Общежительное монашество, пустынножительство и внутреннее освоение земель (2-я пол. XIV-XVI в.)

Со 2-й пол. XIV в. характер мона­стырской жизни существенно изме­нился. Во-первых, было создано зна­чительное число новых мон-рей, ос­нованных на общежительных прин­ципах; общежительство часто вво­дилось и возобновлялось там, где оно отсутствовало или было суще­ственно нарушено (напр., во псков­ском Снетогорском мон-ре). Поми­мо внутреннего устройства изменил­ся также характер связей с миром, возникли монастырские приходы. Во-вторых, изменилось местополо­жение новых мон-рей, их естествен­но-географическая среда: стали пре­обладать пустыни, расположенные вдали от города, часто в лесистой или заболоченной труднодоступной местности. Наконец, в-третьих, ос­нователями новых мон-рей теперь гораздо чаще становились монахи-подвижники. Жизненный путь мно­гих из них нередко сочетал пустынно-безмолвное отшельничество и пре­бывание в общежительном мон-ре, устроителями и духовными настав­никами которого они становились, когда вокруг их уединенных келий собиралось братство жаждавших спасения и духовного совершенства верующих. По прошествии ряда лет настоятель мог снова удалиться в пустынь, и тогда возникал новый мон-рь.

Уже в этот период под влиянием внутренних и внешних факторов на­чалось движение пустынножителей, мощный импульс которому дала деятельность прп. Сергия Радонеж­ского, его учеников и последовате­лей. Отшельничество-анахоретство подвижников, их жажда «отверже­ния мира», индивидуальные духов­ные устремления оказались в со­пряжении с процегсом внутреннего освоения земель Сев.-Вост. Руси, окультуривания дикой природы, расчистки леса под пашню, освоения природных угодий и промыслов, прокладки дорог, открытия водных источников, изменения ландшафта страны с природного на антропоген­ный. В спорах исследователей про­шлого и нынешнего века о том, ка­кая колонизация была первичной — монастырская (см. Колонизация мо­настырская земель в России) или кре­стьянская, неправильно был сфор­мулирован вопрос: либо—либо. Оба колонизационных потока дополня­ли друг друга, развивались в одина­ковых направлениях. В. О. Ключев­ский так описывал этот процесс: вок­руг пустынного мон-ря образовыва­лись мирские, крестьянские селения, которые вместе с иноческой брати­ей составляли один приход, тянув­ший к монастырской церкви. Если мон-рь исчезал, крестьянский при­ход вместе с монастырской церко­вью оставался. Движение пустын­ных мон-рей было движением буду­щих сельских приходов, которые, притом в большинстве, были первы­ми в своей округе {Ключевский В. О. Соч.: В 8 т. М., 1957. Т. 2. С. 258-262). Освоение дикой природы, рост засе­ленной территории и основание но­вых мон-рей свидетельствовали о возрождении национальной жизни и в социальной, и в духовной сферах. Результаты этого процесса в XVII в. выразительно описал келарь Троице-Сергиева мон-ря Симон (Азаръин). Сопоставляя современное ему со­стояние с временами прп. Сергия, он писал: «Пустыня тогда была непро­ходная, ныне же всем зримы окрест обители поля широкие, села и дерев­ни многолюдные. Стези не быша тог­да и непроходно бысть человечески­ми стопами; ныне же пути-дороги велия и проезды всякого чину лю-дем, днем и нощию безпрестанно идущим. Много же тогда гадов и пол­зущих змиев являхуся ему (прп. Сер­гию.— Н. С.) на устрашение безстра-стному его житию; ныне же молит­вами его окрест обители его за десять поприщь и вящшее ползущих ужев и змиев не бывает... Место тогда было безводно, и кроме источника, егоже святый Сергий молитвою из-веде, не бысть иныя воды под его обителию; ныне же... многи источницы явишася... Ныне же всем зримо есть и памятно, яко тогда суще в ро­щах тех и древес толико не бысть, елико ныне многолюдственное чис­ло человек в слободах на тех местех, идеже рощи велицыи были» (Клосс. С. 464-465).

