Н. И. Прокофьев «слово о полку Игореве» // преданья старины глубокой. М. , 1997.

«Слово о полку Игореве» порождено исторической жизнью конца XII в. В нем отражены реальные истори­ческие события 1185 г. — сепаратный поход Новгород-Северского князя Игоря Святославича со своими родича­ми, братом Всеволодом, сыном Владимиром и племянни­ком Святославом, и тяжелые последствия этого похода. В литературе о «Слове» иногда можно встретить рассуж­дения, что поход Игоря был не столь значительным и что только благодаря гениальной поэме на него обратили вни­мание. Это далеко не так, что убедительно доказано в ис­следованиях акад. Б. А. Рыбакова. Ведь в результате ка­тастрофического похода Игоря была обнажена оборона на одном из важнейших участков, граничащих с половецки­ми владениями. Это дало половецким полчищам проник­нуть в глубь русских княжеств и принести населению страшные беды. Гзак разорил Посемье в Новгород-Северском княжестве, а Кончак — территории Переяславско­го княжества на юге Руси. Эти события не могли не взвол­новать современников. О них рассказывается в южном и северорусском летописных сводах.

Но не только исторические события явились основой для создания «Слова о полку Игореве». В нем поэтичес­ки отражен весь комплекс исторической жизни того вре­мени, острые ее противоречия, сказывавшиеся в межкня­жеских отношениях, в положении смердов-пахарей, в по­литических, исторических и религиозных взглядах, в помыслах и побуждениях различных сословий и княжес­ких династий. Следовательно, его исторической основой являются не столько сюжетные события, сколько сам ми­ровоззренческий и духовный пафос, сам дух эпохи, ее по­этическая система, под которые невозможно подделать­ся даже великим поэтам поздних эпох (1). Поэтому объек-

--------------------------------------------------

1 См.: Лихачев Д. С. К вопросу о «Слове о полку Игореве» как историческом источнике. — В кн.: Лихачев Д. С. «Слово о полку Игореве» и культура его времени. Изд. 2-е. Л., 1985, с. 176—181.

тивный научный анализ приводят к мысли, что «Слово» создано в последней четверти XII в., точнее, вскоре пос­ле похода Игоря. Но это далеко не означает, что в «Сло­ве» живет только поэтический и патриотический пафос эпохи. В нем нашли воплощение народные идеи своего времени. В самом поэтическом пафосе слито воедино и историческое, и общечеловеческое. Поэтому не случайно, что оно переведено на многие языки мира, а в Японии, например, за последние два десятилетия вышло пять раз­личных его переводов. И не случайно также Организация Объединенных Наций объявила 1985 год Годом «Слова о полку Игореве» на всем земном шаре.

Ко времени создания «Слова» на Руси были уже созда­ны великие литературные памятники. Это бессмертный летописный свод «Повесть временных лет» — творение большого коллектива авторов, сочинения Илариона, Не­стора, Даниила, Владимира Мономаха, Кирилла Туров­ского, песни вещего Бояна, о котором так выразительно говорит сам автор «Слова». В этих сочинениях виден вы­сокий уровень различных литературных стилей, в кото­рых воплотились искания эпохи. В одних сочинениях мы видим поразительную простоту и ясность, в других рито­рическую изысканность, в третьих глубокую поэтическую емкость. Автор «Слова» опирался на традиции Бояна, на устную народную поэзию, на стилевые достижения лето­писей и на изысканную риторику торжественных слов и поучений. Он стоял на уровне современных исторических и словесно-стилистических познаний, изложенных в из­вестном трактате Георгия Хоробска «Творчестии образи», включенном в «Изборник Святослава 1073 года».

Следовательно, «Слово» не было одиноким произведе­нием, «одиноким цветком славянской поэзии», как пред­ставляли иногда люди прошлого времени. Оно окружено не только богатой устной и письменной словесностью, но и великими созданиями других видов искусств той эпохи. Дошедшие до нас памятники архитектуры и живописи — наглядное тому свидетельство. Их перечень довольно ве­лик, многие из них принадлежат к произведениям миро­вого искусства. Многие варварски были разрушены в вой­нах. Древние источники сохранили некоторые имена про­славленных мастеров искусства: живописец Алимпий, зодчий Петр Милонег, древоделец Петр Миронег, скуль­птор Авдей и другие. К сожалению, их творения не со­хранились. Только знаменитая Пятницкая церковь в Чер-

нигове связывается с именем Петра Милонега, которому некоторые исследователи приписывали и авторство «Сло­ва о полку Игореве».

«Слово» порождено определенной исторической эпохой и в самой поэтической системе отражает эту эпоху, хотя в той же системе отражаются и общечеловеческие идеи и настроения. Оно вершина поэтического творчества эпохи, самая яркая вершина в цепи величественного горного массива, именуемого культурой Руси XII века.

Идейный пафос «Слова» хорошо известен, он заключа­ется в страстном призыве прекратить феодальные раздо­ры и объединить усилия всех русских княжеств в борьбе против половецкой опасности. Для этого сами историчес­кие события похода и историческая обстановка на Руси, сложившаяся после поражения Игоря и обнажения обо­роны на одном из важнейших участков, представляла бо­гатый и наглядный материал для поэта.

Эта идея соответствовала интересам не столько феодаль­ных князей, сколько другим сословиям русского феодаль­ного общества — от бояр-вотчинников до смердов-паха­рей. Так, клич автора «Слова», обращенный к князьям, выражал общерусские интересы. Следует заметить, что автор не противник феодальной раздробленности. В сво­их призывах он с поразительной деликатностью осужда­ет сепаратные действия Игоря Святославича и защищает интересы всей Русской земли. При этом в понятие «Рус­ская земля» он включает все княжества своего времени, а не узкую территорию, входившую в состав Киевского княжества, как это было распространено в ту эпоху. Рус­ская земля им понимается так же широко, как в загла­вии летописного свода «Повесть временных лет».

Надо быть автору настолько прозорливым, гениальным, чтобы преодолеть феодально-сословную ограниченность и так проницательно взглянуть на Русскую землю, на ее прошлое, настоящее и будущее, на судьбы ее народа. Его призыв к единству действий оставался злободневным на протяжении многих веков истории феодальной Руси, осо­бенно в острые исторические периоды. Вообще народ всег­да осознавал, что его сила в единстве, и эта идея была народной по своему содержанию. Не поэтому ли эта идеи так привлекала к себе внимание в поздние века и особенно в острые, критические времена его истории? Не утри тила эта идея своего значения и в наше время. Не поэтому ли и Организация Объединенных Наций увидела в

«Слове» созвучие своим призывам к объединению усилий всех людей мира, к единению человечества перед грозной военной опасностью, объявив 1985 год Годом «Слова о полку Игореве»?

Поэтическая система «Слова» обусловлена и отношени­ем автора к изображаемым событиям, и мировоззренчес­кой системой эпохи. Одним из важнейших ее компонен­тов является структура произведения, его построение. Исследователями давно, еще со времени Ф. И. Буслаева, установлено трехчастное деление «Слова». Принцип та­кого членения основывается на ведущих образах.

В первой части вслед за вступлением повествуется о сборах Игоря и других князей в поход, о продвижении войск в глубь половецкой степи, сопровождаемом всяко­го рода зловещими предзнаменованиями, о первом удач­ном бое с половецким передовым отрядом и о втором сра­жении, когда войска Игоря потерпели страшное пораже­ние, все князья были полонены, а дружинники или сло­жили головы, или уведены в плен, где им уготована участь быть проданными на рабском рынке Востока. Заканчива­ется эта часть лирическими отступлениями от повество­вания, в которых выражена скорбь всей Русской земли в связи с трагическим исходом похода Игоря, принесшего много горя русским людям.

Основными образами этой части являются Игорь, его брат Всеволод и воинская дружина.

