Мед и опий.

Антисептические свойства меда делали его предпочтительным средством для сохранения некоторых продуктов питания среди многих народов. А в Мексике мед давно использовался для сохранения грибов, содержащих псилоцибин. Тот факт, что Главк, то есть голубовато-серый, упал в горшок (бочку) с медом (форма сосуда напоминает ковшевидные могилы натуфийцев) и сохранялся там до времени его воскрешения, кажется весьма знаменательным. Геродот упоминает, что вавилоняне хранили своих умерших в меду, и использование больших сосудов (pithoi) при захоронении мертвых было широко распространено у эгейцев в бронзовом веке. Мотив крупного рогатого скота присутствует в рассказе в той части, которая касается сравнения с трехцветной коровой и необходимостью демонстрации лингвистической способности как предварительного условия для отыскания пропавшего ребенка. А змея (знакомый Змей из истории “Книги бытия” об Эдеме) в эпизодическом появлении вновь доказывает владение точной и тайной информацией о растениях, особенно о растениях, дарующих бессмертие. Полиид — фигура шаманская — использует информацию, добытую у змеи, чтобы вернуть Главка к жизни; он разделяет свое шаманское умение с мальчиком, но впоследствии, вся информация эта оставляет Главка и возвращается обратно к его отъезжающему учителю. Это может касаться неуловимого характера видений, мелькающих во время грибного опьянения.

В этой версии история явно искажена, а состязание на предмет наиболее удачного сравнения трехцветной коровы с чем-либо едва ли имеет смысл: тем не менее присутствуют все элементы явно упоминаемого здесь грибного культа — темы смерти и возрождения, скота, змеи со знанием трав и голубовато-серого ребенка, сохранявшегося в меду. Сходный пример дают грибные культы Нового Света: по всей сфере распространения в Мезоамерике психоактивные грибы считаются малыми детьми — “лос ниньос”. “Дорогие сладкие малютки”, как называла их Мария Сабина, грибная шаманка из Уаутла де Хименес. Это примермотива алхимических детей, волшебных обитателей некоего находящегося неподалеку магического континуума, доступного лишь с помощью псилоцибина.

Мы, возможно, никогда не узнаем точно, какую роль играли в минойском мире галлюциногенные грибы и растения. Многое могло измениться по прошествии почти четырех тысячелетий, и из исследований Кереньи и других ученых нам известно, что поздняя микено-минойская цивилизация была больше зачарована опием, чем психоделическими растениями.

Можно предполагать, что к концу позднего минойского периода опий стимулировал способность к видениям и вызывал их, что ранее достигалось без опия. Искусственно вызываемый опыт трансценденции по своему характеру был способен на время заменить опыт первоначальный, подлинный. В истории религий периоды “сильнодействующих лекарственных средств” обычно встречаются в тех случаях, когда уже не удовлетворяют более простые методы. Опий был созвучен со стилем минойской культуры и помогал сохранять ее. Когда же минойская культура пришла в упадок, потребление опия постепенно сошло на нет. Для этой культуры была характерна атмосфера, которая в конечном счете требовала такого “сильнодействующего средства”. Стиль минойского “биоса” явно заметен в том, что я назвал “духом” минойского искусства. Дух этот совершенно непостижим без опия. / Kerenyi, op. cit.. p. 27/

Открытость минойского общества в отношении включения опия в свои религиозные ритуалы является показателем определенной готовности связывать экстаз и поиск измененных состояний сознания с растительными алкалоидами. Следовательно, это серьезный аргумент в пользу того, что первоначально могли использоваться другие растения.

Дата добавления: 2015-07-26