Начало мон-ря Св. Живоначаль-ной Троицы (см. Троице-Сергиева лавра) относится ко времени между 1336 (или 1342) г., когда прп. Сер­гий принял постриг, и 1354 г., когда он был поставлен игуменом мон-ря. Ростовский юноша Варфоломей (мирское имя преподобного) родил­ся в 1314 (или 1322) г. (Там же. С. 22-23); аскетические устремления отли­чали его с младенчества. После смер­ти родителей он убедил старшего брата Стефана (см. Стефан Москов­ский, прп. Радонежский), приняв­шего ранее постриг в Хотьковском мон-ре, встать на путь пустынножи-тельного отшельничества. Начинать монашеский подвиг с сурового уеди­ненного пребывания были способны лишь немногие, самые совершенные из монашествующих, что неодно­кратно утверждалось в аскетической литературе; для большинства же чер­норизцев рекомендовалось пройти сначала школу послушания в кино-вияхпоц, руководством опытных стар­цев; такой путь прошли, напр., вы­дающиеся подвижники прп. Кирилл Белозерский и прп. Иосиф Волоцкий.

Братья Варфоломей и Стефан от­правились на поиски пустынного места и нашли его в лесной чаще, неподалеку от водного источника. Построенная ими церковь во имя Св. Троицы была освящена по ука­занию митр. Феогноста, после чего старший из братьев недолго оставал­ся в пустыне, удаленной от селений и не имевшей к себе дороги («не бе бо ни прохода, ни приноса ни-откуду же; не бе бо окрест пустыня тоя близ тогда ни сель, ни дворов, ни людей, живущих в них, ни пути людскаго ниоткуду же, и не бе мимоходящаго, ни посещающаго, но округ места того с все страны все лес, все пустыня»). Это было «житие скръбно, житие жестко, отвсюду теснота, отвсюду недостатки, не имущим ниоткуду ни ястьа, ни питиа, ни прочих яже на потребу» (Там же. С. 308). Разное «произволение» оказалось у брать­ев: один решил подвизаться в город­ском мон-ре, а другой пустыню пре­вратил в город (этот образ встре­чается и в житиях египетских и пале­стинских подвижников). Прп. Сер­гий принял постриг от игум. Мит-рофана и оставался «единь единь-ствовати и безмлъствовати» более двух лет. Преподобного постепенно начали посещать монахи, сначала по одному, затем по два и по три, изъяв­ляя желание спасаться вместе с ним. Сначала отношения его с вновь по­селившимися здесь в собственных кельях (три или четыре из них были построены руками Сергия) монаха­ми были подобны отношениям на­ставничества в ранних палестинских лаврах: преподобный не был еще по­ставлен в игумены, не имел священ­нического сана, подражая древнему монашескому обычаю («зачало и ко­рень есть санолюбия еже хотети игу-меньства») (Там же. С. 321). Уже в этот период пребывание монахов приобретало черты общежительства. Ежедневно седмижды совершались общие молитвы: «И по вся дни по-яше с братиями в церкви и полунощ-ницу, и заутренюю, и часове — и тре-тии, и шестыи, и девятый, и вечер­ню, и нефимон» (Там же. С. 320). Литургию совершал приглашаемый священник или игумен. Было много совместных трудов: выращивание овощей, рубка дров, приготовление пищи и др.; сам преподобный часто «дрова на всех... сечаще, и тлъкущи жито... и хлебы печаше, и вариво ва-ряше». След., братия имела и совме­стные трапезы. Кельи были ограж­дены тыном, и у ворот приставлен «вратарь».