Вторая часть контрастна с лирическим отступлением первой части и начинается оптимистической похвалой киевскому князю Святославу Всеволодовичу, двоюрод­ному брату Игоря. В отличие от Игоря он нанес сокру­шительный удар приазовской половецкой орде и пленил самого хана Кобяка. Затем рассказывается о вещем сне Святослава, наполненном печальной языческой симво­ликой, смысл которой разгадывают бояре и связывают ее с тяжелой ситуацией, которая сложилась на Руси после трагического поражения войск Игоря. В связи с этим Святослав произносит свое знаменитое «золотое слово, со слезами смешанное», и далее идет обращение к князьям, произнесенное то ли от имени Святослава, то ли от лица самого автора.

В этих обращениях содержится прямой публицистичес­кий призыв объединить усилия всех князей в борьбе с половецкой опасностью и дается краткая, но образная характеристика почти всех ведущих русских князей. За-

канчивается эта часть лирическим воспоминанием о «ста­ром Владимире» (видимо, о Владимире Мономахе), кото­рого нельзя было пригвоздить к горам Киевским.

Центральным образом этой части является киевский князь Святослав Всеволодович, явно опоэтизированный автором.

Третья часть, самая меньшая по объему, содержит два основных эпизода — скорбный плач Ярославны и бла­гополучный побег Игоря из плена. Центральным обра­зом этой части является Ярославна. С точки зрения со­временной художественной логики может показаться странной связь плача и побега Игоря из плена. Но если встать на мировоззренческие позиции русского феодаль­ного общества XII века и самого автора, то эта связь впол­не оправданна. Автор «Слова», как и его слушатели, во многом был во власти языческих представлений, и он верил в сновидения, заговоры и заклинания. Он был человеком своей эпохи. Плач Ярославны — это не толь­ко поэтическое творение, но и реальный заговор; «язы­ческая молитва», как метко назвал его известный иссле­дователь «Слова» В. И. Стеллецкий. Ярославна мольбою к силам природы помогла вызволить Игоря из плена, и заговоренная природа оказывает Игорю содействие в его бегстве: дятлы своим «тектом» ему путь указывают, ту­маны его укрывают от погони. Заканчивается эта часть ликованием Русской земли, упоминанием о посещении Игорем Киева и славой князьям.

Композиция «Слова» представляет собою довольно сложную систему. Она не ограничивается тремя структур­ными частями. Прежде всего следует отметить в его пос­троении слияние эпического повествования, составляю­щего сюжетную основу, и глубокого лиризма. Лирикой «Слово» начинается и заканчивается, лиризмом сопро­вождается все повествование от его начала и до конца. Автор так обильно насыщает свое творение лиризмом, что его публицистические призывы становятся поэзией высо­кого накала и большой эмоциональной силы, а лиричес­кая окрашенность преобладает над эпическим повество­ванием.

Тематически лирические отступления весьма различ­ны. Многие из них прямо направлены к князьям — пре­кратить «нелюбие», объединить силы в борьбе с половец­кой опасностью, другие косвенно служат этой же цели.

Большое место занимают лирические отступления, в

которых содержится обращение к истории, чтобы лучше представить современное положение. Так прошлое рус­ской истории и настоящее слито в единую цепь. «Слово» пронизано глубоким историзмом. Глубина историческо­го прозрения автора восходит еще к доисторическому периоду восточного славянства, ко времени антского кня­зя Боса (Боза) и векам римского императора Трояна, до­ходившего до предгорья Кавказа. Но в центре историчес­кого внимания автора являются, во-первых, время фео­дальных раздоров между ярославичами и всеславичами, во-вторых, распри между самими ярославичами и, нако­нец, между мономашичами и ольговичами, т. е. потом­ками Владимира Мономаха и деда Игоря — Олега Свя­тославича. При этом Владимир Мономах поэтизируется, а его двоюродный брат Олег Святославич осуждается. Таких внесюжетных исторических реалий — реминисцен­ций девятнадцать. К ним относятся древнерусский вещий поэт Боян и его песни, единоборство Мстислава с Редедею, распри Олега Святославича, битва на Нежатине 1078 г., песнь о Всеславе Полоцком, битва на Немиге, песнь о гибели юноши Ростислава и др.

По количеству исторических реалий, по точности и правдивости их изображения «Слово» является изуми­тельным для современного читателя произведением.

Исторические реалии, вплетенные в повествование о современных событиях, пронизаны одной мыслью — обе­регать Русскую землю не только от нашествия иноплемен­ников, но от собственных феодальных войн, которые ос­лабляют Русскую землю и приносят беды русским людям всех сословий, будь то князь, боярин или смерд-пахарь.

Следует еще остановиться на одной из особенностей композиции «Слова». Его основные трехчастные струк­туры включают в себя целый ряд относительно закончен­ных и самостоятельных мелких структурных компонен­тов, напоминающих своеобразные строфы. Эта строфика довольно гибка и разнообразна. Она не укладывается в наше представление о строфике современной литературы. В ней нет той четкости и стройности, которую мы при­выкли видеть, но она по-своему пластична, гибка и поэ­тически совершенна.

Эти малые структурные компоненты различны и по своему объему, и по назначению, и по оформлению, и по языковому звучанию. Некоторые из них напоминают пес­ни с их разновидностями, другие плачи, третьи похвалы

и славы, четвертые публицистические призывы, вещие предзнаменования и сны, а некоторые не укладываются ни в одну из названных форм. К числу плачей относится не только знаменитое заклинание — плач Ярославны, но и скорбные плачи русских жен, плач, подобный стону, городов Киева и Чернигова и всей Русской земли. К стро­фам-песням можно отнести лирическое отступление о Всеславе Полоцком, о юноше Ростиславе, утонувшем в реке Стугне, о временах старого Владимира, песнь-по­хвалу Святославу. Самостоятельными строфами являют­ся обращения к князьям, сон Святослава, его «золотое сло­во» и ряд других структурных компонентов.

Некоторые строфы имеют свои зачины и концовки, которые иногда превращаются в рефрены: «О, Русская земля! уже за шеломянем еси». Варьируется концовка-рефрен: «Выступить за землю Русскую, за раны Игоревы». Исследователь строфики В. И. Стеллецкий прихо­дит к выводу: «Текст «Слова» конструирован из строф, состоящих из 5 и до 18—19 ритмических единиц... Это разнообразие строф напоминает «Песнь о Роланде». С полным правом, следовательно, можно назвать строфы в «Слове» древнерусскими тирадами». Далее он пишет: «Все тирады, зачины и концовки в «Слове о полку Игореве» построены оригинально, по-своему, но в этом свое­образии сохраняется единство целого. Раскрывается изу­мительная виртуозность формы «Слова» (1).

Большое место в композиции «Слова» занимают моно­логи и диалоги. Речь самого автора все время переплета­ется с речами исторических героев. С речью обращается Игорь к своим воинам. Его брат Всеволод в обращении к Игорю произносит пространную речь о своих воинах-кметях. Киевский князь Святослав изрекает взволнованное «золотое слово», ведут диалог половецкие князья Гзак и Кончак, гонясь за Игорем. Игорь ведет разговор с Донцом и др.

Древнерусская литература вообще и «Слово о полку Игореве» в частности историчны по своему содержанию и по своим принципам изображения жизни. По взглядам читателей того времени, литературное произведение до­лжно быть правдивым, основанным на исторических ре­алиях, а не на вымысле. Вымысел возможен в сказке, а

----------------------------------------------------

1. Стеллецкий В. И. Проблема ритмики «Слова о полку Игореве». Автореферат диссертации. М., 1978, с. 31—32.

сказка — забава. Книга же — это откровение в слове, вымысел в ней недопустим. И автор «Слова», зная такое отношение к литературным сочинениям своих современ­ников и сам разделяя их, в самом начале «Слова» пре­дупредил, что будет писать не по замышлению Бояна, свойственному сказочной поэзии, а по былинам своего вре­мени, на основе реальных событий, на основе знания ре­альных исторических лиц.

