Главный предмет исследования - русская общественная мысль ХVIII-ХIХ вв.

Эйдельман твердо стоял на дореволюционных позициях историко-филологического единства. Среди главных героев его исследований были Герцен, Толстой, Пушкин, Грибоедов, Рылеев. Одоевский, Жуковский, Дельвиг, Карамзин, Радищев, Фонвизин. Конечно, он подходил к текстам великих писателей, к документам об их жизни в первую очередь как историк, но и как литератор, и как филолог, применяя классические методы текстологов-древников. Для исследователей памятников новой литературы с ее четким понятием авторства и последней авторской воли текстология сводится к выяснению этой воли. Эйдельман обычно иначе поступает с литературным (да и документальным) текстом, следуя важнейшему принципу, сформулированному Д.С. Лихачевым: анализу подлежат все периоды жизни данного текста, все его списки и редакции, слои правки, дальнейшее бытование в рукописном и печатном виде. Поиск рукописей и разных изданий текстов, опубликованных вольной печатью Герцена, составляет одно из главных направлений работ Эйдельмана. Это относится, например, к материалам «Полярной звезды» 1861 г. О Пушкине. В связи с историей первого раздела той герценовской публикации, содержащей вычеркнутые в московском (1859 г.) издании «Записок» И.И. Пущина места, Натан Яковлевич обращается к своеобразному кодексу, хранящемуся в институте русской литературы АН СССР.

В книгах Эйдельмана о декабристах с несвойственной предшествовавшей историографии, но столь нужной в 70-е годы тщательностью, рассматриваются нравственно-этические проблемы. Он передает этические размышления Сергея Муравьева-Апостола, заключенного в каземат, приводит тюремные записи в Евангелии его брата Матвея. Одним из первых он ставит вопрос о влиянии страшных катаклизмов Великой Французской революции, террора и диктатуры на русскую революционно-демократическую мысль. Исследуя идейные колебания декабристов, разочарование некоторых из них в революционных методах, Эйдельман не удовлетворяется стандартным объяснением, что все дело в ограниченности дворянской революционности, а указывает на их честность, благородный, нравственный императив. Чувство ответственности за судьбу Отечества соединялось у декабристов с пониманием того, насколько реальная действительность страны далека от их идеалов и как легко революция во имя этих идеалов может превратиться в нечто противоположное и страшное. Не отвергая известную формулу – декабристы были страшно далеки от народа, Эйдельман вместе с тем обратил внимание и на то, насколько народ был далек от них и от их замыслов. Тезис об объективных российских основаниях сомнений и колебаний декабристов становится концептуальным уже в 1970 г., то есть с «Лунина»: «Пушкина, Никиту Муравьева, Матвея Муравьева, Пестеля – всех примерно в одно и тоже время посещают сходные мысли: несоответствие мечтаний и действительности». «Своим печальным опытом» декабристы поставили перед русским освободительным движением «проблему соотношения целей и средств», в том числе и проблему недопустимости «ультралевой крайности – цель оправдывает средства».

В «Лунине», включаясь в давний спор историков (Н.М. Дружинина, М.В. Нечкиной) о причинах поворота Никиты Муравьева к более умеренным взглядам, к признанию монархии, Эйдельман указывает на его «многомесячное обещание; как раз в 1822 г. с солдатами и офицерами в походе – «приближение к народу открыло Муравьеву силу, стойкость монархического идеала»». Это замечание станет отправным пунктом его раздумий о природе крестьянского монархизма, воздействовавшего на общественную мысль «верхов», на революционное движение. В ходе работы над биографией Лунина Эйдельману стала очевидной узость и недостаточность этих объяснений, и он буквально погрузился в скрупулезное изучение важнейшего, «интегрирующего» источника по теме – журналов и докладных записок царю Следственного комитета, тогда еще не опубликованных. В своей книге он не только воссоздал на этой основе историю следственного процесса в системе его разнообразных связей, динамике и глубочайшем драматизме, но и раскрыл эволюцию поведения на следствии множества декабристов сквозь призму их социально-психологических, идейных, этических и индивидуально-тактических мотиваций.

В итоге едва ли не впервые в литературе было дано исторически достоверное описание этого феномена дворянской ментальности первой четверти XIX в. (Несколько лет спустя Эйдельман посвятил журналам и докладным запискам специальное источниковедческое исследование – «Первый декабрист»). Ко времени появления книги о Лунине вполне сложилось его историческое миросозерцание. «История одного – история всех. Но зато все связано сильнее, чем мы обычно думаем», – сказано в «Лунине». В этом знаменательном свидетельстве уже была заложена установка на преодоление отчуждения личности от чрезмерно «объективированного» вульгарным материализмом исторического процесса, на возрождение его человеческого, нравственного содержания, на «реабилитацию» «простой истории» живых людей в реальных обстоятельствах их повседневного существования. Особенно коробили его непререкаемые утверждения об исторической неизбежности поражения восстания декабристов. «Не совсем ясными и доказательными представляются суждения некоторых историков и литераторов о том, что декабристы были обречены на стопроцентный неуспех. Действительно, слабости этого движения, отсутствие массовой основы определяли большую вероятность неудачи, и эта вероятность 14 декабря «сработала». Точности ради надо, однако, сказать, что над такой возможностью Эйдельман задумался еще за несколько лет до того, занимаясь биографией М. С. Лунина: если бы участники восстания твердо следовали принятому накануне плану, «тогда, – рассуждал он, – взяли бы власть, сразу издали бы два закона – о конституции и отмене рабства, – а там пусть будут междоусобицы, диктатуры – истории не повернуть, вся по-другому пойдет!».

Свое претворение эти мысли, восстанавливавшие в своих правах исторический случай как категорию научной историографии, получили развитие в книге «Апостол Сергей» – в рассказе о вероятном развитии событий при успешном исходе декабристского переворота. Здесь он стал всерьез их «разыгрывать», развернув в обширную главу, в первоначальном варианте называвшуюся кратко и просто «1826». Прежде всего, он тщательно суммировал все сохранившиеся в мемуарах и следственных материалах показания декабристов об их планах и предположениях о том, что произойдет с ними и в стране при победе восстания черниговского полка. И это дало ему основания выдвинуть захватывающую гипотезу состояния революционной России, совершавшей необратимые преобразования и в то же время раздираемой внутренними смутами. Особенно впечатляли смелые, психологически и исторически тонко обоснованные догадки об образе действий в новой социально-политической ситуации лидеров тайного общества, виднейших генералов, государственных сановников, членов царской фамилии, церковных иерархов и т. д. Предсказывались также «вычисляемые» из реальных условий русской жизни 20-х годов варианты поведения войск и крестьянских масс. В опубликованном в 1975 г. тексте книги глава оказалась сокращенной. В концепцию Эйдельмана органично включалась и непростая проблема - очень неодинаковое поведение декабристов на следствии. И здесь его не удовлетворяет то же трафаретное объяснение: «нестойкая дворянская революционность». Натан Яковлевич показывает, что в тех обстоятельствах противостоять следственной машине «без потерь» было невозможно. Но противоречивая политика Александра I воспитала в них надежду, что можно вырвать у власти многое, что власть сама понимает неизбежность перемен, реформ. И, уже, будучи под следствием, Пестель пытается представить весь заговор куда более масштабным, чем он был в реальности. Дело было не в трусости, а в шаткой надежде, жертвуя собой, все же добиться чего-то для страны. Для Эйдельмана это отнюдь не оправдание, но объяснение, данное к тому же на фоне детального рассказа о противоположном поведении: Лунин столь же самоотверженно не назовет ни одного лишнего имени.

