Родольф к Клеманс

13 января... Дважды роковая годовщина!!!

Друг мой... мы потеряли ее навсегда!!!

Все кончено, все!

Слушайте этот рассказ.

Правда, что можно испытывать болезненное сладострастие, излагая глубочайшую-скорбь.

Вчера я жаловался на судьбу за то, что вы далеко от меня... Сейчас, Клеманс, я доволен, что вас здесь нет: вы глубоко страдали бы...

Утром я слегка дремал, как вдруг меня разбудил звон колоколов... я задрожал... мне представилось что-то мрачное... звон был похож на похоронный.

В самом деле... моя дочь умерла для нас... умерла, понимаете ли вы это? Отныне, Клеманс... вы должны носить траур в своем сердце, которое было для нее материнским.

Будет ли наша дочь погребена под мрамором могилы или под сводами монастыря... для нас... это безразлично.

Отныне, Клеманс, надо считать ее умершей... К тому же... она столь хрупкое существо... ее здоровье, надорванное такими горестями и потрясениями, такое слабое... Почему же не наступила настоящая смерть? Или злой рок еще не утомился?..

К тому же... из вчерашнего моего письма вы должны были понять, что другая, настоящая смерть была бы для нее легче...

Умерла... Не находите ли вы, что это слово звучит странно, когда оно относится к обожаемой дочери... прелестной девушке ангельской доброты. Ей едва минуло восемнадцать лет... прежде чем она погибла для света... По сути дела, для нас и для нее зачем губить душу под мрачными сводами монастыря? В самом деле, зачем ей жить, если для нас она потеряна навечно? Она, должно быть, страстно любила жизнь... которою злой рок наделил ее!..

В полдень в торжественной обстановке состоялось ее пострижение в монахини.

Я присутствовал при этом, скрытый за портьерами нашей ложи.

Я испытываю мучительное волнение, более тяжкое, нежели когда мы узнали о ее желании стать послушницей... Странное явление! Ее обожают, считают, что она должна вести жизнь затворницы в силу неодолимого призвания, что уход в монастырь для нее счастливое событие, а в толпе, наоборот, царила удручающая грусть.

В глубине церкви, среди публики... я увидел двух унтер-офицеров гвардейского полка, двух старых суровых солдат; поникнув головой, они плакали...

Казалось, что возникла обстановка скорбного предчувствия, если это так, то самое страшное еще впереди.

Когда постриг был совершен, нашу дочь увели в зал капитула, где должно было состояться избрание новой аббатисы. Пользуясь положением монарха, — я направился в этот зал и стал ждать прихода Марии из церкви.

Вскоре она вошла... Она так сильно волновалась и была столь слаба, что две монахини вели ее под руки...

Я был поражен не столько бледностью черт ее лица, сколько улыбкой... она выражала какое-то мрачное торжество...

Клеманс, говорю вам... быть может, вскоре нам предстоит обрести мужество... мы должны собраться с духом... Я чувствую, так сказать, интуитивно, что наша дочь поражена смертельно...

В конце концов, ее жизнь была бы так несчастна...

Я вновь повторяю, что если бы моя дочь умерла... то смерть положила бы конец ее скорби... Эта мысль возникла как ужасный призрак... Но если такое несчастье должно нас постигнуть, тогда нам следует к нему подготовиться; не правда ли, Клеманс? Подготовить себя... Это значит постепенно, заранее ощущать мучительную тревогу... анализировать во всех их тонкостях неслыханные страдания. Это ужаснее, чем внезапный удар... Тут, по крайней мере, оцепенение, упадок духа избавляют вас в какой-то мере от душевных терзаний....

Хотя она выглядела довольно спокойно, когда я покинул ее час тому назад, чтобы закончить это письмо, повторяю, Клеманс, внешний вид ее обманчив, она глубоко страдает...

Но сочувствие требует, чтобы вас подготовили... Наверное, мой бедный друг, я и сам поступил бы так же, если бы мне пришлось сообщить вам печальное событие, о котором я говорю. Поэтому пусть это вас не удивляет, если вы заметите, что я упоминаю о ней... с осторожностью, с увертками отчаявшейся грусти, после того как я сам сообщил вам о том, что ее здоровье не внушает серьезных опасений.

Да, испугайтесь, если я буду говорить с вами так, как сейчас вам пишу... потому что час тому назад, когда я оставил ее, чтобы пойти закончить это письмо, она была довольно спокойна, но, повторяю вам, Клеманс, я в глубине души чувствую, что она страдает больше, чем это кажется внешне... Дай бог, чтобы я ошибался и принимал за предчувствие безнадежную грусть, внушенную мне этой мрачной церемонией.

Итак, Лилия-Мария вошла в большой зал капитула.

Монахини постепенно заняли все скамьи.

Она скромно уселась на последнее место левого ряда, опираясь на руку одной из сестер, так как все еще была очень слабой.

На возвышении зала сидела принцесса Юлиана, держа в руке золотой посох, символ власти аббатисы, по одну ее сторону — настоятельница, по другую — казначейша.

Наступила глубокая тишина, принцесса встала с посохом в руке и заговорила торжественным и взволнованным голосом:

«Дорогие мои дочери, преклонный возраст обязывает меня вручить в более молодые руки этот символ духовной власти. — И она указала на свой посох. — Я получила послание нашего святейшего отца, разрешающее мне представить на благословение архиепискому Оппенгейскому и на утверждение великого герцога, нашего правителя, ту из вас, дорогие дочери, которую вы выберете в качестве моей преемницы. Наша настоятельница объявит вам о результатах выборов, и той, которая будет избрана, я вручу мой посох и перстень».

Я не сводил глаз с дочери.

Скрестив руки на груди, опустив глаза, в черной мантии с доходящими до полу складками, наполовину скрытая белым покрывалом, она стояла возле своей скамьи в неподвижной задумчивости. Она ни на мгновение не могла предположить, что ее могут избрать; аббатиса мне сообщила о предстоящем ей возвышении.

