Крах веры

Однажды мне позвонил студент–теолог из Уиттон–колледжа.

— Меня зовут Ричард, — представился он. — Мы с вами не знакомы, но благодаря вашим книгам мне кажется, что мы близки. Не могли бы вы уделить мне немного времени?

Ричард рассказал о себе. Он обратился в христианство во время учебы в университете — представитель христианской молодежной организации, подружившись с Ним, познакомил молодого человека с основами веры. Однако Ричард вовсе не казался новичком в богословии. Он попросил меня порекомендовать ему что–нибудь из хорошей литературы, но выяснилось, что все книги из моего списка он уже читал. Мы приятно и не слишком связно побеседовали, и только в конце разговора Ричард обратился ко мне с просьбой:

— Мне неловко вас этим нагружать, — извинился он, — я понимаю, как вы заняты, но если б вы были так любезны… Видите ли, я написал реферат по Книге Иова, а мой преподаватель советует сделать из него книгу Не могли бы вы пролистать мою рукопись и высказать свое мнение?

Я согласился и через несколько дней получил по почте рукопись. По правде говоря, я не рассчитывал получить особое удовольствие: дипломники редко умеют увлекательно писать. Я не думал, что человек, лишь недавно принявший христианство, сможет найти нечто новое в сложнейшей из книг Библии, но я ошибся. Текст показался мне интересным. В течение нескольких месяцев мы с Ричардом по телефону и в письмах обсуждали, как придать рукописи законченную форму.

Спустя год Ричард закончил книгу и заключил контракт с издательством. Он позвонил мне снова и попросил написать предисловие. Я не знал Ричарда в лицо, но мне нравился его энтузиазм, мне хотелось поддержать его.

Миновало еще полгода. Книга была сверстана и откорректирована. Незадолго до ее выхода в свет Ричард позвонил мне. Теперь его голос звучал иначе — напряженный, срывающийся. Как ни странно, он уклонялся от моих расспросов насчет готовящегося издания.

— Мне необходимо повидаться в вами, Филип, — сказал он. — Я чувствую, что обязан кое–чем поделиться с вами, а это возможно только при личной встрече. Можно мне приехать сегодня во второй половине дня?

Жаркие, слепящие лучи солнца струились в окно моей квартиры, расположенной на третьем этаже. Я не занавешивал большие распахнутые окна. Мухи то влетали в комнату, то вылетали прочь. Напротив меня на кушетке сидел Ричард в белых теннисных шортах и в футболке. Его лицо блестело от пота. Чтобы встретиться со мной, он целый час ехал по запруженному машинами Чикаго. Первым делом он осушил стакан чая со льдом, чтобы хоть немного остыть.

Худощавый парень в хорошей физической форме понравился бы любому тренеру. Худое лицо и коротко подстриженные волосы придавали ему суровый, аскетический, даже монашеский вид. Движения Ричарда были красноречивы: кулаки сжимались и разжимались, загорелые ноги то и дело меняли положение, мышцы на лице судорожно вздувались.

Он отмахнулся от светской беседы и приступил к разговору:

— Вы рассердитесь на меня, Филип, и будете совершенно правы. Наверное, вы даже назовете меня мошенником.

Я не понимал, к чему он клонит.

— Дело вот в чем. Книга, с которой вы так мне помогли, выйдет в следующем месяце с вашим предисловием. Но я больше не верю в то, о чем писал. Я чувствую, что должен с вами объясниться.

Он на миг замолчал. Я видел, как ходят его желваки.

— Ненавижу Бога! — выпалил он вдруг. — Нет, не так. Я просто не верю в Него.

Я ничего не сказал. Следующие три часа я почти все время молчал, а Ричард рассказывал мне свою историю, начиная с развода родителей.

— Я сделал все возможное, чтобы предотвратить их Разрыв, — сказал он. — В ту пору я как раз принял христианство. Я был так наивен, что верил, будто Бог и в самом деле заботится о нас. Я молился днем и ночью, чтобы они помирились. Я даже взял академический отпуск и поехал домой, чтобы спасти нашу семью. Мне казалось, я исполняю Божью волю. Но я только все испортил. Так впервые я не получил ответа на молитву.

