Мораль.

XVIII век – время созревания не только политического, но и морального сознания буржуазного общества. XVIII в. назы­вают «галантным». Действительно, мораль трансформируется в сложнейший этикет, верховным блюстителем которого был сам король. Светское общество превыше всего ценило изящную салонную непринужденность, легкость общения, умение прикрыть вычурными фразами любую вольность или непристойность, едкий сарказм, игривый намек, изысканность манер.

На этом фоне шло фор­мирование иной системы моральных ценностей, резко отличавшейся и от дворянско-аристократической этики, и от христианской мо­рали. Еще Клод Адриан Гельвеций (1715—1771) сформулировал положение о том, что добродетель следует измерять полезностью, а не самоотречением, смысл которого — служение Богу. Тому, кто все время борется с самим собой, грозит поражение. Следует быть добродетельным, чтобы быть счастливым. Родоначальник утилитаризма Иеремия Бентам (1748—1832) выдвинул принцип пользы в качестве основополагающего. Добродетель основывается на индивидуальной пользе, поэтому, действуя в интересах другого, не забывай о собственной выгоде. Даже в общество людей объединяет личная выгода: что выгодно индивиду, должно быть выгодно обществу, и наоборот. Главные богатства — материальные, поэтому кто богаче, тот и счастливее.

Американскому просветителю Бенджамину Франклину (1706—1790) принадлежит заслуга классической формулировки принципов буржуазной морали, отразивших изменение духа времени. Герой нового времени — человек, который всем обязан самому себе, а не преимуществам принадлежности к знатному роду. Он рассчитывает только на свои силы. Ему присуща трезвость ума и нацеленность на реальную жизнь. Он - противник праздного образа жизни, роскоши, бездумной траты денег. Главные добродетели - трудолюбие, бережливость и точное соблюдение денежных обязательств. Последнее требование противостоит дворянской этике, считавшей необходимым удовлетворение лишь долга чести, т. е. долга равному себе, дворянину. Франклин поучает: «Тот, кто вовремя отдает долги, является хозяином чужих кошельков», «Бережливость и труд к богатству ведут», «Время — деньги», «Кто покупает ненужное, скоро продаст необходимое», «Пустому мешку нелегко стоять прямо, а нуждающемуся человеку всегда поступать честно». Добродетель прямо зависит от обогащения, потому что только богатство дает независимость.

* * *

Противоречивый, переходный XVIII в. демонстрирует сложное взаимодействие феодально-абсолютистской и буржуазной субкультур в политике, морали, теориях общественного развития. Культура XVIII в. унаследовала основные черты предшествующего столетия - антропоцентризм, рационализм, сциентизм. Но она иначе расставляет акценты в решении основных мировоззренческих проблем.

Природа по-прежнему рассматривается как совокупность вещей, энергий, сущностей и закономерностей, су­ществующих до вмешательства человека. Но понимание природы часто наделяется высшим ценностным смыслом. «Естественный человек», «естественный разум», «естественное состояние», «естественные законы», «естественное право» - синонимы истинного, добродетельного и прекрасного. «Естественное» стано­вится святым и благочестивым. От лица Природы ведется критика изживших себя общественных отношений и нравов; природа выступает оружием борьбы за торжество истины, переход к естественному порядку.

Признание природы первичной реальностью повлекло за собой вывод об отсутствии каких бы то ни было оснований для сословных привилегий, социального неравенства: все люди скроены из одного природного материала. Человек, объявленный частью природы, «продуктом при­роды, подобно прочим существам» (Гольбах), все более погружался в материальный мир, освобождался от старых идеологических пут. Человек осознал себя господином своей судьбы, присвоил себе функции творца, и в конечном счете убедился в ненужности «гипотезы Бога» (Лаплас).

Важнейшим результатом собственно человеческого творчества выступает мир культуры. В нем важное место принадлежит государству и системам законов, морали и системам воспитания, промышленности, науке, искусству. И хотя плоды человеческого творчества оцениваются порой негативно (Руссо), в целом в культуре XVIII столетия доминирует нравственно-оптимистический настрой, убеждение, что появление общества и культуры — благоприятный фактор для человечества. Разум и Природе - эти идеалы получили практическую проверку в ходе последующих буржуазных революций.

[1] Вольтер положил начало движению за веротерпимость во Франции, активно включился в борьбу против религиозного фанатизма («Кандид», «По поводу болезни иезуита Бертье»). Гольбах (1723—1789) в своей «Системе природы» утверждал, что религиозные идеи в равной степени ослепляют и монархов, и подвластные им народы, так как внушают неверные представления об их истинном долге и интересах. А Мелье (1664—1729) в «3авещании» указывал на союз религии и власти: «Религия поддерживает даже самое дурное правительство, а правительство в свою очередь под­держивает религию, даже самую нелепую».

[2] «Буря и натиск» XVIII в., антиклерикальный деизм Вольтера, рационалистический скептицизм Дидро, эмпирический агностицизм Юма, материалистический атеизм Гольбаха, «естественный мистицизм» и «эмоциональная религия» Руссо окончательно уронили авторитет традиционного христианства в глазах прогрессивных и просвещенных европейцев» (Тарнас Р. История западного мышления. М., 1997).

