Скатология

Термин «скатология», обычно используемый в современной сексологии, происходит от слова σκώρ (gen. σκατάς) — «нечистоты», «кал». Неаппетитные выделения человеческого тела, даже экскременты привлекают воображение детей и тех, кто всю жизнь остается ребенком, в значительно большей мере, чем многие себе представляют. Главным местом, где проявляются и удовлетворяются скатологические наклонности, являются общественные· уборные, стены которых зачастую и в наши дни испещрены грубыми или эротическими надписями и рисунками. Само собой понятно, что и в Древней Греции дело обстояло таким же образом, хотя мы, разумеется, не можем это детально доказать. Однако существенным различием между двумя эпохами является то, что тогда скатология находила открытое выражение в литературе и искусстве, а не только в подпольной порнографии, как сегодня. Нетрудно уразуметь, что большинство примеров скатологии встречаются в комической и сатирической поэзии, хотя нет недостатка и в серьезных текстах, которые затрагивали бы процесс выделения продуктов человеческой жизнедеятельности. Так, мы уже говорили об указаниях простодушного крестьянского поэта Гесиода относительно того, как следует мочиться.

Схожим образом и Геродот сообщает, что среди персов было запрещено плевать или мочиться в присутствии другого лица (i, 133).

Когда маленькие дети желали помочиться, их мать или кормилица говорили σεΓν, если же они хотели облегчиться, говорилось βρΰν.

О мочеиспускании часто заходит речь в комедии. Так, в «Облаках» Аристофана (373) простец Стрепсиад объясняет дождь, предположив, что

¹⁷⁹ Среди мифологических мотивов нередко встречается инцест между отцом и дочерью, как, например, в случае с Гарпаликой, изнасилованной собственным отцом и покаравшей насильника страшной местью (Парфений, 13), или как в жутком рассказе о Микерине и его дочери (Геродот, и, 131); ср также Лисий, «Алкивиад», ι, 41. Аристофан («Осы», 1178) упоминает ближе неизвестного Кардопиона, который состоял в кровосмесительной связи со своей матерью.

это Зевс мочится сквозь сито. В «Лисистрате» (402) корифей хора старцев жалуется на женщин, которые «окатили нас из ведра, так что теперь нам приходится выжимать свою одежду, словно описавшимся». В «Женщинах в народном собрании» (832) гражданин объявляет, что теперь он будет настороже и «не позволит женщинам его описать». Мочащиеся мальчики упоминаются в «Мире» (1266).

Ночной горшок по-гречески обычно называется άμίς. На буйных пирушках иногда случалось, что один из гостей кричал мальчику-слуге: «Неси ночной горшок!» Согласно отрывку из Евполида (см. выше, с. 13), родителем этого нововведения считался Алкивиад, тогда как Афиней (xiii, 519е) приписывает его сибаритам¹⁸⁰.

Исходя из современных представлений, мы должны были бы счесть невозможным, чтобы этот сосуд упоминали даже серьезные трагические авторы. Но уже у Эсхила- Одиссей говорит: «Вот этот плут метнул в меня однажды потешный снаряд, вонючий ночной горшок, и не промахнулся; он попал мне в голову и потерпел кораблекрушение, расколовшись на куски и издавая совсем не такой запах, каким пахнут сосуды с благовониями» (фрагм. 180; TGF, 59). Мы не знаем, где искать корни этого отрывка — в трагедии или, как предполагал Велькер, в сатировской драме. Афиней, цитирующий эти строки (i, 17), порицает Эсхила за то, что тот заставляет гомеровских героев предаваться сумасбродствам своего времени, однако Софокл, в «Собрании ахеян» (фрагм. 140; TGF, 162), предположительно сатировской драме, также изображал аналогичные сцены, пользуясь схожими выражениями.

Существовали и другие названия для ночного горшка, такие, как ούράνη, ένουρήθρα и οϋρητρίς. Женский горшок напоминал формой лодку и поэтому назывался словом σκάφων (Аристофан, Thesm., 633), которое перешло в латинский, язык как scaphium (Ювенал, vi, 264; Марциал, xi, 11). Среди художественных изображений можно упомянуть вазу из Берлинского Антиквариума, на которой мы видим красивую девушку в дорийском хитоне. Склонив голову и вытянув указательный палец правой руки, она подает знак юноше в образе Эрота, который спешит к ней с довольно вместительным «судном». На одной из помпейских фресок изображен пьяный Геракл и стоящий позади него Силен, мочащийся ему на правую ногу. Беспутные пьяные сатиры, использующие в качестве ночного горшка сосуды, которые изначально предназначены для иного применения, — эта сценка часто воспроизводится в греческой вазописи.

Невоздержность на попойках вновь и вновь приводила к необходимости воспользоваться своего рода плевательницей, называвшейся σκάφη или λεβήτιον. Во фрагменте из комедии Аристофана (49; CAF, I, 404) гость просит принести перо, чтобы пощекотать в горле, и плевательницу. На вазах нередко изображаются юноши и мужчины, которых рвет.

¹⁸⁰ Пример еще большей безвкусицы приведен у Петрония, 27, который рассказывает о богатом выскочке Тримальхионе. Рядом с ним стоят два оскопленных мальчика, один из которых держит в руках серебряный ночной горшок (matella). Когда Тримальхион щелкает пальцем, раб ставит горшок под него. Опорожнив свой мочевой пузырь, он велит подать воды, моет руки, а затем вытирает их о волосы хорошенького мальчика.

