Повесть временных лет» и исторические хроники других народов

Основные черты сходства «Повести временных лет» со средневековыми европейскими хрониками обобщены Н.К. Гудзием в статье «Сравнительное изучение литератур в русской дореволюционной и советской науке». Наиболее очевидной из них является хронологический принцип изложения. Эпизоды, нарушающие этот принцип, вводятся или заключаются фразами-клише «но мы на предня возвратимся», «после же скажем», «и се да скажем», аналогичными латинским формулам «sed ad coeptum, unde degressi sumus, redeamus», «ad coeptum potius revertamur» и др. И в летописи, и в хронике краткие записи чередуются с подробными рассказами. И летопись, и хроника характеризует события и личности кратко, схематично, зачастую однообразно, в соответствии с литературным этикетом того времени. Излагаются прежде всего события государственного значения: вражеские нашествия, междоусобные брани, браки государей, рождение наследников, церковные и монастырские происшествия, небесные знамения и т.д.

Более сильный акцент на политической или религиозной стороне событий позволяет говорить о двух типах исторических сочинений. В восточных литературах представлены, по мнению Б.Л. Рифтина, наиболее чистые их образцы: первый – в Китае и других странах, где получило распространение конфуцианство, второй – в тибетской литературе, понимавшей под историей лишь историю распространения буддизма. В качестве довольно механистического соединения этих типов исследователь называет «Церковную историю народа англов» Беды Достопочтенного, в первой части которой излагается в основном политическая история Британии, а во второй – история распространения христианства в различных графствах Англии. С этой же точки зрения можно взглянуть и на древнерусское летописание, если вспомнить гипотезу Д.С. Лихачева о существовании «Сказаний о первоначальном распространении христианства на Руси», вошедших в состав «Повести временных лет».

И летописи, и хроники представляют собой своды. Повествование об отдаленных временах обычно ведется по преданиям и изобилует фольклорными вкраплениями, в дальнейшем все чаще привлекаются отдельные письменные источники и показания очевидцев. Отсюда - чрезвычайно сложный жанровый состав хронографических сводов. Так, польская хроника Галла Анонима (XII в.) «не только отражает подлинные исторические, политические, социальные и нравственно-бытовые явления жизни X-XII вв., но и включает множество легенд и преданий, почерпнутых из польского фольклора. <...> Часто автор вставляет в свой рассказ различного рода поучения, письма, стихотворные «эпилоги», песни, диалоги, анекдоты и дает развернутые красочные картины сражений...». Обилие фольклорного материала характерно и для самой известной чешской хроники, составленной Козьмой Пражским (XII в.): таково, например, предание о пахаре-князе Пржемысле, который, став правителем, спрятал свои лапти на Вышеграде, где они лежат «в княжей палате и до сих пор и на все времена». Для «Чешской хроники» Козьмы Пражского также характерна жанровая неоднородность текста: каждая книга, в традициях римских классиков, начиналась с предисловия философского характера, исторические описания перемежаются обращениями к читателю, дидактическими наставлениями, отчасти даже историческими зарисовками. В сербохорватском оригинальном памятнике – «Летописи попа Дуклянина» («Барский родослов», XII в.) – встречаются не только фольклорные, но и религиозные легенды, например, рассказ о князе Владимире, молитвой спасшем народ от ядовитых змей. Точно также умело и активно использует фольклорный материал и «История Армении» Павстоса (V в.), в которой можно найти и древние эпические и исторические песни, и народные сказания, мифы и предания, и церковные легенды, мартирологи и жития святых. Таким же многообразием жанровых форм характеризуется «Повесть временных лет»: мы находим здесь и топонимическое предание, и элементы сказки, и церковные легенды, и жития, и юридические документы и многое, многое другое.

Еще одна общая для исторических произведений разных народов черта – их полемичность и злободневность. Параллель к антивизантийской направленности «Повести временных лет» можно найти в «Летописи попа Дуклянина», автор которой явно стремится объявить правящую династию и подвластную ей страну издавна признанной и Римом, и Константинополем.

Из необходимости фиксации событий, приуроченных к определенным датам, вытекал погодный принцип построения исторического повествования, который мы находим не только в древнерусской летописи, но и в византийских хронографах, и в «Церковной истории народа англов» Беды Достопочтенного, даже в китайских летописях, начиная с «Весен и Осеней», приписываемых Конфуцию. В то же время в ряде византийских хроник повествование построено по иному принципу: исторический процесс членится по царствованиям или индиктам.