Реальными событиями и лицами, по представлению фе­одального общества всех сословий, в ту эпоху признава­лись не только собственно реалии в узком смысле этого слова. Но за реальное принималась языческая и христи­анская мифология, мифологические персонажи, будь то неведомый нам Див, Дева Обида с лебедиными крыльями, Карна и Жля или Богородица. Так представление о мире, разделенном на реально-исторический, т. е. мир общест­ва и природы, с одной стороны, и на мир сверхприрод­ный и сверхисторический — с другой, порождало свое­образный метод изображения жизни, в котором два ти­пологических пласта в образной системе: образы реаль­ных исторических лиц и связанные с ними реальные сю­жетные события и реальные действия и образы-символы, так богато представленные в «Слове о полку Игореве», своеобразно переплетались в едином произведении.

Рассмотрим вначале систему и принципы изображения самих исторических лиц вне связи с богатой символикой, привлеченной автором для их изображения.

Как уже говорилось, «Слово» перенасыщено реально-историческими лицами в лирических отступлениях. Не­сколько лиц входят в сюжетное повествование: Игорь, Всеволод, киевский князь Святослав и Ярославна. Именно этим князьям и посвящены основные структурные части произведения. Принципы литературного обобщения раз­личны при изображении князей, однако принцип исто­рической правдивости и точности является преобладаю­щим. Именно этот принцип лежит в основе изображения Игоря, Всеволода и всех князей, к которым обращается от лица Святослава автор с призывом выступить едины­ми силами в борьбе с половцами, и многих других кня­зей, о которых речь идет в лирических отступлениях.

Игорь представлен сложной и противоречивой лич­ностью. Он отважен и храбр. Он укрепил свой ум, укре­пил свое желание пойти в поход мужеством, а сердце свое изострил крепостью, сам наполнился ратным духом. И в

таком состоянии повел свои войска на землю Половецкую за землю Русскую. Но он принял во внимание предупреж­дение таинственных сил природы, которые своими пред­знаменованиями говорили, что не следует идти. Уже с начала похода было ясно, что поражение неминуемо, и виновником этого и последующих бедственных событий на Руси станет Игорь. Создается впечатление, что автор как-то симпатизирует Игорю. И вместе с этим установка писать «по былинам сего времени» заставила автора от­казаться от поэтизации Игоря и деликатно внести осуди­тельные ноты. Не случайно в «Слове» так много уделено внимания деду Игоря Олегу Святославичу, о котором го­ворится с огромной обличительной силой. Не случайно и в заглавии как бы подчеркивается: «Слово о полку Иго-реве, Игоря Святославича, внука Ольгова». Логика обыч­ная, бытовая и художественная в данном случае проста. Если в начале XIX века Грибоедов писал: «У нас уж ис­стари ведется, что по отцу и сыну честь», то в условиях XII века честь была не только по отцам, но и по дедам. Поэтому невольно внушалось сомнение, чтобы у крамоль­ника деда мог быть достойный внук.

Автор «Слова» поразительно точен и в деталях, и в изо­бражении общего облика исторических лиц. У него нет случайно оброненных слов. Поэтому он сознательно упо­мянул одно слово в символическом параллелизме при описании тяжелого боя, когда «русичи сваты напоиша (кровью), а сами полегоша за землю Русскую». Действи­тельно, предки Игоря не в переносном, а прямом значе­нии этого слова были сватами половецким ханам, брали в жены половчанок. Сам Игорь вместе с Кончаком вел борьбу против киевского князя Рюрика Ростиславича и вместе с ним спасался бегством в одной ладье. Все это было ведомо автору «Слова», и он понимал, что Игорь никог­да не поднимался до общерусских интересов, что его ин­тересы не выходили за пределы узкофеодальных стрем­лений. Поэтому не следует этому герою приписывать ка­кие-то патриотические побуждения, связанные с общерус­скими заботами.

Ярко изображен Всеволод. Ему посвящена целая стро­фа, написанная в духе народных исторических песен. Он храбро сражается, его действия на поле брани уподобле­ны подвигам русских богатырей. Он произносит яркую речь о своих воинах-кметях.

Предельно кратко, но точно и образно обрисованы

владимиро-суздальский князь Всеволод Юрьевич, галицкий князь Ярослав Осмомысл и другие князья. Каж­дая деталь, каждый штрих в характеристике князей предельно точны. Они представляют большой интерес не только как приемы создания поэтической образнос­ти, но как ценный исторический источник. Эти крат­кие характеристики князей дают художественное пред­ставление о каждом из них, и вместе с этим на них можно ссылаться как на достоверные сведения, точно суммированные и выраженные в яркой поэтической фразеологии. Достаточно прочесть эти характеристики и сопоставить их с другими историческими источника­ми, чтобы убедиться в правоте и обоснованности этого вывода.

Другого принципа обобщения придерживается автор в изображении киевского князя Святослава Всеволодо­вича, двоюродного брата Игоря. Он представлен идеаль­ным князем, могучим, мудрым, грозным, он заботится об интересах всей Русской земли. Однако известно, что исторический Святослав не обладал той силой и грозой, которые приписал ему автор. Он, собственно, не был полновластным великим киевским князем. Дело в том, что в этом княжестве с 1181 по 1195 г. (до смерти Свя­тослава) было двоевластие. Киевом и его ближайшими окрестностями владел Святослав, а всеми остальными землями княжества управлял Рюрик Ростиславич, при­надлежавший к династии мономашичей. При этом Рю­рик обладал большей силой, нежели Святослав, его под­держивали многие влиятельные князья.

Но ко времени похода Игоря Святослав приобрел несо­мненный авторитет среди князей. За год он совершил блистательный набег на приазовских половцев и взял в плен хана Кобяка, о чем так восторженно пропел ему сла­ву автор. Сам факт, что ему, ольговичу по династии, по­ручено княжение в Киеве, династически принадлежащем мономашичам, говорит о влиятельности и авторитете это­го князя.

Восхваляя и идеализируя Святослава Всеволодовича, автор обращается за образцами не к стилю гимнографической риторики своих предшественников, а к хвалеб­ным народным песням, бытовавшим в ту эпоху. В про­петой Святославу славе князь представлен не только грозным и мудрым, но и былинным богатырем, который растоптал холмы и овраги, возмутил реки и озера и, как

вихрь, вымел Кобяка из Приазовья и доставил его в Киев. Разумеется, в такого рода гиперболах олицетворя­ется все войско в лице одного князя Святослава и за этот поход ему поют хвалебные песни как в Русской земле, так и народы стран Европы — немцы, венецианцы, гре­ки и моравы.

Поэтическая функция идеализации киевского князя Святослава обуславливается тем, что именно этому кня­зю по замыслу автора и в силу исторической традиции и сложившихся обстоятельств предназначена роль коор­динатора обороны всей Русской земли от половецких на­шествий. Его приказы и советы в этом отношении долж­ны исполняться всеми князьями, которые не могли пред­принимать и сепаратные действия, подобные походу Игоря. Таким князем-координатором могла быть толь­ко идеальная историческая личность. Образ такой лич­ности и создан в лице Святослава. Здесь автор вложил свои собственные взгляды на события времени. Не это ли вызывает затруднение в определении границы меж­ду самим «золотым словом» и обращениями к князьям, идущими то ли от автора, то ли от князя, как продол­жение его «золотого слова»?

Ярославна как образ идеальной русской женщины за­нимает особое место среди других образов исторических лиц и по своему эмоциональному содержанию и по поэ­тическим приемам его создания. Мотив жены, которая приносит счастье, общечеловечен. Он привлекал внима­ние авторов многих народов Востока и Запада. Автор «Слова» создал бессмертный образ русской женщины с такой поэтической силой, что небольшой ее плач и со­всем краткое к нему вступление стали шедеврами миро­вой литературы. В плаче-заклинании столько поэтичес­кого чувства, столько действенной любви и искренней преданности, столько содержится в обращениях к вет­ру, Днепру-Славутичу, к солнцу, живых намеков на ре­альное положение воинов во время тяжелой битвы и после нее, что не остались равнодушными даже силы природы. И это помогло вызволить из плена князя Иго­ря. По крайней мере так думал автор и так мыслили его современники.