Проблема цели революции. Наиболее полно Эйдельман формулирует свое понимание ее в вышедшей уже посмертно работе о влиянии событий Великой Французской революции на русское общество. «Прогресс несомненен, но и цель велика», – писал Эйдельман. Он видит правду не только штурмовавших Бастилию, но и тех, кто «отрицали, не принимали Марата, Робеспьера, Комитет общественного спасения, толпу, уничтожающую заключенных в парижских тюрьмах, расстрелянную Вандею, сожженный Лион». И именно в этой связи Натан Яковлевич пишет о непосредственном воздействии этических категорий на исторический процесс: «Если бы не было подобных людей, решительно не принимавших террор и кровь, то на первый взгляд прогрессу было бы легче пробиться; но более глубокие размышления откроют нам, что человечество, не думающее о средствах, о нравственных вопросах, немного бы стоило: оно озверело бы, съело само себя, не смогло бы в конце концов воспринять тот самый прогресс». У Эйдельмана был дар видеть в частном факте и конкретной проблеме отражение общих закономерностей. Поэтому он уделял внимание (особенно – от «Грани веков» к «Революции сверху») основным концепциям развития России и русской общественно-политической мысли. И сфера его профессиональных интересов лежала далеко от социально-экономической истории - в области культуры и идеологии, политики. Но его видение исторического процесса укладывалось в основном в теорию формационного развития.

Прогресс человеческого общества состоял для Эйдельмана прежде всего в расширении «пространства свободы» человеческих личностей и коллективов, в пределах «его» XVIII и XIX веков – в постепенном отступлении феодальной несвободы под натиском буржуазных свобод. И объяснение специфики движения России по этому пути он тоже искал прежде всего в обстоятельствах экономических – слабости города в России. Этим он в основном объяснял и победу в конце ХVI-ХVII в крепостного права – кардинального фактора, влиявшего и на политику, и на борьбу идей всего позднего феодализма вплоть до реформ 1860-х годов. Эйдельман любил напоминать, что Английская буржуазная революция и юридическое закрепление в России норм крепостного права произойти в одном и том у/се 1649 году.

Он активно исследует обратное воздействие политики и идеологии на социально-экономические отношения. Пользуясь итогами работ К.В. Чистова, Б.А. Успенского, А.М. Панченко и других, самостоятельно вводя в научный оборот документы XVIII века, он отводит весьма значительное место в общем историческом процессе народным политическим взглядам. Его занимал феномен крестьянского монархизма. Видя его связь с особой ролью государства в создании и укреплении единой Руси, Эйдельман полагал, что народный монархизм немало содействовал закрепощению. По мнению Натана Яковлевича, в эпоху феодализма ускоренное развитие страны несколько раз достигалось целенаправленным государственным воздействием, что укрепляло этатические начала в обществе. Здесь выделяется три периода: середина X - середина XI в.; вторая половина XV в.; первая четверть XVIII века. В центре внимания Эйдельмана конечно, была эпохе Петра Великого. В оценках ее Эйдельман опирался на помощь уникального мыслителя Пушкина. В размышлениях о пути русской истории XVIII столетия Эйдельман исходит прежде всего из того же соотношения двух факторов – просвещения и несвободы (и экономической, и политической): в то время были страны и более просвещенные, и более несвободные, чем Россия, но именно сочетание высокой степени того и другого – отличительная черта России, по Эйдельману. Реформы Екатерины, распространив крепостное право на Украину, однако, принесли стране новый рост культуры, просвещения и важные политические права и свободы дворянству, частично горожанам. Дворянские свободы способствовали тому осознанию сословной и личной чести, этики, ответственности за весь народ, которые в 1825 г. приведут лучшую часть дворян на Сенатскую площадь; по подсчетам Эйдельмана, в движении декабристов было так или иначе вовлечено около десятой части дворянства.

Натан Яковлевич не был рабом концепции, и одновременно с этой теорией он активно разрабатывает историю явления, одно время мало популярного в нашей науке и свидетельствующего о весьма опасных для трона последствиях народного монархизма. Речь идет о русском «нижнем» самозванчестве. Этот термин введен, чтобы различать самозванцев, появляющихся в нижних в верхних слоях общества. Более всего привлекает Эйдельмана фигура Пугачева – он рассуждает о специфике его таланта и о законах исторического развития страны и народа, которые «двигались вперед как огромными дворянскими реформами Петра, так и «ядерными вспышками» народных войн. Необходимыми условиями этого движения историк считает и про дворянские реформы XVIII в., и народное восстание против дворян под знаменем самозванца.

В книге «Последний летописец» (1983), посвященной «Истории государства российского», Натан Яковлевич снова встречается с темой соотношения просвещения и несвободы (спор Карамзина со Сперанским), реформы и революции, противоречивого влияния событий Французской революции. Тема Карамзина, писателя и историка одновременно, особенно важна для Эйдельмана – это тема сочетания научного и образного мышления, точного знания и искусства в постижении реального исторического процесса. Натан Яковлевич доказывает, что карамзинский опыт сочетания того и другого важен «и сегодня, на высоком витке историографической спирали». Карамзин был для него более всего близок. И на то имелись свои причины. В разные годы он много размышлял над судьбами исторического знания нового времени, утратившего ввиду выделения и дифференциации различных сфер духовной деятельности и специализации наук свойственную античности (и отчасти средневековью) цельность, известную универсальность научно-познавательного и художественного, когда историк и писатель соединялись в одном авторе.

Две последние прижизненные книги завершили в его творчестве тему, поднятую ещё в «Тайных корреспондентах». Одна из них – «Последний летописец» – о Великой революции, вторая – о Великой реформе. Годы 1789 и 1861. Книга о реформе (точнее – реформах 1860-х годов и некоторых других) названа популярным сегодня словосочетанием «Революция сверху» в России» (1989). Спор решается в пользу революционных по сути (то есть меняющих отношения собственности) преобразований, проводимых реформаторским способом: книга подчеркнуто актуальна, направлена на выявление общих закономерностей российского (то есть в первую очередь государственного) пути таких преобразований.

Эйдельман обобщает исследования советских историков о возрастающей роли государства в России – при сравнительной слабости третьего сословия, городов и при вполне уже сложившейся к началу петербургского периода специфике монархического сознания народа. Говоря о том, как успехи просвещения сопровождаются в России XVIII в. углублением крепостнических отношений, Эйдельман прослеживает складывание и взаимодействие тех общественных сил, которым неизбежно придется в XIX в. Заняться ликвидацией этих отношений. В своем анализе подготовки и хода реформ 1860-х годов Эйдельман акцентирует внимание на общих проблемах русских «революций сверху». Это и нарастание ощущения невозможности жить по-старому, воздействие экономических и военных факторов на подобное ощущение, это и сравнительно небольшая степень предварительной спланированности реформ.

Эйдельман подчеркивает главную мысль: отступление не может отбросить страну на исходные позиции, при каждом зигзаге «пространство свободы» все же расширяется. В этой связи недопустимой представлялась ему традиционная у нас гиперкритика буржуазных реформ 1860-х годов, недооценка их результатов. Натан Яковлевич подчеркивает огромное благодетельное значение для страны земских и иных учреждений, рожденных реформами. Он говорит об итогах самоотверженной и квалифицированной деятельности земской интеллигенции, особо акцентируя нравственную сторону: «И все же на первое место мы поставим не количественную, а качественную сторону: сами усилия этих людей, их стремления, пусть не всегда успешные, имели нравственный характер. Постепенно создавалась та высокая репутация разночинной демократической земской интеллигенции, которая, несомненно, относится к золотому фонду русского прошлого».