Настоятельница взяла бумагу и начала читать:

«Согласно уставу, неделю тому назад каждая из наших дорогих сестер получила приглашение избрать преемницу аббатисы и, сообщив свой выбор одной лишь нашей святейшей матери, держать в тайне имя избранницы до настоящего момента. От имени святейшей матери я объявляю, что одна из вас, дорогие мои сестры, своей образцовой набожностью и ангельскими добродетелями заслужила единодушное избрание общиной; это наша сестра Амелия, в миру ее высочество принцесса Герольштейнская».

При этих словах в зале послышался шепот, выражавший удивление и радость. Взгляды всех монахинь с нежной симпатией обратились к моей дочери. Вопреки своему подавленному состоянию я сам был глубоко взволнован этим выбором, который, несмотря на тайное выражение воли каждой монахини, оказался так трогательно единодушным.

Лилия-Мария от изумления еще сильнее побледнела, колени ее так дрожали, что она вынуждена была опереться на ограду, окружавшую наши скамьи.

Аббатиса произнесла громко и торжественно:

— Мои дорогие дочери, вы убеждены, что сестра Амелия является наиболее достойной среди вас? Признаете ли вы именно ее вашей духовной наставницей? Пусть каждая из вас поочередно ответит на мой вопрос.

И каждая монахиня громко отвечала:

— Свободно, по своей воле я избрала и избираю сестру Амелию своей святейшей матерью и настоятельницей.

Охваченная невыразимым волнением, моя бедная дочь опустилась на колени, сложила руки и оставалась в такое положении, пока не был завершен ритуал избрания.

Вслед за тем принцесса Юлиана, передав посох и перстень настоятельнице, подошла к моей дочери, чтобы взять ее за руку и отвести к креслу аббатисы.

Мой друг, мой нежный друг, я прервал это письмо, должен собраться с силами, чтобы рассказать вам душераздирающую сцену...

— Поднимитесь, дорогая дочь, — сказала ей аббатиса, — займите место, принадлежащее вам. Вы заслужили его за вашу ангельскую добродетель, а не за высокий титул.

Произнося эти слова, уважаемая принцесса склонилась к моей дочери, чтобы помочь ей подняться.

Лилия-Мария сделала несколько шагов, дрожа от волнения, затем, выйдя на середину зала, остановилась и с поразившими меня спокойствием и твердостью заговорила:

— Простите меня, святейшая мать... я желала бы обратиться к моим сестрам.

— Поднимитесь вначале на ваше кресло аббатисы, — сказала принцесса, — они должны оттуда услышать ваше обращение.

— Это кресло, святейшая мать... не может быть моим, — ответила Лилия-Мария громким дрожащим голосом.

— Что вы говорите, дорогая дочь?

— Столь высокая честь не предназначена для меня, святейшая мать.

— Но вас призывает к этому единодушное желание всех ваших сестер.

— Позвольте мне здесь, стоя на коленях, произнести торжественное признание; тогда и мои сестры, и вы, святейшая мать, поймете, что я едва ли достойна даже самого скромного места.

— Ваша скромность вводит вас в заблуждение, дорогая дочь, — добродушно заметила настоятельница, в самом деле полагая, что несчастное дитя уступает чувству преувеличенной скромности.

Но я догадался, в чем будет исповедоваться Лилия-Мария. Охваченный ужасом, я закричал умоляющим голосом:

— Дорогое дитя... заклинаю тебя...

При этих словах... рассказать вам то, что я увидел в обращенном ко мне взгляде дочери, невозможно... Одним словом, к как вам станет ясно, она поняла меня. Да, она поняла, что и я должен разделить позор ее ужасного признания... Она поняла, что после этой исповеди могут и меня обвинить во лжи... потому что я должен был заверять всех, что Мария никогда не расставалась со своей матерью.

При этой мысли бедное дитя осознало, что платит мне черной неблагодарностью... У нее не хватило сил продолжать, она замолчала, удрученно склонив голову:

— Повторяю, дорогая дочь, — заметила аббатиса, — ваша скромность вводит вас в заблуждение... единодушие сестер, избравших вас, доказывает, что вы достойны заменить меня... Как раз потому, что вы познали радости жизни, ваш уход в монастырь особенно заслуживает похвалы... Нами избрана сестра Амелия, а не ее высочество принцесса Амелия... Для нас ваша жизнь начинается с того момента, когда вы вступили в обитель господню... и за эту примерную святую жизнь мы вас вознаграждаем... Более того, дорогая дочь, если бы, прежде чем вы вошли в нашу обитель, ваша жизнь была бы столь же легкомысленной, сколь она чиста и похвальна здесь... то ваши евангельские добродетели, проявленные здесь с момента вступления в монастырь, искупили бы в глазах господа самые тяжкие грехи прошлого... Внимая этому, дорогая дочь, судите сами, должна ли успокоиться ваша скромность.

Эти слова аббатисы, как вы понимаете, были для Лилии-Марии особенно впечатляющими, так как она считала свой былой позор неизгладимым. К несчастью, эта сцена глубоко ее взволновала, и, хотя внешне она, казалось, обрела спокойствие и твердость духа, я видел, что черты ее лица совсем исказились... В смущении, слабой рукой она вытерла пот со лба.

— Надеюсь, что я вас убедила, дочь моя, — продолжала принцесса Юлиана, — и вы не пожелаете доставлять сестрам глубокое огорчение, пренебрегая их доверием и преданностью вам.

— Нет, святейшая мать, — сказала она слабеющим голосом, с выражением, поразившим меня. — Я думаю, что теперь имею право согласиться... Но так как я очень устала и чувствую, что заболела, вы разрешите, святейшая мать, перенести на несколько дней церемонию возведения меня в сан.