Я перешел в Уиттон–колледж, чтобы больше узнать о вере. Я думал: наверное, я в чем–то ошибся. В Уиттоне мне встречались люди, которые говорили: «Я общался с Богом», или: «Бог велел мне». Я тоже порой повторял эти слова, но меня от них коробило. Разве Бог хоть что–то говорил мне? Я не слышал Его голоса, не получал никаких наглядных, осязаемых доказательств Его присутствия. Но как я стремился к близости с Ним!

Всякий раз, перед тем как принять серьезное решение, я читал Библию и молился о водительстве, как нас и учили. Когда я находил верный путь, я шел по нему — и, клянусь, каждый раз попадал не туда, куда следовало. Иногда мне казалось, что я понял Божью волю, но потом все переворачивалось с ног на голову.

Снаружи доносился уличный шум. Я слышал, как проходят по лестнице соседи, но Ричарда ничто не отвлекало. Он продолжал говорить, а я лишь кивал, по–прежнему не догадываясь, почему он так яростно нападает на Бога. Многие семьи рушатся, многие молитвы остаются без ответа. Какова же истинная причина его ярости?

Потом Ричард рассказал, как ускользнуло от него хорошее место. Работодатель вопреки договоренности нанял менее достойного кандидата, а Ричард остался без надежного заработка и потерял возможности выплатить кредит, взятый на учебу в университете. Примерно в то же время его бросила невеста. Без предупреждения оборвала отношения и даже отказалась объяснять, почему изменила свое решение. Шарон, невеста Ричарда, сильно повлияла на его духовное развитие. Теперь вместе с ней ушла и часть его веры. Они часто молились о своем совместном будущем. И вот эти молитвы оказались лишь горькой насмешкой.

Проблемы со здоровьем усугубляли ощущение беспомощности и депрессию Ричарда. Открылась старая рана. Ричард снова почувствовал одиночество, ощущение, что его предали. Так же было, когда расстались родители. Что если Бог обманывает его, как обманула Шарон? Ричард отправился к священнику. Он, словно утопающий, хватался за любую возможность спасения. Он хотел сохранить веру в Бога, но руки хватали пустоту. Как верить Богу, Который ничуть не заботится о нем?

Священник не проявил особого сочувствия и дал Ричарду понять, что его переживания несопоставимы с проблемами разводящихся супругов, раковых больных, родителей, чьи дети сбились с пути. Провожая его, священник снисходительно усмехнулся:

— Наладятся ваши отношения с подружкой, да и с Богом тоже наладятся.

Но Ричарду его проблемы не казались столь незначительными. Он не понимал, как любящий Отец допускает, чтобы его постигло столь глубокое разочарование. Ни один человек не стал бы так обращаться со своим ребенком. Ричард продолжал посещать церковь, но в его душе уже зародилось сомнение, переросшее в опухоль цинизма. Богословие, которое Ричард изучил в колледже и прекрасно изложил в своей книге, стало вдруг чужим для него самого.

— Как ни странно, чем больше я злился на Бога, тем больше энергии во мне высвобождалось, — продолжал Ричард. — Я заметил, что в последние несколько лет я все больше уходил в себя. Теперь, когда меня одолели сомнения, когда я отошел от университетских друзей–богословов и прочих христиан, я словно ожил.

Однажды вечером этот процесс достиг кульминации. Ричард пошел на воскресную службу, прослушал проповедь и молитвы, но одно сообщение потряслл его. На той неделе над Аляской разбился самолет с девятью миссионерами на борту. Все они погибли. Священник изложил детали катастрофы, а затем представил собравшимся прихожанина, который на той же неделе счастливо выжил в другой авиакатастрофе. Когда этот человек изложил подробности своего приключения, паства откликнулась: «Хвала Богу».

— Боже, благодарим тебя за избавление нашего бра та, за то, что Твой ангел–хранитель бдил над ним, — подхватил священник, — и просим Тебя не оставить се мьи погибших на Аляске.

Эта молитва вызвала у Ричарда отвращение, чуть ли не приступ тошноты. «Нельзя же и нашим, и вашим, — подумал он. — Если уж мы благодарим Бога за спасение, то Его же надо винить и за катастрофу. Почему в церковь в качестве свидетелей не позвали родственников погибших? Что сказали бы вдовы погибших миссионеров? Тоже станут твердить насчет любящего Отца?»