Борис Георгиевич Литвак

Родился 6 апреля 1919 г. в с. Ширяево Одесской области в семье совслужащего. В 1933 г. поступил в Одесский педагогический техникум, через два года перевёлся на лингвистический факультет учительского отделения Одесского пединститута им. К.Д. Ушинского; успешно закончил двухгодичные курсы и был направлен преподавателем украинского и русского языков в среднюю школу г. Нововитебска Днепропетровской области. В ноябре 1939 г. Б. Литвак был призван в армию. Великую Отечественную войну он встретил под Ковелем. Командир орудия отдельного батальона охраны Б. Литвак участвовал в боях под Москвой, Брянском; освобождал Орёл, Чернигов, Ригу, Варшаву, участвовал во взятии Берлина. Получил следующие награды: медали «За боевые заслуги», «За освобождение Варшавы», «Взятие Берлина» ордена «Красной Звезды», «Отечественной войны» II степени, ему было присвоено офицерское звание. В августе 1946 г. в должности заместителя начальника 2-го тяжёлого механизированного отряда Одесского военного округа Б.Г. Литвак был демобилизован. В 1951 г. Литвак с отличием закончил Московский государственный историко-архивный институт. Хотя Литвак был одним из лучших выпускников этого вуза, в науку он пришёл не сразу. В 1954 г. после окончания аспирантуры он был принят на работу в журнал «Исторический архив». В 1956 г. Б.Г. Литвак защитил кандидатскую диссертацию «Уставные грамоты Московской губернии как источник по истории реализации Положения 19 февраля 1861 г.» под руководством В.К. Яцунского. Работа в журнале «Исторический архив» оказала влияние на формирование научных приоритетов Б.Г. Литвака. Он много пишет о задачах советских архивов по собиранию, изучению, экспертизе ценности и публикации документальных материалов, о важности разработки методики издания документов массового характера, обосновывает приёмы публикации статистических источников.

Его книга «Опыт статистического изучения крестьянского движения в России XIX в.» стала этапной в изучении крестьянского движения. Это непростой переход от узкоспециализированного и преимущественно описательного и иллюстративного подхода в изучении истории крестьянских движений к аналитическому и интегральному методу. Это был качественный сдвиг в историографии темы, позволивший постепенно перейти от накопления фактов к их осмыслению, оценке и приступить к выработке целостной концепции массовых социальных протестов. Огромный интерес представляет историческое содержание книги и освещение вопросов, приобретших в то время дискуссионный характер. Постановка спорных вопросов – неотъемлемая черта научного метода Б.Г. Литвака. Отстаивая какие-либо положения, он мобилизует весь доступный теоретический и фактический материал, стремится исчерпать всю возможную аргументацию. В 1969 г. он защитил докторскую диссертацию на тему «Русская деревня в реформе 1861 года. Черноземный центр 1861-1895 гг.». Она основывалась на изучении почти двух десятков тысяч уставных грамот и такого же количества выкупных актов шести губерний цитадели крепостничества. Литвак не только воссоздал полную и достоверную картину дореформенного положения помещичьих крестьян и ход практической реализации реформы 1861, но и выработал продуктивную методику исследования протяжённого во времени процесса, а не единовременного акта ликвидации крепостного состояния в России. Учёный поставил конкретно-историческую задачу – выяснить роль и значение реформы в капиталистической эволюции Черноземного центра, показать её влияние на изменение экономического положения крестьян, на процессы капиталистической дифференциации.

В 60-х гг. в советской исторической науке дискутировался вопрос об использовании ЭВМ и научно- математических методов для обработки исторических источников. У Литвака было на это своё особое мнение. В своей статье «О путях развития источниковедения массовых источников» он впервые в советской печати высказал давно назревшую в среде историков мысль: «... в историческом познании, несмотря на безусловно классовый характер истории как науки, объективно существуют такие приёмы изучения предмета, которые как бы равнодушны к классовой позиции исследователя. Совокупность этих приёмов является стержнем конкретного источниковедения... источниковедческий анализ... по своей природе сохраняет известную автономию по отношению к методологической позиции исследователя». Научная общественность была взбудоражена подобным заявлением, ожидая определённой реакции официоза, но всё обошлось. Литвак опирался не только на анализ научного наследия Шахматова и Лаппо-Данилевского, но и на авторитет Ленина, провозглашавшего в своих работах, что ни один из приёмов научной статистики сам по себе не буржуазен, давая ключ к пониманию соотношения методики и методологии в источниковедении. По вопросу о выборочном методе Литвак высказался ясно: этот метод ни в коем случае нельзя абсолютизировать, «только от количества наблюдаемых фактов зависит всестороннее изучение того или иного исторического явления. Попытки ограничить изучение исторической реальности определённым самим исследователем кругом фактов может объективно привести к идеалистической позиции: исторический факт лишь то, что, по мнению историка, значимо».

Особое место в творчестве и научной деятельности Литвака занимает монография «Очерки источниковедения массовой документации XIX – начала ХХ вв. Методологическая основа разработки комплекса массовых источников». Монография представляет собой три самостоятельных исследования, объединённых общим замыслом – осмысление и обобщение источниковедческого опыта советских историков. В центре исследования методика источниковедческого анализа массовой документации, характерными признаками которой являются ординарность обстоятельства возникновения; однородность, повторяемость содержания; однотипность формы, тяготеющей к стандарту. Именно эти обстоятельства позволяют автору выделить их в особый тип источников. Особенное место он отвёл ежегодным губернаторским отчётам, которые составляют наиболее репрезентативную источниковую базу для изучения истории в губерниях. Подлинно новаторским исследованием, заполнившим пробел в отечественной историографии крестьянских движений, явился капитальный труд Б. Литвака «Крестьянское движение в России в 1775- 1904 гг.» (1984 г.), посвящённый детальному и всестороннему раскрытию вопроса о методике изучения источников по истории крестьянских движений. Он намечает целостную, логически и фактически обоснованную программу изучения крестьянских движений и источниковедческого обеспечения этой программы на ближнюю и дальнюю перспективу. Литвак обосновывает тезис о прямом влиянии на методологию и теорию вопроса поступательного развития исследовательской методики освоения источниковой базы, внедрения её приёмов в исследовательскую практику. Книга Б.Г. Литвака «Переворот 1861 года в России: почему не реализовалась реформаторская альтернатива» (1991) была особенно актуальной в контексте политических и экономических преобразований в стране по западному образцу. Реформы судебная, земская, военная, реформа школ, университетов, цензуры впервые в историографии рассматриваются комплексно и взаимосвязано. Автор чётко проводит мысль о логическом единстве реформ и доказывает, что они являлись не столько результатом глубоко продуманных намерений правительства, сколько итогом внутренней логики развития процесса преобразований после реализации главной цели – отмены крепостного права.

Большая организационная, редакторская и педагогическая деятельности Б.Г. Литвака. С 60-х по начало 90-х гг. он состоял в Археологической комиссии, был членом редколлегии и заместителем ответственного редактора «Археографического ежегодника». Более тридцати лет принимал самое участие в организации и проведении сессий Всесоюзного симпозиума по аграрной истории Восточной Европы. Литвак участвовал в становлении журнала «История СССР», а когда журнал стал выходить под названием «Отечественная история», он являлся членом редколлегии, способствовал его обновлению в период перестройки. В 1992 он был вынужден уехать в Канаду, но всячески поддерживает связь с родиной. В 1998 г. вышла его книга «Американско-канадский дневник».

НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ ПАВЛЕНКО

Вехи биографии. Николай Иванович Павленко родился в 1918 г. В 1933 г. Окончил педтехникум в Ейске, затем преподавал в школе и учился на заочном отделении истфака Ростовского университета. В 1936 г. он перевелся в Московский историко-архивный институт, затем поступил в аспирантуру МГИАИ. Потом служба армии, участие в войне на Дальнем Востоке. Лишь в 1946 г., демобилизовавшись, капитан запаса возвращается в аспирантуру. Научным руководителем Павленко был исследователь позднего феодализма – Алексей Андреевич Новосельский. Сферы научных интересов учителя и ученика не совпадали. Павленко стал заниматься историей горнодобывающей и металлургической промышленности в эпоху петровских преобразований. Новосельского интересовало семнадцатое столетие. Новосельский поощрял научную независимость своего ученика. Он привил вкус к социальной и политической истории: бросается в глаза близость их новаторских подходов – оба исследователя пытались осмыслить социальные отношения (учитель – преимущественно провинциального дворянства, ученик – формирующейся буржуазии) во всем многообразии, без упрощения. В 1949 Павленко защитил кандидатскую диссертацию, посвященную истории Берг-коллегии. Став научным сотрудником Института истории СССР, он продолжил свои исследования, существенно расширив тематику и хронологические рамки. Его интересовала не просто история металлургии, а скорее то, как металлургия повлияла на социальные отношения, какие типы предпринимателей она сформировала и выдвинула. В 1963 г. Павленко защитил докторскую диссертацию «История металлургии в России XVIII. Заводы и заводовладельцы». В 1969 г возглавил сектор источниковедения и вспомогательных исторических дисциплин Института истории СССР. В 1975 году Павленко ушел из института истории СССР на кафедру истории СССР (досоветский период) Московского государственного Педагогического института. Помимо общего курса и спецкурсов он читал курс историографии.

Общественно-научная деятельность. Он отзывался на наиболее заметные монографии, посвященные разработке вопросов общественного производства и общественных отношений в XVII-XVIII вв. Главной особенностью откликов является полемичность, они нацелены на плодотворный творческий спор. Отстаивая выдвинутые положения, он привлекает весь доступный ему конкретно-исторический материал и теоретические обоснования, стремится использовать всю возможную аргументацию. Эти дискуссии проходили в рамках научных конференций, организуемых АН СССР.

Научно-исследовательская деятельность. Основная тема собственных научных изысканий Н.И. Павленко история металлургической промышленности. Окончательно она определилась в 1950-1960-х гг. и отвечала насущным потребностям развития общественной науки в тот период, когда страна, преодолевала послевоенную разруху. В своих теоретических построениях Павленко всегда опирается на прочную документальную основу. Две его капитальные монографии по истории металлургии (в их основе лежат кандидатская и докторская диссертации) и поныне представляют не только историографический интерес. В первой книге «Развитие металлургической промышленности России в первой половине XVIII в. Промышленная политика и управление» (М., 1953) им подвергнуты анализу особенности размещения металлургических заводов, их количественный и качественный рост, существенно уточнены объемы и номенклатура производства, показана роль Берг-коллегии и ее местных органов в организации казенной промышленности. Рассмотрены формы и характер взаимоотношений правительственных учреждений с частными предпринимателями, а также впервые в полном объеме выявлены используемые государственными структурами в отношении различных категорий работных людей и приписных крестьян методы принуждения. Опубликованная почти десять лет спустя вторая монография «История металлургии XVIII века» (М., 1962) является прямым продолжением первой. Глубокое и всестороннее решение получили такие вопросы как: возникновение промышленных производств, время и темпы строительства предприятий, происхождение заводовладельцев и накопленных ими капиталов. Специальному анализу было подвергнуто и изменение социального поведения промышленников. Внимание исследователя привлекли и вопросы общественно сознания формирующейся российской буржуазии.

Книги Павленко в содержательном плане органично дополняются рядом его статей, опубликованных либо до выхода в свет монографий, либо позже. Значительный научный интерес представляют и публикация документов по и промышленности XVIII века, осуществленные Павленко («Наказ шихтмейстеру» В. Н. Татищева, материалы совещания уральских промышленников 1734-1736 гг., инструкции заводским приказчикам А.Н. Демидова, мемуары дмитровского купца И.А. Толченова, которые являются уникальным памятником истории культуры и быта России XVIII в.). В соавторстве с Т. Белявским он подготовил одну из первых хрестоматий по истории СССР XVIII в. (М., 1963). В 1989 г. под его редакцией и в соавторстве с В.Б. Кобриным и В.А. Федоровым вышел в свет учебник для педагогических институтов «История России с древнейших времен до 1861 г.» – первая реальная попытка в учебной литературе хотя бы частично снять основание для злой, но точной иронии западных русистов – «Россия — это страна не только с непредсказуемым будущим, но и с непредсказуемым прошлым».

С 1970-х годов научные интересы Н. И. Павленко все заметнее концентрируются на одной, ведущей теме в проблематике истории России XVIII в. – деятельности и реформам Петра I. В 1973 г. опубликован сборник статей «Россия в период реформ Петра I», отличавшийся новизной постановки и решения избранных проблем. В 1975 в серии «Жизнь замечательных людей» появилась книга Павленко «Петр Первый». В 1990 г. выходит в свет его фундаментальный труд «Петр Великий». У этих двух работ одна основная, определяющая идея: Петр I – деятель мирового масштаба. В авторском введении к книге в серии ЖЗЛ специально подчеркивается, что петровские преобразования имели «громадную общенациональную значимость. Они вывели Россию на путь ускоренного экономического, политического и культурного развития и вписали имя Петра – инициатора этих преобразований – в плеяду выдающихся государственных деятелей нашей страны». Оригинален жанр созданных Павленко произведений – это не историческое исследование в привычном понимании, но и не историческая беллетристика, а правдивый живой рассказ, основанный на точном прочтении и глубоком осмыслении огромного круга источников и обобщении практически всей имеющейся литературы по Петровской эпохе. Н. И. Павленко не остановился на создании биографии Петра I, он обратился и к ближайшему окружению царя, к «Птенцам гнезда Петрова». Первым его внимание по праву привлек светлейший князь Александр Данилович Меншиков, в 1981 книга «Полудержавный властелин». В 1984 вышла в свет его очередная в «петровской серии» книга «Птенцы гнезда Петрова» с историческими портретами трех других верных помощников –первого боевого фельдмаршала Б.П. Шереметева, выдающегося дипломата и государственного деятеля П.А. Толстого и кабинет-секретаря царя А.В. Макарова. Столь пристальное внимание Н. И. Павленко к конкретным историческим персонажам отвечает не только его личным научным пристрастиям, но и внутренней логике развития исторической науки на современном этапе, до этого на протяжении многих десятилетий почти полностью игнорировавшей изучение влияния субъективных факторов в историческом процессе, роли личности в последнем. Интересные по замыслу и оригинальные по исполнению статьи Павленко о людях и событиях любимого им XVIII века часто можно встретить на страницах строго научных изданий и предназначенных для более широкого круга читателей научно-популярных журналов «Наука и жизнь», «Знание – сила» и др. Он автор статей специального раздела «Страсти у трона» в журнале «Родина». В них воссоздаются достоверные исторические портреты женщин-императриц династии Романовых, волей случая или целеустремленно оказывавшихся на троне и в большинстве своем действиями и поступками дискредитировавших великую Российскую империю, созданную при Петре. Проявлял он и интерес к историей исторической науки. Ярким примером здесь служит книга о М.П.Погодине, историке, журналисте, коллекционере, общественном деятеле, противоречивом и незаурядном человеке. Она интересна, ведь Погодин не только автор новаторских исследований, он причастен ко многим событиям XIX века.

