Слово о полку Игореве» и эпосы других народов

Хорошо известно, что средневековые эпические сказания наиболее часто обращались к «пограничным» ситуациям, рисуя столкновение разных культур. Для произведений христианских стран типичны описания сражений между христианами и мусульманами. «В этой обстановке становится возможным превращение в полчища мавров отряда басков, потрепавших в Ронсевальском ущелье арьегард франкского войска, когда Карл великий возвращался после малозначительной (и к тому же неудачной) экспедиции в северо-восточную Испанию, и возведение погибшего при этом «префекта Бретонской марки» Хруотланда, ничем себя не прославившего и даже, кажется, почти ребенка, в ранг лучшего и сильнейшего среди пэров Франции, рыцаря веры графа Роланда» в старофранцузской «Песни о Роланде» (IX в.?). Возможно даже переосмысление деяний той или иной исторической личности: так, испанская «Песнь о моем Сиде» (XII в.) сохраняет память о вассальной службе Родриго Диаса де Вивара кастильским королям и блестящих победах его как деятеля реконкисты, но «совершенно не упоминает о длительной и столь же успешной службе сарагосскому эмиру, когда Родриго Диас выступал в противоположном качестве и громил на полях сражений испанцев Арагона и Барселоны». В «Книге моего деда Коркута» (XIV–XV вв.) перед нами обратная ситуация: рассказывается о борьбе огузских богатырей с гяурами-христианами, грузинами и румийцами, хотя жизнь и быт кочевников мало проникнуты исламом. И в дальнейшем в странах мусульманского востока воинская повесть будет проникнута идеей газавата – священной войны за торжество ислама, а героем будет ревнитель веры, сражающийся с неверными – гяурами. Таков Баттал из воинской повести «Баттал-намэ»: он обращает христиан в ислам, разрушает церкви и строит на их месте мечети, а известия о своих победах посылает багдадскому халифу – главе мусульман. В связи с этим следует отметить, что постоянный эпитет, применяемый неизвестным авторам «Слова о полку Игореве» к половцам – «поганые» (т.е. язычники) следует воспринимать в контексте этого традиционного эпического противопоставления.

Отражение феодальных усобиц – тема, чрезвычайно актуальная для средневековых эпических сказаний. Так, в японских историко-героических повестях, записанных в XIII в. («Сказание о доме Тайра» и «Записи о расцвете и упадке Минамото») рассказывается о борьбе Тайра и Минамото – усобице, всколыхнувшей всю Японию, когда самураи собирались в конные отряды под знаменами борющихся князей, в пешие отряды сгонялись крестьяне, в огне пожаров сгорали хижины и засаженные поля вытаптывались конями. Кровные распри между родственниками составляют предмет древнегерманского сказания о Нибелунгах (XIII в.) В эпосе киргизского народа «Манас» находим прославление народного единства как прочного основания свободы и независимости народа; борьба же непокорных родичей против Манаса трактуется как проявление корысти, эгоизма, коварства и злобы. Осуждение междоусобиц и прославление единодержавия определяют пафос монгольского «Сокровенного сказания» и малых книжноэпических сказаний о Чингизе (XIII-XIV вв.) Аналогично описание последствий княжеских распрей в «Слове о полку Игореве»: «Усобица княземъ на поганыя погыбе, рекоста бо брат брату: “Се мое, а то мое же”. И начяша князи про малое “се великое” млъвити, а сами на себе крамолу ковати. А погании со всехъ странъ прихождаху съ победами на землю Рускую».

Действия всех героев эпических произведений средневековья оцениваются с точки зрения представлений о кодексе чести, бытовавшем в каждой конкретной стране. Именно поэтому действия Киёмори, главы дома Тайра, подвергаются осуждению: ведь он презрел основную заповедь бусидо – вассальную верность, и преступил все законы – божеские и человеческие:

Не боялся никого среди высших,

Презирал всех, кто ниже.

Непрерывно кого-то казнил, приговаривал к ссылке,

Лишал службы, отнимал должность...

Действия Игоря и Всеволода Буй-Тура, при известной симпатии автора к ним как к храбрым воинам, также подвергаются осуждению именно с точки зрения представлений о чести. В своем знаменитом «золотом слове» Святослав говорит, обращаясь к двум старшим участникам похода: «Нъ нечестно одолесте, нечестно бо кровь поганую пролиясте».

