Начало испытаний

Чернов А.Н. Гарнизон отважных. - Саратов, 1959.

На западном рубеже нашей великой Родины, у слияния двух рек - Западного Буга и Мухавца, среди буйной зелени и густых кустарников и вековых деревьев, на четырех островах, соединенных между собой мостами, стоит Брестская крепость.
На центральном острове, который омывают воды Мухавца и Буга, расположена цитадель крепости. Оборонительные казармы с глубокими подвалами и подземными ходами сообщений образуют вокруг острова бетонное кольцо. В четырех местах оно разрывается воротами, создающими выходы из цитадели: Тереспольские - на запад, Холмские - на юг и центральные, или, как их называют, трехарочные, - на северо-восток.
Внутри цитадели на большом крепостном плацу высится окаймленная зеленью каштанов церковь, превращенная в клуб. Вблизи от нее - большое красивое здание - Белый дворец: в свое время он был штаб-квартирой великого русского полководца А. В. Суворова, в 1918 году в нем велись мирные переговоры между советской и германской делегациями и был подписан Брестский мирный договор.
В разных местах цитадели глубоко под землей скрыты склады с оружием, боеприпасами, продовольствием й другим военным имуществом.
На островах - севернее, юго-восточнее и западнее цитадели- возведены форты и бастионы, насыпаны земляные валы, вырыты и заполнены водой глубокие рвы. Через всю крепость протянулась асфальтированная серая лента Варшавского шоссе. На северном острове оно выходит из-под арки главных ворот крепости, круто сворачивает вправо, на восток, и через маленький пограничный Брест убегает дальше, на Москву. Юго-восточнее крепости, в пяти километрах от нее, в треугольнике деревень Волынки, Вульки и Пугачевки стоит так называемый Южный городок, в котором я проходил срочную военную службу в одной из танковых частей. Здесь меня и застала война.
22 июня 1941 года в три часа пятнадцать минут Брест, его крепость и Южный городок приняли на себя первый удар войны.
... Мы проснулись от непрерывного, все усиливающегося грохота, похожего на горный обвал. Быстро, без команды вскакивали с кроватей, одевались, брали оружие.
- Фашисты напали, - сквозь грохот разрывов услышали мы голос дежурного лейтенанта. - Батальон, к бою!
- К бою... К бою... К бою, - разносилось по всем комнатам казармы.
От тяжелых и близких разрывов гудела земля, содрогалась казарма. Через выбитые окна помещение наполнилось дымом и пылью. Падали убитые, тяжело раненных на руках уносили вниз, в подвальное помещение, а за стенами казармы, казалось, до самого неба вздымались черные фонтаны от разрывов бомб и снарядов.
...Бежавший впереди меня по коридору танкист упал. Я бросился к нему.
- Убит? - услышал я голос моего земляка Федора Меринова {Меринов Федор Самсонович, уроженец с. Инясово, Романовского р-на, Саратовской области. Погиб 27 октября 1943 года в бою за деревню Чирихово, под Великими Луками (прим. автора)}, веснушчатого, с голубыми глазами парнишки, одного из моих товарищей.
- Да, убит. - И вдруг все звуки заглушил душераздирающий вой: выо-у-у... Все ближе и ближе... Мы оба, не двигаясь, лежали около мертвого товарища.
«А-ах!» - рванула около самой казармы тяжелая бомба. Со звоном вылетели из окон остатки стекол. Нас обдало волной горячего воздуха и вонючей гарью взрывчатки.
Мы поползли, стараясь добраться до лестницы, ведущей вниз.
- Федя, неужели война? - спрашивал я своего товарища.
- А что же, по-твоему, маневры?
- Может быть, просто инцидент, как на Хасане.
- Возможно и это.
Мы опустились вниз. Коридор первого этажа битком набит людьми.
Разыскав своего командира танка старшину Чилингарова, я доложил ему о своей готовности к бою. Через минуту около нас был еще один член нашего экипажа, красноармеец Бондаренко.
Некоторые танковые экипажи уже потеряли часть людей. Не оказалось и командира нашего танкового взвода лейтенанта Мартыненко. По приказу командира роты его заменил старшина Чилиигаров небольшого роста, крепкий, смуглолицый осетин с маленькими черными усиками. Он уже имел боевой опыт, воевал на финском фронте в 19391940 гг., о чем свидетельствовал шрам над виском: вражеская пуля сделала короткий красноватый прочерк. Чилингаров считался одним из лучших танкистов роты. Неторопливый, вдумчивый и находчивый при решениях трудных задач, умеющий правильно оценить обстановку, таким знали его танкисты в мирные дня на танкодроме и на тактических учениях Под ураганным огнем противника пришли из городка к своим командир батальона старший лейтенант Рязанов и тяжело раненный политрук Соловьев. Старший лейтенант Рязанов молодой, но опытный и умелый командир, строгий и взыскательный по службе, шутник и балагур на досуге. Батальон его занимал первое место в соединении по боевой подготовке. Быстрым взглядом умных глаз осмотрел комбат своих подчиненных, выслушал рапорты командиров и обратился к бойцам:
- Товарищи танкисты! Сегодня начало больших и тяжелых испытаний для нас с вами, для всей нашей армии. На нас напали немецкие фашисты... Нам выпала честь первыми дать бой врагу, защищая свою Родину. Мы идем на помощь пограничникам, которые мужественно отбивают яростные атаки врага. Товарищи, боевые друзья! Будьте смелыми, твердыми и решительными. Если вчера мы учились воевать, то сегодня докажем в бою, на что способны советские танкисты!
Мы бросились в танковый парк к своим боевым машинам. Но всем сразу выйти из городка через ворота было невозможно, и люди лезли через металлическую стенку изгороди. Фашистские наблюдатели с аэростатов, конечно, видели все это. Еще чаще загрохотали разрывы, засвистели осколки. Словно подкошенные, падали убитые и раненые. Но люди шли вперед и вперед к своим танкам, броневикам и пушкам. Они ложились, ползли, поднимались и опять бежали. Как только танкисты вошли в парк, гитлеровцы обрушили на них огонь батарей и бомбовые удары с воздуха.
С нарастающим воем и пронзительным свистом летели бомбы. Десятки снарядов бороздили землю, расщепляли деревья, кромсали на куски железо и сталь танков и орудий.
Взрывались автоцистерны с бензином, керосином, лигроином и другим горючим. И эта жидкость, растекаясь по земле, горела, образуя гигантский костер. Горели танки, броневики, мотоциклы, автомобили. Горела одежда людей, попавших в пламя пожарища. И все же советские воины неукротимо шли, укрываясь от разрывов в воронках и за деревьями, добирались до своих машин. По два, по три человека, а где и в одиночку они садились в первый попавшийся танк или броневик и уходили из этого огненного циклона, охватившего небольшой квадрат лесного массива, где укрывалась боевая техника пограничного гарнизона.
На шоссе уже вышли наши танки. Из придорожных кюветов поднимались пехотинцы, размещались на машинах, и водители, дав полный газ, шли к Западному Бугу. Другая часть танков направлялась к городу. 22-я танковая дивизия развертывалась для боя. Вражеская артиллерия открыла по танкам огонь. Воздух был наполнен гулом моторов, грохотом разрывов, свистом пуль и осколков. На бреющем полете летали фашистские истребители, поливая наши войска пулеметным огнем.
Наш танк был невредим. Сорвав с него горевший брезент, мы кинулись к люкам.
- В башню! - приказал мне старшина Чилингаров, а сам, заняв мое место за управлением, повел машину на большой скорости к выходу из парка. Вести танк в сплошной завесе дыма, сквозь пламя пожарищ, разрывы снарядов и бомб мог только искусный мастер.
Вырвавшись на шоссе вместе с другими танками и броневиками, наш танк двинулся к границе. У нас был флаг. Мы с Бондаренко решили укрепить его на башне и постучали по крыше люка, на которой сидели десантники. Услышав наш стук, они освободили крышку и помогли открыть ее. Это были бойцы мотострелкового батальона. Их уселось на наш танк в два раза больше положенного для танкового десанта.
- Ого, сколько вас тут! - удивился Бондаренко.
- Ничего. Не на себе везешь. Скорее бы к Бугу добраться.
В небе черными стаями кружились немецкие самолеты, сбрасывая на дорогу бомбы и обстреливая ее из пулеметов. Широкое асфальтированное шоссе было изрыто глубокими воронками, загромождено разбитыми танками и другими машинами. В окружающих хуторах и селениях полыхали пожары. Над Брестом и его крепостью висели черные тучи дыма.
Прикрепив к башне коротенькое древко, мы распустили свернутое полотнище флага. Оно багряным пламенем заполыхало над башней танка, над головами десантников.