Весь плач основан на художественной стилистике уст­ной народной поэзии. В нем поэтическая четкость и за­остренность действенной любви, воплощенной в образную стилистику устно-поэтического творчества, достигает та-

кой емкости и глубины, что Ярославна и сам ее плач ста­новятся символами. Поэтому историк Б. А. Рыбаков имел все основания утверждать: «Плач Ярославны в Путивле не просто обращение жены к далекому мужу, это олицет­воренная Русь, призывавшая к себе своих защитников. Как в средневековых рисунках одна башня символичес­ки обозначала весь город, а трое воинов — целое войско, так и здесь Ярославна была символом всей Руси, с трево­гой следившей за судьбой далеко залетевшего «Олегова храброго гнезда»(1).

Сказочная фантастика как принцип поэтического обобщения обнаруживается лишь в изображении одно­го исторического лица — полоцкого князя Всеслава Брячиславича, которого, как сообщается в «Слове», воспевал вещий Боян. Хотя автор и заявлял, что он не будет писать «по замышлению Бояна», т. е. придержи­ваться сказочной фантастики, однако он не выполнил своего обещания и отступил от принципа исторической правдивости.

Всеслав Полоцкий предстает перед читателем князем-оборотнем, он способен к волхованию, он за одну ночь может волком преодолевать огромные расстояния, скры­ваться от преследования в синей мгле. Но вместе с этим автор показывает и реальные исторические события, свя­занные с жизнью и деятельностью Всеслава: сражение с ярославичами Изяславом и Всеволодом на Немиге, корот­кое княжение в Киеве, куда его возвели восставшие го­рожане, и др. Он представлен деятельной и вместе с этим загадочной и трагической исторической личностью. Ав­тор говорит о Всеславе, что это была «вещая душа», но она «часто бедами страдала». Не выражено ли в этих сло­вах сочувствие к князю, который был близок восставшим киевлянам?

Большое влияние устной народной поэзии на изобра­жение Всеслава Полоцкого позволило Вс. Миллеру пред­положить: «Здесь исторические воспоминания, намеки на разные события бурной карьеры беспокойного князя Всес­лава переплетаются причудливо с чертами фантастичес­кими. Может быть, автор «Слова» передает в этом месте в старом виде содержание песни о Всеславе, приводя из нее даже отдельные выражения. Может быть, этот отры-

---------------------------------

1. Рыбаков Б. А. «Слово о полку Игореве» и его современ­ники. М., 1971, с. 8.

вок... дает нам возможность судить о характере эпическо-исторических песен XI века»(1).

В поэтической системе «Слова» два ведущих взаимо­связанных пласта образности. Основа — образы истори­ческих лиц и событий. Символическая образность помо­гает понять действия исторических лиц, отношение к ним автора.

Символическая образность так обильно представлена в «Слове» и так поразительно отражает богатство поэтичес­кого и философского мышления и восприятия окружаю­щего мира, что позволяет считать «Слово» своего рода энциклопедическим источником эпохи, источником мно­гоаспектным и надежным. По этому источнику можно судить о глубинных и самых различных сторонах душев­ного мира древнерусского человека.

Символическая образность «Слова» своими корнями уходит в восприятие человеком той эпохи загадочного мира живой природы, мира вещей, устоявшихся обрядов, в выражении и отражении этой загадочности в заговорах и заклинаниях, в попытке увидеть таинственный смысл бессвязных намеков в сновидениях. Во всем этом в зна­чительной мере видны укоренившиеся следы архаических языческих взглядов и представлений, которыми живет и автор «Слова».

Рассмотрим вначале хотя бы некоторые символические обозначения, связанные с явлениями природы. Известно, что солнце как символ широко бытовало в древнерусской литературе и искусстве. Оно породило целый цикл солнеч­ной символики. Нередко этот символ использовался при восхвалении князя, но князя идеального.

Автор, называя Игоря и Всеволода солнцами, вклады­вает в этот традиционный символ иной смысл, и сам сим­вол приобретает в контексте новое осмысление.

В самом начале похода солнечная символика необходи­ма автору, чтобы осудить Игоря таинственным предупреж­дением — показом солнечного затмения. Известно, что солнечное затмение действительно в начале мая 1185 г. было, однако, по летописи, Игорь увидел его не в том месте. Автор умышленно переставил время солнечного затмения. Художественная и мировоззренческая логика этого символа довольно прозрачна: с самого начала автор

------------------------------------------

1. Миллер В. Ф. Очерки русской народной словесности. Т. III. Былины и исторические песни. М.; Л., Б.Г., с. 29.

стоит на стороне противников сепаратных действий. Да­лее все продвижение Игоря в пределах половецкой степи и ход решающего сражения сопровождаются целым ком­плексом символов с таинственным и зловещим смыслом. Гроза своим стоном, птицы, звери, мифический Див и другие зловещие силы предвещают недоброе. Но перед изображением решающего сражения автор также восполь­зовался солнечной символикой: «Чръныя тучи съ моря идуть, хотять прикрыти 4 солнца, а в нихъ трепещуть си­нии млънии». Это сильная и зрительно яркая символи­ческая картина, говорящая, что расплата неминуема и она уже настигает князей. Наконец, на третий день после тяжелого поражения в «Слове» говорится: «два солнца померкоста, оба багряная стлъпа погасоста и съ нима мо­лодая месяца». Символический смысл ясен: старшие князья Игорь и Всеволод и молодые князья Владимир и Святослав перестали излучать солнечное благо, их кня­жеская судьба погасла. В этом символе обозначена и скорбь и осуждение.

Когда же Игорь освободился из плена и на Руси уста­новился мир, когда стали «страны ради, гради весели», автор заключает «трудную повесть» образом солнечной символики, но уже жизнеутверждающей и оптимистич­ной: «Солнце светится на небесе, Игорь князь в Русской земле».

Обильно представлена символическая образность во сне Святослава и плаче Ярославны. Собственно, и сон, и плач представляют собой развернутую символическую карти­ну, состоящую из цикла частных символических обозна­чений.

В «Слове» так разнообразно и обильно представлена символика, что в одной статье нет возможности хотя бы приблизительно обозначить это богатство. В частности, представляет несомненный интерес, как автор пользует­ся символизацией света и цвета. Все доброе у него окра­шено в светлые тона и освещено светом, все злое и гибель­ное связано с черным цветом и погружено во мрак.

Рассмотренная образная система позволяет яснее видеть в «Слове» основной образ произведения — Русскую зем­лю. В суммарный образ Русской земли входят и много­численные русские князья, деды, отцы, сыновья и вну­ки, и русские воины, именуемые автором собирательным словом русичи, и русские пахари — дажьбожьи внуки, и русская природа, и русская история, и русские народные

песни, и русская поэзия вещего Бояна, и народные веро­вания, и народная незатемненная мудрость в призыве со­хранять историческое единство всех русских людей, и неукоснительная обязанность каждого князя соблюдать единство действий всех князей перед иноземной опас­ностью (1).

В языке «Слова» воплощаются все принципы и приемы создания образности, в нем выражается и та правдивость изображения исторических лиц, о которой шла речь, и народная и книжная символизация эмоционально-образ­ных представлений, и идеализация исторических лиц. Таким образом, сам язык становится одним из важней­ших слагаемых поэтической системы. Понять языковой строй произведения — значит найти ключ к пониманию поэтической системы в целом. Постижение литературно-художественной функции языковых средств — одна из важнейших задач изучения литературного произведения.

«Слово о полку Игореве» обстоятельно изучено со сто­роны языка (2), хотя, разумеется, остаются и нерешенные вопросы. Но, несмотря на обилие работ о языке «Слова», этот литературный памятник является до сего времени самым трудным в истории русского литературного язы­ка. Особенно это относится к выяснению поэтической функции языковых категорий.

