VII Расправа Сталина с политэмигрантами

После поражения финской революции в 1918 году многие участники гражданской войны в Финляндии нашли убежище в Советской России. А в 1937-1938 годах прошли повальные аресты финских политэмигрантов, в том числе деятелей Коминтерна и руководящих работников Карельской АССР. Были репрессированы Маннер, возглавлявший в 1918 году правительство Советской Финляндии, Рахья и Ровно, организовавшие летом 1917 года переезд Ленина в Финляндию и укрывавшие его там от агентов Временного правительства. Среди арестованных были: один из основателей Финской компартии Э. Грюлинг, возглавлявший на протяжении 12 лет Совнарком Карелии, и Виртанен, высланный в 1934 году нацистами из Германии в Финляндию, откуда он с величайшим трудом перебрался в Советский Союз[348].

Ещё более масштабный характер приобрела расправа с польскими коммунистами, которых насчитывалось в середине 30‑х годов в СССР свыше пяти тысяч человек. Уже в 1933 году часть руководства КПП была арестована и расстреляна по обвинению в троцкизме, шпионаже и т. д.[349]

«Когда в 1936, 1937, 1938 годах, – писал Хрущёв в своих мемуарах, – развернулась настоящая «погоня за ведьмами», какому-либо поляку трудно было где-то удержаться, а о выдвижении на руководящие посты теперь не могло быть и речи»[350].

11 августа 1937 года Ежов отдал директивный приказ о проведении широкой операции по ликвидации «польских диверсионно-шпионских и повстанческих кадров». Этот приказ предписывал, в частности, арестовать всех политэмигрантов, бежавших из Польши в СССР.

Как показал на допросе 11 декабря 1939 года ответственный работник Московского управления НКВД Постель, «когда в управлении области... был зачитан приказ Ежова об аресте абсолютно всех поляков, польских эмигрантов, бывших военнопленных, членов Польской коммунистической партии и др., это вызвало не только удивление, но и целый ряд кулуарных разговоров, которые были прекращены тем, что было доведено до сведения: приказ согласован со Сталиным и Политбюро ЦК ВКП(б) и что нужно поляков громить вовсю... Третий отдел и другие отделы, не имея у себя на учёте всех проживающих в Москве польских эмигрантов и других поляков, стали проводить массовые аресты на основе учётных данных спецчастей и секретных заводов, учреждений и выискивали тех, кто по личным делам и биографии указан как польский эмигрант... Таким образом, вследствие этого приказа в области появились сотни арестованных, на которых не только не было никаких материалов, но и у которых были документы при их аресте о том, что они ряд лет проживали в Польше, были в тюрьмах, по нескольку лет отбывали там срок наказания и приехали сюда или по окончании отбывания наказания, или путём бегства, или в порядке обмена, или же с санкции польской секции Коминтерна»[351].

Говоря о причинах, побудивших Сталина в 1938 году ликвидировать Польскую компартию, Л. Треппер писал, что после советско-германского пакта и раздела Польши эти причины «представлялись совершенно очевидными, ибо коммунисты этой страны ни за что бы не потерпели такого позора! Они доказали это в первые же дни войны, когда заключённые в (польские) тюрьмы члены партии просили освободить их и отправить на фронт, чтобы сражаться против вермахта»[352].

В начале 1939 года ИККИ принял резолюцию о воссоздании Компартии Польши, согласно которой назначался Временный руководящий центр Польской компартии для руководства партией «до съезда и выборов постоянного ЦК». В резолюции указывалось, что бывшие члены партии, саботировавшие решение Коминтерна о роспуске КПП или выступавшие против этого решения, не могут быть вновь приняты в партию. Более того – на Временный руководящий центр возлагалась обязанность «не допускать ни малейшего соприкосновения новых партийных инстанций со всеми членами КПП, вызывающими малейшее сомнение». В резолюции также указывалось, что Временный центр не должен исходить «из формальной необходимости проведения основ демократического централизма в партии» и не должен допускать создания выборных партийных комитетов[353].

После захвата Польши в «освобождённых» районах Западной Украины и Западной Белоруссии коммунисты, в том числе бывшие политзаключённые, стали одним из главных объектов репрессий, поскольку к членам распущенной в 1938 году Компартии Польши органы НКВД относились как к шпионам и провокаторам. Один из немногих польских коммунистов, избежавших депортации, А. Лямпе писал в ИККИ, что «бывшие заключённые, активные борцы против польского фашизма за торжество Советской власти, получают не нормальные советские паспорта, а паспорта, лишающие их права проживать в 100-километровой пограничной зоне и областных центрах»[354].