Преподобный осознавал необхо­димость иметь игумена, но не хотел им становиться, говоря о своем «не­достоинстве», и согласился принять священнический сан и игуменство (1354) из послушания и смирения по настоянию Владимиро-Волынского еп. Афанасия, замещавшего в тот период митрополита, находившего­ся в К-поле. В начале игуменства прп. Сергия, когда число братии со­ставляло 12 чел., еще до перехода к общежительству, в обители были те же порядки, что и ранее, переход­ные от особного жития к общежи­тельству — общие труды, ежеднев­ные совместные молитвы. Прп. Сер­гий вдохновлялся житиями «вели­ких светил» монашества: прп. Ан­тония Великого, прп. Евфимия Ве­ликого, прп. Саввы Освященного, прп. Пахомия «аггеловидного», прп. Феодосия «общежителя». Первые три из этих святых служили образцом для прп. Феодосия Печерского, как уже говорилось. С именами двух последних связано введение прин­ципов общежительства: египетский подвижник IV в. прп. Пахомий Ве­ликий составил первый общежи­тельный устав, прп. Феодосии пре­образовал в киновии ряд палестин­ских лавр и создал новые киновии. Руководство игум. Сергия носило духовный характер, состояло в на­ставлениях и поучениях, а его соб­ственное поведение было образцом смирения и служения ближнему. После принятия игуменского сана, когда он сделался старшим среди братии («игуменьство старейшин­ства»), он не изменил чернеческого правила смирения и служения, счи­тая себя «всех менши и всех слугой». Устав прп. Сергия не сохранился, хотя он упомянут в Стоглаве (не ис­ключено, что речь идет не о писаном уставе, но о порядках и обычаях, при­нятых в мон-ре); однако ряд фраг­ментов Жития прп. Сергия, как и житий основателей других мон-рей, имеет характер уставных предписа­ний. Таков фрагмент о принятии в мон-рь всех, не отвергая «ни стара, ни уна, ни богата, ни убога» (Клосс. С. 330), что обычно более свойст­венно общежительным мон-рям. Подробно описаны правила приема и пострижения: приходивших в мон-рь постригали не сразу, вначале в течение достаточно длительного времени они носили длинную чер­ную суконную свиту и постигали монастырский устав, а когда стано­вились искусны во всех службах, то постригались, облекались в мона­шескую одежду, мантию и клобук. Лишь достигшие совершенства, из­вестные «чистым житием» сподоб­лялись принятия великой схимы. Текст Жития прп. Сергия о приеме в мон-рь и правилах пострижения близок соответствующему фрагмен­ту Жития прп. Феодосия Печерско­го в составе ПВЛ. Фрагмент Жития «О изобилование потребных» тоже имеет в известном смысле уставной характер, излагает принцип и усло­вие приема вклада-милостыни, а бо­лее широко — разъясняет, как пред­писывается понимать заповедь «не­стяжания»; при этом уставное требо­вание не выходить из мон-ря толку­ется в нестяжательском духе. Во вре­мена московского кн. Ивана II Ива­новича (Красного) началось актив­ное освоение и заселение местности вокруг мон-ря, крестьяне расчищали лес под пашню, основывали по­чинки, села и дворы; «и начаша по-сещати и учащати в монастырь, при-носяще многообразнаа и многоразличнаа потребованиа, имже несть числа». Но в мон-ре существовала строгая заповедь игумена: даже в случае самого крайнего оскудения хлеба и других продуктов питания «не исходити того ради из монас­тыря в весь некую или в село и не просити у мирян потребных теле­сных, но... ожидати милости от Бога» (Там же. С. 333). Т. е. главное усло­вие приема вклада-«приношения» — добровольность. Просьба о подая­нии, а тем более требование вкладов и пожертвований были запреще­ны, хотя «многообразные и много­различные» добровольные прино­шения не отвергались. Лаконично изложенная, здесь проявилась осо­бенность русского аскетического идеала, впрочем постоянно нарушав­шаяся в практике многих крупных мон-рей. Отражена и другая особен­ность, отличавшая русскую прак­тику от западной: отказ от того типа монашеской жизни, который су­ществовал в западных монашеских нищенствующих орденах, прежде всего францисканцев и доминикан­цев, а именно регулярный сбор в миру милостыни-пропитания. Позже ана­логичные статьи были включены в Стоглав.

