Октября 2003 г., четверг. – Это еще что такое?

– Это еще что такое?

Вивьен с омерзением отшатывается от меня: корка засохшей пищи шелушится на лице и шее, на свитере – размазанное пятно. Я сижу за кухонным столом: Дэвид не позволил мне выйти.

– Я думал, ты хотела пообщаться с ребенком, – сказал он. – Но нельзя же тебя подпускать к ней в таком виде.

Вивьен гневно смотрит на сына:

– Вас что, и на час нельзя оставить?

Позади бабушки стоит Феликс в сиджуикской школьной форме – бирюзовые брюки и курточка. Он смотрит на меня, как обычно смотрят на дорожные аварии: испуганно и в то же время завороженно.

– Я не виноват, – по-ребячьи скулит Дэвид. – Я приготовил ей завтрак, но она отказалась есть и хотела бросить в меня тарелкой. Я перехватил ее руку, и все вывалилось. Сама видишь.

– Почему ты не велел ей тут же переодеться? Она вся измазалась! Глянь на ее лицо.

– Она уперлась! Говорит, ей все равно, как она выглядит.

Вивьен медленно подходит ко мне.

– Элис… такое поведение просто недопустимо. Я не потерплю этого в своем доме. Понятно?

Я киваю.

– А ну, встань! И смотри на меня, когда я с тобой разговариваю.

Я повинуюсь. Дэвид улыбается из-за спины матери.

– Всю одежду – в стирку, принять душ и переодеться. Я не допущу такой… неряшливости, все равно, здорова ты или больна. Я думала, что ясно выразилась по поводу случая в ванной и ты меня поняла. Но как видно, я ошиблась.

Не знаю, что на это ответить, и молчу.

– Я смотрю, у тебя не хватает воспитания даже извиниться.

Понимаю, что сейчас Вивьен назначит мне кару, и холодею в ожидании. Терпение у нее, судя по голосу, лопнуло. Если попросить прощения, это, наверное, немного ее смягчит, но я не могу подобрать слов. Я превратилась в глыбу льда.

– Ну хорошо, как знаешь. С этого дня ты вообще не будешь больше одеваться. Я заберу всю твою одежду и унесу на чердак вместе с вещами Флоренс. Будешь ходить в сорочке и халате, как пациенты в желтом доме. Поняла?

– Но… Как же анализ ДНК? Мне надо съездить.

У меня дрожит голос.

Ее щеки заливает краска. Здравым возражением я ее разозлила. Выдумывая наказание, в гневе она позабыла, что нам предстоит ехать в больницу в Рондсли.

– Ни слова больше! – Губы натянулись и побелели от злости. – И сейчас же сними с себя эту мерзость! Отдай мне, я сама постираю. Стыдись: ты задаешь близким лишние хлопоты своими… грязными демаршами.

Вивьен отворачивается к окну. Дэвид ухмыляется.

Стаскивая свитер, начинаю считать про себя. Мой белый лифчик тоже в желто-оранжевых разводах, снимаю и его. Ухмылка Дэвида все шире. Он кивком показывает на пояс моих брюк, где темнеет клякса бурого соуса. Я знаю, что для Вивьен малейшее пятнышко на одежде – уже катастрофа. Трясущимися руками спускаю брюки. Только бы под ними не осталось следов!

Вивьен оборачивается. У нее отваливается челюсть и дрожит кожа на шее.

– Это еще что ты выдумала?! – кричит она.

Я в растерянности замираю.

– Надень брюки! Как ты смеешь? Ты где находишься, в массажном салоне? Как ты можешь заголяться посреди моей кухни?

– Но… вы же велели мне раздеться, чтобы все постирать.

Я всхлипываю. Дэвид ладонью загораживает радостную гримасу, но Вивьен и так ничего не заметила бы. Она пышет яростью, уверенная, что я нарочно ее дразню. У меня текут слезы, и я прикрываю голую грудь скрещенными руками. Я больше не могу терпеть унижение и несправедливость.

– Я думала, вы хотите, чтобы я прямо сейчас… – пытаюсь я оправдаться, но понимаю, что это бесполезно. Вивьен я отвратительна.

– Я хотела, чтобы ты пошла наверх, вымылась и переоделась, а потом принесла грязную одежду мне. Я не просила устраивать стриптиз средь бела дня у меня на кухне. Даже шторы не задернула! Тебя мог увидеть кто угодно!