Ричард вернулся домой в большом волнении. Все его сомнения сосредоточились теперь в одном вопросе: а существует ли Бог? И Ричард не увидел никаких доказательств существования Бога.

Тут Ричард ненадолго прервался. На западе солнце закатилось за большое здание, тени и яркие полоски света в комнате смягчились, надвигались сумерки. Прикрыв глаза, Ричард покусывал нижнюю губу. По том он с силой надавил пальцами себе на веки. Похоже, он пытался мысленно воспроизвести события той ночи, как можно точнее передать их.

— Что же было дальше? — спросил я несколько минут спустя. — Что произошло в ночь, когда вы утратили веру?

Ричард кивнул и продолжил свой рассказ, но уже не так возбужденно.

— В ту ночь я допоздна не мог заснуть. Все соседи давно улеглись. Я живу на тихой улочке в пригороде, так что казалось, будто я остался один во всем мире. Я чувствовал — надвигается нечто серьезное. Мне было плохо. Бог уже столько раз подводил меня! Я ненавидел Его и в то же время боялся: я же все–таки изучал богословие. Что если Бог все–таки существует, просто я чего–то не понимаю? Как проверить? Я стал перебирать весь свой опыт веры с самого начала.

Я вспомнил первую вспышку веры в университете. Тогда я был молод и доверчив. Быть может, я просто услышал пару избитых фраз и тоже захотел вкусить «жизнь с избытком»? Быть может, я подражал другим людям, подпитывался их опытом? Быть может, я обманул самого себя, поверив в Бога?

И все же — как отбросить все, во что я верил? Я решил дать Богу последний шанс.

В ту ночь я молился так искренне и так усердно, как только мог. Я молился на коленях, я простирался ниц на полу.

— Боже! Вспомни обо мне! — взывал я. — Я же не пытаюсь учить Тебя, как следует править миром! Об одном прошу: дай мне знак, что Ты существуешь.

Четыре года я мечтал о «личных отношениях с Богом» — все только и говорят об этом, — а Бог поступил со мной хуже, чем враг. И вот все сошлось в одном последнем вопросе: как говорить о личных отношениях с Богом, если ты не уверен, что Он существует? Я никак не мог убедить себя в том, что Бог есть.

Я молился по крайней мере четыре часа. Порой мое собственное поведение казалось мне глупым, но потом вновь наступала полная искренность. Мне казалось, будто я иду по узкому карнизу в полной темноте и не знаю, смогу ли оказаться на земле целым и невредимым — пусть Бог решает.

Наконец, около четырех часов утра я пришел в себя. Ничего не произошло. Бог не откликнулся. Так зачем себя мучить? Не лучше ли забыть о Боге и жить своей жизнью, как все нормальные люди?

Внезапно на меня нахлынуло ощущение свободы, несказанное облегчение, словно я только что сдал экзамен или получил водительские права. Борьба завершена. Моя жизнь принадлежит только мне.

То, что я сделал после этого, может показаться нелепым: я взял Библию и еще пару христианских книг и спустился во двор. Я тихонько прикрыл за собой дверь, чтобы никого не разбудить. Во дворе у нас стоит кирпичный очаг, туда я свалил все книги, полил их жидкостью для розжига и чиркнул спичкой. Ночь была безлунная, пламя поднялось высоко. Страницы Библии и богословских книг свернулись в трубочки, почернели, рассыпались золой и поднялись вместе с дымом к небу. С ними рассеялись и остатки веры.

Я еще раз сходил наверх и принес еще одну охапку книг. За час я сделал восемь ходок к книжному шкафу: комментарии, семинарские учебники, моя собственная рукопись — все обратилось в дым. Я бы сжег все свои книги, но мне помешал сердитый пожарник в оранжевом плаще. Он подбежал ко мне и принялся орать: «Что это вы тут делаете?!» Кто–то, видимо, увидел огонь и дал сигнал тревоги. Я не знал, как объяснить пожарнику происходящее, и забормотал, что просто сжигаю мусор.

Пожарник залил мой огонь какими–то химикатами, забросал его землей и позволил мне уйти. Я поднялся по лестнице и рухнул на кровать. От меня пахло дымом. Уже светало, а я обрел покой, словно огромная тяжесть свалилась с души. Я больше не лукавил. Я мог честно говорить с самим собой. Ничто больше не вынуждало меня поддерживать в себе веру в то, в чем я не был убежден. Я как бы заново пережил обращение, но обращение не к Богу, а от Бога.

