Глава 13. Кошмары преследовали Александру до самого пробуждения

Кошмары преследовали Александру до самого пробуждения. Она металась, пытаясь избавиться от ужасного сна, в котором очутилась на церковном дворе в окружении надгробий, и каждое носило имя ее отца, деда или мужа.

Наконец она перевернулась на спину и попробовала разлепить налитые свинцовой тяжестью веки. Когда это в конце концов удалось, она пожалела, что вернулась к реальности. Голова раскалывалась, будто в нее вонзился боевой топор; солнечный свет, льющийся в окна, раздражал глаза. Поморщившись, она отвернулась, и ее взгляд упал на тощую женщину в черной униформе, накрахмаленном белом переднике и чепце, дремлющую в кресле. Наверное, это горничная…

– Почему вы здесь? – прошептала она неузнаваемо слабым, прерывистым голосом. Но горничная продолжала похрапывать, и Александра, с трудом приподняв голову, увидела на столике у кровати бутылку, стакан и ложку.

– Что это? – спросила она, на этот раз громче. Усталая служанка встрепенулась и, заметив, что глаза Александры открыты, вскочила.

– Опий, миледи, и доктор велел вам поесть, как только проснетесь, Я мигом принесу поднос с завтраком.

Слишком сонная, чтобы осознать происходящее, Алекс облегченно прикрыла глаза, а когда открыла их снова, на столике уже красовался поднос, а солнце поднялось гораздо выше. По‑видимому, день был в самом разгаре. Перед глазами девушки все плыло, голова кружилась, но спать больше не хотелось.

Горничная теперь бодрствовала и сейчас с тревогой смотрела на хозяйку.

– Господи, вы спали как убитая, – выпалила она, но тут же зажала рукой рот и в ужасе расширила глаза.

Александра с любопытством уставилась на нее и неуклюже села, откинувшись на подушки. Горничная немедленно поставила ей на колени поднос, на котором, согласно обычаю, рядом с блюдами лежали красная роза и свежая газета.

– Почему мне давали опий? – поинтересовалась Александра, раздраженная собственной невнятной речью и неспособностью сосредоточиться.

– Так доктор велел.

Девушка недоуменно нахмурилась и машинально задала вопрос, который неизменно повторяла каждое утро:

– Сэр Джордж уже…

Нестерпимая боль пронзила тело и вырвалась из горла мучительным стоном – воспоминание о вчерашнем приезде Брэдберна всплыло с ужасающей ясностью. Девушка тряхнула головой, словно пытаясь прогнать звучавшие в мозгу несвязные фразы:

…печальная обязанность сообщить… пошел ко дну вместе со всей командой… скорее за доктором… власти уведомлены… Рамзи, уложите ее в постель…

– Нет! – завопила Александра, отворачиваясь, но взгляд ее упал на огромные буквы газетного заголовка.

– Что случилось, миледи? О чем тут говорится? – испуганно повторяла горничная, непонимающе уставясь на слова, которых не могла прочесть.

Зато Александра понимала каждое. В некрологе говорилось, что Джордан Эддисон Мэттью Таунсенд, двенадцатый герцог Хоторн, маркиз Лендсдаун, граф Марлоу, барон Ричфилд мертв.

Александра рухнула на подушки и прикрыла глаза, безразличная ко всему, кроме раздиравшей сердце муки.

– О, мисс… ваша светлость… я не думала вас расстраивать, – шептала горничная ломая руки. – Сейчас побегу за доктором. Он не отходит от леди Хоторн – она очень больна.

Смысл униженных извинений наконец проник сквозь туман безысходного отчаяния.

– Я сейчас же иду к ней, – решила девушка.

– О нет, ваша светлость, все равно этим не поможешь. Креддок сказала мистеру Рамзи, что ее светлость не говорит. Не может. И никого не узнает, просто смотрит…

Тревога вытеснила скорбь, и Александра, не обращая внимания на протесты горничной, села, но тут же схватилась за кроватный столбик, пережидая приступ дурноты. С трудом натянув халат, девушка вышла из комнаты. Она не помнила, как оказалась у спальни герцогини, и постучала.

Дверь открылась, и в коридор вышел врач.

– Как она? – взволнованно спросила Александра. Доктор покачал головой:

– Плохо, очень плохо. Она уже немолода и перенесла ужасное потрясение. Не говорит, ничего не ест, лежит и смотрит куда‑то в пространство.

Александра кивнула, вспомнив, как вела себя мать, узнав о существовании любовницы отца. Она тоже слегла, отказывалась от еды, не разговаривала, не позволяла никому ее утешать. И когда вышла из добровольного заключения, уже никогда не была прежней, словно горечь и печаль, угнездившиеся в душе, уничтожили все остальные чувства.