Языковеды и текстологи очистили текст в значитель­ной мере от привнесенных переписчиками XIII—XVI вв. искажений, выявили языковые ошибки, допущенные пер­выми издателями, указали на языковые параллели к «Слову», обнаруженные в других литературных памятни­ках XI—XIII вв. и в устной народной поэзии и народных говорах, установили различные стилистические системы.

В «Слове» — многовековой опыт культуры отечествен­ного языка, доведенного в XII в. до поразительной худо­жественной высоты. Следует заметить, что оно разнос­тильно, как и вся литература той эпохи. В такой разностильности в современном понимании, собственно, и за-

----------------------------------------

1. См.: Лихачев Д. С. «Слово о полку Игореве». Историко-литературный очерк. М., 1976, с. 90—91.

2. Из обобщающих и наиболее доступных работ следует на­звать такие: Обнорский С. П. Очерки по истории русского ли­тературного языка старшего периода. М.; Л., 1946, с. 132-198; Якубинский Л. П. История древнерусского языка. М., 1953, с. 320—327; Ларин Б. А. Лекции по истории русского литератур­ного языка (X— середина XVIII в.). М., 1975, с. 14.

ключался стиль того времени. Но ведущей в языке «Сло­ва» является устно-поэтическая песенная традиция и сти­листика лучших литературных памятников XI—XII ве­ков.

Прежде всего «Слово» как поэтическое произведение обладает способностью выразить в каждом фразеологичес­ком обороте предельную глубину, емкость и точность ху­дожественной мысли. Автор, например, пишет о гибели войска Изяслава Васильковича: «...дружину твоя, княже, птицы крылами приоде, а звери кровь полизаше». В со­знании читателя того времени возникала картина, подобная той, которую много веков позднее создал В. М. Вас­нецов, где показано, как птицы, садясь на погибших во­инов, прикрывают их своими крыльями. А сколько ем­ких фразеологических оборотов в «Слове»! «Черная зем­ля под копытами костьми была посеяна и кровью поли­та»; «Ничить трава жалощами, а древо с тугою к земле приклонилось». Каждая языковая деталь значима в «Сло­ве». Даже «нейтральные» слова, скажем притяжательные местоимения, в контексте приобретают емкий художес­твенный смысл. О княжеских распрях, приносивших много бед Русской земле, так говорится:

Рекоста бо брат брату:

«Се мое, а то мое же».

И начаша князи про малое

«Се великое» млъвити,

а сами на себя крамолу ковати.

В языке «Слова» современная фразеология иногда со­провождается фразеологией архаической, отражающей глубокие исторические реалии, которые обычно усколь­зают от восприятия современного читателя, но были ясны слушателям и читателям XII века.

Так, например, для изображения некоторых бытовых явлений, идущих из глубин веков, привлекается фразео­логия без установки на поэтическую образность, не как метафорические фразы, а как реалии княжеского быта и народной поэзии. Такие реалии встречаются в характе­ристике курян:

«А мои ти куряни сведоми къмети: подъ трубами повити, подъ шеломы взлелеяни, конецъ копия въскормле­ни».

В этой фразе зафиксирован не современный автору быт

дружинников, и не следует видеть в ней просто метафо­рическую образность, а, по словам известного историка русского языка Б. Л. Ларина, здесь дано «языковое вос­произведение древних обрядов посвящения и воспитания воинов»(1).

Видна реалия дружинно-княжеского быта, например в образно-метафорической фразе: «Хощу бо, рече, копие приломити конецъ поля Половецкаго». Здесь передано своеобразное обрядовое заклинание: сломленное над го­ловой князя копье символизировало победу.

Основные же тропы опираются на народную поэзию и на современную автору литературу различных жанров. Эти тропы преобладают в «Слове». Много в нем и типич­но книжных оборотов: «Изостри сердце мужеством сво­им»; «Говор галич убуди»; «Земля тутнет, рекы мутно текуть, пороси поля прикрывают, стязи глаголют» и мно­гие другие.

Традиции образно-языковой архаичности и современ­ной автору книжности спаяны с языковыми приемами ус­тной народной поэзии. Разумеется, от фольклора идут пос­тоянные эпитеты, которые изредка встречаются в языко­вой ткани: «серым волком по земли, шизым (сизым) ор­лом подъ облакы»; «седлай, брате, борзые комони»; «чер­ный ворон поганый половчанин» и др. Однако устно-поэ­тическая стилистика используется не столько в постоян­ных эпитетах, сколько в ее литературной обработке.

Обратим внимание на такой хорошо известный прием, заимствованный из устной народной поэзии, как парал­лелизм, в котором сражение сопоставляется с земледель­ческим трудом — молотьбой и посевом. Этот традицион­ный параллелизм в «Слове» приобретает новаторскую выразительность и более глубокую поэтическую емкость, чем в фольклоре.

Приведем эту строфу:

На Немизе снопы стелют головами,

молотят чепи харалужными,

на тоце живот кладутъ,

веют душу отъ тела.

Немизе кровави брезе

не бологом бяхуть посеяни,

посеяни костьми русских сынов.

-------------------------------------------------------------

'Ларин Б. А. Лекции по истории русского литературного языка (X — середина XVIII в.). М., 1975, с. 175.

Здесь слиты два параллелизма: битва-молотьба и бит­ва-пир. Привычный традиционный параллелизм фолькло­ра разрушен и на его месте создан новый, предельно яс­ный и выразительный. Здесь фольклорный параллелизм превратился в символическую антитезу, в которой гибе­ли людей в феодальных сражениях противопоставлен мирный труд земледельца: не добром (не бологом, т. е. благом) посеяны кровавые берега Немиги, а костями рус­ских воинов. Смело можно сказать, что этот емкий образ, созданный на основе фольклора, перерастает временные границы феодальной эпохи и становится общечеловечес­ким. Нет возможности равнодушно воспринимать «Сло­во», вспоминая страшные сражения в прошедшей войне на берегах небольшой белорусской реки Немиги.

Также новаторски используется параллелизм, превра­тившийся в «Слове» в скорбную антитезу «сражение — брачный пир»;

«Ту крававаго вина не доста,

ту пир докончаша храбрии русичи,

сваты попоиша, а сами полегоша

за землю Русскую!»

Показательно, что автор в использовании символичес­кой антитезы «битва-пир» далек от христианских пред­ставлений: пир в евангельских текстах символизировал согласие, дружбу между людьми.

В язык «Слова», как известно, привнесены переписчи­ками церковнославянские наслоения, среди них и краткогласные формы, которые сравнительно легко снимают­ся. Однако надо иметь в виду, что обе формы краткогласия и полногласия входили и в авторский текст и не все церковнославянские формы следует признавать за позд­ние наслоения. В связи с этим рассмотрим литературно-художественную функцию употребления краткогласия и полногласия. Еще С. П. Обнорский обратил внимание на то, что автор «Слова» сознательно использовал эти язы­ковые формы (1) и определил их назначение.

Полногласные формы сохраняются в образности, свя­занной по своим источникам с устной народной поэзией; «тяжко ти головы кроме плечю, зло ти телу кроме го­ловы». Они также иногда употребляются с обличитель-

---------------------------------------------------

1 Обнорский С. П. Очерки по истории русского литератур­ного языка старшего периода. М.; Л., 1946, с. 192—193.

ной целью: «лежат поганые головы половецкие», «чер­ный ворон поганый половчанин». Краткогласные же формы употребляются во фразах торжественного стиля: «хощу главу свою приложити». В отдельных случаях полногласная и краткогласная формы зависят от стрем­ления придать благозвучие фразе: «соловий старого времени» и тут же рядом «скача, славию, по мыслену древу».

В «Слове» исключительное богатство различного рода цветового и красочного изображения исторических лиц, явлений природы и вещей.

Черный цвет и в «Слове», и в древнерусском искусстве обычно связан со зловещими силами, со злобой и печалью. Половцы — это и черные тучи, и черные вороны. Земля становится черной в тех случаях, когда она костьми по­сеяна и кровью полита. В тягостном сне Святослава его накрывают черною попоной.