В письме Димитрова Маленкову от 30 июля 1940 года указывалось, что во Львове из 1000 бывших политзаключённых паспорта получили лишь 100 человек, а остальные – в своём большинстве бывшие члены КПП и КСМП (Коммунистический союз молодёжи Польши) – несмотря на наличие справок МОПРа (Международной организации помощи борцам революции. – В. Р.), высылаются в глубь СССР, получая паспорта с §11, по которым они не могут получить работу. 600 бывших польских политзаключённых высланы из Белостока в Магнитогорск, Челябинскую и Молотовскую области, в Донбасс, в Оршу и Лепель (Восточная Белоруссия). Большинство из них работает не по специальности и поэтому находится в исключительно тяжёлых материальных условиях. Среди них отмечено много случаев заболеваний. Имеются случаи смерти детей. «Бывших политзаключённых приравнивают к подозрительным и раскулаченным элементам, не допускают к участию в общественной и культурной жизни, не принимают в члены профсоюзов»[355].

Но и после этого письма Димитрова положение бывших политзаключённых, в том числе тех, кто бежал в СССР из оккупированных Германией районов Польши, не изменилось. Из 400 бывших членов КПП, проживавших во Львове, более половины не получили паспортов и были уволены с работы. Среди коммунистов, высланных в отдалённые районы СССР, были, например, такие, как известный врач и бактериолог Гольдфингер, его жена – комсомолка, которая в возрасте 16 лет в 1935 г. была заключена в польскую тюрьму и вышла оттуда только в сентябре 1939 года, как Ю. А. Фридберг, проведший 10 лет в польских тюрьмах, его жена и больной ребенок[356].

Разгулом репрессий против местных коммунистов сопровождалось установление Советской власти в Бессарабии и Северной Буковине. За несколько дней до «освободительного похода» Красной Армии начальник отдела кадров ИККИ П. Гуляев передал Димитрову материалы на членов Бессарабского обкома Компартии Румынии и других партийных активистов, подозреваемых в шпионаже и провокаторстве. Все эти документы, а также дополнительный список на 39 человек, подозревавшихся «в связи с румынской тайной полицией (Сигуранцей)», были направлены Димитровым Хрущёву, руководившему чисткой коммунистов на «освобождённой» территории[357].

Одним из наиболее тяжких преступлений сталинизма была передача гитлеровской Германии арестованных немецких и австрийских политэмигрантов. Такие случаи были ещё в период неприязненных отношений между СССР и Германией. Так, австрийский подданный, композитор и музыкант Г. Гауска, проживавший в Москве с 1931 года, был в 1937 году арестован и свыше года провёл в Таганской тюрьме. Не будучи в состоянии предъявить ему конкретные обвинения, органы НКВД на основании решения Особого совещания выслали его за пределы СССР, передав его на границе сотрудникам гестапо. В Германии Гауска за свою антифашистскую деятельность был немедленно арестован и осуждён на 18 месяцев тюремного заключения[358].

Описывая советскую тюрьму 1939-1940 годов, М. Шрейдер рассказывал, что там находились немцы-фашисты и немцы-коммунисты. Фашисты злорадствовали, что немецкие коммунисты сидят в советской тюрьме, и радовались, что они скоро направятся к себе, в фатерланд. К ним приходили на свидания представители германского посольства, вслед за чем им объявлялось, что скоро они будут вывезены в Германию.

К немецким коммунистам представители посольства не являлись, но им также было объявлено, что они скоро будут высланы в Германию. От этого коммунисты пришли в ужас и стали писать письма Сталину, умоляя лучше расстрелять их, но только не высылать в Германию[359].

Гитлер в пропагандистских целях использовал факт высылки немецких коммунистов из СССР, подчёркивая, как советские коммунисты расправляются со своими «братьями по классу».

После подписания советско-германского пакта СССР, по официальным данным, выдал немецким властям около четырёх тысяч эмигрантов, основную часть которых составляли рабочие и инженеры, приехавшие на работу в Советский Союз во время экономического кризиса 1929-1933 годов, а также семьи репрессированных в СССР германских коммунистов. Около тысячи человек составляли бывшие члены КПГ и лица, симпатизирующие этой партии[360].

Зимой 1939-1940 годов примерно 500 немецких и австрийских коммунистов-эмигрантов были привезены из советских концентрационных лагерей в Бутырскую тюрьму. Там им был объявлен новый приговор – «немедленная высылка с территории СССР».