Владимир Васильевич Мавродин

В.В. Мавродин родился 21 февраля 1908 в Кишиневе бывшей Бессарабской губернии. По национальности молдаванин. Отец его, Василий Константинович, дворянин, офицер пограничной стражи. Ранняя смерть отца привела к тому, что все заботы по воспитанию сына легли на мать Наталью Григорьевну, которая вынуждена была переехать в Рыльск Курской губернии. Владимир Васильевич говорил, что он начал учиться в детском саду, а с 1919-1921 гг. в детдоме, где работала мать. Затем до 1925 учился в школе II ступени, причем активно участвовал в самоуправлении, был секретарем исполнительного бюро, членом учкома. Проработав лесником в местном лесничестве, Мавродин переезжает в Ленинград, где поступает на историко-лингвистический факультет ЛГУ. Но уже постановлением СНК РСФСР от 2 июня 1925 данный факультет прекратил свое существование и был преобразован в факультет языкознания и материальной культуры, упало значение общих курсов, были отменены экзамены и дипломные работы. Студент Мавродин понял опасность этих нововведений и занял принципиальную позицию. «Лекции дают нам то, что в учебниках не найдешь, лекционная система очень нужна и необходима». Мавродин в 1926 поступил, а 24 мая 1930 окончил курс наук цикла истории России исторического отделения ЛГУ по педагогической специальности. Мавродин изучал 11 предметов по военному делу и ему была зачтены музейная практика и «непрерывная педагогическая». Время учебы Мавродина – период ухода из университета представителей дореволюционной «петербургской школы». В течение 1927 г. университет были вынуждены покинуть С.Ф.Платонов, С.В. Рождественский, А.А. Спицын. Вообще В.В.Мавродин занимался активной научной деятельностью в университете. Он слушал специальный курс Б.Д. Грекова, большое влияние на начинающего ученого оказал и С.Н. Валк. После окончания ЛГУ в 1930 г. Мавродин был оставлен в аспирантуре Историко-лингвистического института (ЛИЛИ), молодой аспирант осваивал основы новой науки, оборотной стороной которой было негативное отношение «к контрреволюционной литературе» (Платонов и Иловайский). В 1933 Мавродин защитил кандидатскую диссертацию на тему «К вопросу о крупном барщинном хозяйстве в XVII веке». Выходят первые работы. В основном они были посвящены экономической истории того же XVII века. В это же время Мавродин увлекается и древнерусской историей, потому что для молодой советской науки важно было найти место Древней Руси в разрабатывающейся тогда системе общественно-экономических формаций. Мавродин был доцентом Педагогического института, доцентом ЛИЛИ, доцентом Ленинградского университета, не избегал и административной работы, занимая с 1933 должность заместителя заведующего историческим отделением, а затем с 1934-1935 и заместителя декана исторического факультета ЛИФЛИ. Участие в дискуссиях в Государственной Академии Материальной Культуры свидетельствовало о том, что научные интересы Мавродина все больше смещаются в сторону древнейшего периода отечественной истории – Киевской Руси, проблем генезиса феодального общества, этно- и политогенеза. В 1939 вышли в свет первые монографические работы Мавродина «Образование русского национального государства» и книга, посвященная истории огромного региона древнерусских земель – Левобережной Украины. В них ставятся вопросы, необычайно важные для советской исторической науки того времени: об этногенезе славян, разложения первобытнообщинного строя и формирования феодальных отношений на Руси, о роли Хазарского каганата в истории Древней Руси, о взаимоотношениях князей и монгольском владычестве. Научные достижения Мавродина, а также его принадлежность к партии сделали естественным его продвижение по административной лестнице. В 1940 он становится новым заведующим кафедрой истории СССР и деканом исторического факультета. Во время Великой Отечественной войны Мавродин активно занимался общественной работой: занимался проведением митингов на заводах и фабриках, вошел в состав агитколлектива при партийном комитете ЛГУ. В 1945 увидела свет его фундаментальная монография «Образование древнерусского государства». Это широчайшая панорама истории восточного славянства в древнейший период с решением массы вопросов древнерусского этно- и политогенеза. Мавродин активно участвовал и в педагогической деятельности. Популярной становилась тематика, связанная сформированием русской народности. В 1950 на кафедре истории СССР он сделал доклад «Формирование русской народности и складывание ее в нацию», а на научную сессию вынес доклад «Формирование великорусской народности». В этом же 1950 он пишет статью о взглядах И.В.Сталина на феодальную Русь. В статье он показал, что история общества – это история развития производства, дал классическое определение феодализма, научную периодизацию феодальной Руси, подчеркнул эволюцию государственного строя, специально разработав вопрос о феодальной раздробленности. В 1947 году Мавродин вновь был утвержден в должности декана исторического факультета. В апреле 1949 года он был назначен директором НИИ, а с поста декана снят.

Последующие годы были сложными в научной жизни Мавродина. В ходе обсуждения книги Рубинштейна «Русская историография» по поводу древнерусского государства, Мавродин был обвинен в норманизме, это был нехороший симптом, так как именно в это время «норманнская теория» в советском обществе становится идеологической проблемой. Обвинения в норманизме и приверженности «хазарской теории», не способствовали стабилизации положения Мавродина. В это время его упрекали даже по поводу работ о выдающемся русском полководце Брусилове – ведь он оказался немецким шпионом. В августе 1952 он был уволен с работы с выплатой выходного пособия «в связи с сокращением объемов работы на историческом факультете». Но уже в 1958 восстановлен в должности профессора кафедры истории СССР. В 1959 его назначили деканом исторического факультета, в должности которого он оставался вплоть до 1983, затем написал заявление по собственному желанию. В 60-70е годы Мавродин занимается больше теоретическими вопросами. На новом витке советской истории возвращались к Марксу и Ленину. Мавродин отводит от Маркса обвинения в норманизме, отмечая, что принадлежность варягов к норманнам и пребывание варягов на Руси, их активная роль в жизни и деятельности древнегреческих дружин отнюдь еще не являются норманизмом. Мавродин был крупным организатором науки, исторический факультет при нем стал признанным научным центром. Вплоть до самой смерти он оставался деятельным человеком, сохраняющим все свои жизненные интересы. Он не дожил до своего 80-летия несколько месяцев, скончавшись 20 ноября 1987 года.