Близко к черному в отдельных определениях стоит и синий цвет. В тексте этим цветом обозначаются синее море, синий Дон, синее вино с трудом смешанное, синяя мгла, синие молнии. Функция всех этих определений и эпитетов неоднозначна. В одних случаях это простое и привычное обозначение — синее море, синий Дон. Эпи­тетом синяя мгла передается характерная для русского пейзажа синева вечерних сумерек. В других случаях эпи­тетом синий награждаются зловещие признаки, в синем вине, тем более еще с трудом смешанном, и в синих мол­ниях, соседствующих рядом с черной зловещей тучей, невольно передается тревога, надвигающиеся печаль и горе.

Определение белый имеет противоположный смысл — добро и радость связаны с белизною. Цвет красный и его разновидность — багряный, а также серебряный, золотой являются излюбленными в цветовой палитре автора. Бе­лая хоругвь на красном (червленом) древке, червленые щиты русских воинов, серебряная седина, золотое стре­мя и золотой княжеский стол, жемчужная душа — все это связано с различными оттенками человеческой добро­ты и красоты.

Автор принадлежал к музыкально одаренным личнос­тям, как отмечалось исследователями «Слова». Этим и объясняется обилие лексических средств, обозначающих звуковые впечатления. Автор все время держит читате­ля и слушателя в мире звуков. У него ночь стонет, Киев

и Чернигов стонут напастями, Русская земля стонет, свист зверей стоит при продвижении войска Игоря, скри­пят телеги, подобно «распуженным» лебедям, волки воют, лисицы лают, орлы клекочут, плачет Ярославна. Не только стон, но и пение раздаются на Дунае, и даже за пределами Руси слышится звон, звенит и слава на Русской земле.

Обращает на себя внимание интонационное богатство языка, звучание поэтического текста. Трудно проникнуть в музыку речи того времени, так как фонетико-интонационный строй древнерусского языка еще ждет своего научного изучения. Но даже с нашими современными познаниями мы видим музыкальное богатство в звучании поэтического текста «Слова».

Язык звучит подобно стихам. Он полон гибких и звуч­ных аллитераций и ассонансов, которые не вдруг откры­ваются современному читателю. Обратите внимание не только на плач Ярославны и на многие рефрены, но и на отдельные места, где отчетливо выражена музыкальность речи: «В пяток потопташа поганыя полкы половецкия»; «един свет светлый Игорю, оба есве Святославича», «тру­бы трубят в Новеграде», «пороси поля покрывают» и многие другие места звучат подобно стихам.

Назначение звукописи — оформить эмоциональные чувства, вложенные в поэму, выразить скорбь к проис­ходящим событиям и любовь к Русской земле. Скорбь и радость, плач и слава требовали музыкального оформле­ния, и автор нашел звуковые средства для их выраже­ния.

У великих поэтов нет мелочей. Они и в большом и в малом совершенны. Тонкое понимание языковых при­емов литературного изображения и выражения сказы­вается во всех звеньях словесно-стилистической сис­темы. Автор владел приемом, который в византийской литературе назывался параномазией, неизмеримо бо­лее тонко, чем его предшественники и современники, как митрополит Иларион или Кирилл Туровский — блестящие стилисты эпохи. Вот один из примеров. В обращении к владимиро-волынским князьям Роману и Мстиславу говорится: «Высоко плававши на дело въ буести, яко сокол на ветрах ширяяся, хотя птицю в буйстве одолети». Казалось бы, мелочь — игра сино­нимическими словами «буесть — буйства». Но это пов­торение в двух фразеологических оборотах синоними-

ческих слов усиливает образное представление о князь­ях, о буйной отваге сокола, которому уподобляются князья, причем автор передал содержание синонима в различной огласовке и достиг более совершенного зву­чания всей фразы.

О ритмике «Слова о полку Игореве» написано и вы­сказано немало противоречивых и необоснованных суж­дений. Одни исследователи считали, что «Слово» напи­сано прозой, другие — стихами. Думается, что ближе к истине приблизился В. И. Стеллецкий; приблизился, но не решил проблему, и до сего времени она считает­ся открытой. Трудность в решении проблемы заключа­ется в том, что до нас не сохранилась сама рукопись «Слова», во-вторых, неизученность исторической орфо­эпии, неясность, читалось ли «Слово» или напевалось в сопровождении музыкальных инструментов.

В. И. Стеллецкий приходит к выводу, что «Слово» в большей части написано «архаическим интонационным стихом», что «около 260 ритмических единиц (из 504) можно посчитать стихами, около 170 — отнести к рит­мической прозе, обладающей напевной риторической интонацией. Для нее характерны обращения, воскли­цательные предложения, риторические вопросы, менее упорядоченная структура предложений. Наконец име­ется слабонапевная ритмическая проза...» (1)

Выводы эти заслуживают внимания. Действительно, в «Слове» мы обнаруживаем разнообразие ритмики, что замечалось многими исследователями, в том числе Д. С. Лихачевым. Различные места «Слова» ритмически зву­чат каждый по-своему. Мы ее чувствуем в речи Всеволо­да о курянах:

А мои ти куряни, сведоми къмети

под трубами повити,

под шеломы взлелеяни,

конец копия вскормлени,

пути им ведомы,

яругы им знаемы...

В плаче Ярославны мы слышим ритмику народной по­эзии, а в строфе о Всеславе Полоцком обнаруживаем гла­гольные книжные рифмы:

-----------------------------------------------------

1 Стелецкий В. И. Проблема ритмики «Слова о полку Иго-реве». Автореферат диссертации. М., 1978, с. 38—39.

Всеслав князь людям судяше,

Князем грады рядяше,

а сам в ночь волком рыскаше...

В одних местах ритм тягуч и растянут, в других четок и тревожен:

Игорь спит,

Игорь бдит,

Игорь мыслию поля мерит.

Ритмическая организация речи видна в повторах, в многообразной рифмовке, в вопросах и обращениях, в расположении аллитераций и ассонансов. Иначе говоря, в «Слове» необычайно сложная ритмическая организация языка, все время меняющаяся, она развивается вместе с развитием эмоционального содержания произведения, что убедительно показано Д. С. Лихачевым (1).

Сложность структуры «Слова», как и вообще многих литературных памятников древнерусской литературы, нередко ставит в тупик исследователей в оценке жанро­вой природы того или иного литературного произведения, в котором очевидно слияние различных литературных форм и жанровых образований. Эта особенность построе­ния, напоминающая, по меткому определению Д. С. Ли­хачева, литературные ансамбли, обычна для литературы Древней Руси, а не только для одного «Слова о полку Игореве», в котором исследователи усматривают слияние ораторского красноречия, песенной славы и плача.

Действительно, в «Слове» очевидно слияние ораторско­го красноречия, плача и славы. Но сверх этого в нем мы видим и сюжетное повествование, слитое с глубоким ли­ризмом, выраженным и в песенной славе, и в плаче, и в речах-обращениях. Короче говоря, это слияние повести с различными формами песен, о чем сам автор указывал в обращении к читателям: «начнемъ же повесть сию от ста­рого Владимира до нынешнего Игоря». В другом месте он говорит о песни: «пети было песнь Игореве» или «пети старымъ княземъ, а потом молодымъ пети».

Песенный лиризм в «Слове» накладывается на сюжет­ное повествование, и это становится ведущим признаком в жанровой природе произведения, что и позволяет опре­делить его как лиро-эпическую песнь.

Нередко «Слово о полку Игореве» называют поэмой.

------------------------------------------------------------

1. Лихачев Д. «Слово о полку Игореве» — героический про­лог русской литературы, М.; Л., 1964, с. 93—98.