Дорога к границе кончалась. Через сто пятьдесят-двести метров мы, переехав мост обводного канала, очутились на южном острове, где располагался пограничный укрепрайон.
Свернули влево. Узкая грунтовая дорога, окаймленная с обеих сторон густой зеленью, подходила к самой границе. Пройдя по ней с полсотни метров, старшина остановил танк.
- Вступаем в бой, - сказал он, передавая мне правление танком.
Пока мы менялись местами, нас обогнали два танка. В одном из них по башенному номеру я узнал танк сержанта Листова. Механиком-водителем этой машины был Федор Меринов.
- Жив Федька! - радостно крикнул я и дал газ своей машине, стремясь догнать товарища.
На острове шел жестокий бой. Повсюду слышался грохот взрывов, треск пулеметов.
... Вал за валом поднимается и идет в атаку на советские подразделения гитлеровская пехота. Она наступает одновременно и с фронта и с фланга. Почти в упор косят ее огнем пулеметов и автоматов пехотинцы и пограничники. В гуще врагов рвутся гранаты и снаряды, посылаемые нашими танкистами, а лавина гитлеровцев в психической атаке неудержимо катится на цепи обороняющихся. Но вот гитлеровские автоматчики, не выдержав встречного огня, остановились, залегли. Я остановил свою машину. К ней подполз незнакомый мне подполковник. Я открыл люк.
- Командир танка, ко мне! - крикнул подполковник. Перегнувшись через мое плечо, старшина выглянул из люка.
- На вашей машине флаг. Начинайте атаку, за вами пойдут остальные танки. Я подниму пехоту.
- Есть, товарищ подполковник, - бойко ответил Чилингаров и, высунув руки из башни, просигналил флажками атаку. Наш танк, стреляя из пушки и пулемета, устремился вперед, рядом шли машины старших сержантов Листова и Хисамова.
- Ура-а-а! Ура-а-а! - перекатываясь, понеслось по цепям пехотинцев.
Замелькали зеленые фуражки пограничников, красные околыши пехотинцев, каски десантников. С винтовками наперевес они шли в контратаку на гитлеровцев. Огонь немецких автоматов то тут, то там вырывает людей из цепи, но бойцы идут вперед, их теперь никто и ничто не остановит. Но успех на отдельном участке не мог изменить общего положения.
С каждым часом бои на границе разгорались все жарче, все ожесточеннее. Гитлеровцы наступали. И как ни крепко держались наши, все-таки под ударами вдесятеро превосходящего врага отходили назад. Поредели цепи советских бойцов. Уже умолк не один пулемет, оказавшийся без патронов. Замерли подбитые врагом танки и броневики.
Медленно, с боем мы отходили к Мухавцу и Бугу. И на берегах этих пограничных рек завязалась горячая схватка.
Одна группа фашистов рвалась к мостам, чтобы через них войти в цитадель Брестской крепости. Другая сконцентрировала свой удар в сторону шоссейной дороги. Здесь гитлеровцы стремились выйти на дорогу, лишить подхода по ней подкреплений обороняющимся и сомкнуть в этом месте кольцо окружения крепости.
Переправившись по мосту через Буг на западный остров, наш танк вовремя пришел на помощь небольшой группе пехотинцев и пограничников, отстаивавших Тереспольский мост, по которому противник стремился переправиться через Буг и прорваться в цитадель. Оборону моста возглавлял молодой худощавый лейтенант-пехотинец Алексей Наганов.
К противоположному берегу реки подходили легкие катера и моторные лодки с вражескими десантами. На берегу, у самых стен крепостных казарм, шел бой. Враг, вклинившись в нашу оборону, разбивая, дробил ее на отдельные группы. Вместо общей линии фронта на острове возникло несколько изолированных друг от друга очагов обороны.
Окруженные гитлеровцами небольшие- группы пехотинцев, пограничников, танкистов и бойцов других родов войск всюду оказывали упорное сопротивление врагу.
Стойко держалась отрезанная с трёх сторон и прижатая к реке группа лейтенанта Наганова, защищая Тереспольский мост. Порой положение складывалось так, что гитлеровцы готовы были сбросить всех в реку. Но каждый раз лейтенант смело и решительно поднимал своих бойцов в контратаку, в тяжелой рукопашной схватке отбивая у врага несколько метров прибрежной земли и вновь продолжая оборону своего участка.
Много наших пехотинцев и пограничников пало там смертью героев. Но еще больше потерь понесли гитлеровцы. Берег реки в этом месте был завален их трупами. Наш танк, помогая группе Наганова, вертелся, как юла, поворачивая ствол пулемета туда, где создавалась наибольшая опасность для бойцов, оборонявших мост. Сам Наганов то и дело мелькал перед танком и всегда появлялся там, где особенно тяжело приходилось бойцам, воодушевляя их своим присутствием.
...На исходе боеприпасы. В винтовках последние патроны. Кончились гранаты. Отстреливаясь, люди снимаются с огневого рубежа, небольшими группами, по три - четыре человека отползают по мосту в цитадель.
- Прикрывайте отход, - передал посыльный приказ Наганова.
Сам Наганов с горсткой бойцов отползал последним. На некоторое время он задержался около нашего танка и постучал в люк. Приоткрыв крышку, я увидел, как по его лицу вместе с капельками пота стекали тонкие струйки крови, сочившейся из-под марлевой повязки, обтянувшей раненую голову. Дышал он тяжело, прерывисто.
- Задержитесь тут минут десять, а потом отходите, - крикнул он.
- А мост как же?-
- Взорвем. Отходите к Холмскому мосту, там еще держатся наши, им надо помочь. Понял?
- Понял.
- Ну, прощайте, - сказал он и пополз вслед за своими бойцами, уходившими в цитадель.
Я передал старшине приказ лейтенанта и посмотрел на часы. Было около двух.
Едва успел скрыться Наганов, как перед танком, словно из-под земли, появилась группа пограничников. Они ползли, таща на себе раненого командира, капитана пограничных войск. У него была оторвана нога. Около танка они остановились.
Капитан, с трудом превозмогая боль, встал во весь рост. Держась на одной ноге, он размахивал пистолетом, что-то кричал подбегавшим бойцам, которые сразу же ложились в цепь около танка. Через узкую щель люка я смотрел в спину этого человека, пораженный его мужеством. И вдруг он и один из державших его пограничников рухнули на землю. Третий товарищ подполз к упавшим, забрал их оружие и продолжал вести огонь. В этот момент стрельба из нашего танка стихла.
- Передай, чтобы все уходили в крепость, - кричал мне Чилингаров. - Отходим к Холмскому мосту.
Я открыл люк, махнул одному из бойцов рукой, давая знак подползти ближе.
- Уходите все, - сказал я ему, когда боец был около самого люка.
- Куда? - удивился он.
- В крепость. Приказ такой.
Через несколько секунд людей тут уже не было. Только один из пограничников не ушел. Постучавшись в люк, он попросил старшину взять его в танк.
- Тяжело покидать родную границу... я буду с вами... я не уйду отсюда... - твердо сказал боец.
- Но ведь мы тоже сейчас уходим, - ответил я.
Он упрямо стоял, не проронив больше ни слова.
- Ну, влезай, - сказал старшина. Пограничник влез в танк, и я повел машину к Холмскому мосту.
Не прошло и минуты, как позади нас, около Тереспольского моста, раздался оглушительный грохот. Высоко в небо взметнулось пламя и черный столб дыма. А когда рассеялся дым, окутавший берега Буга, то из окна сторожевой башни, возвышавшейся над Тереспольскими воротами цитадели, мы увидели развевающийся красный флаг.
Тереспольская башня оборонялась долго и упорно. Маленький ее гарнизон, состоявший из полутора десятков человек, возглавлял комсомолец лейтенант Наганов. Я не встречался с ним больше. Но, как узнал впоследствии, все бойцы его группы сражались до последней возможности. И все погибли в длительных, тяжелых, неравных боях. Только через несколько лет после войны, в 1949 году, были найдены останки лейтенанта Наганова и нескольких бойцов из его группы и похоронены в братской могиле.

ПОД СТЕНАМИ КРЕПОСТИ
Мы отступали по узкому коридору между высоким земляным валом и водной полосой Мухавца. Молчало оружие советских воинов: пусты были магазины винтовок и автоматов. А сзади двигались хорошо вооруженные фашистские войска.
У нас тоже не было ни патронов, ни снарядов. Осталось только несколько гранат. И все-таки наш командир решил дать бой.
- Гранаты командиру... Уводи машину вправо и укройся в кустарнике, - приказал Чилингаров.