Этим людям не было сообщено, в какую именно страну предполагается их выдворить. Заключённые стали догадываться об этом лишь тогда, когда поезд с ними направился в западном направлении. Некоторые из них надеялись, что их доставят к границе Прибалтийских государств, и там они окажутся на свободе. Когда же поезд проехал Минск и двинулся дальше на Запад, всем стало ясно, куда их везут. Находившаяся в одном из таких поездов М. Бубер-Нейман, вдова расстрелянного в Москве члена ЦК КПГ Г. Неймана, вспоминала: «Хотя эти неоднократно преданные коммунисты после всего того, что произошло с ними, не строили больше никаких иллюзий о советской системе, они считали просто невероятным, что теперь должно было произойти. Но это случилось: эмигрантов-коммунистов, людей, которые, рискуя жизнью, бежали в Советский Союз, Сталин отправлял опять к Гитлеру. 500 человек были принесены в жертву дружбе между Сталиным и Гитлером как своего рода подарок*. Этим актом Сталин хотел доказать, насколько серьёзно он воспринимает эту дружбу: широким жестом он предоставил Гитлеру возможность самому рассчитаться с пятьюстами своими ярыми противниками»[361].

Выдача советскими властями немецких коммунистов гестаповцам происходила в несколько этапов: с конца 1939 по июнь 1940 года. Поезд, в котором находилась Бубер-Нейман, прибыл 3 февраля 1940 года в Брест-Литовск, к демаркационной линии, разделявшей СССР и Германию. Офицер НКВД с группой солдат повёл заключённых к железнодорожному мосту через Буг, где их ожидали люди в форме СС. Офицер СС и его коллега из СССР сердечно приветствовали друг друга. Советский офицер сделал перекличку и приказал осуждённым идти по мосту. «Тут я услышала сзади себя возбужденные голоса и увидела, как трое мужчин из нашей группы умоляли офицера НКВД не посылать их через мост, – вспоминала Бубер-Нейман. – Один из них, по имени Блох, до 1933 г. являлся редактором немецкой коммунистической газеты. Для него другая сторона моста означала верную смерть. Такая же судьба должна была ожидать молодого немецкого рабочего, заочно приговорённого гестапо к смерти. Всех троих насильно потащили по мосту. Затем подошли гестаповцы и приняли на себя работу НКВД Сталина»[362].

Что касается самой Бубер-Нейман, то после шести месяцев пребывания в тюрьме гестапо перевело её в женский концентрационный лагерь Равенсбрюк, откуда она вышла только в 1945 году.

Находившиеся в Москве деятели КПГ не возражали против выдачи гитлеровцам коммунистов, но зато препятствовали возвращению в Германию и оккупированные немцами страны эмигрантов, которые добровольно выразили такое желание. В письме Ульбрихта Димитрову, которое последний в свою очередь переслал Берии, сообщалось о находившейся в СССР эмигрантке Баумерт, которая в частных беседах говорила, что чешские беженцы теперь сожалеют о своём приезде в СССР и что им никогда так плохо не жилось, как здесь. Донеся о нескольких подобных фактах, Ульбрихт писал, что агитация за возвращение из СССР ведётся среди эмигрантов «для продвижения в Германии антисоветской пропаганды, чтобы самим фактом возвращения продемонстрировать, что бывшие коммунисты предпочитают из СССР вернуться в Германию. Одновременно они хотят добиться, чтобы жёны арестованных, возвращающиеся в Германию, рассказывали всевозможные страшные истории о Советском Союзе относительно положения арестованных... Мы указывали на то, что, по нашему мнению, в таких случаях неправильно давать разрешение на выезд... Просьба довести об этом до (сведения) соответствующих органов, чтобы они могли принять те меры, которые считали бы необходимыми» (последняя фраза вписана рукой Димитрова)[363].

Вместе с тем тот же Ульбрихт 27 января 1941 года подготовил записку «О положении политэмигрантов», в которой говорилось об отношении руководителей МОПРа к политэмигрантам «как к людям, обременяющим их». Особенно тяжёлым Ульбрихт называл положение немецких политэмигрантов, включавших «много жён арестованных. Среди них есть хорошие товарищи. Но МОПР отказывает им и их детям в помощи, даже если эти женщины уже 10 лет не имеют ничего общего со своими мужьями»[364].

Дата добавления: 2015-08-03