– Она плакала? – пробормотала девушка, зная, как опасно, когда тоска и печаль не находят выхода. – Конечно, нет! Женщины ее положения и воспитания не плачут! Мы с Креддок постоянно ей твердим, что каждое несчастье имеет свою светлую сторону – в конце концов, у нее есть еще один внук, и титул остается в семье.

Мнение Александры о лекарях, и без того достаточно низкое, окончательно упало после разговора с этим напыщенным, бесчувственным человечком.

– Мне бы хотелось повидать ее, с вашего разрешения.

– Попытайтесь ее развеселить, – посоветовал тот, не обращая внимания на презрительный взгляд девушки. – Не заговаривайте с ней о Хоторне.

Александра вошла в полутемную комнату, ощущая, как сжимается сердце от жалости и сострадания к совсем еще недавно властной, надменной, гордой женщине, от которой сейчас осталась лишь тень. Лицо герцогини под короной белоснежных волос было смертельно бледным, в выцветших глазах, обведенных огромными синими кругами, застыла боль. Ни проблеска узнавания не промелькнуло в них, когда Александра подошла ближе и села на край постели.

Испуганная девушка схватила морщинистую, покрытую голубыми венами руку герцогини, бессильно лежавшую на золотом покрывале.

– О, мадам, так больше нельзя! – пробормотала она задыхаясь, взглядом умоляя герцогиню прислушаться. – Нельзя сдаваться! Джордану бы не понравилось видеть вас такой!

Герцогиня ничем не показала, что слышит ее, и Александра с возрастающим отчаянием стиснула тонкие пальцы.

– Да знаете ли вы, как он гордился вашим неукротимым духом и мужеством? Клянусь, это именно так! Ведь он сам хвастался передо мной и говорил, что другой такой на свете нет!

На измученном лице герцогини не дрогнул ни один мускул. Может, она просто не слышит Александру? Или не верит? А скорее всего ей просто все равно…

Неуверенная: в том, стоит ли продолжать, Александра тем не менее удвоила усилия.

– Это правда! Я прекрасно помню тот разговор, перед отъездом из Роузмида. Джордан тогда справился о вас, а я ответила, что вы наверху и, вероятнее всего, не скоро оправитесь после нашей свадьбы. Он улыбнулся… той самой, ослепительной улыбкой, от которой на душе становилось теплее, и знаете, что ответил?

Герцогиня не мигая смотрела в потолок.

– Он ответил, – упорно продолжала Александра, – что такой пустяк, как женитьба, не сломит его бабушку. Она вполне способна сразиться в одиночку с армией Наполеона и выйти победительницей, после чего сам император стал бы взбивать ей подушки и извиняться за дурные манеры и за то, что осмелился пойти войной на Англию. Именно это он…

Глаза герцогини закрылись, и Александра затаила дыхание, когда мгновение спустя из‑под ресниц выкатились две слезинки. Девушка решила, что слезы – хороший знак, и очертя голову ринулась дальше.

– Он знал, как вы отважны и сильны… и преданны. Судя по словам Джордана, он считал, что ни одна женщина, кроме вас, не способна хранить верность.

Во взгляде старухи, устремленном на Александру, читались мучительная мольба и сомнение.

Прижав ладошку к щеке сломленной женщины, Александра попыталась, как могла, убедить ее, что не лжет, но остатки сил и самообладания исчезали с такой быстротой, что она едва могла говорить.

– Это чистая правда. Джордан был безоговорочно уверен в вашей преданности и даже утверждал, что, хотя вам не по душе этот брак, вы заживо сдерете шкуру с каждого, кто осмелится сказать про меня плохое слово, и все лишь потому, что я ношу его имя.

По лицу леди Хоторн струились слезы, падая на пальцы Александры. В комнате стояла ничем не прерываемая тишина. Наконец герцогиня, с трудом сглотнув, умоляюще пролепетала:

– Хоторн в самом деле говорил это… насчет Наполеона?

Александра кивнула и попыталась улыбнуться, но следующие слова герцогини острой болью отозвались в душе.

– Я любила его больше, чем сыновей, – зарыдала старуха и, обняв плачущую девушку, которая так отважно стремилась утешить ее, притянула к себе. – Александра, – всхлипывала она, – я… я никогда не говорила ему о своей любви. А теперь уже слишком поздно…

Остаток этого дня и весь следующий девушка не отходила от герцогини. Теперь, когда плотина скорби была прорвана, старая леди, казалось, испытывала неодолимую потребность говорить только о Джордане.