Борис Александрович Рыбаков (1908-2001)

Б.А. Рыбаков родился 3 июня 1908 в Москве. В 1926-1930 гг. учился на историко-этнологическом факультете Московского университета, после чего год работал научным сотрудником Архива Октябрьской революции в Москве. Его учителями были такие известные ученые как Ю.В. Готье и А.В. Арциховский. С конца 30-х годов Борис Александрович преподает на историческом факультете Московского государственного университета. В 1928 г. в сборнике студенческого археологического кружка была опубликована первая научная статья Б.А. Рыбакова «О раскопках вятичских курганов в Мякинине и Кременьи в 1927». Эта небольшая публикация открыла серию исследований по археологии, исторической географии и истории ряда племен – радимичей, северян, полян, уличей. Исследуя памятники радимичей, он наметил главные черты их развития в X-XII вв. и показал, что радимические города были в то время передовыми ремесленными центрами. В 1939 эта работа была защищена им в качестве кандидатской диссертации. Борис Александрович сумел показать процессы разложения у радимичей родоплеменного строя, становления феодализма. Уже в этой ранней работе особенно пристальное внимание он уделил ремеслам, прослеживая первые шаги обособления ремесла от земледелия и возникновения прослойки ремесленников, заселявших города. Вывод о городе как ремесленном центре имел принципиальное значение. Эти проблемы становятся главной темой исследований ученого, обобщенных в обширной монографии «Ремесло Древней Руси», защищенной в 1942 г. в качестве докторской диссертации. В этой работе четко выявилась особая способность Рыбакова увидеть общее в частном и в то же время не заслонять обобщениями конкретного. Основным источником для исследователя явились коллекции русских музеев. Главным достижением исследования стал вывод о существовании в Древней Руси развитых и разнообразных ремесел, по уровню не уступавших производствам средневековых западноевропейских государств. Заслугой Рыбакова было то, что он открыл новые способы распознавания происхождения и датировки находимых при раскопках вещей и убедительно показал торговых характер русского ремесла. Не только опровергались бытовавшие прежде теории об экономической отсталости Древней Руси, но выявлены и экономические предпосылки образования централизованного государства.

В 1950 – начале 1960-х годов начался второй этап научной деятельности Рыбакова. В монографии «Древняя Русь. Сказания. Былины. Летописи», вышедшей в свет в 1963 г. Рыбаков анализировал два типа источников: фольклорные и письменные. Борис Александрович провел грамотную работу по уточнению периодизации дошедших до нас летописей, выделив несколько разновременных летописных сводов. Борис Александрович выделил период с 30-х годов XII в. до монгольского нашествия. В отличие от большинства историков он рассматривает начало его не как время феодальной раздробленности и упадка, а как время образования в Восточной Европе крупных княжеств-государств. Изучение летописных сводов и истории периода «Слова о полку Игореве» было продолжено в монографиях «Русские летописцы и автор «Слова о полку Игореве» и «Слово о полку Игореве» и его современники».

Третий период в творчестве Рыбакова следует связывать с постоянным интересом к религиозным языческим представлениям и верованиям древних славян. В 1981 и 1987 гг. вышли две его книги –«Язычество древних славян» и «Язычество Древней Руси». Язычество в Древней Руси предстает как стройная система религиозных взглядов, вполне соответствующих уровню социального развития Руси до принятия христианства. Противоборство язычества и христианства, сохраняющееся на протяжении веков двоеверие показаны на разнообразном материале. Рассмотренные труды Рыбакова являются определяющими в творчестве ученого. Однако ими не исчерпывается круг его интересов. Так Рыбакову принадлежат работы, посвященные различным аспектам древнерусской культуры: о системах мер, об эпиграфических памятниках, о произведениях прикладного искусства. Ученого интересовали темы происхождения славян, формирования древнерусского государства. Занятия язычеством привели к исследованиям об орнаментике трипольской культуры, о древних календарях, о семантике русских вышивок. Борис Александрович столкнулся с необходимостью заняться исторической географией.

Научно-исследовательская деятельность обширна и многогранна, она затронула все области древней русской истории и культуры. Его работы сыграли большую роль в развитии медиевистики. Более 30 лет ученый возглавлял Институт Археологии АН СССР – ведущее археологическое учреждение нашей стран. Рыбаков был инициатором и Главным редактором многотомного издания «Археология СССР». В 1953 он был избран членом-корреспондентом, а в 1958 действительным членом АН СССР. Он выступал с лекциями за рубежом, был первым советским историком, читавшим лекции в Парижском университете – Сорбонне. Б.А. Рыбаков удостоен высоких правительственных наград: ордена Ленина, Октябрьской революции, «Знак Почета».

Лев Владимирович Черепнин

(30 марта (12 апреля) 1905, Рязань – 12 июня 1977, Москва)

Российский историк, специалист в области отечественной истории эпохи феодализма, источниковедения, историографии, вспомогательных исторических дисциплин. Академик АН СССР (1972). Лауреат Государственной премии СССР (1981, посмертно). Дед – Алексей Иванович Черепнин, агроном и историк, активно участвовал в работе Рязанской архивной комиссии. Отец – Владимир Алексеевич Черепнин, историк и юрист. Мать происходила из семьи священника, умерла при родах. Учился в Рязанском педагогическом институте (1921-1922), слушал лекции на факультете общественных наук Московского университета, куда его не принимали в качестве полноправного студента из-за непролетарского происхождения. Учился у С.В. Бахрушина, А.И. Яковлева, Д.М. Петрушевского. В 1925 экстерном сдал экзамены за университетский курс и с 1926 учился в аспирантуре Института истории РАНИОН, которую успешно окончил в 1929.

Кандидат исторических наук (1942; тема диссертации: «Древнерусская церковная феодальная вотчина XIV-XVI вв.»). Доктор исторических наук (1947; тема диссертации: «Русские феодальные архивы XIV-XV веков»). Доцент (1944), профессор (1947). Во время учёбы в аспирантуре вместе с С.Б. Веселовским участвовал в обработке вотчинного архива Троице-Сергиевой лавры. С 1929 работал помощником заведующего отделом рукописей Государственной библиотеки имени В.И.Ленина.

В ноябре 1930 арестован по делу так называемого «Всенародного союза борьбы за возрождение свободной России». Был приговорён к трём годам лишения свободы, заключение отбывал на двинских камнеразработках в Северном крае. В 1933 был освобождён, вернулся в Москву, где был вынужден заниматься временной работой в издательствах, живя на квартирах у родственников и знакомых (официально Черепнину как ранее судимому было запрещено проживать в столице). С 1936 работал по временному договору в Институте истории АН СССР. В 1941-1942 работал учителем в средней школе. С февраля 1942 работал заведующим кабинетом, затем преподавателем источниковедения кафедры вспомогательных исторических дисциплин Историко-архивного института. За время работы в институте защитил кандидатскую и докторскую диссертации, стал соавтором учебника по палеографии. В 1948 деятельность ставшего к тому времени профессором Черепнина была подвергнута резкой критике, на Учёном совете в докладе директора института его труды были объявлены безыдейными, научно-бесплодными и отдающими предпочтение формальным моментам, а не диалектической логике. В 1949 он вторично был подвергнут «проработке» на этот раз на общем собрании сотрудников института – и был вынужден его покинуть. В 1944-1960 преподавал по совместительству в Московском государственном университете, читал общие и специальные курсы по отечественной истории, источниковедению, историографии, руководил дипломниками и аспирантами. В 1946-1952 читал курс лекций по истории СССР в Московском государственном институте международных отношений. Также преподавал в Академии общественных наук при ЦК КПСС. С 1946 – старший научный сотрудник, с 1951 – заведующий сектором истории СССР. С 1969 – заведующий отделом докапиталистических формаций на территории СССР Института истории АН СССР.

Занимался изучением генезиса феодализма у восточных славян, образования и характера Древнерусского государства, периода феодальной раздробленности, социально-экономических и политических условий образования и развития Русского централизованного государства, становления сословно-представительной монархии и ее перерастания в абсолютную, крестьянских войн XVII-XVIII вв., культуры и общественной мысли России. Автор работ в области историографии и вспомогательных исторических дисциплин. Один из первых советских учёных, начавших разработку теоретических и методологических вопросов источниковедения.