Я отдал обе гранаты, которые у меня были. Прильнув к смотровой щели, свернул с дороги за ближайший куст орешника и остановил танк. Старшина открыл люк и, как только группа гитлеровцев поравнялась с танком, бросил в нее гранату.
Танк тронулся дальше. Однако вскоре мы натолкнулись на броневик и танк, стоявшие по обеим сторонам дороги. По приказу старшины я подвел свою машину вплотную к броневику.
- Дайте патронов, нечем прикрывать пехоту, - услышал я голос своего командира.
- Уходите, задержим, - ответили с броневика. - Идите на сборный пункт - он недалеко отсюда, у шоссе... Там получите.
Проехав еще немного назад, на восток, мы встретили окапывавшиеся цепи пограничников. Позади них в зарослях лозняка стояло около десятка танков. Это и был сборный пункт. Здесь мы увидели подполковника, который возглавил утром контратаку против гитлеровцев. Узнав, что наш танк не имеет боеприпасов, подполковник распорядился выдать патронов и гранат из собранных на медпункте.
- Поехали, - сказал он, устраиваясь на корпусе танка, - я проверю, как там эвакуируют раненых.
Медпункт расположился метрах в пятидесяти от сборного пункта, у подножья земляного вала... По сути, его даже нельзя было назвать медпунктом. Люди лежали прямо на земле. Вокруг них суетились санитары. Тут же стояло шесть грузовых машин. Раненых на медпункте было около сотни. Они уже не могли участвовать в бою, и их надо было немедленно эвакуировать. Мы помогли шоферам перенести раненых в автомашины.
Санитарный транспорт вышел из района боев под

(Нет одного листа)

...По-твоему, противник - дурак, как увидел, так и бахнул?
- Это уже старый, давно известный прием и не всегда действует, - заметил Соколов. - Ну, да все развно, патроны-то нам нужны... Придется рискнуть...
Соколов осторожно вынырнул из танка. По-прежнему было тихо.
- А ты, Бондаренко, крикни. Наши где-то близко тут. Голос у тебя...
- Если есть наши, то услышат, товарищ старшина.
- Ну, давай кричи.
- Э-э-эй! Где вы? Сю-да-а дава-ай, - крикнул Бондаренко. Затаив дыхание, мы ждали ответа.
- Иду-у-у! - донеслось приглушенно откуда-то издалека.
В кустах появилась фигура человека, он медленно, прихрамывая и шатаясь, шел к танку, неся кого-то на руках. Когда он подошел к нам поближе, мы узнали в нем Федора Меринова.
- Федя! Жив! - крикнул я.
Меринова встретил Соколов. Он взял из его рук человека и, подойдя к танку, опустил его на землю.
- Кто это? - спросил старшина.
- Командир танка, - ответил Меринов.
- Ну, как он?
- Плохо, товарищ старшина. Без памяти... В тыл бы его теперь.
- Ну, а как ты?
- А я ничего, в порядке.
Но было видно, что у него далеко не все в порядке: он еле стоял на ногах, голова его была в крови.
- А башнер?
- Погиб...
Пока перевязывали Меринова, он рассказал, что произошло с их танком и его экипажем.
Танк был подбит противником и загорелся, а заряжающий был убит, командир танка тяжело ранен и не мог двигаться. А танк, охваченный огнем, каждую минуту мог взорваться. Меринов, тоже раненый, теряя силы от потери крови, вытащил из танка раненого командира. На командире горел комбинезон. Меринов принялся тушить его. Одежда на Меринове тоже горела. Сорвав с себя горящую одежду, он взял на руки Листова и пошел прочь от своего танка.
Укрывшись в воронке, Меринов перевязал ему раны. Теперь нужно было выйти к своим. А где они, он не знал. Но по выстрелам определил, что где-то недалеко от шоссейной дороги, за земляным валом идет бой. Меринов и решил идти туда.
- Оставь меня и уходи, - прошептал командир танка.
Меринов ничего не ответил, а про себя подумал: «Только не это... не этому ты учил меня... будем выбираться вместе»... - И он, осторожно взяв Листова на руки, направился с ним в сторону земляного вала, прячась в кустарнике. Вскоре они услышали сильный грохот. Это взорвался их танк.
Пройдя еще с полсотни метров, Меринов заметил в кустах гитлеровцев. Рассыпавшись в цепь, они двигались к земляному валу.
«Хотят ударить по нашим с тыла... Как же их задержать?» - мелькнуло у танкиста. Что делать? Что предпринять? Врагов десятка три, а он один. У них автоматы. А у него две гранаты и револьвер.
Меринов спрятал Листова в воронке, взял у него револьвер (он оказался с полным зарядом). Гранат у Листова не было.
- Я скоро вернусь, - предупредил он Листова и пополз в сторону продвигавшихся вперед гитлеровцев.
«Эх, кабы автомат был», - подумал Меринов.
«А что, если... отнять автомат у фашиста». - Эта мысль уже не оставляла его, и он решил действовать.
Осторожно пробираясь от куста к кусту, он полз вслед за гитлеровцами. Они шли медленно и осторожно, держась как можно ближе друг к другу. Через каждые десять-пятнадцать шагов останавливались, озираясь по сторонам, прислушиваясь. Поэтому Меринов, продвигаясь ползком, все же не отставал от них и даже постепенно нагонял. Вот он уже подошел к фашистским солдатам так близко, что может бросить гранату в самую гущу их. Размахнувшись, он метнул гранату и, не останавливаясь, сделал рывок вперед и плашмя упал на землю. Во вражеской цепи грохнул взрыв, над головой Меринова со свистом пронеслись осколки.
Ошеломленные гитлеровцы залегли. Добравшись до первого убитого солдата, Меринов осторожно взял его автомат и уполз в густую зелень кустов.
Только спустя минуту после разрыва гранаты гитлеровцы пришли в себя и, не поднимаясь, открыли беспорядочную стрельбу. Они простреливали всю местность вокруг себя. Меринов затаился, плотно прижавшись к земле, словно сросся с нею.
Прекратив стрельбу, гитлеровцы поднялись и снова стали крадучись продвигаться вперед.
А Меринов опять пополз вслед за ними. Добрался до убитых гитлеровцев, запасся патронами и снова, маскируясь в кустах и траве, пошел по пятам врага. Вот и земляной вал... А там, за ним, наши бойцы, на которых вот-вот обрушится огонь вражеских автоматов. Нет, он, Меринов, не допустит этого! И танкист, прицелившись в одного из гитлеровцев в середине цепи, выстрелил. Гитлеровец рухнул. Меринов снова прижался к земле.
Вздрогнула вражеская цепь, яростно затрещали очереди автоматов. А Меринов только и ждал этого: длинной очередью из автомата он полоснул по цепи гитлеровцев. Фашисты продолжали идти вперед, стреляя прямо перед собою, а Меринов косил их сзади. Но скоро они догадались, что смерть настигает их с тыла, повернули назад и открыли огонь в сторону Ме-ринова. Над головой танкиста засвистели пули. Меринов дал ответную очередь и приготовился бросить в гитлеровцев последнюю гранату, чтобы под прикрытием ее разрыва отойти. Вдруг неожиданно позади него послышалась стрельба. Плотность огня была чрезвычайно велика. Пули срезали вершины кустарника, разметывая во все стороны листья и молодые стебли ивняка и орешника. И все это, словно подхваченное с земли порывами ветра, закружилось, завертелось вокруг Меринова. «Неужели наши?» - подумал танкист. Но тут же вспомнил, что южный остров, где он сейчас находился, почти полностью захвачен врагом.
Меринов вынужден был лежать, все плотнее и плотнее прижимаясь к земле. Те гитлеровцы, с которыми онвел бой, все ближе и ближе подползали к нему. Он стрелял, не щадя патронов. И вдруг автомат его смолк. На револьвер надежды мало. Наступил крайний случай. Он метнул в немцев гранату и, воспользовавшись разрывом, пополз в сторону, где оставил Листова. На пути ему попался убитый гитлеровец. Он забрал у него снаряженный магазин автомата и пополз дальше, стремясь как можно скорее выбраться из зоны, охваченной свинцовым ливнем.
Вот, наконец, и воронка, где лежит его командир. Он уже потерял сознание. «Пережду тут до ночи», - решил Меринов.
Но раздавшийся треск пулемета изменил думы танкиста: «Наш, Дегтярев-танковый... Пойду туда...» Совсем близко ревел мотор танка. Но вскоре все смолкло.
И вдруг до него донесся родной русский голос:
- Э-эй, наши, где вы?