На следующий вечер, часов в восемь, Александра оставила мирно уснувшую женщину и спустилась в голубую гостиную, не желая оставаться в гнетущей атмосфере своей комнаты. Стараясь хоть на мгновение забыться, она раскрыла книгу, но на пороге появился Рамзи и, вежливо откашлявшись, объявил:

– Его светлость герцог Хоторн…

Алекс радостно вскрикнула и, вскочив, метнулась к двери. Рамзи отступил. Из‑за его спины выступил герцог Хоторн, и девушка оцепенела. Она не подумала о том, что со смертью кузена герцогский титул переходит к Энтони Таунсенду.

Ярость к этому человеку, посмевшему назваться титулом Джордана, вспыхнула в ее сердце. Энтони Таунсенд – единственный, кто извлекает выгоду из этой трагедии, и, вероятно, даже рад…

Взглянув в гневно горящие глаза, Энтони остановился.

– Вы не правы, Александра, – спокойно предупредил он. – Я отдал бы все на свете, только бы видеть, как он сейчас входит в эту комнату. Знай я, что Рамзи так доложит обо мне, попросил бы его не делать этого.

Искренность и чистосердечие его слов растопили злобу. Александра, раскаиваясь, что плохо подумала о нем, попросила:

– Пожалуйста, простите меня, ваша светлость.

– Тони, – поправил он, дружески протягивая руку. – Как бабушка?

– Сейчас спит, и, по‑моему, ей немного лучше.

– Рамзи сказал, что вы были неиссякаемым источником доброты и утешения для нее. Благодарю вас.

– Она держалась очень храбро и смогла обрести волю к жизни.

– А вы? – осведомился Тони, подходя к угловому столику и наливая себе шерри. – Как насчет вас? Выглядите вы ужасно.

Отблеск прежней веселости на миг зажегся в глазах девушки.

– У вас короткая память, ваша светлость, я никогда не считалась красавицей.

– Тони, – настойчиво повторил он, садясь напротив и глядя в мерцающее пламя.

– Ваша бабушка не желает оставаться в Лондоне и подвергаться нашествию соболезнующих визитеров, – сообщила Александра. – Она предпочитает немедленно отправиться в Роузмид после заупокойной службы по Джордану.

Однако Энтони покачал головой:

– Не думаю, что ей стоит запираться одной в Роузмиде, а я смогу провести там не более недели. Хоторн, родовое поместье Джордана, – огромное имение с сотнями слуг и арендаторов, которым необходим хозяин, особенно сейчас, когда среди людей царят растерянность и уныние.

Кроме того, мне следует поучиться вести дела и взять в свои руки управление другими поместьями.

Поэтому я предпочел бы, чтобы бабушка сопровождала меня в Хоторн и отныне жила именно там.

– Да, это будет куда лучше для нее, – согласилась Александра и, решив посвятить Энтони в свои планы, объяснила, что намеревается ехать домой сразу после заупокойной службы. – Мама собиралась путешествовать и немного развлечься. Она обещала писать и сообщать, где находится, так что, если получите ее письма, не сочтите за труд переслать домой. Тогда я смогу написать ей, что мой муж…

Она попыталась сказать «мертв» и не смогла. Невозможно поверить, что этого красивого, полного сил человека, за которого она вышла замуж, больше нет.

Следующим утром старая герцогиня, грозно хмурясь и не обращая никакого внимания на Рамзи, маячившего за спиной, вошла в желтый салон, где Энтони читал газету, а Александра, сидевшая за письменным столом, задумчиво смотрела в пространство.

При виде бледной отважной девочки с глубоко запавшими глазами, которая спасла ее, забыв о собственных терзаниях, выражение лица герцогини смягчилось, но тут же претерпело мгновенную метаморфозу, стоило ее взгляду упасть на Генри, попеременно вилявшего хвостом и тянувшего за подол черного траурного платья Александры.

– Сидеть! – скомандовала она дерзкому животному. Девушка вздрогнула, Энтони подскочил, но Генри лишь задрал хвостик и возобновил неустанные попытки разорвать платье. Застигнутая врасплох столь небывалым открытым неповиновением, старуха попробовала взглядом пригвоздить негодного щенка к полу, но, когда и это не возымело ни малейшего эффекта, обернулась к величественно‑невозмутимому дворецкому.

– Рамзи! – повелительно приказала она. – Немедленно уведите это мерзкое создание, и пусть его выгуливают как можно дольше!

– Да, ваша светлость. Сейчас же, – поклонился слуга, очевидно, привыкший ничему не удивляться, и, нагнувшись, подхватил несчастного Генри, но тут же отстранил его как можно дальше от себя.

– А теперь к делу! – резко бросила герцогиня, и Александра поспешно спрятала невольную улыбку. – Энтони уведомил меня, что вы намереваетесь вернуться домой.