— Будет так, как вы пожелаете, дорогая дочь, но, до того как ваш сан будет благословлен и утвержден... примите этот перстень... Займите свое место... Наши дорогие сестры, по установленному обычаю, воздадут вам почести.

И настоятельница, надев кольцо на палец Лилии-Марии, подвела ее к креслу аббатисы.

Это было простое и трогательное зрелище.

Подле кресла, где она сидела, находились с одной стороны настоятельница, державшая золотой посох, с другой — принцесса Юлиана. Каждая монахиня, преклонив перед Лилией-Марией колени, целовала нашей дочери руку. Я наблюдал, как она все сильнее волновалась, лицо ее исказилось, она не в силах была перенести эту сцену... и лишилась чувств, когда процессия монахинь еще не закончилась. Судите сами о моем состоянии!.. Мы перенесли ее в апартаменты аббатисы...

Давид еще находился в монастыре. Он прибежал, оказал ей первую помощь. Быть может, он обманывал меня! Но он утверждал, что новый приступ возник в результате крайней слабости, вызванной постом, усталостью и бессонными ночами; все это моя дочь заставляла себя переносить в период своего тяжелого и долгого послушничества...

Я поверил ему, потому что когда она пришла в себя, то ангельские черты ее лица, хотя и бледного, не выражали никаких страданий... Я даже был поражен светом, сияющим на ее благородном челе. Эта душевная умиротворенность вновь меня напугала: мне показалось, что моя дочь таит надежду на скорое избавление... Аббатиса возвратилась в зал капитула, -чтобы закрыть заседание и отпустить монахинь; я остался наедине с дочерью.

Не сводя с меня глаз, помолчав немного, она сказала:

— Дорогой отец, сможете ли вы простить мне мою неблагодарность? Сможете вы забыть, что, когда я хотела начать эту ужасную исповедь, вы просили меня пощадить вас?

— Замолчи, умоляю тебя.

— Я не подумала, — с горечью продолжала она, — что рассказывать всем о том, из какого омута разврата вы меня извлекли... это значило бы открыть тайну, которую вы хранили, питая ко мне нежную привязанность... Это значило бы публично опозорить вас, отец, обвинить в обмане, на который вы пошли только для того, чтобы обеспечить мне блестящее, почетное положение... О, сможете ли вы простить меня?

Вместо ответа я прикоснулся губами к ее лбу, и она почувствовала мои слезы.

Несколько раз поцеловав мне руки, она сказала:

— Теперь я чувствую себя лучше, дорогой отец... теперь, когда я умерла для света, как сказано у нас в уставе... я хотела бы сделать распоряжение в пользу некоторых лиц... но то, что принадлежит мне, все это ваше... вы разрешите мне это сделать, дорогой отец?..

— Неужели ты сомневалась?.. Но, умоляю тебя, — сказал я, — не предавайся таким мрачным мыслям... Потом ты займешься своим завещанием, времени у тебя хватит...

— Конечно, милый отец, мне предстоит еще долгая жизнь...

Эти слова она произнесла таким тоном, что, не знаю, почему, меня опять бросило в дрожь.

Я еще внимательнее посмотрел на нее; лицо ее не изменилось, и я успокоился.

— Да, время у меня еще будет, но отныне я не должна заниматься земными делами... ведь сегодня я отреклась от всего, что связывало меня с миром. Прошу вас, не откажите мне...

— Приказывай... я исполню все, что ты пожелаешь...

— Я хотела бы, чтоб моя нежная мать всегда хранила в маленькой гостиной, где она обычно проводит время, пяльцы... с начатой мною вышивкой.

— Твое желание будет исполнено, дитя мое. Твои покои остаются в полной сохранности, после того... как ты покинула дворец, так как все, что тебе принадлежало, для нас предметы религиозного культа... Клеманс будет глубоко тронута, узнав о твоем желании.

— А вы, дорогой отец, прошу вас, возьмите мое большое кресло черного дерева, сидя в котором я так долго думала, о многом мечтала...

— Оно будет поставлено рядом с моим в рабочем кабинете, и я буду каждый день воображать, что ты здесь, подле меня, как это часто бывало, — сказал я, заливаясь слезами.

— Теперь я хотела бы также оставить память о себе среди тех, кто был мне предан во времена моих скитаний. Госпоже Жорж я желала бы оставить чернильницу, служившую мне до последнего времени. Этот дар имеет свой смысл, ведь она первая, кто учил меня писать на ферме. Что касается досточтимого кюре Букеваля, обратившего меня в нашу веру, то ему я оставляю прекрасное распятие из моей молельни...

— Хорошо, дорогое дитя...

— Я желала бы также отправить моей Хохотушке жемчужную повязку; эта скромная вещь, и она могла бы носить ее на своих прекрасных черных волосах... И, если возможно, ведь вы знаете алжирский адрес Марсиаля и Волчицы, я хотела бы, чтоб эта мужественная женщина, которая спасла мне жизнь, получила бы золотой с эмалью крест... Все эти сувениры, дорогой отец, должны быть вручены от имени Лилии-Марии.

— Я исполню твою волю... Ты никого не забыла?..

— Думаю, что нет.

— Подумай... среди тех, кто тебя любил; нет ли какого-нибудь очень несчастного человека... который страдает так же, как твоя мать и я... кто столь же тяжело, как мы, переживает твой уход в монастырь?

Бедная дочь поняла меня, она пожала мне руку, легкий румянец на мгновенье покрыл ее бледное лицо.

Предчувствуя вопрос, который она, вероятно, боялась мне задать, я сказал:

— Он выздоравливает... опасность миновала.

— А его отец?

— Состояние его улучшилось после того, как стал поправляться его сын. Он также чувствует себя хорошо... А что оставишь ты Генриху? Твой сувенир будет для него дорогим и вечным утешением!.. — Отец... подарите ему мой аналой для молитвы... Увы; я много раз орошала его слезами, взывая к богу помочь мне забыть Генриха, любви которого я была недостойна...