Точная дата перехода обители к общежительству неизвестна. В Жи­тии прп. Сергия, составленном Па-хомием Сербом (события этого вре­мени в более раннем Житии, напи­санном Епифанием Премудрым, не отражены), сказано, что переход был совершен по указанию и благослове­нию К-польского Патриарха Фи-лофея Коккина, грамоту которого принесли в мон-рь «греки». Препо­добный отправился с ней к митр. Алексию и, получив его благослове­ние, ввел новый устав в мон-ре. Пат­риарх Филофей занимал Престол дважды: в 1353-1354 гг. и в 1364— 1376 гг. К какой из этих дат может быть приурочена грамота? Роль митр. Алексия при введении обще­жительства несомненна. Ему были известны исихастские споры (см. Исихазм) 40-50-х гг. XIV в., которые велись в Византии и в которых во­прос о монашеском подвижничестве являлся центральным. Митр. Алек­сий был поставлен Патриархом Фи-лофеем в 1354 г., вскоре после зна­менитого Собора 1351 г., которым быть даны одновременно «к вели­кому Спасу в Суздаль... и к велико­му Василию в пустыню» (Там же. № 488). Можно привести аналогич­ные примеры из агиографии. Прп. Павел Обнорский (1317-1425) из­вестен как «пустынник», неоднократно удалявшийся из мон-ря в по­исках уединенных мест, безмолвия, живший в «отходной келье» или в дупле липы. Но он же основал обще­жительный мон-рь, устав которого в его житии приведен дважды — в раз­деле об основании мон-ря и при опи­сании кончины основателя как его завещание братии (ВМЧ. М, 1914. Январь. Дни 6-11. С. 509-559). То же характерно для прп. Корнилия Ко-мелъского (1455-1537). Постриже­ник Кирилло-Белозерского мон-ря (ок. 1477), он выходил из мон-ря, воз­вращался, затем отправился в стран­ничество, посетил разные мон-ри; неоднократно удалялся «безмолвст­вовать в пустыне». Первая его пус­тынь была близ Новгорода, вторая — за Тверью, «близ Савватиевы пусты­ни». Созданный им мон-рь был обще­жительным, сохранился его устав. Как писал В. О. Ключевский, «помыс­лы о пустынном безмолвии заверша­лись основанием монашеской земле­дельческой общины», при этом по­жалование «монастырю строить на пустом месте, в диком лесу, братью собирать и пашню пахать» означа­ло, что «бесформенное объединение превращалось в учреждение, стано­вилось юридическим лицом» (Клю­чевский. Соч. Т. 2. С. 260-262).

Стоглав (сборник постановлений Московского Собора 1551 г.) делает различие между «прежними» и «но­выми» пустынями. Первые создавались «преподобными старцами», ко­торые вселялись в пустыни с целью уйти от мира, а не ради тщеславия и совершали «великие труды свои­ми руками»; в них происходило «братству умножение», и теперь их «доводят» (т. е. обеспечивают) цари, и князья, и вся­ческие боголюб-цы. Т. е. конста­тируется превра­щение пустыни в крупный мон-рь с большим чис­лом братии, ко­торый получает обеспечение и от гос-ва, и от част­ных лиц. В харак­теристике «новых пустынь» зафик­сированы случаи, когда пустыни очень скоро прекращают свое суще­ствование, если у их основателей не хватает средств и сил (видимо, и фи­зических и духовных) довести нача­тое до конца и успешно осуществить устроение мон-ря: старец поставит в лесу келью или срубит церковь, а потом пойдет по миру с иконой про­сить на сооружение (мон-ря), прося также и у царя землю и ругу (денеж­ное и натуральное обеспечение) (Российское законодательство X— XX веков. М., 1985. Т. 2: Законода­тельство периода образования и укрепления Русского централизо­ванного государства. С. 272). «Пре­жние пустыни», о которых говорит Стоглав, были составной частью мо­настырской колонизации, или внут­реннего освоения земель, Центр, и Сев. России.