Меринов, обрадовавшись, что близко свои, взял на руки Листова и пошел на голос. И только теперь, под тяжестью ноши, он ощутил ноющую боль в голове. Что-то горячее и липкое расплывалось по телу. «Ранен, - догадался Меринов. - Когда же?»
Его тошнило, болела голова. Хотелось пить. Отяжелевшие ноги с каждым шагом становились непослушнее, все труднее и труднее было отрывать их от земли. Но все-таки он шел. И дошел до нашего танка.
Старший сержант Листов по-прежнему оставался без сознания. Срочно нужна была помощь врача. Соколов и Бондаренко уложили его на танк. Меринов, отказавшись влезть в машину, остался наверху, около своего командира.
...И вот наш танк у земляного вала. Теперь нужно только на двадцать пять-тридцать метров подняться вверх, чтобы достигнуть вершины вала. И на столько же спуститься вниз, на ту сторону, и мы окажемся среди своих. Но подъем на вал крутой, и танк не поднимется. Значит, нужно преодолевать вал без машины.
Пограничник Соколов, вылезший из танка, бережно взял на руки старшего сержанта Листова и стал подниматься с ним наверх покрутому откосу вала. А Меринов, с трудом взбираясь сам, помогал Соколову.
Раненые были благополучно доставлены на медпункт. И только там Меринов узнал, что он получил ранение от осколков своей же гранаты, брошенной в гитлеровцев.
- Ведите танк в обход земляного вала, - приказал мне старшина Чилингаров. И танк снова двинулся, расчищая себе дорогу среди немцев огнем пулемета и автоматов. Нас спасало то, что у немцев в первые дни войны не было гранат. Наглые и самоуверенные, они рассчитывали проложить себе дорогу танками и автоматами.
Прорвавшись сквозь скопления вражеской пехоты, мы снова вышли на берег Мухавца. Здесь наши танки и броневики, расположившись в виде подковообразного выступа, огнем пушек и пулеметов сдерживали фашистскую пехоту.
- А гитлеровские автоматчики в сопровождении танков наседали, стремясь переправиться через реку со стороны Бреста. Чтобы лишить их возможности переправиться на наш берег, надо было взорвать мост. Но у нас оставалось всего несколько снарядов, и их не хватило бы, чтобы разбить мост.
... Берег Мухавца опустел. Оборонявшие его группы отошли к Южному городку. Наш танк, готовый к бою, остался в засаде, недалеко от моста.
- Значит, одни мы остались? - спросил я Чилингарова.
- Нет, не одни. Тут целая крепость обороняется, - ответил старшина.
... С моста сходил немецкий танк. За ним двигался бронетранспортер с пехотой. В таком порядке они и чередовались все время: танк - бронетранспортер, танк - бронетранспортер. Они двигались в сторону Южного городка. Первыми же выстрелами из засады нам удалось поджечь три вражеских машины и уничтожить немало фашистских автоматчиков.
Расстреляв весь боезапас, мы вышли из укрытия. И сразу навстречу нам быстро побежала изрытая воронками, загроможденная разбитыми танками и броневиками, серая лента шоссейной дороги.
Наш танк уходил от границы к Южному городку.

(Нет двух листов)

...винтовки по три патрона для пулемета». Я полз по цепи, собирая патроны, и встретил Соколова и Меринова, но разговаривать долго было некогда, меня с патронами ждали у танка.
И вот я уже ползу назад с сумкой из-под противогаза, наполненной патронами. Нужно под огнем врага опуститься с высоты к ее подножью, где по-прежнему стоит наш танк.
Между тем гитлеровцы пошли в очередную атаку, а пулемет танка молчит. Вражеские цепи все ближе и ближе... Меня терзает мысль: «Скорей бы... скорей бы к танку... Неужели не успею?»
Но в этот момент открылся люк башни, и из него высунулся командир танка. Он то короткими, то длинными очередями хлестал в гитлеровцев из трофейного автомата. А я, напрягая силы, старался ползти все быстрее и быстрее, спеша доставить патроны товарищам. И вот я уже совсем близко от танка и кричу: «Держись, старшина, патроны есть». Но шум боя поглотил мой крик, и Чилингаров не услышал меня. Он скрылся в башне, развернул ее и ударил из пушки по механизированной колонне врага, двигавшейся по шоссе. Снаряды Чилингарова попали в цель. На шоссе во вражеской колонне заухали разрывы, вспыхнули пожары. Туда же с высоты перенесли свой огонь и пулеметы пехотинцев, у которых еще оставалось немного патронов.
И вдруг, разбрасывая брызги разноцветных огней, вверх взметнулись ракеты. Гитлеровцы, атаковавшие высоту, неожиданно стали отползать назад.
Я уже хотел подняться, чтобы бегом преодолеть последние пятнадцать-двадцать метров, отделявшие меня от танка. Но в это время над головой со свистом пронесся снаряд... Совсем близко от меня ахнул взрыв, оглушил меня, ослепил, будто огромная вспышка магния. II я больше ничего не видел, не понимал, что творится вокруг, только чувствовал, как подо мной колыхалась земля. Фашисты стреляли из пушек и танков, не жалея снарядов. Наши бойцы оказались в бурлящем котле разрывов, но и на этот раз они не дрогнули. Только сейчас поняли они: враги отползли от высоты для того, чтобы обрушить на нас шквал артиллерийского огня. И советские воины по-прежнему делали все, пока было в их силах, чтобы сдержать неприятеля. И когда смолкли разрывы, улеглась взметнувшаяся вверх земля, рассеялся пороховой дым, перед фашистами все так же на башне танка развевался небольшой красный флаг, пылавший еще ярче в лучах заходящего солнца...
... Рядом со мной лежал раненый боец. Плотно сжав губы, опираясь на руку, собрав последние силы, он стремился приподняться, но вновь упал на землю.
- Э-эх! - с болью вырвалось у него. Я хотел помочь ему, но он тихо сказал:
- Не надо, ты иди лучше и бей их, гадов, за двоих, а я... - Он тяжело и порывисто дышал, жадно глотая воздух. -... Я уже не могу теперь... Все… - Из его груди вырвался последний вздох.
При виде погибших товарищей в моей груди еще сильнее клокотали гнев и ненависть к врагу.
- Мстить! - словно молоточком выстукивало в голове. - Мстить! - требовало сердце. - Драться, пока есть силы.
Я схватил патроны и пополз к танку. Он был разбит вражеским снарядом.
- Товарищ старшина! - крикнул я. Никто не ответил. - Бондаренко! - Опять молчание. Открыть люки танка и посмотреть внутрь невозможно - они покорежены. Да и фашисты сейчас же обрушили бы на меня град свинца. Как я после узнал, Чилингаров и Бондаренко погибли в этом бою.
Около танка на земле лежал флаг. Взяв его, я пополз к лейтенанту Гарницыну и обо всем рассказал. Гарницын приказал немедленно водрузить флаг на высоте. Мы вместе с Мериновым привязали поясным ремнем короткое древко флага к ложе винтовки и воткнули ее штыком в землю. И теперь наш красный флаг гордо развевался на высоте «Недоступной» в центре обороняющихся. Это вызвало ярость в стане врагов, и они снова пошли в атаку на высоту. А нам уже нечем было стрелять - магазины винтовок, диски автоматов давно опустели. Лишь пулемет Гарницына строчил короткими очередями (лейтенант зарядил ленту патронами, которые я принес).
- Передайте приказ: все ко мне, - не прекращая стрельбы, распорядился он. Я передал приказ лейтенанта по цепи. Бойцы подползли и сомкнулись вокруг своего командира. Только теперь мы узнали, сколько нас осталось: вместе с лейтенантом Гарницыным семнадцать человек. Среди них несколько раненых, которые еще имели силы драться с врагом.
- Товарищи бойцы, - обратился лейтенант, - у кого есть гранаты, сложите их к моему пулемету и приготовьтесь к штыковому бою. Попытаемся прорваться.
Гранат набралось всего около десятка. Многие из бойцов знали, что лейтенант Гарницын недавно в спортивных соревнованиях занял первое место в округе по гранатометанию. И вот теперь он сам хотел бросить оставшиеся гранаты, чтобы нанести как можно больший урон врагу, а потом пойти на прорыв. Гитлеровские солдаты, сомкнув вокруг высоты кольцо, ползли,
взбираясь все выше и выше, не открывая огня. Нам же стрелять было нечем. Наступило зловещее молчание с обеих сторон. И в эти минуты до нашего слуха отчетливо донеслись звуки отдаленного боя.
- Слышите, - сказал Гарницын, - это Брестская крепость обороняется.
На вершине высоты по-прежнему реял советский флаг, и люди ждали последнего боя.