— Как он будет счастлив, когда узнает-, что ты вспомнила о нем!

— Что касается приюта для сирот и покинутых родителями девушек, я желала бы, дорогой отец, чтобы...»

На этом месте письмо Родольфа было прервано, и далее следуют едва различимые слова:

«Клеманс... Мэрф закончит это письмо; я ничего не соображаю, схожу с ума... Ах, 13 января!!!»

Окончание письма было написано рукой Мэрфа:

«Сударыня!

По повелению его высочества заканчиваю этот печальный рассказ. Два письма монсеньора должны были подготовить ваше высочество к печальному известию, которое я принужден сообщить.

Три часа тому назад монсеньор начал писать письмо вашему высочеству; я ожидал в соседней комнате, чтобы отправить его с курьером. Вдруг вошла растерянная принцесса Юлиана.

— Где его высочество? — с тревогой спросила она.

— Принцесса, монсеньор пишет письмо великой герцогине, в котором извещает ее о том, что здесь происходит.

— Сэр Вальтер, нужно сообщить монсеньору об ужасном событии. Вы его друг... благоволите его уведомить. От вас ему будет легче выслушать эту страшную весть...

Я все понял и решил с предосторожностями оповестить его высочество об этом роковом событии... Принцесса предупредила, что Амелия медленно угасает и что монсеньор должен поторопиться, чтобы застать ее в живых, поэтому у меня не было времени для длительных разговоров. Я вошел в гостиную. Его высочество сразу заметил мою бледность.

— Ты пришел известить меня о несчастье!..

— О неизбежном несчастье, монсеньор... Мужайтесь!..

— О, я предчувствовал!.. — воскликнул он и, не говоря ни слова, бросился в монастырь. Я последовал за ним.

Из кабинета настоятельницы принцесса Амелия была перенесена — в ее келью, после того как она в последний раз виделась с монсеньором. При ней находилась одна из монахинь; через некоторое время она заметила, что голос Амелии слабеет и дыхание становится все более прерывистым. Сестра поспешила предупредить аббатису. Был вызван доктор Давид; он полагал восстановить упадок сил, применив сердечное лекарство, но напрасно; пульс был едва ощутимый. Доктор с отчаяньем признал, что непрерывные волнения, быть может, окончательно подорвали слабое здоровье Амелии, и нет никакой надежды на ее спасение.

В это время прибыл герцог; принцесса приняла соборование, сознание ее не совеем померкло; руки ее были сложены на груди, и она держала поблекшую веточку своего розового куста.

Монсеньор упал на колени возле ее изголовья и зарыдал.

— Моя дочь, мое дорогое дитя!.. — воскликнул он душераздирающим голосом.

Принцесса услышала его, слегка повернула к нему голову, открыла глаза... попыталась улыбнуться и тихо произнесла:

— Дорогой отец... прости... Генрих... моя милая мать... простите...

Это были ее последние слова.

После спокойной, если можно так сказать, агонии, длившейся около часа, она отдала богу душу.

Когда она испустила последний вздох, герцог безмолвствовал... В его безмолвии таилось отчаяние. Закрыв усопшей глаза, он несколько раз поцеловал её, осторожно взял из рук розу и вышел из кельи.

Я последовал за ним; он возвратился в служебный особняк монастыря и показал мне письмо, которое начал писать вам; он хотел сообщить еще несколько слов, но не смог этого сделать, потому что рука его дрожала; тогда он сказал мне:

— Не могу... я бессилен... потерял голову! Напиши герцогине, что отныне у меня нет дочери!

Я исполнил просьбу монсеньора.

Да будет мне разрешено как его старому слуге, умолять ваше высочество ускорить приезд... насколько это позволит здоровье графа д'Орбиньи. Только ваше присутствие может успокоить отчаянье монсеньора... Он хочет проводить все ночи подле дочери, пока она не будет погребена в герцогском приделе.

Я исполнил свою печальную обязанность, сударыня, простите за бессвязность письма и примите уверения в моей почтительной преданности. Имею честь быть покорным слугой вашего высочества.

Вальтер Мэрф».

Накануне похорон принцессы Амелии Клеманс приехала вместе с отцом в Герольштейн. Родольф был не один в день погребения Лилии-Марии.

Notes

Водкой.

Если твой кошелек пуст.

Мы не долго будем злоупотреблять этим отвратительным жаргоном и ограничимся впоследствии лишь наиболее характерыми его примерами.

Это примечание, как и все остальные, принадлежат автору романа.

Перевод арготических слов и выражений в 1-й и 2-й частях «Парижской правды» сделан Я.З.Лесюком.

Выколю тебе глаза своими ножницами.

Прольется кровь.

Разбойник, и не из трусливых.

Убил?

Фонарь.

Признаю себя побежденным, с меня довольно.

Нечестно дрался с тобой.

Бог.

Священники.

Ты говоришь на арго.

Вор.

Зарезал человека.

Каторги.

Судьями.

Не воровал.

Античные статуи Бахуса, установленные в Ватикане и в Лувре (Примечания переводчика).

Головой.

Женой.

Доносчицу

Я выдаю.

Убийцы.

Голодать и ходить в стоптанных башмаках, чем оставаться без водки и без табака в трубке.

Больонка — мешанина из мясных, рыбных и других остатков со стола слуг аристократических домов. Нам неловко приводить такие подробности, но они дают более полную картину подаваемых в кабаке блюд.

Хозяина.

Соломы.

Бродяга

Имеется ввиду Конституционная Хартия 1814 г., которая приобрела особое значение после ее пересмотра в 1930 г. (Прим.перев.).

Мы просим читателей, которые найдут эти жестокости, неправдоподобными, вспомнить о почти ежегодных приговорах, выносимых озверевшим людям, которые бьют, истязают детей. Даже отцы и матери не чужды этим зверствам.