Думается, что это название ближе всего подходит к оп­ределению жанра «Слова». Известно, что этим термином в современном литературоведении называют такие про­изведения, в которых ведущими признаками являются на­личие сюжетного повествования, лиризм и стиховая сис­тема организации поэтической речи. Но, разумеется, это особая древнерусская поэма, она во многом отличается от произведений подобного жанра в новой литературе.

«СЛОВО О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ»: КОСМИЧЕСКИЕ МОТИВЫ, ЗЕМНАЯ ПРИРОДА И ЧЕЛОВЕК

С древнейших времен природа была объектом внима­ния русской литературы. Но в каждую историческую эпо­ху она понималась по-разному. В поэзии нового времени (начиная с XVIII в.) ее трактовали как мир красоты, при­носящий радость. Ею восхищались, ею любовались, но она оставалась отстраненной от человека.

В «Слове о полку Игореве» природа предстает в другом понимании. Прежде всего она — одухотворена — ей чуждо равнодушие к человеку. Вторая особенность — два поэтических аспекта: восприятие ее как реалии и как та­инственной системы символов. Такая раздвоенность обус­ловлена установившимися в Древней Руси принципами познания окружающего мира — это практический опыт и религиозная интуиция. В письменных источниках того времени познание обозначалось своеобразными термина­ми: «телесныма очима» и «духовныма очима».

Сюжетное повествование в поэме начинается солнечным затмением. Оно — не выдумка автора, а реальное собы­тие, о котором людям было хорошо известно. Реальны и многие другие явления природы в «Слове»: тьма, суля­щая грозу, и тревожные крики птиц, и звериный вой. Все это могло быть вызвано солнечным затмением, а также и движением войск. Вполне вероятно, что в день битвы со стороны половцев дули ветры, способствовавшие полету стрел и появлению оттуда черной грозовой тучи. Однако в поэтической системе произведения эти реалии приобре­ли и иной аспект — символико-аллегорический. Несо­мненно, здесь достаточно и вымысла, хотя он и препод­носится как явь. Скорбь природы после боя, ее живой отклик на плач жены Игоря Ярославны, на возможность воздействия князем полоцким Всеславом Брячиславичем

на бога солнца Хорса — безусловно, другой аспект изо­бражения природы земной и космической — именно в нем реализуется символика.

Возникает вопрос, не противоречит ли такое объясне­ние декларативному авторскому заявлению, что он будет писать «по былинам сего времени». Но ведь к «былинам» для автора относилось и то, что познавалось религиозной интуицией, а не только опытом.

Сверхприродный мир олицетворен в символике. Он та­инственный, одушевленный и не может быть равнодуш­ным. Его надлежало постигать, прислушиваться к пре­дупреждению, а не пренебрегать знаками, как поступил князь Игорь, за что и был наказан. Так слиты познава­тельная и художественная логика в поэтической системе «Слова».

Солнце, растения, животные, человек — его мысли, деяния и судьба — связаны между собой и оказывают влияние друг на друга. Когда вступил Игорь в златые стре­мена и поехал по чистому полю, «солнце тьмою ему путь перегородило. // Ночь стоном угрожала. // Птицы разбудились. // Свист зверин встал» (1). Всё взволнованно предупреждает: «Князь, не ходи!» Однако войска продви­гаются вперед — и «...волки грозно воют по оврагам. / / Орлы клекотом на кости зверей зовут. // Лисицы бре­шут на червленые щиты», начиная помогать половцам.

В изображении второго боя тревога и скорбь природы достигают апогея. Начинается он с символико-аллегорической картины: «На другой день очень рано // крова­вые зори свет поведают. // Черные тучи с моря идут, / / хотят прикрыть четыре солнца. // А в них трепещут синие молнии. // Быть грому великому! // Идти до­ждю стрелами // с Дону великого!» Бой кончился пора­жением княжеского войска — и «никнет трава жалостями//А древо с тугою // к земле преклонилось //...тоска разлилась // по русской земле».

Особую роль играет природа в плаче Ярославны. Обыч­но исследователи воспринимают его как языческую мо­литву. Однако здесь речь идет не о просьбе к природе, а, наоборот, об упреке за то, что не помогала и даже вреди­ла Игорю и его воинам в походе, в сражении, в плену. Ярославна корит ветер за то, что способствовал полету половецких стрел на Игоря и его воинов и что веселие ее «по ковылю развеял». Солнцу она задает вопрос, почему

---------------------------------------------------------

1. Перевод автора статьи (примеч. ред.).

оно простерло свои горячие лучи на воинов князя в поле безводном и жажду усилило. Только в обращении к Днеп­ру Словутичу звучит просьба «вызволить ладу».

Горе, принесенное Игорем, само по себе требовало по­каяния. Однако в поэме оно отсутствует. Его взяла на себя Ярославна. Ее плач отличается от плача русских жен, го­рюющих, что они теперь не смогут порадоваться «золоту и серебру».

Плач Ярославны начинается с упоминания Каялы-реки — где-то на Дунае, желания полететь туда зегзицею (кукушкой), омочить в ней рукав и ее водой омыть раны Игорю. Эта символика остается загадкой для всех комментаторов. Каяла в поэме упоминается пять раз, при­чем в разных географических местах. Слово «каять», ко­торое лежит в основе названия таинственной реки, в древ­нерусском и других древнеславянских языках имело два значения — порицать и исповедовать, т.е. исповедовать­ся в покаянии. Следовательно, название «Каяла» может восприниматься и в том, и в другом значении — как река, достойная порицания, подобно реке Стугне, кото­рая «худу струю имела», и как река покаяния. Если при­нять во внимание, что из пяти Каял какие-то были свя­заны с покаянной исповедью, тогда становится ясным, почему Ярославна желает омочить рукав именно в этой реке и омыть раны Игорю.

Из глубокой древности дошел до нас фразеологизм «смыть грехи». В сущности Ярославна покаянием смы­ла грехи своего мужа. Нам неизвестен сам обряд, мы зна­ем только, что вода была составной частью этого дейст­ва. На Руси он сохранился до XX в. Исполнялся зимой после Святок в день Богоявления (через купание в про­руби) и ранним летом в русалочью неделю и Иванов день (купание в реке и др.). Кстати, следует обратить внима­ние на материал, опубликованный М. Забылиным в кни­ге «Русский народ, его обычаи, обряды, предания, суеве­рия и поэзия» (1880), относительно обряда «крещения кукушек» в русалочью неделю, записанного в XIX в. в Орловской, Курской и других губерниях.

Плач Ярославны относится по времени к началу лета, примерно на русалочьей неделе. Возможно, загадочная птица зегзица не случайно упоминается Ярославной, и невольно возникает вопрос, не играет ли она какую-то роль в древнейшем обряде покаяния?

Упрекая солнце, Ярославна называет его «светлым пре-

светлым», оно «всем тепло и красно», но Игорю и его дру­жине оно вместо тепла, света и доброй красоты несло тьму, гибельную жару, засуху. И солнце откликнулось на покаяние Ярославны. В конце поэмы Игорь возвращает­ся на Русь.

Автору «Слова» оказалось недостаточно влияния Ярос­лавны на солнце. Он обратился к минувшей эпохе и пред­ставил читателю полоцкого князя XI в. Всеслава Брячиславича и через него показал: не только природа может воздействовать на человека, но и человек — на косми­ческий мир, что наглядно представлено в символике све­та и тьмы, относящейся к Игорю.

Поэтическая логика этой символики начинается с са­мого выступления в поход. Брат Всеволод говорит: «Один свет светлый — ты, Игорь! Оба мы Святославичи!» Све­товая символика добра в словах брата окружает Игоря подобно нимбу, да и его братья по отцу близки к свету. Вслед за этим Игорь «воззрел на светлое солнце», а уви­дел тьму над своим войском. Символ света, присвоенный князьями, заменен тьмою, олицетворяющей зло. Однако Игорь верит своей княжеской «светлости» и идет в поход, несмотря на то, что «солнце ему тьмою путь перегороди­ло», иначе говоря: солнце ему ум затмило.