[3] Но эпоха, стремящаяся к Разуму, была и эпохой нового расцвета мистики и суеверий и в народе, и в высшем обществе. С поразительной быстротой распространилось масонство; масонами были Вольтер, Гете, Моцарт. Существовала вера в чудеса и знамения, каббалу и дьявола (которой пользовались авантюристы типа графа Калиостро, Казановы). Своеобразным соединением каббалы и философского масонства стало розенкрейцерство. Члены этого германского сообщества, предположительно основанного в XIV в. неким Христианом Розенкрейцем, намеревались изме­нить мир с помощью духов, готовых прийти на помощь человечеству. Широкой популярностью пользовались магнетические сеансы Месмера (1734— 1815), который пытался с помощью медиумов предсказывать будущее, передавать мысли на расстоянии, «заглядывать внутрь тела другого человека». Сен Мартен (1743—1803) намеревался соединить гностицизм с каббалой и открыто выступал против науки.

[4] Успехи Карла Линнея (1707—1778) в классификации нового фактического материала, накопленного ботаникой и зоологией, развитие палеонтологии с неизбежностью ставили вопрос об эволюции органического мира. Крупнейший эволюционист XVIII в. французский ученый Жорж Луи Бюффон (1707— 1788) создал грандиозную «Естественную историю». Успехи геологии давали материалы о развитии земной коры. Это имело огромное значение для разработки космогонических гипотез, выдвинутых Бюффоном, Кантом (1724—1804), П. С. Лапласом (1749- 1827).

[5] Мабли полагал, что частная собственность возникает в результате злоупотреблений должностных лиц и потому право на нее не является естественным. Руссо рассматривал естественное состояние как состояние изолированных индивидов, между которыми поэтому не мог­ло быть никакой войны. Общество превращается в арену ожесточенной борьбы лишь с появлением собственности и неравенства.

[6] В книге Морелли «Кодекс природы, или Истинный дух ее законов» показательно уже само название, в котором присутствуют и Природа, и Истина, и Закон. Автор является просветителем-коммунистом, и естественное состояние для него — общество коммунистическое. Три основных закона регулируют жизнь этого общества: отмена частной собственности, право на существование и право на труд и обязанность трудиться. «В обществе ничто не будет принадлежать отдельно или в собственность кому бы то ни было, кроме тех вещей, которые каждый употребляет для творения своих потребностей, для удовольствий или для повседневного труда», — пишет Морел­ли. Каждый гражданин будет должностным лицом, обеспеченным работою и получающим содержание за общественный счет и сообразно своим силам и способностям будет содействовать общественной пользе. В этом обществе ничто не будет продаваться или обмениваться. Все продукты распределяются через общественные склады или рынки в соответствии с принципом «по потребности» для предметов первой необходимости и «по норме» для «предметов вкуса» или для тех, которых не имеется в достаточном количестве. Деньги отсутствуют. Социальные различия исчезают. Нет границы между городом и деревней, так как земли приписываются городам и обрабатываются в течение 5 лет в порядке трудовой повинности гражданами, достигшими 25-летнего возрас­та. Нет здесь замкнутой касты правителей: все отцы семейств по очереди занимаются общественными делами. С наукой и искусством дело обстоит сложнее: чис­ло талантов строго регламентируется для каждого рода занятий, а все остальные могут проявлять свои способно­сти в конкретной области лишь после достижения 30 лет. Кстати сказать, даже таланты не освобождаются от сельскохозяйственного труда. Семейно-брачные отношения имеют форму моногамной семьи. Морелли допускает даже принудительное вступление в брак по достижении определенного возраста и весьма затрудненную процедуру развода. Воспитание детей до 5 лет происходит в семье, а за­тем приобретает сугубо общественных характер. Обучение предполагает овладение тем или иным видом ремесла в сочетании с производительным трудом. Аскетизм и грубая уравнительность пронизывают всю утопию Морелли, но особенно наглядно они проступают в законах против роскоши. Лишь с 30 лет граждане могут одеваться в соответ­ствии со своими вкусами, но без излишеств, а все прочие имеют лишь два платья — рабочее и праздничное и каждая ремесленная корпорация отличается от другой цветом и покроем одежды. Всякое тщеславие — пусть оно проявится в виде самого невинного украшения — «будет подавляемо старшинами и отцами семейств». В книге были выражены чаяния широких плебейских масс, уставших нести на своих плечах непосильное бремя создаваемой их же трудом аристократической роскоши. Содержащиеся в книге Морелли идеи рассматривались Гракхом Бабефом как непосредственное руководство к действию. В годы Великой французской ре­волюции он намеревался посредством заговора воплотить в жизнь идеалы «Республики равных».

[7] Описывая Академию страны Бальнибарби, Свифт пародирует ситуацию в научном и околонаучном мире современной ему Европы.Его раздражает оторванность науки от практики, когда ученые занимаются чепухой: один пытается добыть из огурцов солнечные лучи, другой — переработать экскременты в питательные вещества, третий — изготовляет селитру изо льда. Еще один «ученый»-практик открыл спо­соб «пахать землю свиньями и избавиться, таким образом, от расходов на плуги, скот и рабочих». Способ этот зак­лючается в следующем: на десятине земли вы закапываете на расстоянии шести дюймов и на глубине восьми желуди, финики, каштаны, затем выгоняете на это поле штук шестьсот или более свиней и они в течение немногих дней в поисках пищи взроют всю землю, сделав ее пригодной для посева и в то же время удобрив ее своим навозом. Правда, произведенный опыт показал, что такая обработка земли требует больших хлопот и расходов, а урожай дает маленький или никакой. Однако никто не сомневается, что это изобретение поддается большому усовершенствованию (Свифт Дж. Путешествия Гулливера. М., 1980. С. 61).

Дата добавления: 2015-08-03