Зарежу.

Убью.

Наемный кабриолет на четырех колесах.

Конец.

Казнят.

Ногах

Старухой.

Похоронных дрогах.

Не придет

Дружок

Не прикончил его, чтобы отхватить себе побольше.

Обмозговали и подготовили дело.

Бродяжничал.

Бог. Как ни странно, но имя божье встречается даже в этом исковерканном языке.

Не ел.

Убиваю.

Тащат в суд и приговаривают к смертной казни.

Адвокат.

Палач.

Дьявол.

Смерти.

Полицейские (сыщики).

Полицейский комиссар.

Богатые люди

Вы не знаете жаргона?

Простаки.

Они у нас в руках.

Если бы нам было разрешено входить в подробности, которых мы поневоле избегаем, мы доказали бы, что это рабство существует, что полиция ему не препятствует, что несчастная женщина, нередко проданная своими близкими и брошенная в омут разврата, осуждена, так сказать, навеки оставаться в кем, что ее раскаяние, ее угрызения совести бесплодны и что фактически ей почти невозможно выбраться из этой грязи. (См. прекрасную книгу доктора Паран-Дюшатле, труд философа и благородного человека). (Примеч. автора).

Говорить.

Часов.

Ловушку.

Кто подготовил ограбление.

Выведывать.

Кричи: осторожно!

Исаак Сирин. Слово подвижническое. М., 1858, с. 12. (Примеч. перев.)

Креолка, отцом которой был представитель белой расы, а матерью — рабыня-квартеронка.

Изготовлением таких коробок почти исключительно занимались заключенные и каторжники.

Карл-Фердинанд, принц Капуанский, второй сын короля обеих Сицилий Франциска I. (Примеч. ред.)

Временный выход из положения (ит.)

В глубине души (ит.)

Любовь Родольфа к Саре и последовавшие за ней события, случившиеся 17-18 лет тому назад, не стали достоянием светских сплетен: Родольф и Сара были одинаково заинтересованы в том, чтобы скрыть их.

Ферму.

Экипажем.

Настегивай свою лошадь.

Без глаз (гляделочки — еще одно чуть ли не изящное слово в этом отвратительном жаргоне).

Добежит.

Проселочной дороги.

Совет.

Поезжай быстрее мимо сторожевой заставы.

Пакет с деньгами, обернутый черной провощенной тканью.

Палачу.

Верховного судьи.

Подготовили, указали место кражи

Адвокаты

Лье, или французская миля, равнялась 2282 туазам, или 4444 метрам (Примеч. перев.)

Напомним читателю, что Полидори был тем самым ученым медиком, который вознамерился стать воспитателем Родольфа.

В кварталах бедноты немало таких перекупщиков, которые торгуют мясом мертворожденных телят, скота, павшего от болезней, и т.д.

Читатель, может быть, помнит, что Лилия-Мария еще совсем маленькой была доверена заботам этого нотариуса и что его экономка отдала девочку Сычихе, которая согласилась заботиться о ней, сразу получив за это аванс в тысячу франков.

Заимодавец, кредитор.

Ловкий нотариус знал, что не сможет преследовать бедного Мореля в судебном порядке от своего имени, а потому подсунул ему так называемый безымянный вексель и затем заполнил его на третье лицо.

Приношение по обету (исп.). (Примеч. перев.)

Позднее мы узнаем об этих «речных пиратах».

Шарантон — известнейший парижский дом сумасшедших. (Примеч. перев.)

«Я сказал» (лат.) завершающее слово в конце обвинения или речи.

Мы считаем полезным напомнить читателю, что девочка, о которой идет речь, это Лилия-Мария, дочь Родольфа и Сары, и что Сара, упоминая о вымышленной сестре, была вынуждена лгать, ибо это было необходимо для ее замыслов, как мы сейчас увидим. Кроме того, Сара, как и Родольф, была убеждена в смерти маленькой девочки.

Через несколько дней после того, как были написаны эти строки, мы перечитывали «Мемуары с острова Св. Елены», бессмертную книгу, которая мне кажется образцом практической философии. И заметили один отрывок, который до сих пор ускользал от нашего внимания. «Я часто мечтал, — это говорит император, — что когда закончатся великие военные события и будут подведены все итоги, я смогу заняться внутренними делами и тогда спокойно и неторопливо отыщу и выберу хотя бы десяток истинных филантропов, этих славных людей, которые живут только ради добра и возможности его осуществлять. Я бы тайно разослал их во все концы империи, чтобы они видели все и отдавали отчет обо всем лично мне; они бы стали соглядатаями истины, они бы приходили прямо ко мне, были бы моими исповедниками, моими духовными наставниками, и мои решения, принятые вместе с ними, стали бы моими тайными благодеяниями. Моей главной обязанностью, после надлежащего отдыха, стало бы коренное улучшение условий жизни общества, осуществляемое с вершины моего полновластия, вплоть до заботы о благоденствии отдельных личностей».

(Мемуары, т V, с. 100, изд. 1824 г.)

Пойдем выпьем водочки, Николя; старуха угодила в смертельную западню... она придет к Сычихе, и тетка Марсиаль поможет нам отнять у нее драгоценные камни, а потом мы снесем труп в твою лодку.

Бежим.

Доносчик.

Украл

Нож.

Медью.

Эти ужасные доводы, х сожалению, вовсе не преувеличены. Вот что можно прочесть в превосходном докладе г-на де Бретиньера о положении в исправительной колонии в Метрэ (заседание от 12 марта 1842 г.):

«Гражданское состояние содержащихся в колонии тоже важно отметить: среди них насчитывается тридцать два незаконнорожденных, тридцать четыре ребенка, которых родители бросили, сочетавшись новым браком, у пятидесяти одного воспитанника родители в тюрьме, у ста двадцати четырех родители не подвергались судебным преследованиям, но ведут нищенский образ жизни.