- Товарищи, - снова заговорил Гарницын. - Нас осталось семнадцать человек. Мы окружены врагом. У нас кончились патроны... Но мы воспитаны большевистской партией и способны по-большевистски драться под красным флагом, твердо веря, что он вечно будет развеваться на нашей земле... Товарищи, поклянемся же под этим флагом, что мы не сдадимся врагу.
- Клянемся... Клянемся... Клянемся... - дружно отвечали бойцы.
И он, вынув из своей полевой сумки тетрадь, начал быстро писать карандашом нашу клятву. А через две-три минуты громко прочитал написанное. Бойцы слушали его с таким вниманием, что, казалось, даже перестали дышать.
«Нас, пехотинцев, пограничников, танкистов и артиллеристов осталось семнадцать человек- вдохновенно читал Гарницын. - У нас кончились патроны, мы окружены, но у нас есть силы и стремление драться с врагом. Все мы считаем себя коммунистами, потому что сражаемся за победу коммунизма. Во имя этой победы мы клянемся умереть, но не обесчестим славного звания советского воина и советского человека. Да здравствует наша свободная Родина. Да здравствует Красная Армия. Смерть врагу. Товарищи, отомстите за нас. Прощай, любимая Родина.

22 июня 1941 года.
Твои сыны».

Гарницын снял фуражку, обвел всех взглядом и громко произнес:
- Клянусь тебе, Родина, выполнить это.
- Клянусь, - снимая с головы пилотку и чуть приподнявшись, повторил красноармеец-артиллерист.
- Клянусь, - произнес пограничник.
- Клянусь, клянусь, - громко повторяли бойцы и крепко жали друг другу руки.
Портсигар с клятвой закопали рядом с тем местом, где развевался красный флаг.
...А гитлеровцы совсем близко. Уже хорошо видны их темные фигуры и даже слышно их тяжелое дыхание. Самоуверенные, обнаглевшие, они что-то кричат на ломаном русском языке.
- Возьми флаг и подними его как можно выше, - сказал мне лейтенант, а сам запел:
Вставай, проклятьем заклейменный,
Весь мир голодных и рабов...
Бойцы подхватили:
Кипит наш разум возмущенный
И в смертный бой вести готов.
Лейтенант пел и, немного привстав, бросал в гитлеровцев гранаты. Они рвались на склоне сопки, в гуще, наседавшего врага. А на ее вершине, не смолкая, звучал «Интернационал».
- Вперед, товарищи, ура!
И лейтенант, поднявшись, рванулся вперед, увлекая за собой бойцов. Пение «Интернационала» сменилось громкими криками «Ура-а-а!».
Разрывы гранат, которые метко бросал лейтенант, наш стремительный бросок вперед с винтовками наперевес внесли смятение в стан гитлеровцев, и они хлынули вниз по склону высоты. Только у ее подножья они опомнились и остановились.
Несколько наших бойцов вырвались из кольца окружения и уже бежали к низкорослым кустарникам, стремясь укрыться там. Я заметил, что один из гитлеровцев готовился открыть по ним стрельбу из автомата.
Вскинув револьвер, я нажал спуск, но... услышал только негромкий щелчок: барабан был пуст. Вдруг рядом с фашистом появился Меринов. Он молниеносно набросился на него, ударил штыком и завладел его автоматом. Мы побежали дальше.
Неожиданно совсем близко застучал пулемет. Где он и кто из него стреляет? Мы с Соколовым залегли в воронке, образовавшейся от разрыва бомбы. Фашисты тоже прижались к земле.
- Где лейтенант? Жив он? - спросил я Соколова.
- Не знаю.
- А Федор жив, не знаешь?
- Здесь я, - раздался голос Меринова. Он лежал вверху, около воронки, и не был виден.
- Иди сюда.
- Не могу, - отозвался он. - Наблюдаю... По фашистам бьет наш пулемет. Вот я и приглядываюсь: откуда?
Вдруг, словно молния, блеснула яркая вспышка, потом раскатистым басом прогрохотали взрывы, и над землей затрепыхались бледно-желтые отблески пламени. Это на дороге, недалеко от высоты, загорелась немецкая автоколонна, расстрелянная советскими пулеметчиками.
- Значит, мы не одни здесь, - обрадованно оказал Соколов, - нужно попробовать соединиться с пулеметчиками.
Мы вылезли из воронки, позвали товарищей. Около нас постепенно собрались бойцы, оставшиеся в живых. Всего нас оказалось девять человек. Лейтенанта Гарницына не было.
- Погиб, наверно, - сказал кто-то. Мы долго молчали, тяжело переживая потерю командира.
Фашисты, штурмовавшие высоту, не выдержали пулеметного огня и отступили. Замолчал и пулемет, так неожиданно оказавший нам поддержку.
- Что теперь будем делать, хлопцы? - спросил кто-то.
- Патроны искать нужно, - сказал Соколов. - Без них мы пропали... Обыщем сначала убитых гитлеровцев.
Но диски их автоматов оказались пустыми.
Посовещавшись, мы решили идти к нашим танковым и артиллерийским паркам, к складам боеприпасов.
Эту местность я хорошо знал и вызвался добраться до парков. Дорога к паркам была недалеко. Меринов, несмотря на боль от раны, полученной еще на границе, тоже собрался идти со мной. Как я ни отговаривал его, разубедить не удалось.
- Боишься, в тягость буду? - горестно спросил он. - Не беспокойся, я еще силен, вынесу... Пойдем вместе. - Сколько было воли и решимости в голубовато-серых глазах этого не особенно рослого, хрупкого юноши! Казалось, они говорили: «Ну что значит какая-то там рана, если надо драться с врагом во имя защиты поруганной Родины».
Вместе с нами вызвался идти и артиллерист-волжанин из Саратова, коренастый, широкоплечий парень со смугловатым лицом под тонкой пленкой загара и карими узкими, слегка раскосыми глазами.
- Возьми, земляк, - глухо буркнул артиллерист, обращаясь ко мне, - ты же знаешь, саратовские ребята не подведут.
Шестеро остались около высоты, спрятались в кустах, а мы втроем с наступлением темноты направились на поиски боеприпасов. Осторожно пробираясь сквозь кустарник, мы вышли на дорогу и скоро добрались до танкового парка. Он был разбит снарядами и бомбами, и в нем стоял удушливый смрад от едкого дыма. Патронов и оружия мы здесь не нашли и направились дальше, к зарядному пункту танков. По пути мы забирали у убитых заряженные револьверы, запас патронов к ним, гранаты. Но этого, конечно, было очень мало.
...Вот и зарядный пункт танков. То, что мы увидели, потрясло нас. Все было разбито и сожжено. Кругом валялись полуобгоревшие обломки деревянных ящиков, разорванные в клочья цинковые коробки из-под патронов. И здесь мы не нашли ни одного патрона. Впереди оставались еще склады боеприпасов артиллерийского парка. Но и они могут быть в таком же положении. Что тогда делать? Как воевать без патронов? Но все же мелькала надежда: быть может, сохранилась часть патронов для карабинов...
...Вот и артиллерийский парк. Хотя он был не так разбит, как танковый, но склады боеприпасов его оказались пустыми.
- Куда же теперь? - спросил Меринов. Вдруг до нас донесся какой-то рокот.
- Пошли потихоньку туда, быть может, наши, - предложил я.
На усталую от боя землю легла вечерняя темнота. Мы шли настороженно, напряженно всматриваясь вдаль, часто останавливались, иногда ложились на землю, прикладывали к ней ухо, прислушивались. Но вот впереди замерцал свет электрической лампочки. Вскоре мы услышали чужую речь и стук молота о наковальню, а через некоторое время увидели силуэты танка и несколько мелькавших около него человеческих фигур. Посовещавшись, мы решили отбить у немцев танк. С большой осторожностью поползли к танку. Но часовой, видимо, в ночной тишине все же услышал шорох и крикнул: «Хальт!» Мы замерли на месте и плотнее прижались к земле. Часовой повторил окрик и неведомо куда дал очередь из автомата. На минуту все стихло. Потом две длинные и яркие полосы света, ворвавшись в ночную тьму, легли на землю и медленно поползли по ней. Гитлеровцы пытались нащупать нас лучами прожекторов. С каждой секундой световые полосы все более и более сближались и, казалось, хотели стиснуть нас. Вот одна из них скользнула по нашим спинам и поползла дальше. Затем обе полосы сомкнулись и погасли. Нас спасло то, что мы лежали в небольшой ложбине, и поэтому остались незамеченными.
Мы решили двинуться к танку. Ночная тьма помогла нам незаметно подползти к нему на небольшое расстояние. Из-за кустов видно было машину. Внимательно присмотревшись, мы узнали в ней наш Т-34. Около нее копошились люди, освещенные переносной лампочкой. Грубый и требовательный голос торопил работающих:
- Шнель, шнель!