Герои эпических поэм средневековья постоянно говорят о славе, часто противопоставляя ей позор поражения. Знаменитому обращению Игоря к дружине: «Луце жъ бы потяту быти, неже полонену быти» - вторят герои «Витязя в тигровой шкуре» (кон. XII – нач. XIII в.):

Лучше смерть, но смерть со славой,

Чем бесславных дней позор

Наряду с основным героем эпического сказания обязательно фигурирует его сюзерен, как правило, верховный правитель той или иной страны. Типичным правителем является Баюндур-хан в «Книге моего деда Коркута» – эпический властитель огузов, «хан ханов» «с белым челом»; он практически «не принимает никакого участия в действии, не имеет своего сюжета, не совершает богатырских подвигов и является в этом смысле ярким примером совершенно пассивного эпического монарха». Наиболее «активным» эпическим монархом оказывается Карл Великий «Песни о Роланде»: он сам мстит за смерть своего вассала, принимая деятельное участие в битве с маврами. Однако и он оказывается в поэме глубоким стариком, о котором враги с ужасом вопрошают:

Стар государь ваш и седоволос.

Лет двести, как я слышал, прожил он.

Святослав Киевский в «Слове о полку Игореве» сам говорит: «Се ли створисте моей сребреней седине». При этом исследователи неоднократно отмечали, что эта эпическая модель подчас вступает в противоречие с реальными историческими фактами: если Святослав Всеволодович на самом деле был на тот момент старшим в роде, то «эпически старый» Карл Великий оказывается на самом деле ровесником «эпически молодого» Игоря.

Рядом с героями эпических поэм всегда стоят героини – жены, матери, дочери. С глубоким состраданием и восхищением рисует «Сказание о доме Тайра» жену и дочь Киёмори. Плачи женщин, лишившихся мужей, сыновей, братьев, составляют прекрасные страницы «Сказания о доме Тайра», «Книги моего деда Коркута» и других эпических произведений средневековья. О сочетании плача и похвалы как о сущности жанровой природы «Слова о полку Игореве» говорил известный русский медиевист И.П. Еремин. Действительно, плач русских жен и плач жены Игоря Ефросиньи Ярославны на крепостной стене города Путивля представляют собой самые лирические фрагменты памятника.

Общим местом эпических произведений средневековья является обилие устойчивых поэтических формул. В «Сказании о доме Тайра» мы читаем, что воин способен орудовать глыбой камня, которую «и сотне человек трудно было бы сдвинуть с места»; он «врезается в самую гущу пятисот конных воинов и гонит их с запада на восток и с севера на юг»; неожиданным натиском ему удается «разметать врагов и уложить их крестом вокруг себя». Исследователи европейской литературы неоднократно отмечали общность формулировок, описывающих вооружение героя, седлание коня, скачку и т.д. Важна для средневековых эпических поэм солнечная символика: если в «Слове о полку Игореве» рассказывается о неожиданно исчезнувшем с небосклона солнце, то в «Песни о Роланде» Карл просит солнце задержаться в небе, чтобы он успел закончить битву и окончательно отомстить за смерть Роланда; в «Сказании о доме Тайра» Киёмори, застигнутый сумерками на переправе, приказывает солнцу остановиться, и оно, ушедшее уже за горизонт, снова появляется на небе. Интересную параллель к знаменитому заклинанию стихий в плаче Ярославны находим в санскритской поэме VII в. «Раванавадха» («Убийство Раваны») Бхатти. Перед тем, как броситься в жертвенный костер, чтобы доказать свою невиновность, героиня восклицает:

Ты, Ветер, которого молят: “Очисти, очисти”;

Ветер, очищающий три мира,

блуждающий среди всего живого,

знай: мой разум безгрешен.

Вы, Воды, которым сказали: “Странствуйте в небе,

странствуйте в воздухе, странствуйте по земле!”

Воды, вездесущие, избавляющие от зла,

знайте: мои мысли чисты.

Ты, Земля, которую заклинают:

“Поддерживай, корми живые существа!”

Земля-кормилица, взгляни:

Ни днем, ни ночью я не уклонялась от своего дома.

Проблема устойчивых эпических формул привлекла в свое время внимание В.М. Жирмунского, заметившего по этому поводу: «наличие их в тексте письменного эпоса восходит в конечном счете к традиции устного исполнения, но само по себе оно еще не доказывает, что самый текст является непосредственным продуктом устного, а не письменного творчества. традиционные формулы могли и должны были сохраниться как признаки стиля героического эпоса и в условиях письменной, литературной, скажем даже – авторской обработки. Все эти признаки стиля героического эпоса были присущи ему как жанру, а средневековая поэзия развивалась в рамках очень строгих жанровых канонов».

Картины боевых сражений перемежаются в эпических произведениях с не менее традиционными картинами богатырской охоты и пиров. Именно на большой охоте Ростевана Автандил полностью превосходит царя и тем самым доказывает свое право на руку его дочери как человек, способный заменить царя и в ратном деле («Витязь в тигровой шкуре»). Образы соколиной охоты достаточно часто встречаются в «Слове о полку Игореве», но наиболее характерно сравнение князей с соколами: «Се бо два сокола слетеста съ отня злата стола поискати града Тьмутороканя, а любо испити шеломомъ Дону. Уже соколома крильца припешали поганыхъ саблями, а самаю опуташа въ путины железны».