Общим принципом для историографии разных регионов является обобщенное изложение событий, их описание как бы с высоты птичьего полета – одна из особенностей выделяемого Д.С. Лихачевым в древнерусской литературе начального периода стиля монументального историзма. Б.Л. Рифтин отметил, что эта особенность исторической прозы идет еще от древних историков и на нее указывал, в частности, Лукиан.

Основным отличием славянских хроник от «Повести временных лет» был язык: хроники католических стран были написаны на латыни.

Общим для исторических произведений разных народов был принцип «начала с начала». Традиционным началом для памятников христианского мира были сотворение мира (византийская «Хроника Георгия Амартола», Х в.), всемирный потоп или Вавилонское столпотворение. Именно с одного из этих событий обычно начиналось повествование в европейских (в широком смысле этого слова) хрониках. С разделения земли между сыновьями Ноя и появления 72 «языков» (народов) после Вавилонского столпотворения начинается «Повесть временных лет». Может быть и другая точка отсчета: например, «Хроника Иоанна Малалы» начинается с изложения античных мифов и истории Троянской войны.

Этот же принцип характерен и для восточных памятников. Так японский свод «Кодзики» (VIII в.) начинается с повествования о появлении вселенной, в которой действуют божества, скрытые от взоров. От брака Идзанаги и Идзанами – последней пары божеств, произведенных на свет сокрытыми от взоров, появляется Япония. Действие первых мифов происходит даже не на земле, а на «Равнине Высокого Неба», и лишь потом описываются события, происходящие на земле, рассказы об отношениях между племенами, древних культах и обычаях.

Б.Л. Рифтин, говоря об общих закономерностях средневекового исторического повествования, выделяет два типа исторических сочинений: «всемирные хроники, описывающие события «от сотворения мира» до периода, близкого к жизни автора, и истории – отдельных царствований или, например, войн, - охватывающие короткий промежуток времени». Очевидно, что «Повесть временных лет» принадлежит к первому типу. Аналогичные исторические повествования существовали и а Востоке, например, в Китае, где встречаются и сводные летописи, и династийные истории. Однако для Китая, например, совсем нетипично стремление «вписать» свою историю в мировой исторический процесс (весьма характерное, как представляется, и для древнерусской, и для европейской историографии). Это связано с особенностями конфуцианского учения, рассматривающего другие народы как «варваров», не знающих истинного пути и потому недостойных подробного исторического описания.

Ряд общих моментов прослеживается и на уровне жанров, составляющих единое целое в контексте летописного повествования. Наиболее яркий пример – топонимические предания, известные читателям «Повести временных лет», например, по рассказу об основании Киева. Это хрестоматийное топонимическое предание интересно сопоставить, например, с имеющимся в польских исторических хрониках преданием «О Лехе, Чехе и Русе», в котором рассказывается о трех братьях, живших в хижине в глухом лесу. Однажды они отправились на поиски счастья и, дойдя до перекрестка трех дорог, разошлись в разные стороны: Рус – на восток, Чех – на запад, а Лех – в польские земли. Когда Лех увидел орлиное гнездо на дереве, он решил: «Будем гнездиться здесь». Так был основан город Гнезно, а на польском гербе именно поэтому изображается орел. Топонимическими преданиями, объясняющими происхождение названий городов и рек, изобилует сербо-хорватская «Летопись попа Дуклянина». Встречаются такие предания и в восточных литературах. Так, в раннем японском историко-мифологическом своде «Фудоки» приводится рассказ о рыцаре Садехико. Когда он отправлялся в плавание, его жена красавица Саёхимэ, стоя на вершине холма, махала ему вслед белым шарфом (хирэ), в честь чего этот холм получил название Хирэфури-но яма (Гора развевающегося шарфа).

Можно выделить общие моменты и в последующей истории летописной формы в различных странах. Беллетризация летописи привела к появлению в России жанра исторической повести. Аналогичные процессы произошли в восточных литературах: в Китае под влиянием летописной формы изложения появляется первый роман-эпопея «Троецарствие» Ло Гуань-чжуна (XIV в.), в Корее – «Записи событий года им-джин» (XVII в.), в Японии на базе соединения эпических сказаний и летописи рождается жанр воинской повести (гунки), во Вьетнаме в XVIII в. был написан первый роман «Император Ле – объединитель страны», в котором описание современных автору событий давалось как имитация исторического повествования.

Дата добавления: 2015-08-05