Минут через двадцать ремонтные работы были закончены. Взревел мотор, танк двинулся, описал полукруг и остановился. Гитлеровцы, окружив танк, хлопали руками по его корпусу, довольно громко галдели: «Гут, гут, зер гут».
- Слышите, как хвалят наш танк? Значит, действительно хорош, - прошептал Меринов.
Фашисты, расположившись на ящиках, недалеко от танка, закурили. Их было шестеро.
- Вот гады, расположились, как у себя дома, - нервничал Федор. - Давайте грохнем их гранатами - и на танк.
- Без шума лучше бы. Вот как уйдут эти, останется один часовой, мы ткнем его штыком и айда, - ответил я.
Но немцы не спешили уходить. Закончив перекур, они стали извлекать из ящиков снаряды и пополнять боезапас танка. Вскоре вразвалку, пьяной походкой к танку подошли пять человек в форме советских бойцов и командиров.
- Неужели изменники? - ужаснулся я и не нашел в своем словаре таких слов, которыми можно было бы выразить то презрение, которое испытывал к этим людям.
Офицер, руководивший ремонтом, построил своих солдат, а танкисты в русской форме подошли к ним. Один из танкистов, очевидно, командир экипажа, вытянув руку, что-то крикнул солдатам по-немецки. В ответ ему строй одним махом выпалил: «Хайль Гитлер». Гитлеровец, руководивший ремонтом танка, что-то по-немецки объяснял танкистам.
- Это же переодетые фашисты, - шепнул я Федору, и на сердце стало легко.
- Теперь надо действовать, - настаивал Федор. - Нельзя выпускать их отсюда... Они ведь в нашей форме... Залезут к нам в тыл и такого накрутят...
- Да, надо ахнуть их сейчас, - горячился и артиллерист.
Пока мы перешептывались, группа ремонтников ушла. Осталось только пятеро танкистов в советской форме. Они сели на ящики из-под снарядов и, весело разговаривая, угощались из одной фляжки, видимо, «заряжались» перед походом немецким шнапсом. Надо было действовать, ни секунды не медля. Было ясно, что здесь подготовлена диверсионная группа, которая, используя захваченный танк, будет пробираться к нам в тыл. Но этому не бывать! «Пусть мы сами погибнем, но и вас, сволочи, не выпустим отсюда», - думал я, крепко сжимая гранату.
Мы осторожно поползли вперед, подобрались ближе к танку.
- Огонь! - шепнул я. В фашистов полетели гранаты, и танкисты исчезли в гигантском столбе огня, черного дыма и земли. Мы бросились к танку, быстро влезли в него. Я сел за управление, Меринов - за пулемет, артиллерист - к пушке. Взревел мотор. Привычным движением разворачиваю танк, даю полный газ и направляю машину в ту сторону, откуда мы пришли.
Вспыхнувший свет прожекторов ловит нашу машину в перекрестие. Наш артиллерист бьет по прожекторам, и они гаснут. Но вражеские танки преследуют нас, пытаются окружить, заходят сбоку. Из башни сигнал «стоп». На мгновенье танк замер на месте. Выстрел, и один из фашистских танков, выбросив пламя, окутался дымом. Второй танк артиллерист расстрелял почти в упор. Третий, отстреливаясь, стал уходить...
И вдруг оглушительный грохот обрушивается на нас. Танк вздрогнул всем корпусом, но не остановился. «Снаряд», - мелькнуло у меня, и тут же я услышал надрывающийся голос Меринова у себя над ухом:
- Башню заклинило, надо бросать машину, давай диски.
Мы решили развернуть машину назад, поставить постоянный газ и уйти из нее - дальше оставаться в ней было нельзя, нам грозила неминуемая и бесполезная гибель. Товарищей в танке уже не было, я вылез через башенный люк последним и, сжавшись в комок, свалился на землю, а потом, как было условлено, пополз в кусты, туда, куда поползли товарищи. Наш танк мчался без экипажа.
Впереди раздался крик совы - товарищи давали мне знать, где они находятся.
- А ты молодец, настоящий танкист, - похвалил я артиллериста.
- Он ничего не слышит, - сказал Меринов. - У него ведь пилотка, уши открыты... Когда шарахнуло в башню, его и оглушило... Жалко парня... Ну да ничего, я думаю, отойдет...
Оглохший артиллерист молчал, растерянно водя глазами вокруг.
Мы то ползком, то короткими перебежками уходили дальше, к группе бойцов, оставшейся у высоты «Недоступной», унося с собой четыре пулеметных диска с патронами, взятые из танка.
Во время нашего отсутствия пограничник Соколов, возглавив оставшихся людей, сделал вылазку на шоссе и захватил гитлеровских мотоциклистов, ехавших с пакетом из Кобрина в Брест. В пакете было донесение какого-то фашистского военачальника о том, что «на всей территории, занятой войсками фюрера, действуют банды неприятеля и внезапными нападениями наносят нам серьезный урон». Далее доносивший просил выслать специальные отряды для борьбы с русскими отрядами, оставшимися в тылу.
Захваченные у гитлеровских мотоциклистов пулемет и два автомата явились серьезным подспорьем к нашему вооружению, тем более, что у нас теперь были патроны. Мы сидели в кустах, и каждый думал: что же делать дальше? Куда двигаться? Где искать своих?
- Я думаю, надо идти в Брестскую крепость, - сказал Соколов, - там наши. А Брестская крепость - это крепкий орешек, гитлеровцы там зубы пообломают...
- Правильно, - согласились бойцы, - пойдем в Брестскую крепость.
- Только нам командно нужен... Старшего начальника поблизости нет, назначать некому. Выходит, что самим назначать надо. По-моему, с этим делом справится наш танкист... Он хорошо провел операцию по добыче патронов, - предложил кто-то.
- Для этой роли лучше подходит Соколов... И он ведь провел тут хорошую операцию, - сказал я,
- Нет уж, командуй ты, а я буду твоим помощником по разведке. Это как раз моя пограничная профессия...
С предложением Соколова согласились все, и я стал командиром маленькой группы бойцов.
- Ну что ж... В таком случае слушай мою команду: сейчас всем спать, кроме часового. Первым часовым буду я сам, после меня - Соколов... Потом назначим других... А на рассвете - в поход...
Усталые бойцы свалились на землю и сразу уснули. А я, встав на пост, зорко всматривался в ночную тьму, внимательно прислушивался ко всему. «Ночь - хранилище многих неожиданностей», - вспоминал я слова погибшего старшины Чилингарова. А сон беспощадно ломал меня, качал из стороны в сторону, сваливал с ног. Я всячески боролся с охватывающей меня дремотой, то и дело встряхивал головой, падавшей на грудь, делал гимнастические упражнения, ходил возле спящих бойцов. С болью смотрел на небо, окрашенное в багрово-красный цвет от пожаров, бушевавших в Бресте, в окружающих деревнях и хуторах. С востока, а также от Мухавца и Буга доносились глухие орудийные раскаты: там шли ожесточенные бои - советские воины своими героическими подвигами вписывали первые страницы в историю Великой Отечественной войны. На пограничных заставах, на берегах Западного Буга и Мухавца, у стен Брестской крепости начинался бессмертный подвиг советского народа.
Огромная физическая усталость, сон окончательно свалили меня с ног, и я разбудил Соколова себе на смену.
- Ну как, - спросил я его, - отдохнул?
- Ничего, хорошо заснул, легче стало, - ответил он и, взяв у меня винтовку, встал на пост.
- Тяжело будет - поднимай Меринова, - предупредил я Соколова, а сам лег рядом с товарищами и сразу уснул.

ВСТРЕЧА
...Сквозь сон я почувствовал, что кто-то толкает меня, но никак не мог проснуться. Наконец резкий удар в бок разбудил меня. Открыв глаза, я молча, дрожа от озноба, смотрел на багрово-красное небо. Где-то совсем близко ухали орудия и нескончаемой трелью заливались пулеметы. Оглядевшись, я увидел недалеко Соколова.
- Что случилось? - шепотом спросил я.
- А вот слушай...
Прислушавшись, я уловил в недалеком кустарнике мягкий шорох. Мы насторожились: быть может, поблизости враг, а к нам идет его разведчик?.. Приготовились к бою. Соколов вызвался пойти в разведку. Отойдя от нас на некоторое расстояние, он крикнул по-немецки. Ответа не последовало, а в кустарнике сразу все стихло. Стало быть, это не немцы? А возможно, и немцы, но хитрят, тоже хотят проверить, кто здесь? Соколов вернулся, чтобы посоветоваться со мной, как действовать дальше.