– Да. Мне бы хотелось уехать завтра, после заупокойной службы.

– Нет! Вы поедете в Хоторн вместе со мной и Энтони.

Александра сама с ужасом думала о той минуте, когда окажется в Моршеме, где уже ничего не будет таким, как когда‑то, и где ей придется влачить прежнее одинокое существование, словно Джордана вообще не было на свете. Но и в Хоторн она не собиралась ехать.

– Но зачем, ваша светлость?

– Потому что вы герцогиня Хоторн и ваше место в семье мужа.

Поколебавшись, Александра качнула головой:

– Мое место дома.

– Вздор! – невозмутимо изрекла старая женщина, и Александра порадовалась, видя, как быстро к ней вернулись непререкаемо‑властные манеры. – В то утро, когда вы обвенчались с Хоторном, – решительно продолжала герцогиня, – он сам доверил мне наставлять и воспитывать вас, с тем чтобы вы в свое время смогли занять подобающее вам место в обществе. И хотя моего внука больше нет, думаю, во мне осталось достаточно преданности, чтобы выполнить его желание.

Она намеренно подчеркнула преданности, и Александра вспомнила, как уверяла герцогиню, что Джордан восхищался именно этим ее качеством. Девушка поколебалась, одолеваемая угрызениями совести, сознанием долга и тревогой за свое будущее. Что станется с нею в Хоторне, вдали от тех, кого она знает и любит? Герцогиня мужественно пытается побороть тоску, но не в силах помочь Александре исцелить разбитое сердце. С другой стороны, девушка не была уверена, что способна в одиночку нести это бремя, как в тот раз, после смерти отца и деда.

– Вы сама доброта, мадам, но боюсь, что я все‑таки не смогу, – отказалась она наконец, немного подумав. – В отсутствие моей матери я должна позаботиться о других, о ком до сих пор так постыдно забывала.

– Кто эти «другие»? – осведомилась герцогиня.

– Пенроуз и Филберт. Я намеревалась просить мужа принять их в дом, но…

– Кто, – бесцеремонно перебила герцогиня, – эти Пенроуз и Филберт?

– Пенроуз – наш дворецкий, а Филберт – лакей.

– У меня почему‑то давно создалось впечатление, что именно слуги должны заботиться о господах, а не наоборот. Однако, – немного оттаяла герцогиня, – я восхищаюсь вашим милосердием. Можете привезти их в Хоторн. Лишние слуги не помешают.

– Они очень стары, – торопливо объяснила Александра, – и не могут выполнять тяжелую работу, но оба горды и считают себя незаменимыми. Я… говоря по правде, поддерживала в них это заблуждение.

– Я тоже всегда считала своим христианским долгом позволять престарелым слугам трудиться, пока они могут и хотят, – не моргнув глазом солгала герцогиня, метнув убийственный взгляд на внука. Она твердо вознамерилась превратить Александру в блестящую светскую даму и не собиралась ни на шаг отступать от цели. Герцогиня упорно отказывалась признаться себе, что эта девочка с цыганскими кудряшками, которая так храбро провела ее сквозь мрачные лабиринты боли и ужаса, заняла уголок в ее сердце и что она не вынесет расставания с Александрой.

– Не думаю… – начала та, но герцогиня, поняв, что девушка снова решила отказаться, не преминула пустить в ход все средства.

– Александра, теперь вы Таунсенд и ваше место с нами. Более того, вы клялись выполнять желания мужа, а он настоятельно хотел, чтобы вы делали честь его прославленному имени.

Эти слова попали в цель и нашли отклик в душе девушки. Герцогиня права: она не все потеряла, когда лишилась Джордана. Он дал ей свое имя, и Александра вспомнила, что перед алтарем клялась почитать мужа и повиноваться ему. Джордан, несомненно, хотел бы видеть ее настоящей дамой, достойной его титула.

Подняв глаза на герцогиню и чувствуя, как переполняется нежностью сердце, девушка прошептала:

– Я все сделаю, как велел он.

– Превосходно, – проворчала герцогиня. Когда Александра отправилась собирать вещи, Энтони откинулся в кресле и насмешливо‑вопрошающе уставился на бабушку. В ответ та величественно выпрямилась, пытаясь взглядом поставить Энтони на место. Однако и на этот раз у нее ничего не вышло.

– Скажите мне, – едва сдерживая смех, попросил внук, – с каких это пор у вас возникло столь горячее желание нанимать престарелых слуг?

– Когда я поняла, что это единственный способ удержать Александру, – откровенно ответила герцогиня. – Не позволю этому ребенку прозябать в захолустной деревушке и провести остаток жизни в трауре. Ей едва исполнилось восемнадцать!

Дата добавления: 2015-08-05