Разгром войск окончательно лишает князей солнечной символики: «Два солнца померкли, а с ними молодые месяцы». Однако в конце поэмы она возвращается Иго­рю благодаря покаянию Ярославны и по желанию авто­ра-гуманиста.

Человек — в центре внимания автора «Слова». И его отношение к своим героям выражено уже в первой фразе поэмы: «Не лЂпо ли ны бяшеть, братие, начяти старыми словесы трудныхъ повЂстий о полку Игореве». Над про­стыми словами «не лЂпо» задумывались многие коммен­таторы и переводчики, которые толкуют их различно. Казалось бы, оно широко распространено в Древней Руси. В словарях указывается несколько его значений. Фразе­ологические обороты показывают: оно обозначало не про­сто красоту, но красоту добрую. Иначе говоря, автор на­мерен писать «трудную повесть» с добрыми мыслями и чувствами.

Он своеобразно понимал и изображал своих героев, во многом отличаясь от современников: более гуманно, чем в летописях, с тенденцией всепрощения. Как бы ни были греховны поступки и дела человека, его ошибки, он за-

служивает сочувствия и снисхождения. Показательно, что отрицательных исторических лиц в поэме нет. Русская духовная литература раннего периода не признавала об­личения, и автор в этом отношении следовал требовани­ям времени.

В «Слове» более двух десятков исторических персона­жей, упомянутых или охарактеризованных. Нет возмож­ности в статье рассматривать всех. Изберем лишь отдель­ных, как примеры: Игоря и его деда Олега Святослави­ча, полоцкого князя Всеслава Брячиславича и киевского князя Святослава Всеволодовича.

Игорь — в центре повествования. Он совершил доста­точно неправедных поступков, и об этом в поэме частич­но сказано. Однако нередко современные читатели не за­мечают отрицательных черт Игоря и воспринимают его только как положительного героя. Правда, этому способ­ствует опера композитора А. П. Бородина «Князь Игорь». Однако уже в заглавии поэмы (1) отмечается сомнительное достоинство Игоря. Дело в том, что древнерусские чита­тели судили о князьях не только по делам, но и по их дедам. Поэтому не случайно в «Слове» нередко указыва­ется внучество: Боян — внук Велеса (бога скота), паха­ри — Дажьбожьи внуки (солнца и небесного огня), даже ветер, который не помогал Игорю, назван Стрибожьим внуком (бога воздушной стихии).

В лирических отступлениях рассказывается об Олеге Святославиче, при этом он назван Гореславичем за то, что навлекал своими действиями беды на Русь. Прозвище основателя княжеской династии двусмысленно. Его мож­но понимать так: князь приносил горе другим князьям и особенно пахарям. Или Олег в княжеских распрях и сам себе зло причинял. Исторические источники XI—XII вв. свидетельствуют: судьба родоначальника княжеской ди­настии действительно соответствовала прозвищу. В сущ­ности, после тяжелого поражения «храброго гнезда» Ольговичей положение Игоря стало горестным. «На реке на Каяле тьма свет покрыла», княжеский символ погас — Святославичи (чем хвалились они в начале похода) ста­ли Гореславичами.

Характеризуя Игоря как человека, автор обращается к суду народной молвы, к авторитетному киевскому князю Святославу Всеволодовичу и вещему Бояну. Он размыш-

-------------------------------------------------------

1 Полное название поэмы «Слово о походе Игоревом, Игоря, сына Святославова, внука Олегова» (примеч. ред.).

ляет, как бы Боян начал поэму о походе Игоря, и приво­дит два образца бояновских начал. Остановимся лишь на втором, где говорится, что не буря соколов занесла чрез поля широкие, а стая галок летит к Дону великому. Этот образец вызывает различные и противоречивые толкова­ния. Литературовед И. П. Еремин увидел здесь славу по­ходу Игоря. Переводчик и исследователь «Слова» А. К. Югов утверждает: в упомянутых строках Бояна следует заменить галок на воинов-галичан, которые могли участ­вовать в походе Игоря. Нет, никакой славы не поют ни Боян, ни автор. И тем более в галках не могли видеть га­личан. Здесь прямо, но с тонкой иронией говорится, что войско Игоря подобно не соколам, а стаям галок. Не слу­чайно автор сочинил образец бояновского начала — не для восхваления, а осуждения Игоря.

Упрек Игорю и Всеволоду за тайный поход выражен в форме народной молвы. Когда на Руси узнали о пораже­нии князя, то «уже перенеслась хула на хвалу», «уже покинула надежда на успех». Смысл молвы и народного мнения ясен.

Киевский князь Святослав, выходец из династии Ольговичей, также осуждает своих родичей Игоря и Всево­лода, которые начали «себе славу искать нечестно». Они шли в поход и коварно полагали: «Переднюю славу сами похитим», т.е. украдем тайно.

Как уже говорилось, солнце было княжеским символом еще в языческую эпоху и сохранилось в христианстве: Владимир (?—1015), младший сын Святослава, именовал­ся Красным Солнышком. О князе Александре Невском (1220—1263) митрополит Владимирский в посмертном слове сказал: «Закатилось солнце земли Русской». К это­му народному символу прибег автор «Слова», чтобы по­казать: не всегда князь бывает его достоин. Он лишил Игоря и Всеволода «светлости» за ложную честь и славу, воспользовавшись реальным солнечным затмением. Такой поэтический прием не мог не произвести сильного впечат­ления прежде всего на князей, не послужить призывом к согласию во имя всей Русской земли. Смысл солнечной символики, многократно повторенной в сюжетной части похода, затем переносится в совместное прямое обраще­ние и автора «Слова», и киевского князя Святослава Все­володовича к князьям Руси (кроме Новгорода и Пскова, которые были удалены от восточных границ) прекратить раздоры, сохранить чистую, светлую честь и славу, не

затемнять ее «нелюбием», спасти Русскую землю с ее па­харями и отважными воинами, не причинять горя рус­ским женам. С таких позиций автор изображает князя и человека, образцом которого является Святослав Всево­лодович Киевский.

Что касается полоцкого князя Всеслава Брячиславича, то и здесь он придерживался общего своего принципа в изображении исторических лиц, доброго отношения к ним.

Лаврентьевская летопись (запись под 1044 г.) дает пред­ставление о достаточно сложном отношении к Всеславу княжеских династий и особенно киевских князей XI— XII вв., с которыми он вел войну и от которых сам ис­пытывал много бед.

Некие деяния князя, упомянутые в летописях, нашли отражение и в «Слове о полку Игореве». В частности, рас­сказ о его колдовстве, о превращении в волка, о возмож­ности пресечь путь богу солнца Хорсу. Но автор поэмы иначе заключает свой отзыв о Всеславе Полоцком: «Хотя и вещая душа // бывает в ином теле, // но часто от бед страдает. // Ему вещий Бонн впервые // припевку, смышленый, сказал: // «Ни хитрому, ни гораздому суда Божьего не миновать».

Не ясно, суд какого бога не минует Всеслава. Ведь ав­тор признает его язычником, а у язычников не было Страшного суда. Но нет сомнения, что у автора «Слова» было доброе отношение к «вещей душе» князя.

Академик Б. А. Рыбаков, завершая анализ поражения Игоря, приходит к выводу: «Философская сторона этой важной фазы заключалась, по-видимому, в том, что вся­кая «обида», всякое зло, ведущее к кровавым несчасть­ям, не является фатальным, заранее предназначенным. Такой постановкой исключаются как языческая судьба, так и православный Бог, остаются люди. Автор в пред­шествующих разделах порицал безрассудность людей. Здесь он жалеет самих людей». Несомненно, это глубо­кий и верный вывод. Он характерен для всей мировоззрен­ческой системы автора, для которого человек наказан за недобрые деяния, обман, ложь.

Изображение человека в раннем русском средневековье несет в себе много поучительного и необходимого не толь­ко для общества Древней Руси, но и нового времени, осо­бенно это касается гуманистических идей.

Дата добавления: 2015-08-03