- Перейдем на русский язык, - решили мы, но тоже схитрили. Пограничник, сделав из ладоней рупор, негромко крикнул:
- Батальон, пулеметы к бою! В ответ - опять молчание.
- Эй, кто там в кустах? Выходи! - опять крикнул Соколов.
И вот совсем близко мы слышим взволнованный женский голос:
- Свои мы!
Шорох в кустарнике усилился. По-видимому, женщина решительно и смело пошла вперед.
- Если провокация - стреляйте, не жалейте и меня, - тихо предупредил Соколов и быстро пошел навстречу неведомой женщине. Вскоре он вернулся. Вместе с ним пришли женщины с детьми и двое военнослужащих.
Женщины шли из Бреста. Они рассказали, что с приходом фашистов в городе начались грабежи, издевательства над советскими людьми, убийства.
Женщин было четверо. Одна из них - жена партийного работника, оставшегося в Бресте для подпольной работы, забрав ребенка, ушла из города вместе с соседкой по квартире - женой командира Красной Армии, у которой было двое детей. Ее сына несла третья женщина - жена машиниста, которая в первые же часы войны потеряла мужа и сына. Женщин неоднократно останавливали пьяные немецкие патрули, издевались над ними, возвращали обратно. И все-таки им в конце концов удалось выбраться из города.
За городом они встретили молоденькую девушку, сестру командира-пограничника. Девушка прижимала к груди беззаботно спавшую двухлетнюю девочку. Мать этой малютки, верная боевая подруга брата девушки, осталась на границе. Вместе с мужем и пограничниками девятой пограничной заставы краснознаменного Брестского пограничного отряда она сражалась против немецко-фашистских захватчиков. Таким образом, каждая из четырех женщин несла на руках ребенка.
Девушку звали Зина. Она была легко ранена осколком в левую лопатку.
Наше внимание привлек моряк в пестрой полосатой тельняшке, черных брюках навыпуск, бескозырке без чехла, с черной лентой с надписью: «Черноморский флот». Грудь его крест-накрест перепоясывала пулеметная лента, по бокам висели гранаты и пистолет. В руках он держал винтовку. Он выглядел, как моряк периода революции 1917 года и гражданской войны.
Это был Федор Германенко, пулеметчик одного из кораблей Черноморского флота. Незадолго до войны он приехал в Брест в краткосрочный отпуск, и тут его, как он выразился, «шторм застал».
Другой военнослужащий, танкист Дружкин Николай, был моим земляком по области, району и сослуживцем по одной роте.
Дружкин встретился с моряком в районе Брестского вокзала, где стойко оборонялись наши части. С тех пор они вместе. И, где только можно, били по врагу из своего пулемета. Они-то и оказали нам неожиданную поддержку в районе высоты «Недоступной». После разгрома фашистов у высоты они ушли оттуда, стараясь разыскать какую-либо часть Советской Армии, чтобы влиться в нее. А ночью встретили группу женщин, все вместе решили идти на восток и вот натолкнулись на нас.
Таким образом, наша группа увеличилась. Но вместе с тем среди нас появились женщины и дети, и мы не могли бросить их на произвол судьбы. С какой надеждой они смотрели на горстку советских воинов, видя в них своих верных защитников!
Создавшееся в нашей группе положение требовало какого-то нового решения. Теперь нечего было и думать о том, чтобы идти в Брестскую крепость: надо каким-то путем препроводить женщин на восток, под защиту частей Советской Армии. Но как это сделать? И где лежит путь на восток, наиболее безопасный для женщин с детьми?
Все ждали моего решения. А я усиленно думал и молчал. И это продолжалось довольно долго. Наконец одна из женщин, жена командира, не выдержала и подошла ко мне:
- Ну, что вы так долго думаете? Мы - ваши бойцы, все здоровы, у всех есть оружие, вместе с вами будем бить поганых фашистов!
Подступила ко мне и жена машиниста. Вырвав у одного из бойцов винтовку и потрясая ею в воздухе, она взволнованно, нервной скороговоркой сказала:
- Они отняли у меня сына, мужа, отняли жизнь... И я готова мстить им всегда, в любую минуту... И не успокоюсь, пока не убью их сто, двести...
Подошла Зина и заговорила горячо, возбужденно:
- Слушай, товарищ командир! Они правы... Нельзя ждать. Если ты не умеешь, мы назначим нового командира... Пусть моряк командует.
Глядя в возмущенное девичье лицо, я думал: «Да, все они правы в своих требованиях». И я воспринял это как приказ. Приказ от имени сотен тысяч женщин и детей.
К нам подошел Федор Германенко.
- Вот что, девушка, - положив руку на плечо Зины, сказал моряк, - в военном деле горячка не всегда бывает полезной. Командиру надо принять такое решение, чтобы оно не оказалось мыльным пузырем. И торопить его не следует. Не было бы вас и малышей, нам одним - что во флоте, что в пехоте... Ведь мы не оставим вас волкам на съедение... Значит, надо командиру хорошо подумать... А меня ты в командиры не производи. У меня своя должность - я пулеметчик. И вообще, митинговать тут нечего. Правильно я говорю, братишки?
- Правильно... правильно, - отозвались бойцы. Я посоветовался с Соколовым и Германенко, и мы, три рядовых советских воина, решили двигаться на восток, на соединение с отступающими частями нашей армии. Но дальнейщее развитие событий внесло существенное изменение в этот план.

ИЗМЕНЕНИЕ МАРШРУТА
Итак, мы пошли на восток. В предместьях Бреста уже погасло пламя пожарищ, и воздух, насыщенный горьковатым привкусом дыма, расстилавшегося над землей, щекотал в носу и горле. Из низин и балок поднялась сизая пелена предутреннего тумана. Ничего не было видно даже на шаг впереди себя. Мы натыкались на пни, деревья, падали. Делали короткие остановки, пили вонючую болотную воду, поднимались и шли дальше глухими, нехожеными тропами, торопились до рассвета как можно дальше уйти от Бреста. Соколов и Меринов, ставшие неразлучными друзьями, шли дозорными. Остальные помогали женщинам нести детей. Я шел рядом с Зиной и нес поочередно с ней девочку, которую звали Наташей.
Меня влекло к Зине, этой красивой девушке - юность брала свое. В своих мечтах я видел Зину и эту малютку с русой головкой, заботу о которой девушка приняла на свои слабые плечи, близкими и родными для себя. «Нет, не надо сейчас об этом», - обрывал я себя. Но эту мысль вытесняла другая: «А может, наоборот, надо... Может быть, Зина действительно станет близкой и родной мне, будет ждать меня... Тогда легче будет воевать». Эта мысль уже не выходила у меня из головы.
- Сколько тебе лет? - спросил я Зину.
- Семнадцать, - ответила она. - А тебе?
- Если до августа доживу - будет двадцать. Неожиданно впереди, недалеко от нас в направлении на восток взлетела ракета. Быстро передав Зине Наташу, я приказал всем лечь. Вслед за красной взлетела зеленая ракета, но уже в противоположном направлении. Мы залегли в кустарнике. А когда ракеты, рассыпавшись мелкими пучками цветных брызг, погасли, где-то позади нас длинной очередью глухо отозвался пулемет. Линия трассирующих пуль скользнула в темноте и погасла. И опять стало тихо. Люди ждали приказа, а я в нерешительности не знал, что делать. Выручила смекалка пограничника.
- Возможно, это наши ракетчики, - сказал Соколов. - Во всяком случае, нужно узнать, в чем дело... Я попытаюсь разыскать их... Когда буду возвращаться, закричу по-совиному, вы ответите по-лягушачьи. С Соколовым ушел один из бойцов. Через несколько минут после ухода разведчиков над нами, разрезая воздух, с шипением пронесся снаряд, за ним второй, третий... Снаряды, сотрясая землю, рвались в том месте, откуда взлетали ракеты. Мимо нас со свистом проносились осколки и глухо шмякались о землю. Артиллерия врага расширяла площадь обстрела. Снаряды стали рваться в тридцати-сорока метрах от нас.
- Видать, ракетчики и в самом деле наши, - заметил кто-то. - Вишь, как фашисты остервенились против них.
Я приказал бойцам рассредоточиться и, по возможности,укрыться в воронках. Когда немецкая артиллерия смолкла, мы опять собрались вместе. Наши разведчики не возвращались. «Живы ли?» - сверлила мозг тревожная мысль. Мы еще немного подождали. Но оставаться на одном месте слишком долго мы не могли и, посоветовавшись, решили уходить дальше.
- Для связи с разведчиками в случае их возвращения должен кто-то остаться, - сказал я.