Как хорошо, что я не стал профессиональным душепопечителем. Я всегда теряюсь, когда человек обнажает передо мной душу, как это сделал Ричард. В тот вечер я почти ничего не говорил. Наверное, так даже было правильнее. Если б я и нашел какие–то неправильности в том испытании, которому Ричард подверг Бога, пользы нам обоим от этого бы не было.

Ричарда больше всего угнетало то, что его книга об Иове должна была выйти в свет уже через несколько недель. Он известил издателя о том, как изменились его богословские взгляды, но печатные станки было не остановить. Я сказал, что по–прежнему готов поддержать его книгу, ведь меня интересует в первую очередь ее содержание, а не личная позиция автора.

— К тому же я и сам пересмотрел многие из своих взглядов и не совсем согласен с тем, о чем писал десять лет тому назад, — сказал я ему.

Длинный монолог изнурил Ричарда. Но к концу нашей встречи он казался спокойнее.

— Может быть, вся беда в том, что я взялся именно за Иова, — предположил он. — Я так любил его: Иов не боялся быть честным с Богом и добился ответа. В этом вся разница между нами: Бог пришел на помощь Иову после пережитых им страданий, а мне Он так и не ответил.

Сгущались сумерки, на улице уже зажглись фонари. Ричард тряхнул мою руку и быстро сбежал вниз по лестнице. Мне было грустно. Молодой, загорелый, здоровый парень. Многие сочли бы, что у него нет ни малейших причин предаваться отчаянию, но я слушал его, видел как сжимаются и разжимаются его пальцы, как напряжено лицо, и понял наконец, в чем причина его гнева.

Ричард испытывал сильнейшую боль, какую только может причинить человеку предательство. Это была боль влюбленного, обнаружившего внезапно, что он брошен. Вся его жизнь сосредоточилась на Боге, а Бог оставил его.

Вопросы, которые не принято задавать вслух

Важнейшие вопросы, которые на протяжении всей нашей жизни как бы плавают в смутном тумане, способны в одночасье принять четкие формы. Визит Ричарда послужил для меня такого рода катализатором. Его беды — развал семьи, проблемы со здоровьем, неудавшийся роман, ускользнувшая работа — едва ли можно отнести к подлинным несчастьям, но в ту ночь у полыхавшего костра он облек в драматическую форму сомнения, которые преследуют каждого из нас. Думает ли о Нас Бог? А если да, то почему Он не спустится на землю и Не приведет в порядок все, что вышло из–под контроля? Почему хотя бы отчасти не поправит наши дела?

Ричард, охваченный болью и гневом, не систематизировал свои сомнения, он чувствовал себя преданным и не облекал свои ощущения в богословский вопрос. Однако обдумывая наш разговор, я все время возвращался мыслью к тем трем насущным вопросам о Боге, которые проступали сквозь его смятение чувств. Чем дольше я размышлял над проблемой, тем яснее понимал: эти вопросы таятся в душе каждого из нас. Большинство людей не осмеливается задать их вслух, считая их как минимум невежливыми, а как максимум кощунственными.

Справедлив ли Бог? Ричард хотел следовать Богу, но его жизнь разваливалась на части. Как осмыслить свои несчастья в свете библейских посулов счастья и благополучия? А сколько людей преспокойно отрицают существование Бога — и процветают? Эта жалоба знакома нам еще из Книги Иова и Псалтиря, но для многих она по–прежнему остается препятствием на пути к вере.

Почему Бог молчит? Трижды в наиболее критические моменты учебы, выбора карьеры, романа Ричард просил Бога дать ему четкие указания. Каждый раз ему казалось, что он угадал волю Бога, но всякий раз выбор приводил его к поражению. «Разве отец поступает так с детьми? — повторял Ричард. — Неужели Ему нравится смотреть, как я разбиваю себе нос? Меня учили, что Бог любит меня, что следуя Его замыслу, я обрету счастье. Так что же Он не откроет мне Свой замысел?»

