Так отвечала мне жизнь тогда и при этом зажала изящные

ушки свои:

"О Заратустра! Не щелкай так страшно своей плеткой! Ты

ведь знаешь: шум убивает мысли -- а ко мне как раз пришли такие

Нежные мысли.

Мы с тобою оба -- сущие недобродеи и незлодеи. По ту

Сторону добра и зла обрели мы свой остров и зеленый свой луг --

мы вдвоем, одни! Уже оттого и должны мы ладить друг с другом!

И если мы и не любим друг друга от чистого сердца, -- то

гоже ли злиться на то, что не любишь от чистого сердца?

И что я лажу с тобою, и часто слишком лажу, ты знаешь это:

И все оттого, что ревную тебя я к мудрости твоей. Ах, эта

мудрость, полоумная старая дура!

Если бы мудрость твоя сбежала однажды от тебя, ах! тогда

мигом сбежала бы от тебя и моя любовь".

Тут жизнь задумчиво оглянулась вокруг и тихо сказала: "О

Заратустра, ты мне недостаточно верен!

Ты любишь меня вовсе не так сильно, как говоришь; я знаю,

Ты думаешь о том, что хочешь скоро покинуть меня.

Есть старый тяжелый-тяжелый колокол-ревун: он ревет по

ночам до самой твоей пещеры:

-- когда ты слышишь, как колокол этот бьет полночь, тогда

Между первым и двенадцатым ударом думаешь ты о том --

-- ты думаешь о том, о Заратустра, я знаю это, что ты

хочешь скоро покинуть меня!"

"Да, -- отвечал я робко, -- но ты знаешь также --" И я

Сказал ей нечто на ухо, прямо в ее спутанные, желтые, безумные

Пряди волос.

"Ты знаешь это, о Заратустра? Этого не знает

никто..."

И мы стояли лицом к лицу и глядели на зеленый луг, на

Который как раз набегал прохладный вечер, и плакали вместе. --

И жизнь была тогда мне милее, чем вся моя мудрость когда-либо.

--

Так говорил Заратустра.

Раз!

О, внемли, друг!

Два!

Что полночь тихо скажет вдруг?

Три! "Глубокий сон сморил меня, --

Четыре!

Из сна теперь очнулась я:

Пять!

Мир -- так глубок,

Шесть!

Как день помыслить бы не смог.

Семь!

Мир -- это скорбь до всех глубин, --

Восемь!

Но радость глубже бьет ключом!

Девять!

Скорбь шепчет: сгинь!

Десять!

А радость рвется в отчий дом, --

Одиннадцать!

В свой кровный, вековечный дом!"

Двенадцать!

Семь печатей(или: пение о Да и Аминь)

Если я прорицатель и полон того пророческого духа, что

Носится над высокой скалой между двух морей --

-- носится между прошедшим и будущим, как тяжелая туча, --

Враждебный удушливым низменностям и всему, что устало и не

может ни умереть, ни жить:

Готовый к молнии в темной груди и к лучу искупительного

Света, чреватый молниями, которые говорят Да и смеются, готовый

К пророческим молниеносным лучам, --

-- но блажен, кто так чреват! И поистине, кто должен

Некогда зажечь свет будущего, тому приходится долго висеть, как

тяжелая туча, на вершине скалы! --

Дата добавления: 2015-07-24