Создал научную школу в области медиевистики. Анализируя процесс централизации Российского государства, находил его экономические и социальные основания в аграрной сфере. Считал, что общий подъём сельского производства в результате значительной внутренней колонизации способствовал изменению, уплотнению сети расселения и типов поселений в сельской местности. В свою очередь, это вело к эволюции отношений собственности в светском и церковном секторах и к укреплению на этой основе социальной базы политического объединения. Внёс значительный вклад в изучение Земских соборов как сословно-представительных учреждений, в своей монографии, вышедшей в 1978, ввёл в оборот новые источники, анализировал деятельность соборов во взаимосвязи с социальным и политическим контекстом, дал наиболее полную сводку по истории Земских соборов и близких к ним представительных собраний. Как специалист по истории Земских соборов, Черепнин избирался вице-президентом Международной комиссии по истории представительных и парламентских учреждений. По его инициативе или при его участии вышли в свет ранее неопубликованные труды отечественных историков или переизданы уже выходившие в свет, но ставшие библиографической редкостью работы. Среди них: «Избранные труды» Б. Д. Грекова в 5 томах, «Избранные произведения» М.Н. Покровского в 4 книгах, «Научные труды» С. В. Бахрушина в 4 томах, монографии К. Базилевича, И.У. Будовница и др. Являлся редактором переиздания «Истории России» С.М.Соловьёва в 15 книгах (1959-1966). Был членом бюро Национального комитета историков Советского Союза. Лауреат Государственной премии Молдавской ССР (1972), премии им. М.В.Ломоносова (МГУ, 1957). Заслуженный деятель науки РСФСР (1970).Умер от инсульта, третьего по счету в июне 1977. Автор более 400 научных работ, в том числе 30 крупных публикаций источников.

Основные научные труды:

Русские феодальные архивы XIV-XV вв. Ч. 1-2. М., 1948-1951.

Образование Русского централизованного государства в XIV-XV вв. Очерки социально-экономической и политической истории Руси. М., 1960.

Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965 (в соавторстве).

Исторические взгляды классиков русской литературы. М., 1968.

Новгородские берестяные грамоты как исторический источник. М., 1969.

Земские соборы Русского государства в XVI-XVII вв. М., 1978.

Вопросы методологии исторического исследования: Теоретические проблемы истории феодализма. Сборник статей. М., 1981. Отечественные историки XVIII-XX вв.: Сборник статей. М., 1984

Греков Борис Дмитриевич (1882-1953)

Родился Греков 9 апреля 1882 в Миргороде Полтавской губернии, в семье мелкого чиновника, выходца из казачьей семьи, служившего начальником почтовой конторы. Учиться начал в прогимназии г. Холма, потом в г. Грубешове, жил вдали от семьи в гимназических общежитиях-интернатах, рано начал подрабатывать уроками. На основании перлюстрированной полицией переписки восемнадцатилетнего Грекова со студентом-медиком Московского университета И.А. Будиловичем, активным деятелем студенческого движения, ранее окончившим курс Холмской гимназии, Греков был обвинен властями в намерении организовать среди своих товарищей тайный кружок с библиотекой нелегальных книг и изданием гектографированного журнала В результате юноше, пытавшемуся решить для себя вопрос «как жить, чтобы совершить благо?», пришлось покинуть Грубешов и с большим трудом получить аттестат зрелости в гимназии города Радома. В 1901 Греков поступил в Варшавский университет. Его пребывание в этом университете (1901-1905) совпало со временем преподавания там выдающегося исследователя и педагога, историка-медиевиста Дмитрия Моисеевича Петрушевского (1863-1942), у которого Греков занимался восстанием Уота Тайлера и Салической правдой. Непререкаемым авторитетом, человеком, чья профессиональная и дружеская поддержка, оптимизм и душевная стойкость вдохновляли и служили ему примером, Петрушевский остался для Грекова на всю жизнь. Осенью 1905 г., окончив Варшавский университет, Греков приехал с рекомендациями Петрушевского в Московский университет к профессору М.К. Любавскому и приват-доценту А.А. Кизеветтеру. Встречен был радушно, но сложные обстоятельства московской университетской жизни того времени, длительная приостановка занятий не способствовали продолжению его образования в Москве, пришлось с разбитыми мечтами вернуться в Варшаву.

Дальнейшее становление личности ученого, начиная с 1906, связано с историко-филологическим факультетом Петербургского университета, где осенью и зимой 1909/10 г. он сдает магистерские экзамены по средневековой истории. Наставниками его в этот период являлись профессора И.М. Гревс и С.Ф. Платонов. Общественный и социально-экономический строй франков, разложение Западной Римской империи, средневековое материковое поместье – темы, которые разрабатывал Греков, готовясь к экзаменам, сданным им в первой половине 1910. Прочтя вступительную лекцию, молодой ученый получил право называться приват-доцентом Санкт-Петербургского университета и приступил к написанию диссертации по истории русского церковного землевладения «Новгородский дом святой Софии». В эти годы Греков преподавал историю в старших классах Петербургского коммерческого училища и на историко-филологическом факультете Высших женских курсов. Педагогическая работа (в том числе и частные уроки), зарабатывание денег оставляли мало времени для занятий наукой. Первую часть «Новгородского дома святой Софии» удалось написать и опубликовать только в 1914 г. Вскоре она была защищена как магистерская диссертация. Осенью 1916 в Перми открылся филиал Петроградского университета, на историко-филологический факультет которого был откомандирован Греков. Отсутствие условий для научной работы – квартиры, книг и архивов, «вялая» работа университета в плохо приспособленном помещении, обременительные обязанности секретаря факультета – заставляли испытывать «скверность от сознания, что жизнь уходит». Греков не доволен собой «по той причине, что не работаю, как работал раньше». За почти двухлетний период пребывания в Перми ему удалось написать лишь несколько рецензий для журнала «Русская мысль» (в том числе на т. 1-2 «Сошного письма» С.Б. Веселовского). Накануне перелома в судьбе страны все помыслы и планы ученого, излагаемые им в письмах Петрушевскому, были направлены в профессиональное русло

Борис Дмитриевич был в числе тех, у кого Февральская революция породила массу иллюзий и надежд. Сохранилось его письмо Петрушевскому от 4 марта 1917, содержащее горячую и непосредственную реакцию на свержение самодержавия. «Чувство большой тревоги за тех, кто взял на себя большое и ответственное дело, постепенно сменяется уверенностью в благополучном исходе борьбы, восхищением перед мужеством и умением ориентироваться в сложной обстановке, радостью, большой невыразимой радостью за успех и гордость за русского человека. Слава Богу!», – писал Греков. Его реакция — естественная реакция мыслящего человека, представителя русской профессуры, стоящего на либеральных позициях, но политикой не занимавшегося. Впрочем, таким же был и его учитель Петрушевский. В академической среде было немало тех, кто держался либеральных умонастроений, не разделяя программных установок ни одной из буржуазно-либеральных партий. Бурные события в Перми в мае 1918 г. заставили Грекова ночью, без вещей, в чужом тулупе покинуть город на поезде: его предупредили, что захватившими Пермь красными он был включен в список заложников.