Эти цифры весьма красноречивы и поучительны: они позволяют понять не только последствия, но и причины, и оставляют надежду остановить рост зла, источники которого таким образом установлены.

Количество преступных родителей способствует тому порочному воспитанию, которое получили дети, опекаемые подобными «наставниками». Приученные ко злу своими родителями, дети совершали дурные поступки, повинуясь их приказам и следуя дурным примерам. Подвергаясь судебному преследованию, они покорно разделяют судьбу своих близких; отправляясь с ними в тюрьму, они как бы состязаются в пороке, и поистине необходимо, чтобы в этих грубых и исковерканных натурах, чудом сохранялись отблески божественной благодати, чтобы семена честности не заглохли в их душах».

Листы свинца, которые воры сдирают с кровель.

Железо.

Медь.

Красотки.

Воры.

Совесть

Госпожа де Фермон, написав это письмо в доме, где она прежде жила, и не зная в то время, где она сможет поселиться, просила г-на д'Орбиньи ответить ей письмом до востребования, но так как паспорта у нее не было, то для этого, чтобы получить письмо на почте, она указала вместо адреса эти инициалы: это было достаточно для получения адресованного ей письма. (Примеч. автора)

Кучер (англ.).

Ранним вечером (ит.).

Читатель, быть может, помнит, что, рассказывая о первых годах своей жизни Родольфу, во время их разговора в кабачке Людоедки, Певунья упоминала о Хохотушке, которая, будучи таким же заброшенным и бездомным ребенком, как она сама, жила вместе с нею до пятнадцати лет в исправительном доме. (Примеч. автора).

Кинжал.

Совесть.

Донесешь.

Дьявол.

То были две танцовщицы из театра Порт-Сен-Мартен, приятельницы Кабриона, в балетных трико.

Все остальные (ит.).

Читатель помнит, что г-жа Жорж, обманутая посыльным Сары, который сказал ей, что Родольф распорядился увезти Лилию-Марию из Букеваля, не тревожилась за свою подопечную и со дня на день ждала ее приезда.

Луи Денуайе.

На подопытном животном (лат.)

Да, заработок у арестанта высокий, если иметь в виду, что, находясь на полном довольствии, он получает от пяти до десяти су в день. Много ли найдется рабочих, которые могут ежедневно откладывать такую сумму?!

Судью.

Крупным ворам

Предал, донес. Читатель, вероятно, помнит, что Жермен, из которого один из приятелей его отца, Грамотея, хотел сделать преступника, отказался участвовать в ограблении банкира в городе Нанте: служивший у него Жермен предупредил своего хозяина об этом преступном замысле, а сам бежал в Париж. Некоторое время спустя он повстречал в столице того злодея, чьим сообщником не захотел стать в Нанте. Негодяй начал выслеживать Жермена, и тот чуть было не попал в расставленную ему западню. Стремясь избежать дальнейших опасностей, Жермен съехал из дома на улице Тампль и никому не сообщил свой новый адрес.

Утверждают, что открыт способ, предохраняющий здоровье несчастных рабочих, занятых в этой ужасной промышленности. См.: «Описание нового способа производства свинцовых белил». Рукопись представлена в Академию наук г-ном Ж.-Н. Ганнал.

Подсудимые, которым это по карману, могут содержаться в отдельной камере.

В целях гигиены арестованный при своем прибытии в тюрьму, а впоследствии два раза в месяц, посещает баню; потом его одежду подвергают, санитарной обработке. Для арестанта баня с горячей водой — неслыханная роскошь.

По поводу прозвища «Скелет» у меня возникло сомнение. В этом году один бедняга по имени Декюр был приговорен к тюремному заключению на один месяц только за то, что занимался бродяжничеством; он действительно демонстрировал на ярмарке подвижность своего скелета, так как сам отличался исключительной и пугающей худобой. Этот персонаж показался нам любопытным, мы им воспользовались; но прототип не имеет ничего общего с нашим вымышленным арестантом. Вот отрывок из допроса Декюра:

Председатель. Чем вы занимались в поселке Мэзон во время ареста? Д. Я исполнял всякие упражнения, чтобы потешить молодежь: придавал своему телу форму скелета, выставлял напоказ свои кости и мускулы, глотал мышьяк, сулему, жаб, пауков и вообще всех насекомых; могу также проглотить огонь и кипящее масло, промывая нутро. Ежегодно меня осматривают известные парижские врачи, такие, как господа Дюбуа, Орфила; они заставляют меня исполнять различные упражнения и т. п.

«Судебный вестник».

Доносчика, «наседку», предателя.

Адвокату.

Вновь арестованный рецидивист.

Гильотина.

Каторга

Мой отец, доктор Жан-Жозеф Сю, придерживался противоположного мнения; в опубликованных им содержательных наблюдениях он доказывает, что мозг после отсечения головы продолжает в течение некоторого времени функционировать. Эта вероятность заставляет содрогаться от ужаса.

Таков тюремный режим питания: на завтрак арестант получает миску супа, либо мясного, либо постного, разбавленного бульоном. На ужин порцию мяса (четверть фунта) без костей либо порцию овощей из фасоли и картофеля, каждый день разнообразные овощи. Бесспорно, заключенные в силу гуманности должны иметь здоровую и обильную пищу... К тому же заметим, что большинство самых трудолюбивых рабочих, наиболее устроенных, питаются мясным супом и мясом не более десяти раз в год.

Да будет позволено здесь упомянуть с глубоким уважением имя великого благодетеля господина Шампионэ; мы не имеем чести быть лично знакомым с ним, но все бедные люди Парижа отзываются о нем с исключительным уважением и признательностью.

Здесь и далее стихи в переводе В. Е. Васильева

Имеется в виду Людовик XIV.