Подсчеты числа мон-рей весьма затруднительны и в известной сте­пени условны. Их результаты раз­личны у митр. Макария (Булгакова) и В. О. Ключевского. Данные расхо­дятся и по причине сложности, фраг­ментарности, некоторой случайнос­ти источниковой базы (сохранивша­яся информация относится либо к небольшому периоду, либо в отдель­ных случаях даже к одному году, так что представить достаточно полную и точную картину затруднительно), и из-за разного отношения к ней исследователей. Ключевский пола: что главным источником для тории русских мон-рей являе агиография, в то время как mi-Макарий более широко привле и другие источники, в частно! новгородские писцовые книги. ' гласно данным, полученным в х подготовки нового издания тр; митр. Макария, во 2-й пол. XII 1-й пол. XV в. было основано '. мон-рей (Макарий. Кн. 3. С. 6^ 662; Кн. 4. Ч. 2. С. 339), а в nepi 1448-1589 гг.- 488 мон-рей (Там Кн. 4. Ч. 2. С. 339-385). Они бь неодинаковы по своей величин значению. Большинство мон-рей, мнению митр. Макария, были не лики: в них жили до 10 монах лишь в 10 мон-рях число братии лебалось от 20 до 50. Утверждая,' «еще меньше» было мон-рей с ко. чеством монахов свыше 50, автор i не менее называет 10 таких мон-р а именно: Пафнутиев Боровск (до 95 иноков при жизни основа ля), Иосифов Волоколамский (10 130), Данииловский Переяславск (см. Данилов Новый Переяславсъ мон-рь) (55-70), Герасимов Болдг скип (до 140 при жизни основател Александра-Свирский (59-86), / тониев Дымский (до 55), Корнилг Комелъский (до 90), Антониев Си, кий (до 73), Кирилло-Белозерск! Троице-Сергиев (по сведениям ш странцев, в 1-й четв. XVI в. зд(было 300 иноков, а в конце — до 7¹ не считая слуг). Разумеется, эти ci дения основывались на отдельн данных, иногда случайных, они всегда достоверны и представля скорее общую картину или тенд(цию, нежели дают точную инфс мацию. Исследования отдельн] мон-рей уточняют картину. К чис крупных мон-рей можно отнес: напр., суздальский Покровский же в котором к нач. XVII в. прожива 153 насельницы, к числу средних солотчинский муж. (количество i сельников с кон. XVI до кон. XVIJ колебалось от 40 до 65) (Горскс С. 15-16).

Распространение пустыннож тельства и внедрение общежите^ ных принципов сопровождали ростом монастырской земельн! собственности и усилением экон мической функции мон-ря в общее венной жизни (не только в освоен] территории, но и в организащ производства, в кредитовании кре тьян). В исследованиях отмечаете что мон-ри (прежде всего крупные) и архиерейские дома уже в XV в. до­бились экономического процвета­ния, а в XVI — нач. XVII в. мона­стырское хозяйство отличалось боль­шей устойчивостью, чем светское, оно было больше втянуто в товар­но-денежные отношения, в мон-рях скапливались значительные суммы денег. Крупнейшие мон-ри того вре­мени — Троице-Сергиев, Кирилло-Белозерский, Иосифо-Волоколам-ский, Соловецкий — играли ощути­мую роль в общественном производ­стве, были сильными хозяйственны­ми организмами и оказывали орга­низующее влияние на хозяйственно-экономическую жизнь своей округи. В особенности это относится к Со­ловецкому мон-рю — центру хозяй­ственной жизни Поморья, имевше­му к тому же и большое стратегичес­кое значение. Он достиг расцвета при игум. Филиппе (Колычеве), ког­да велись строительные работы, был заведен железоделательный промы­сел, усовершенствовано водоснаб­жение, техника кирпичного, муко­мольного производства, способы приготовления кваса, улучшалось питание монахов и т. д. Мон-рь имел не только промысловое, торговое, стратегическое, но также и культур­ное значение, его библиотека была одной из самых крупных и значи­тельных не только на русском Се­вере, но и во всей России.

