самым большим соблазнам и соблазнам самого противоположного характера — исключительному интернационализму, истребляющему Россию, и не менее исключительному национализму, отделяющему Россию от Европы».

Философское построение Н. А. Бердяева относительно опасности «исключительного интернационализма», который был идеологическим и политическим кредо большевиков, оказывало особо сильное влияние на определенную часть белой эмиграции. Тезис Бердяева, в какой-то мере естественно адаптированный к политическим задачам, был взят на вооружение рядом политических организаций белой эмиграции, которые называли себя «национальными». Это, к примеру, «Российская фашистская организация», «Российское национальное и социальное движение», «Национально-трудовой союз нового поколения», «Братство русской правды», «Союз молодой России», «Российский имперский союз и некоторые др.

Такие организации противопоставили «исключительному интернационализму» большевиков «исключительный национализм», полагая в нем одном рецепт спасения России и русского народа. Они предполагали, что крушение большевиков будет «означать восстановление монархического строя и возрождение пропитанной насквозь российским национализмом России…».

В идеологии белоэмигрантского крайнего национализма и фашизма большое место отводилось «еврейской проблеме». Главное, считали, такие идеологи, для создания России национальной необходимо освободить ее от засилья еврейской власти.

В теоретических построениях русских фашистов фигурировали категории «жидо-масонского заговора», «революции как национальной трагедии, которая не может эволюционировать в пользу подлинно национальных интересов России». Вполне естественно, что такое идеологическое направление стало основой для коллаборационистских действий в годы Второй мировой войны у определенной части белой эмиграции.

Таким образом, в белой эмиграции никогда не существовало единой идеологии. Это естественно, так как белая эмиграция представляла собою конгломерат различных социальных групп. Он существовал в сложной экономической, социально-политической и духовной обстановке.

Между тем, эмигрантские организации, в большинстве своем, не занимались бескрылым политиканством — борьбой из-за куска властного пирога (хотя бы потому, что и самого пирога у них не было). Это определяло повышенный «градус идеологичности» политического зарубежья. В эмигрантской среде самым причудливым образом сплетались самые разнообразные течения общественно-политической мысли:

— традиционные идеалы православия, самодержавия, народности сталкивались с разрушившими монархию либерально-республиканскими воззрениями лидеров Февральской революции;

— непреклонной решимости белых генералов продолжать «Кубанский поход» противостояла не менее непреклонная решимость сменовеховцев идти в Советскую Россию и евразийцев начать «исход к Востоку»;

— истинность и чистоту своих марксистских позиций отстаивали меньшевики и троцкисты;

— эмигрантские «дети» разрывали с «отцами», отвергая все дореволюционные идеологии и пытаясь найти свой «третий», невиданный еще путь «пореволюционного синтеза».

Эта «цветущая сложность» идейно-политического спектра зарубежья ярко контрастировала с ситуацией в СССР, где и похвалы, и проклятья Сталину произносились на различных наречиях одного и того же идеологического моноязыка.

Дата добавления: 2015-08-05