Быть может, широкой публике неизвестно, что рабочий обычно с таким уважением относится к своему долгу, что ростовщики, предоставляя кредит на короткий срок за баснословный процент от 300 до 400%, не требуют никаких письменных обязательств, — и долг всегда полностью оплачивается. Эти мерзкие сделки совершаются главным образом на Центральном рынке и в его окрестностях.

Наш проект, по поводу которого мы консультировались с некоторыми уважаемыми и образованными рабочими, бесспорно, далеко не совершенен, но мы предлагаем его вниманию лиц, проявивших интерес к рабочему люду, надеясь, что здоровое зерно, которое содержит в себе проект (мы смело можем утверждать это), будет развито и дополнено людьми более просвященными, нежели автор этой книги.

Мы приводим следующие факты из превосходного и красноречивого очерка, опубликованного г-ном Альфонсом Эскиросом в «Парижском обозрении» от 11 июля 1843 г. «Среднее число вещей, сдаваемых под залог в ломбард за 3 франка в VIII и XII округах Парижа, составляет по меньшей мере 500 франков в день. Рабочие, вынужденные довольствоваться столь мизерными средствами, получают в ломбарде лишь незначительную ссуду по сравнению с той нуждой, которую они испытывают. В настоящее время налог за ссуду в ломбарде достигает обычно 13%. Но этот процент возрастает в огромной пропорции, если ссуда выдается не на год, а на более короткий срок. Так как вещи, сдаваемые бедными людьми, как правило, являются предметами первой необходимости, то их приносят и выкупают в самые короткие сроки, вследствие чего некоторые вещи регулярно закладываются и выкупаются раз в неделю. Предположим, что при таких условиях выдана ссуда в 3 франка; тогда процент, выплачиваемый кредитору, будет исчислен по таксе 294% за год. Денежные средства, собираемые ежегодно в кассу ломбарда, сразу же поступают на счет приютов, это очень значительная сумма. В бедственном 1840 году доходы ломбарда достигли суммы в 422215 франков. Нельзя отрицать, справедливо заключает г-н Эскирос, что эта сумма предназначена для благотворительных целей; собранная среди бедного люда, она возвращается к бедноте, но тем не менее возникает важный вопрос: «Неужели для того, чтобы оказать помощь бедным, следует обращаться только к бедным?» В заключение заметим, что г-н Эскирос, настойчиво добиваясь улучшения условий деятельности ломбарда, отдает должное ревностному усердию его директора г-на Делароша, осуществившего полезные реформы.

В некоторых княжествах Италии существует беспроцентный ломбард, институт благодеяния, весьма подобный нашему проекту.

Читатель знает Сара думала, что Лилия-Мария заключена в тюрьму Сен-Лазар, об этом ей сказала Сычиха до того, как ранила ее.

Читатель не забыл, что Сычиха, перед тем как поразить Сару кинжалом, сказала, что Певунья все еще в тюрьме Сен-Лазар; она не знала, что в тот же день Жак Ферран отправил ее с г-жой Серафен на остров Черпальщика

То есть найти след Жермена, сына г-жи Жорж.

Ибо чаще всего эти определенные признаки болезни возникают на седьмой день (Аретей). См. также перевод трактата Балдассара (Cas. med. lib. III, Salacitas nitro curftta). И еще замечательные страницы Амбруаза Паре о Satiriasis, характеризующие эту необыкновенно страшную болезнь, которая сходна с возмездием бога.

«Микеланджело был поглощен своим сюжетом, восемь лет воображение его блуждало среди постоянных мыслей о дне, столь страшном для верующих. Возведенный в сан предсказателя и думая только о своем спасении, он захотел наказать самым потрясающим образом порок, распространенный тогда больше других. Изображение адских мук, как мне кажется, достигло божественных вершин этого жанра». (Стендаль. История живописи в Италии, т. 32, с. 345).

Имя, которое я имею честь носить и которое мой отец, дед, двоюродный дед и прадед, один из первых эрудитов XVII в., прославили благодаря замечательным фундаментальным практическим и теоретическим трудам в различных областях медицины, не позволяет мне подвергать врачей малейшим нападкам или даже допускать хотя бы слабые намеки на неблаговидность их деятельности, но важность исследуемой мною проблемы и законный безграничный авторитет французской медицинской школы не препятствует мне. В образе доктора Гриффона я хотел изобразить человека, пользующегося уважением, но увлеченного своей профессией и экспериментами до такой степени, что он способен допустить серьезное злоупотребление правами врача, как бы забывая, что существует нечто более святое, чем наука, — Человечность.

Здесь нет каких-либо преувеличений. Мы приводим фрагмент из статьи «Посещение больницы» (Конститюсьонель, 19 марта, 1836). Статья подписана буквой Z, начальной буквой фамилии знаменитого врача; его нельзя обвинить в искажении вопроса о состоянии гражданских больниц.

«При поступлении больного в больницу на дощечке пишут его фамилию, номер кровати, название болезни, возраст, профессию и адрес больного. Дощечку вешают в ногах или в изголовье; такая формальность вызывает глубокое волнение у тех, кто должен некоторое время находиться в приюте бедняков. Не считаете ли вы, что больной Жильбер в силу этого обстоятельства не смог выздороветь? Я наблюдал молодых людей, беспечных стариков, у которых разглашение характера заболевания, их фамилии вызывало глубокое переживание. Больной при поступлении в больницу претерпевает тяжелое испытание. Судите сами о том, как он должен уставать, если в течение суток его последовательно расспрашивали: лечащий врач, врач — представитель администрации больницы, дежурный хирург, врач палаты, постоянный врач больницы и, наконец, на следующее утро, главный врач, кроме того, десять или двадцать прилежных учеников, практикующихся в клинике. Конечно, это обогащает опыт будущих врачей, сопутствует успеху медицины, но этот метод осложняет болезнь и, конечно, задерживает выздоровление больных.