– Простите.

– Не желаю слушать! Элис, ступай вымойся и надень чистую сорочку. Живо!

С плачем бросаюсь вон. Всякий раз я думаю, что худшее позади и ничего ужаснее быть не может, и всякий раз обманываюсь.

Этот последний позор горше всех прежних, поскольку я сама его навлекла. Конечно, Вивьен вовсе не заставляла меня раздеваться прямо на кухне. Я должна была это понять и поняла бы, если бы Дэвид своими пакостными затеями не довел меня за эти дни до такого состояния. Он исказил мое восприятие действительности, затуманил рассудок. Наверное, радуется теперь, что я сама себя уничижаю, как ему и не снилось, сама с готовностью позволяю вытирать о себя ноги.

Запершись в ванной, рыдаю. Нос распухает, и все плывет перед глазами. В зеркало глядеть боюсь. Как долго еще ждать пятницы! В пятницу полиции волей-неволей придется вмешаться, и мне наконец окажут помощь. Но в кого я превращусь к тому времени? Смогу ли я нормально ухаживать за моей девочкой, даже если повезет и у меня будет такая возможность? Впервые я не уверена.

9.10.03, 20:00

– Не понимаю я вас, – Винни Лоуи устало покачал головой, – раздуваете из мухи слона. Зачем?

– Кокаин относится к веществам класса А[29], – пояснил Саймон.

Винни – вылитый бульдог на транквилизаторах – сидел напротив Саймона в допросной полицейского участка. Его адвокат – тихая дама средних лет в дешевом костюме – до сих пор ни разу не открыла рта, только время от времени вздыхала.

– Да, но я же не продавал его. И там было-то всего ничего – для личного употребления. Незачем волну гнать…

– Администрации клуба так не кажется. Дурь ты прятал у них, и не где-нибудь, а в игровой. В пеленальном столике. Забавная деталь.

– Просто моя девчонка – там администратором, – пояснил Винни.

Саймон нахмурился:

– И что с того?

– Где же мне еще прятать кокс? В игровую я только и мог лазить, когда заходил к Донне. Ее теперь вытурят с работы?

– Само собой. Она помогала тебе прятать в клубе наркотики.

Лоуи изумленно выкатил глаза и покачал головой, словно дивясь, в каком безумном мире мы живем, если возможны такие вещи. Адвокатша опять вздохнула.

– Послушайте, я уже все рассказал тем легавым, что меня свинтили. А они с какого-то перепугу решили, что я и вам обязан все выложить. Че вообще такое?

– Нас интересует нож, найденный вместе с наркотиками в пеленальной.

– Я уже сказал – он не мой. Видать, дружбана, Дэза.

– Дэррила Бира?

– Ага. Он там сто лет валялся, и я его не трогал.

– Сто лет? А если точнее?

– Не знаю… Больше года. Может, два… Не помню, правда. Он всегда там был.

Саймон попытался поймать взгляд адвокатши. Немудрено, что ей неохота участвовать в допросе, если клиент – такой олух.

– Нож появился в пеленальном столе до того, как Бира посадили, или после?

– Бля буду, не помню! Кажись, до.

– Ты видел, как Бир прятал нож? Говорил он тебе о нем?

– Нет, но это он, сто пудов. Больше никто не знал про нашу нычку – так мы ее называли. – Лоуи ухмыльнулся.

– Допустим. Объясни теперь, как Бир мог попасть в игровую. Или у него там тоже подружка работала?

– Не, но они с Донной кентовались. Мы же все трое – одна компания.

– А мог он спрятать нож так, что Донна этого не видела?

– Не хрен делать. Там же отдельная комнатушка возле толчка, незаметно можно запрятать. – Винни на глазах раздулся от гордости. – В этом весь жир нашей нычки.

Саймон замолчал и крепко призадумался.

Бира взяли дома, утром в субботу – на следующий день после убийства Лоры. Игровая в «Уотерфронте» открывается по будням в восемь тридцать, а в субботу – в девять. Бир мог успеть заскочить туда и спрятать нож, а потом уж пойти домой. Но почему он не оставил там же Лорину сумочку? Хотя, конечно, ему ничего не стоило сбросить ее в любой мусорный бак. Тогда ее уже не найти. Саймон хотел лишь одного – дождаться завтрашнего дня. Ему позарез нужно позвонить в одно место. После этого звонка все станет гораздо проще, звонок на многое должен пролить свет.