Еще Ф.И. Буслаев в свое время обратил внимание на большую роль примет и предсказаний в эпических поэмах средневековья. «В Эдде приметы отнесены к числу рун. “Слово о полку Игореве” основано на мысли о свершившемся предсказании, которое Игорь увидел в затмении солнца». В качестве разновидности примет им был выделен вещий сон, который играет важную роль в целом ряде произведений: вещие сны видит Карл в «Песни о Роланде», Кримхильда в «Песни о Нибелунгах», Гаген в поэме о Вальтере Аквитанском, Святослав в «Слове о полку Игореве». А в русском духовном стихе «Голубиная книга» сон о борьбе белого и серого зайцев видит князь Владимир, и ему открывается вещий смысл увиденного:

Не два зверя сходилися,

не бел заяц и не сер заяц;

сходилася правда с кривдою,

правда кривду переспорила:

кривда осталась на сырой земле,

а правда пошла на небо.

Чрезвычайно большую роль в рассматриваемых произведениях играет голос автора. Этот голос слышен в древнеяпонском «Сказании о доме Тайра» в изображении отваги и благородства преданных вассалов, обреченных на бесславную гибель, печали жен, разлучающихся с мужьями, и детей, теряющих родителей. При оценке настоящего автор обращается к прошлому, противопоставляя его тому, чему является свидетелем: «Давнее прошлое, годы Хогэн – это цветы, расцветающие весной, а нынешнее время осенними, красными листьями клена опадает». Санскритский героический эпос «Раджатарангини» Кальханы построен на постоянном переносе действия из одного момента времени в другой, на рассказе о событиях прошлого как о составляющих теперешнего сознания читателей, на соприкосновении прошлого с настоящим. Неизвестный автор «Слова о полку Игореве» говорит о поэтическом творчестве как о «свивании» «славы оба полы сего времени» и все время сравнивает то, что было ранее, с сегодняшним днем: «То было въ ты рати и въ ты плъкы, а сицей рати не слышано».

Важную роль в эпических сказаниях играет образ певца или сказителя. В ряде произведений он выдвигается на первый план. Таковы добрый старый Вяйнямёйнен, герой «Калевалы», слагатель и исполнитель рун, мудрый патриарх, вещий певец и «вековечный прорицатель», и дед Коркут, герой огузского эпоса и среднеазиатских народных преданий IX-X вв., шаман и слагатель эпических песен одновременно, мудрый патриарх племени огузов. Если Вяйнямёйнен построил первое кантеле (гусли) и научил свой народ играть на нем, то Коркут является создателем кобуза (кобзы). Как мудрецу и учителю народа, Коркуту приписываются пословицы – изречения народной мудрости: «Если не предопределено от века, раба (божьего) беда не постигнет; без того, чтобы настал смертный час, никто не умрет» или «Гордых людей бог не любит; человеку, высоко поднимающему грудь, счастья не будет». «Вещим» или «мудрым» прозывался легендарный собиратель песен «Старшей Эдды» слывший волшебником, общавшимся с нечистой силой. Основные черты такого певца – мудрость и способность к прорицательству – отражает эпитет «вещий», который автор «Слова о полку Игореве» неоднократно применяет к Бояну. Кроме того, Боян известен как автор неких «припевок», т. е. также своеобразных пословиц: «Ни хытру, ни горазду, ни птицю горазду суда Божия не минути»

Ряд моментов позволяют сопоставить творчество Бояна с поэзией скальдов. Так, характеристику его песнетворчества («растекашется мыслию по древу, серым вълком по земли, шизым орлом под облакы») можно понять как скальдическую модель мироустройства. Дерево, земля и небо – три яруса мироздания; эмблема высшей сферы – орел, низшей – волк (и тот и другой – возможные эманации Одина, изобретателя рун, отца песни и саги, бога мудрости и покровителя скальдов). Мировое древо – эмблема промежуточного яруса между небом и землей. В сказаниях о ясене Иггдрасиль упоминается мифическая белка, переносящая слова от орла к дракону-волку. Установлено также, что формула «копья поют» характерна для поэзии скальдов, функции, приличествующие им в скальдических стихотворениях, выполняют орлы и волки в «Слове о полку Игореве». Возможно, что развернутое антитетическое сопоставление соколов-лебедей и пальцев-струн, приведенное в зачине «Слова», также восходит к скальдической поэзии: Ф.И.Буслаев отмечал, что «скальды употребляют описательное выражение для руки: берег и седалище сокола».

Дата добавления: 2015-08-05