- Я останусь, - вызвалась жена машиниста, - мне теперь ничего не страшно.
Мы возражали, хотели оставить одного из бойцов, по решение женщины было непреклонным. И мы, рассказав направление и примерный маршрут нашего движения, простились с ней, как с матерью, и пошли.
- Ну, идите, дети, - напутствовала она нас. - Прощайте, родные.
Мы шли, то и дело оглядываясь назад. А женщина стояла, глядя нам вслед, гордая, мужественная, готовая на любую жертву.
Прошло минут пятнадцать. До нас донесся отдаленный заунывный, будто о чем-то просящий крик совы. Мы остановились. Сердце радостно заколотилось в груди: неужели это наши разведчики? Крик повторился и был слышен уже совсем явственно. Я ответил по-лягушачьи. Вскоре к нам подошли разведчики и жена машиниста.
- Нашли подкрепление, - сказал Соколов. Оказывается, Соколов с бойцом натолкнулись на группу пехотинцев и пограничников-разведчиков из Брестской крепости. Их было четырнадцать человек. Они были вооружены винтовками, ручными пулеметами, гранатами. Командир их через Соколова пригласил меня к себе. Оставив за себя Меринова, я вместе с Соколовым отправился к разведчикам. Командовал ими старший сержант. Я доложил ему:
- Временный командир группы бойцов, отбившихся от своих частей.
Он отрекомендовался:
- Командир взвода разведки старший сержант Троян.
Мы обменялись рукопожатиями.
Среднего роста, широкоплечий, с красивым чернявым лицом старший сержант был строен, подтянут.
- Рассказывайте, что представляет из себя ваша группа и каково ваше решение о дальнейших действиях, - потребовал Троян. Я рассказал.
- До встречи с вами мы решили пробиваться к своим, - закончил я свой рассказ.
- Это в какую же сторону? - перебил он. - Наши сейчас и здесь, - сказал Троян, указывая в сторону границы, - и там, - показал он в противоположном направлении.
- На восток, - уточнил я. - А теперь вы решайте, и товарищ старший сержант, что нам делать... Вы для меня старший начальник.
Троян подумал, потом сказал:
- Хорошо... Вы согласны возвратиться в Брестскую Крепость?
- Конечно... Все согласны.. Только вот женщин с детьми куда?
- Придется отправить на восток. В крайнем случае, укрыть в какой-либо деревне...
И Троян приказал соединить обе группы людей - свою и нашу. Но этого сразу сделать не удалось.
...Приближающийся рокот моторов заставил нас насторожиться. Вскоре появился самолет и стал кружить над. нами, словно коршун, высматривающий добычу на земле. По-видимому, гитлеровцы, не удовлетворившись артиллерийским обстрелом местности, где скрывались наши ракетчики, решили прочесать ее еще раз и пулеметным огнем с самолета. И по кустарникам, в которых ми прятались, начали стегать пулеметные очереди. Бойцы уже вскинули винтовки, готовые открыть огонь по самолету.
- Отставить! - резко скомандовал Троян. Нельзя было сомневаться в правильности решения
командира: стрельба по самолету была бы пагубной для нас.
Я опасался, что и бойцы моей группы не утерпят, начнут стрелять по самолету, и побежал к ним. И вовремя.
Германенко, приспособив пулемет на краю воронки, вращал его вслед за самолетом, выбирая удачный моменту для стрельбы.
- Отставить! - крикнул я.
К нам подбежал и Меринов.
- Ведь я же приказывал тебе не стрелять... Самолет-то не собьешь - высоко он,.а всех погубишь... Не забы-вай, что с нами женщины с детьми.
Германенко сел на дно воронки, опустив голову.
- Душа не терпит, понимаешь? - оправдывался он. А с самолета все глухо рокотали пулеметные очереди.
Пули, словно шмели, с жужжанием проносились над нами. Фашистам, видно, казалось, что вся местность вокруг наполнена советскими людьми, и они ставили перед собой невыполнимую и непосильную для себя задачу: уничтожить всех до единого человека.
Наконец самолет, дав еще несколько коротких очередей из пулемета, сделал разворот и удалился.
Не теряя времени, Троян привел своих бойцов к нашей группе. Обстрел с самолета вырвал из наших рядов нескольких товарищей: один был убит и трое ранены, они своими телами прикрывали женщин и детей.
Бойцы обеих групп радостно пожимали друг другу руки, знакомились между собой, расспрашивали, кто откуда, искали земляков.
Старший сержант Троян взял на себя командование объединенной группой. В ней оказалось двадцать четыре военнослужащих. Пятеро было ранено. Следовательно, боеспособных было девятнадцать. Троян разделил людей на две группы. Первую возглавил он сам, назначив меня своим помощником. Командование второй группой поручил Соколову.
- Группа Соколова пойдет на восток, - объявил Троян свое решение. - Будет сопровождать женщин с детьми.
Соколов приуныл: он хотел идти с нашей группой на защиту Брестской крепости.
- Она же на границе, а я пограничник... Там мое место...
Троян утешил его:
- Вернешься туда с Красной Армией... И снова встаешь на охрану границы... И тогда будут нужны опытные
пограничники. А сейчас нужно вывести беззащитных людей из опасности. - И добавил официальным тоном: - И это я поручаю вам. Вы отвечаете за жизнь женщин, детейи раненых, товарищ командир.
Пограничник повторил приказание.
В нашей группе вместе с Трояном было двенадцать человек. Кроме винтовок, гранат и револьверов, у нас ныло два пулемета - ручной и станковый.
Вторая группа состояла, включая женщин, но не считая детей, из шестнадцати человек. Из них вполне боеспособных было семь. Они были вооружены винтовками, станковыми и ручными пулеметами.
Пока старший сержант Троян давал последние указания командиру восточной группы, я подошел к Зине. Девушка сидела на пулеметной коробке и держала на коленях спящую племянницу, завернутую в полотнище флага. Я хотел сказать Зине на прощанье что-то значительное, хорошее и нежное, но не находил нужных слов. Кроме того, стеснялся сидящих поблизости женщин.
«Вот сейчас Троян позовет, - думалось мне, - и я уйду от нее, так и не сказав ничего...»
А время шло... И все же я решился начать разговор с девушкой, еще толком не зная, какие же слова сказать ей на прощанье.
- Зина...
- Что? - не поднимая головы, тихо отозвалась она.
- Тебе не больно? Может быть, туго затянули бинт? Как твоя рана?
- Нет, не больно, - ответила она и посмотрела мне в лицо. И наш разговор застыл. В голове моей был какой-то хаос, и я не мог подобрать ни одного нужного слова. Только думалось: «Как нехорошо получается... Эх ты, вояка. Смелости не хватает сказать девушке правду».
- А ты на меня не сердишься? ласково опросила Зина.
- За что?
- За те мои слова... насчет командира. - И она улыбнулась, виновато опустив голову.
Я оглянулся. Троян все еще был занят разговором с. Соколовым.
- Ты не обижайся, ладно? - сказала Зина.
Я не обижаюсь.-. А ты не обидишься, если я тебе что-то скажу сейчас?
Она посмотрела на меня сосредоточенно, словно пытаясь разгадать, что же я хочу ей сказать, и кивнула головой:
- Нет, не обижусь... Только говори правду...
- Только правду...
- Говори...
И она опять улыбнулась - тепло и ласково. И эта теплая улыбка будто растопила во мне слова и прибавила смелости.
- Зина, ты оказала, что у тебя нет родных, кроме брата, который остался на границе. Куда же ты пойдешь? - спросил я ее тихо, чтобы никто не слышал.
- Сама не знаю. Куда все, туда и я. Кто-нибудь при-. мет нас, - задумчиво ответила она и, поцеловав девочку,
прижала ее к своей груди.
- Знаешь что, Зина, - заговорил я торопливо, - ты иди к моей маме... Она там одна. Ты будешь для нее как дочь. Она примет тебя и обрадуется. Вместе жить будете. А потом встретимся... После войны... Знаешь, как это хорошо будет? А если брата твоего встречу, расскажу ему, где тебя искать. Ну, говори же скорее, - торопил я ее. - Ведь сейчас нам расходиться в разные стороны.
Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга.
- А далеко это? - наконец спросила она и отвела глаза.
- Нет, недалеко, - обрадовался я, чувствуя, что она соглашается. - От Саратова триста километров... Там
и. город Балашов... Так вот от этого города в восемнадцати километрах наше село Ивановка. Большое село,
красивое...
Мне хотелось еще сказать ей много хорошего, ласкового, а времени для разговора не оставалось. Троян торопился. На востоке уже розовела полоска утренней

Дата добавления: 2015-07-26