– Игровая для всех детей? В смысле, по возрасту.

– От рождения до пяти. А у вас что, спиногрызы есть?

Не ответив, Саймон вынул из кармана фотографию Фэнкортов, которую нашел в столе в кабинете Элис. Все семейство – Вивьен, Дэвид, Элис и Феликс – в саду «Вязов».

– Узнаешь кого-нибудь?

– Да, этот пацаненок зависал в игровой. Донна его называла «маленьким лордом Фаунтлероем»[30], потому что он больно культурно разговаривал. И эту – Тритониху.

Винни мотнул головой и расплылся в улыбке. Он вел себя так, будто у него нет и не бывает никаких забот. Пожалуй, и впрямь по тупости не понимал, что может загреметь по-крупному за хранение наркоты.

– Значит, она какая-то родня этого мажора?

– Видел их когда-нибудь вместе?

– Нет.

– А почему Тритониха?

– Это мы с Дэзом придумали. Просто она постоянно торчала то в бассейне, то в джакузи.

– У вас с Биром были клубные карточки? – Саймон даже не пытался скрыть недоверия.

– Не гони, начальник! Мне таких цен не поднять. Не-а, мы ходили другим путем – через бар «Чомперс». Там и дурак пролезет, но не всем хватает смекалки.

Адвокатша с явным отвращением зыркнула на Винни и вернулась к своим ногтям с облупившимся бледно-розовым лаком.

– Тритониха там зависала почти каждый день, ну и мы тоже, – продолжил Винни. – Знаете, когда делать не хрена. Хотя вы небось не знаете. Зуб даю, что она подслушивала наши разговоры. Мы прикалывались – типа, запала на нас и везде за нами таскается. Видать, она понимала, что мы «левые», но ни разу не вякнула.

– О чем вы обычно говорили?

– О делах, – с достоинством ответил Винни. – Об отсидках. Гнали, понятно, порожняк: перестрелки, мокруха… Дэз говорил, старуха от наших телег… ну, вы поняли. – Лоуи подмигнул. – Да нет, Тритониха ни хрена на нас не западала – просто любопытная овца.

– Кто-нибудь из вас упоминал при ней тайник?

– А то! Мы же постоянно угорали, мол, все эти безмозглые мамаши не врубаются, что меняют сраные подгузники прямо над нашей лавочкой.

– Ты же сказал «для личного употребления»?

– Ну, это так, для красного словца.

При иных обстоятельствах Саймона взбесило бы, что такой паршивец, как Винни, вешает ему лапшу на уши, но сейчас слишком много нервных импульсов проносилось через его мозг и злиться было некогда. Теперь, когда обнаружилась связь между Фэнкортами и Биром, у Саймона возникло чувство, что маховик раскручивается, и он пытался стряхнуть с себя легкую растерянность, что всегда охватывала его в такой момент. Отчасти Саймон боялся узнать правду, но не понимал, откуда берется этот страх. Видимо, пугало то, что вариантов все меньше. Будто входишь в узкий тоннель. Саймон был уверен, что ни Гиббсу, ни Селлерсу, ни Чарли такое чувство не знакомо.

Когда же наконец наступит завтра? Хотя это чистая формальность. Телефонный звонок? Но Саймон и так знает правду. Или дело в другом? Не боится ли он обнаружить что-нибудь еще? Саймон никак не мог отогнать дурное предчувствие: что-то очень нехорошее поджидает его за углом, и этого не миновать, поскольку свернуть туда непременно придется…

Элис – вот кто его тревожит на самом деле. Что он узнает о ней? «Только бы ничего плохого», – думал Саймон, глядя на фотографию, семейный портрет Фэнкортов. Саймон поежился: ему было неприятно и смотреть на фото, и думать о нем. Но почему?

– Ну и для полной ясности, – сказал он Лоуи, чтобы отвлечься от зловещей догадки, которая уже назревала в голове. – Кого из них вы с Биром прозвали Тритонихой?

Лоуи ткнул пальцем в Вивьен Фэнкорт. У Саймона камень упал с души.

Дата добавления: 2015-08-05