Почему Бог прячется от нас? Этот вопрос терзал Ричарда острее, чем остальные. Бог обязан как–то проявлять Себя. Это казалось Ричарду необходимым бoroсловским минимумом, уровнем, ниже которого вера невозможна. «Как я могу поддерживать отношения с Тем, в Чьем существовании не уверен?» Однако складывается впечатление, что Бог намеренно прячется даже от тех, кто Его взыскует. После того как Бог не откликнулся на всенощное бдение Ричарда, молодой человек, так сказать, «махнул рукой» на Бога.

Вскоре я отправился в деловую поездку в Южную Америку, и там мне вновь пришлось столкнуться с теми же тремя вопросами. В Перу пилот помог мне добраться до маленькой деревушки индейцев племени шипибо. Гидроплан опустился на воду, подплыл к берегу реки, пилот вывел меня по тропинке через джунгли на «главную улицу» деревни — грязную дорогу, по краям которой стояла дюжина свайных хижин, покрытых пальмовыми листьями. Мой проводник показал мне церковь, построенную сорок лет тому назад и привлекавшую множество прихожан. Он же показал мне гранитный памятник чуть в стороне от «главной дороги» и поведал историю о молодом миссионере, участвовавшем в создании этой церкви.

Когда полугодовалый сын миссионера умер от острого амебиаза, молодой проповедник, по–видимому, впал в отчаяние[1]. Он собственноручно вытесал памятник из камня и посадил у могилы сына дерево. Ежедневно, в самую жару, когда все укрывались в тени, миссионер спускался к реке и приносил воду, чтобы полить саженец. Он стоял над могилой, заслоняя ее своей тенью, словно пытаясь защитить от раскаленного тропического солнца. Порой он плакал, порой молился или просто стоял, глядя в пустоту. Жена, прихожане–индейцы, коллеги — все пытались как–то утешить его, но это никому не удалось.

Наконец миссионер и сам заболел. Он бредил, у него тоже начался понос. Его отправили на самолете в Лиму, доктора осмотрели его, но не нашли ни амеб, ни других возбудителей болезни. Испробовали различные лекарственные средства, но помочь ему не смогли. Миссионеру поставили диагноз «психогенная дизентерия» и отправили вместе с женой обратно в Штаты.

Стоя возле крошащегося гранитного памятника, на который местные женщины ставили теперь кувшины, возвращаясь с реки, я попытался представить себя на месте молодого миссионера. О чем он молился под полуденным солнцем? И вновь всплыли три вопроса Ричарда. Проводник сказал мне, что миссионер терзался от несправедливости произошедшего. Малыш ничем не провинился. Отец привез с собой семью, чтобы служить Богу в диких джунглях — и вот награда? Он молился, чтобы Бог знамением подтвердил Свое присутствие, молился хотя бы о слове утешения, но не получил его. Усомнившись в сочувствии Бога, миссионер дошел в своем страдании и сострадании к ребенку до полнейшего истощения.

Полагаю, атеисты не испытывают разочарования в Боге. Они ничего не ждут и ничего не получают. Но человек, доверивший свою жизнь Богу, подсознательно ждет чего–то в ответ. Неужели его ожидания напрасны?

Долгое время я не встречался с Ричардом. Я постоянно молился о нем, но мне не удавалось с ним связаться. Он отключил телефон. Ходили слухи, что он куда–то уехал. Издатель прислал мне экземпляр его книги, и я поставил ее на полку в качестве грозного предупреждения о том, как опасно писать на богословские темы.

Три года спустя я случайно столкнулся с Ричардом в отдаленном районе Чикаго. Он хорошо выглядел, немного прибавил в весе, отрастил волосы и не имел уже такого сурового и загнанного вида. Он обрадовался встрече, и мы решили вместе пообедать.

— В тот раз, когда я пришел к вам, мне было совсем плохо, — с улыбкой признался он за столиком мексиканского ресторанчика. — Теперь у меня все в порядке.

Он получил хорошую работу и давно забыл о неудавшемся романе. Вскоре мы заговорили о Боге, и тут стало ясно, что Ричард еще не вполне оправился. Его рана зарубцевалась, но уродливый шрам цинизма остался. Он по–прежнему сердился на Бога.

Официантка принесла нам кофе. Ричард обхватил чашку обеими руками и уставился на темную, исходившую паром поверхность.