Разветвленная и систематичес­кая хозяйственная деятельность мон-рей, прежде всего наиболее крупных, рост монастырского зем­левладения, сосредоточение значи­тельной судебно-административной власти и, как неизбежное следствие, возвращение в мирскую жизнь с ее тяжбами, распрями и т. д. приводи­ли к деформации принципа «отвер­жения мира», нарушали монаше­ский обет нестяжания и послуша­ния. Поскольку в XV-XVI вв. мон-ри с неизбежностью были вовлечены в процесс социально-экономического роста и возрождения страны, сопро­вождаемого формированием госу­дарственности и народности, то со­циальные аспекты монашеского ас­кетизма выдвигались в этот период на первый план, а их обсуждение приобретало полемический характер и становилось предметом обсужде­ния на церковных Соборах (в 1503, 1531). Возникло «нестяжательство» как течение религиозной мысли (Вассиан Патрикеев, прп. Максим Грек, старец Артемий, анонимный автор Беседы Валаамских чудотвор­цев) и как монашеская практика («безвотчинное» скитское подвиж­ничество, импульс которому был дан прп. Нилом Сорским).

А. В. Карташев называл «стяжате­лей» и «нестяжателей» «богослов­скими партиями», сложившимися как под влиянием опыта Церквей Греческой и Болгарской (обсужде­ние вопроса об идеальных монас­тырских уставах в связи с исихазмом и реформами Патриарха Евфимия Тырновского), так и еретических движений на Руси {стригольников, жидовствующих). Автор допускал некоторую модернизацию, говоря о «партиях», а в именовании их он сле­довал историографической тради­ции, искажающей суть спора и тер­минологию источников. Обет нестя­жания является одним из трех обе­тов, даваемых при пострижении, в этом смысле все монахи должны быть нестяжателями. Кроме того, значение слова «нестяжатель» шире, чем обозначение единомышленни­ков и последователей прп. Нила; а слова «стяжание, стяжатель» тогда не несли в себе отрицательно-оце­ночного содержания, слово «стяжа­ние» означало собственность, кото­рая осуждалась лишь в случае «лю­бостяжания», «многостяжания», т. е. в сочетании с пристрастием к богат­ству, жаждой его накопления, рос­товщичеством. Карташев отмечал богословский характер полемики двух направлений и то, что на Руси вопрос о «стяжании» (собственнос­ти) достиг «такой остроты и совест­ливой оценки с точки зрения спаси­тельности и святости не в его бого-словско-теоретической постановке, а в морально-практическом пере­живании». Русская православная святость постигала и ос­мысливала «великую и вечную религиозную ан­тиномию Бога и мира, Неба и земли, Духа и пло­ти». Прп. Иосиф не толь­ко защищал общежитель-ство, в тот период сопря­женное во многих мон-рях с вотчиновладением, но и предпочитал его, не отри­цая прямо пустынниче­ского подвига, как не от­рицала его церковная традиция и практика, опи­равшаяся на примеры ос­новоположника общежи-тельства Пахомия Вели­кого и пустынножителя Антония Великого (Кар­ташев. Т. 1. С. 451-457). Прп. Нил Сорский избрал средний, царский путь, основываясь на опыте и уста­вах палестинских лавр, прежде все­го прп. Саввы Освященного, афон­ских и сербских скитов прп. Саввы Сербского.

Дата добавления: 2015-08-05