Экскременты и их отталкивающий вид также нередко упоминаются в комедии; наиболее распространенный латинский термин — сасаге, греческий — χέζειν или κακκαν, последний глагол характерен для детского языка.

Не лишено остроумия и благодаря удачному звукоподражанию производит сильное впечатление описание акта опорожнения желудка в «Облаках» Аристофана (385 ел.). Сократ рассказывает здесь Стрепсиаду, что гром обусловливается столкновением облаков и пытается пояснить это на примере его тела:

СОКРАТ:Объясню тебе все на примере

тебя самого же. До отвала наевшись рубцов отварных на гуляний

панафинейском, Ты не чувствовал шума и гуда в кишках и

бурчанья в стесненном желудке?

СТРЕПСИАД: Аполлон мне свидетель, ужасный отвар! Все

внутри баламутится сразу, И гудит, словно гром, и ужасно урчит, и шумит,

свистит и клокочет. Для начала легонько, вот этак: бурр-бурр, а потом

уж погромче: бурр-бурр-бурр. Тут нельзя удержаться, до ветра бегу, а в утробе как гром: бурр-бурр-бурр-бурр.

[перевод А. Пиотровского]

Преуспевший раб из «Плутоса» пользуется для подтирания свежим чесноком (817).

Наиболее гротескной скатологической сценой в театре является, возможно, сцена из «Лягушек» (479), в которой Дионис от страха накладывает в штаны, а Ксанф обтирает его губкой.

Из памятников изобразительного искусства упомяну рисунок из Помпеи, так описываемый Хеллигом: «В камышах стоит гиппопотам, с широко раскрытым ртом вперившийся в нагого карлика, который, стоя на краю лодки, выпятил ягодицы и облегчается на шею животного. В то же время он удовлетворенно вытягивает руки и оглядывается на зверя, как бы задавая ему вопрос».

Пожалуй, еще чаще, чем выделение экскрементов, предметом шуток и насмешек становится в гротескной поэзии преднамеренное или невольное испускание ветров. Соответствующее греческое существительное — ή πορδή, глагол — πέρδομαι, а также βδόλος и βδέω.

Во «Всадниках» Аристофана имеется очень забавная беседа, труднопереводимая ввиду того, что она построена на игре слов (639 ел.).

ЧАСТНЫЕ ВОПРОСЫ И ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ

В греческой литературе мы часто встречаем офресиологические тексты, или тексты, в которых речь идет о сексуальных запахах (см. «Лисистрата», 686).

Филострат пишет к мальчику, прося того позднее вернуть посланные ему розы, которые он рассыпал на своем ложе, «потому что тогда они будут источать не только запах роз, но и благоухание твоего тела» (Ер., 18).

Обитатели Аргиры в Ахайе рассказывали, что Селемн был прекрасным юношей, которого любила морская нимфа Аргира. Спустя непродолжительное время красота его поблекла, после чего нимфа его покинула, а он умер от любви и был превращен Афродитой в ручей с целительными свойствами, так что любой мужчина или женщина, омывшиеся в нем, навсегда излечивались от любовных мучений. Передающий этот рассказ Павсаний (vii, 23, 2, 3) добавляет: «Если бы он был хоть немного правдив, то великие богатства были бы для людей менее ценны, чем воды Селемна».

Согласно Элиану (Var. hist., xii, 63), Архедик полюбил в Навкратисе некую гетеру. «Однако она была очень высокомерна и запросила кругленькую сумму; получив деньги, она уступила его желаниям лишь ненадолго, а затем отказалась иметь с ним что-либо общее. Таким образом, юноша, который был не особенно богат земными благами, так и не смог заполучить предмет своих желаний. Но однажды ночью ему приснилось, что он держит ее в объятиях, и он тотчас исцелился от своей страсти».

Эту же историю рассказывает и Плутарх (Demetr., 27), который добавляет, что гетера затем потребовала плату за эту «ночь любви», хотя все было лишь сном. Судья постановил, что юноша должен принести деньги в сосуде, но что гетера при этом может лишь протянуть руку за его тенью — решение, найденное представительницей того же братства Ламией в высшей степени несправедливым, потому что юноше сон принес удовлетворение, тогда как тень сосуда совершенно не удовлетворила гетеру.

Относительно «мужских родов» Диодор Сицилийский (ν, 14) сообщает: «Если на острове Кирн (Корсика) женщина рождает ребенка, роженице не уделяют ни малейшего внимания. Но мужчина ложится в постель, как если бы он заболел, и проводит определенное число дней, словно оправляясь от родов». Аполлоний, автор «Аргонавтики», это подтверждает (И, 1011) и добавляет, что мужчины лежат в постели с перевязанными головами, а женщины готовят для них пищу и омовения, как для рожениц.

То же самое Страбон (ш, 165) сообщает о кельтских, фракийских и скифских племенах, а затем рассказывает о женщине, которая поденно работала в поле вместе с мужчинами. Вдруг она почувствовала, что вот-вот разрешится от бремени, отошла в сторонку, родила, а затем вернулась к работе, чтобы не лишиться своего заработка. Когда хозяин заметил, что работа дается ей тяжело, он, заплатив, отослал ее домой. Тогда женщина обмыла дитя в ручейке, запеленала его в то, что у нее было, и понесла младенца домой.

Дата добавления: 2015-08-03