В конце концов оказался в Симферополе, в Таврическом университете (в Крыму из-за болезни постоянно, до 1927 жила одна из трех сестер Александра, которой он помогал материально). 1919-1921 гг. для научного творчества были потеряны. Однако они много дали для взвешенной оценки своего места в жизни, осознания связанности с судьбами Отечества. Почти до конца гражданской войны Греков преподавал в Симферопольском университете. Зарабатывать на жизнь, в условиях всеобщей разрухи, приходилось по-всякому, даже шитьем сапог, в коем искусстве, по отзывам родных, он очень преуспел. Эти годы оказались решающими для Бориса Дмитриевича и в личном плане: здесь он нашел свою судьбу — Тамару Михайловну Филатову и женился на ней (вдове А.Н. Быкова, правнука А.С.Пушкина). Вместе они решали главный тогда вопрос – уехать, бежать из России или остаться, и навсегда запомнили тот день, когда многие покидали Крым с остатками войск Врангеля, а они остановились на пороге дома и... остались. В 1921 Греков с семьей вернулся в Петроград. В Петрограде приступает к работе в Археографической комиссии, которую в 1919-1929 гг. возглавлял С.Ф. Платонов. В течение многих лет их связывали очень хорошие отношения. 1920-е гг. Греков работает под непосредственным руководством Сергея Федоровича. Первая печатная работа Грекова после пятилетнего перерыва вышла в 1922 и была посвящена Платонову

В творческом плане в течение 1920-х гг. у Бориса Дмитриевича продолжал формироваться интерес к истории крестьянства. Феодальное хозяйство XVI-XVII вв., различные категории феодально-зависимого населения находились в центре внимания историка при написании его первого фундаментального труда «Новгородский дом святой Софии» окончательная работа над 2-й частью которого завершилась в 1927 г. Эти исследования ученого явились первым подготовительным этапом в выработке нового для историографии представления о характере русского феодализма и становления отношений крепостничества на Руси, в общих чертах сформулированного Грековым в первой половине 1930-х гг. В основу этой концепции историком была поставлена крупная русская вотчина.

В январе 1930 властями было организовано «дело Платонова», при помощи которого ставилась цель разделаться с беспартийной Академией наук. Непосредственно перед арестом, в декабре 1929 г., Платонов выдвинул в состав членов-корреспондентов кандидатуры историков А.И. Андреева, С.В. Бахрушина и Б.Д. Грекова. Греков был арестован 8 сентября 1930. В семье историка предполагают, что хотя в целом факт его ареста и стоит в одном общем ряду гонений на представителей академической науки, непосредственным поводом послужили обвинения в том, что он, находясь в Крыму в 1918-1920 гг., служил в армии Врангеля. За ученого, проявив мужество, заступился С.Г. Томсинский, директор Историко-археографического института (Ленинград), в котором в те годы работал Греков. 11 октября 1930 Борис Дмитриевич был освобожден из-под стражи. Однако один месяц и три дня пребывания в заключении невозможно было забыть: в армии Врангеля Греков никогда не служил, но был среди профессуры Таврического университета, приветствующей Врангеля после его вступления в Крым. Это обстоятельство – дамоклов меч над судьбой историка, отмерившее ему свою долю страха на всю жизнь. Спустя 2-3 месяца после освобождения из тюрьмы Греков смог вернуться к работе ученого секретаря Археографической комиссии Академии наук. В 1930 г. такое еще бывало. Первая значительная работа Грекова после этих событий, давно и долго пролежав в рукописи, появилась только в 1932 г.

Первое обобщение разработанной Грековым концепции феодализма мы находим в «Очерках по истории феодализма в России. Система господства и подчинения в феодальной деревне» (1934 г.) Проблему общественного строя средневековой Руси автор ставил хронологически широко: рост феодальных отношений рассматривался на материале X-XVI веков. В «Очерках» впервые в историографии прослежена организация крупной вотчины XI-XIII веков, предпринята попытка исследовать феодальные отношения в Северо-Восточной Руси XIV-ХУ веков, выдвинута гипотеза о так называемом втором издании крепостничества в России XVI века. С начала 30-х гг. его исследовательский интерес в значительной степени переключается на вопрос о характере социально-экономических отношений в Киевской Руси, доказательству феодального характера древнерусского общества. Впервые был поставлен вопрос о характере производительных сил в Киевской Руси. Привлечение археологических данных позволило автору доказывать господство у восточных славян на рубеже тысячелетий пашенного земледелия как материальной базы для развития феодальных отношений. В 1935 вышла в свет его книга «Феодальные отношения в Киевском государстве», подводившая итог изысканиям ученого по проблеме общественного строя древней Руси. С третьего издания (1939 г.) монография получила название «Киевская Русь» и выдержала в общей сложности шесть изданий. Репрессии 1936-1937 гг. нанесли тяжелый урон и ЛОИИ, и самому Институту истории АН СССР в Москве. В декабре 1937 г., после отстранения с поста директора этого Института Н.М. Лукяна, Греков был назначен сначала временно исполняющим обязанности, а с февраля 1937 г. – директором Института истории СССР. Семья переехала в Москву.

В предвоенные годы научные интересы исследователя почти целиком сосредоточились на истории крестьянства. В 1940 вышла книга Грекова «Главнейшие этапы в истории крепостного права в России в концентрированной форме», содержащая основные положения концепции автора, касающиеся истории крестьянства на всех этапах развития феодализма от XI до XVI века. Роль земледелия в хозяйстве восточных славян, сельская община – марка, место раба в производстве Киевской Руси, эволюция ренты и рост крепостничества, зависимое крестьянство XIV в., изменения в организации крупного хозяйства, начало общегосударственной регламентации положения крестьян, разряды крестьян, хозяйственные потрясения 70-80-х гг. ХVI в., Юрьев день и «заповедные годы», судьба кабальных людей в конце XVI и XVII вв., – вот круг вопросов, освещенных в этой работе. Одновременно, начиная с 1937 г., у Бориса Дмитриевича пробуждается интерес к истории монголо-татарского нашествия, Золотой Орды борьбы Руси за создание своего государства.

Отношение Грекова к познанию исторического процесса глубоко диалектично: к одним и тем же проблемам он возвращался на каждом новом этапе развития науки, предоставляющем историку новые источниковые и методические возможности. Греков искал и находил решение широчайшему кругу проблем истории феодализма как общественно-экономической формации. В их числе генезис феодализма у восточных славян, закономерности развития древнерусской общины, изменение форм ренты, закрепощение крестьянства, эволюция холопства. Им исследованы движение смердов в Киевской Руси, выступления холопов и крестьян на рубеже ХVI—ХVIII вв., некоторые стороны движения Степана Разина. Переосмысление ряда проблем аграрной истории в позднейшей историографии началось с тех рубежей, на которые вышла мысль Грекова.

Как историку крестьянства, Борису Дмитриевичу удалось многое сделать и в области конкретного источниковедения, публикации источников, организации археографического дела в стране. Важный этап археографической деятельности Грекова наступил с середины 1930-х гг., когда в качестве руководителя сначала Ленинградского отделения, а позже и всего Института истории АН СССР он задумал и частично осуществил широкий и стройный план со здания документальных изданий, в котором особое внимание уделялось серии законодательных памятников, в первую очередь «Русской Правде». Под его руководством готовились к изданию «Судебники XV-XVI вв.», «Акты социально-экономической истории Северо-Восточной Руси конца XIV – начала XVI вв.». С именем Грекова как инициатора и редактора связано издание в 1936-1953 гг. сборников «Исторического архива». Борис Дмитриевич выступил и как публикатор памятников славянского права. Велика роль Грекова в организации отечественных исследований по аграрной истории. С конца 1940-х эта область деятельности (наряду с изучением памятников славянского права) становится ведущей в его творчестве. Греков придавал огромное значение изучению материального производства. В Институте истории в конце 1949была создана Комиссия по истории земледелия, которую он возглавил (единственная должность, оставшаяся за ним до конца дней).

Дата добавления: 2015-07-26