— Теперь, когда я оглядываюсь на то безумное время, я начинаю понимать, что произошло, — заговорил он. — Я мог бы точно указать день и час, когда усомнился в существовании Бога. Это было вовсе не в ту ночь в Уитгоне, когда я молился до рассвета, — и Ричард пересказал мне эпизод, произошедшей вскоре после его обращения в христианство.

— С самого начала мне не нравилось, что от меня требуют слепой веры. Слепая вера — словно черная дыра, в ней исчезает любое искреннее недоумение. Я спрашивал своего наставника о проблеме боли, а он тут же начинал распространяться насчет веры. «Надо верить в Бога, даже если сейчас вера противоречит вашим чувствам. Чувства последуют за верой». Я делал вид, что так оно и есть, но чувства никак не хотели согласиться с верой. Я же послушно воспроизводил все внешние выражения веры.

Уже тогда я искал надежные свидетельства существования Бога. Именно они мне были нужны, а не вера. Однажды я нашел доказательство — где бы вы думали? — в телевизионной передаче. Я тупо перебирал кнопки телевизионного пульта и наткнулся на богослужение целительницы Кэтрин Кульман. Она выводила на сцену одного человека за другим. И каждый рассказывал потрясающую историю о чудесном исцелении. Рак, больное сердце, паралич — чуть ли не вся медицинская энциклопедия прошла перед нами.

Я смотрел передачу Кэтрин Кульман и сомнения таяли во мне. Наконец–то я обрел нечто надежное, осязаемое! Кэтрин попросила спеть ее любимый гимн: «Он прикоснулся ко мне». Именно это мне и требовалось: прикосновение, личное прикосновение Бога. Кэтрин обещала мне это, и я жадно потянулся к ней.

Через три недели Кэтрин Кульман выступала в соседнем штате. Я прогулял занятия, ехал полдня, чтобы попасть на одно из ее собраний. Она создавала прямо–таки чарующую атмосферу в зале: тихо играла органная музыка, слышались бормотания молившихся прихожан, некоторые молились на языках, то и дело кто–нибудь вскакивал с возгласом: «Я исцелился!»

На меня произвел особое впечатление один мужчина из Милуоки. На собрание его принесли на носилках. Когда он поднялся на сцену — сам, без посторонней помощи — мы буквально взвыли от восторга. Он сказал, что он врач — это тоже произвело на меня сильное впечатление. У него неоперабельный рак легких. Специалисты полагали, что ему осталось жить не более полугода, но сегодня Бог исцелил его. Он встал на ноги впервые за много месяцев. Он прекрасно себя чувствует. Хвала Богу!

Я записал его имя. С собрания я летел как на крыльях. Никогда раньше моя вера не была столь крепкой, непоколебимой. Моя жажда была удовлетворена. Люди, поднимавшиеся на сцену, стали для меня доказательством присутствия живого Бога. Бог совершал зримые чудеса для них, и, конечно же, сделает что–нибудь замечательное и для меня.

Мне хотелось пообщаться с врачом, который исцелился от рака. Ровно неделю спустя я позвонил в справочную Милуоки и раздобыл его телефон. Я набрал номер, подошла какая–то женщина.

— Можно мне поговорить с доктором С.? — начал я.

Молчание. Потом она спросила:

— Кто вы?

«Почему она спрашивает? Наверное, отсеивает звонки пациентов», — подумал я, назвался, рассказал, как я восхищаюсь доктором С. и как стремлюсь после того собрания встретиться с ним. Я сказал, что чудо произвело на меня огромное впечатление.

Снова долгая пауза, а потом тусклым голосом женщина ответила:

— Мой… муж… умер, — она еле выговаривала слова. Сказала так и тут же повесила трубку.

Не могу вам передать, как на меня это подействовало! Я был опустошен. Спотыкаясь, я вышел в другую комнату. Там сидела моя сестра.

— Ричард, что случилось? — воскликнула она. — Ты заболел?

Нет, я не заболел, но я не мог объяснить ей, что произошло. Я заплакал. Мама и сестра расспрашивали меня, но что я мог им сказать? Мне было почудилось, что моя жизнь приобрела ясную цель, что я достиг полной уверенности — и вот, один телефонный звонок, и все рухнуло. Пламя веры ярко пылало всего лишь одну ослепительную неделю, а потом, словно звезда рухнула на землю — наступила тьма.

Ричард уставился в чашку с остывшим кофе. В ресторане играла жестяная, слишком громкая музыка.

— Я не понимаю, — признался я. — Это произошло задолго до того, как вы отправились в Уиттон, получили степень магистра богословия, написали книгу.

— Да, но тогда–то все и началось, — перебил он. — Все прочее — Уиттон, книге об Иове, кружок изучения Библии — все это были лишь попытки опровергнуть истину, которую я понял после того телефонного звонка. Там наверху никого нет, Филип. А если Бог и существует, Он просто играет с нами. Почему бы Ему не перестать играть и не открыться нам?

Вскоре Ричард сменил тему, и мы завершили обед, поделившись событиями последних трех лет. Ричард твердил, что он счастлив. Может быть, он повторял это слишком часто, но он и впрямь казался более довольным жизнью.

За десертом Ричард вернулся к той нашей беседе, состоявшейся три года назад.

— Наверное, вы приняли меня за сумасшедшего — ворвался к вам и вывалил на вас историю всей своей жизни, а мы ведь впервые тогда увиделись лицом к лицу.

— Вовсе нет, — возразил я. — Как ни странно, я никак не могу отделаться от того нашего разговора. Ваши претензии к Богу помогли мне лучше осознать мои собственные сомнения.

Я рассказал Ричарду о трех главных вопросах. Изложив их, я уточнил, соответствуют ли они требованиям Ричарда к Богу.

— Мое сомнение более эмоционального свойства. Мне казалось, что меня обманули, бросили, словно Бог вел меня за Собой лишь для того, чтобы столкнуть потом с обрыва. Но вообще–то вы правы: именно этими тремя проблемами и вызвано мое негодование. Бог был несправедлив, Он прятался от меня, и Он всегда молчал. Да–да, точно, в этом все дело! — подтвердил он.

— Но почему же Бог не хочет ответить на эти вопросы? — возвысив голос, Ричард жестикулировал словно политик или проповедник. Хорошо хоть, люди уже расходились из ресторана. — Если бы только Бог ответил на них — ответил хотя бы на один вопрос, — если б Он хоть раз заговорил с нами так внятно, чтобы каждый услышал, я бы уверовал в Него. Весь мир принял бы Его. Почему Он не хочет говорить с нами?

4. Если б только [2]

«Ели б только», — так сказал Ричард. Если бы Бог разрешил эти три проблемы, вера расцвела бы на земле, точно весенние ландыши. Так ли это в самом деле?

В тот год, когда мы с Ричардом обедали в мексиканском ресторане, я штудировал Исход и Числа. Вопросы Ричарда все еще тревожили меня, но я не сразу заметил удивительное совпадение: Исход описывал тот самый мир, о каком мечтал Ричард, мир, где Бог ежедневно участвовал в человеческой истории. Он поступал со всеми справедливо, каждый мог слышать Его голос, Он зримо открывался людям.

Контраст между жизнью израильтян и нашим временем заставил меня вновь задуматься над тем, как Бог правит миром, и я вернулся к трем своим вопросам: если Бог может действовать справедливо, говорить внятно и зримо являться людям, почему Он не хочет вмешаться в нашу жизнь? Быть может, мы найдем ответ, если вглядимся в историю блуждания израильтян по пустыне?

Вопрос: Справедлив ли Бог? Почему Он не всегда наказывает дурных и не всегда вознаграждает добрых людей? Почему и с хорошими, и с плохими людьми, без всякого видимого смысла, может случиться беда?

Попробуем вообразить себе, что мир устроен так: каждому греху сопутствует легкий укол боли, каждому доброму делу — удовольствие. Представьте себе мир, где ересь навлекает на себя удар молнии, а каждый раз, когда мы повторяем символ веры, в гипофизе — железе внутренней секреции, расположенной в промежуточном мозге — вырабатываются эндорфины, «гормоны удовольствия».

Ветхий Завет описывает подобный эксперимент, целью которого было изменить поведение людей: Бог заключил договор с Израилем. В Синайской пустыне Бог награждал и наказывал Свой народ, следуя строгим, письменно зафиксированным правилам. Он Собственной рукой расписался в ряде гарантий, сопроводив их одним лишь требованием: израильтяне должны соблюдать Его заповеди. Бог поручает Моисею сообщить людям основные пункты договора:

---

Дата добавления: 2015-07-26