Один из прошедших курс лечения утверждал: «Если б я даже предстал перед судом, меня и тогда не допрашивали бы столько раз за две недели; пятьдесят человек в течение дня мучили меня одними и теми же вопросами. Когда я поступил сюда, у меня был плеврит, но я очень боюсь, что ненасытное любопытство стольких людей превратит его в конце концов в воспаление легких».

Одна женщина призналась: «Меня обступают каждую минуту, спрашивают, сколько мне лет, какой у меня темперамент, какая талия, цвет волос, смуглая ли у меня кожа; спрашивают, что я ем, диету, о моих привычках, о здоровье моих предков, при каких обстоятельствах я родилась, о моем состоянии, положении в обществе, о моих самых интимных отношениях и о предполагаемых причинах переживаний; доходят до того, что судят о моем поведении, пытаются познать чувства, которые я должна тщательно скрывать в своем сердце, меня в чем-то подозревают, что заставляет меня краснеть». Затем она продолжала: «Выстукивают мою грудь в двадцати местах в присутствии всех, на ней делают пометки чернилами, чтобы фиксировать прогрессирующие процессы в моих внутренних органах. Современные врачи, заметила женщина, похожи на инквизиторов; выздороветь в наше время — все равно как в прошлые времена понести наказание, это крайне огорчительно».

Далее, после описания всех формальностей при обходе больных, господин Z замечает: доктор у постели выздоравливающих задерживается лишь минуту, но, чтобы добраться до новичков либо больных в тяжелом состоянии, ему необходимо протолкнуться через плотную массу студентов, которые караулят с утра свое место наблюдателя. Больной же молча лежит посреди любопытствующей публики и часто происходит так, что его здоровье резко ухудшается. Пациент поджидает врача с волнением и страхом, а врач обводит проницательным взглядом присутствующих, затем его взгляд загорается, он подходит к больному, душевное состояние которого в высшей степени тревожно»

Лишь в безотлагательном случае сложные хирургические операции проводятся тотчас по поступлении больного в больницу.

Мы, как никто, убеждены в знаниях и гуманности старательной и просвященной молодежи, которая посвящает себя изучению искусства врачевания. Мы желали бы только, чтобы некоторые из их учителей чаще приводили бы примеры такта, сочувствия, милосердного внимания, которое может оказать спасительное влияние на настроение больных.

Смелость города берет (лат).

В это время Родольфу уже стало известно, что Певунья — его дочь (он считал ее умершей). Маркиза д'Арвиль, прибывшая только накануне, об этом не знала. За несколько дней до этого открытия принц в письме к ней сообщил о новых злодеяниях нотариуса, а также о том, что тот должен возвратить присвоенные им деньги. Благодаря заботам Бадино отыскали адрес г-жи де Фермон, проживавшей в Пивоваренном проезде, и Родольф сразу же известил об этом г-жу д'Арвиль.

Во время посещения тюрьмы Сен-Лазар маркиза д'Арвиль слышала, как говорила о Волчице надзирательница Арман.

В одном из затопленных подвалов Краснорукого на Елисейских полях.

В последний момент (лат).

Мы неустанно будем повторять, что на последней сессии палаты рассматривалась петиция, продиктованная самыми благородными чувствами и желаниями, в которой было изложено предложение об основании дома гражданских инвалидов для рабочих; петиция была отвергнута при всеобщем смехе членов палаты (см. «Монитор»).

Благотворительное общество, основанное в Лондоне одним из наших соотечественников, графом д'Орсэ, который продолжает руководить этим благородным и высокочтимым учреждением, не жалея средств и проявляя в этом деле глубокие познания.

Нам известно ревностное усердие префекта Сены и префекта полиции, их неустанное желание помочь бедным и рабочим. Мы надеемся, что об этом предложении узнают и они и что их инициативы перед муниципальным советом положат этому конец. Расходы были бы минимальными, а благодеяние огромным. То же самое относится и к беспроцентным займам, предоставляемым в ломбарде, когда сумма займа не превышает трех или четырех франков.

Не следовало ли бы также, повторяем, снизить чрезмерные проценты. Как это получается, что Париж, богатейший город, не дает бедным классам права пользоваться теми льготами, которые им предоставляют, как я уже сказал, многие южные и северные города Франции, предлагая беспроцентный заем или заем с оплатой 3-4%. См. отличную работу Блэз «Статистика и организация ломбардов», книгу, в которой приводятся многие любопытные факты, даются искренние, красноречивые и возвышенные оценки.

Мы знаем, что посещение душевно больных женщинами исключительно затруднено; приносим извинение читателю за вымысел, необходимый для нашего повествования.

Эта ферма — замечательное заведение лечебного назначения – расположена невдалеке от Бисетра.

Родольф не поставил в известность госпожу Жорж о судьбе Грамотея после того, как этот последний бежал с каторги Рошфора.

Скажем по этому поводу, что видеть спальни и кровати, предназначенные для идиотов, невозможно без глубокого восхищения милосердными умами, которые занимались изучением условий гигиены. Когда подумаешь, что прежде эти несчастные валялись на грязной соломе, а теперь у них отличные кровати, которые поддерживаются в совершенной чистоте при помощи поистине, чудесных средств, можно только прославлять тех, кто посвятил себя улучшению условий жизни этих несчастных. Здесь нельзя ожидать благодарности, даже благодарности животного своему хозяину. Это добро, совершаемое для добра, во имя святого понятия — гуманность, и в силу этого оно еще более достойно и возвышенно. Стало быть, невозможно слишком преувеличивать заслуги администраторов и врачей Бисетра, достойно поддерживаемые высоким и справедливым авторитетом доктора Ферусса, который осуществляет общее наблюдение за больницами для умалишенных и которому общество обязано отличным законом о душевнобольных, основанным на его глубоких научных наблюдениях.

Обычно «туалет» приговоренных происходит в приемной конторе но, поскольку там производили текущий ремонт, зловещими приготовлениями приходилось заниматься в камерах.

Так это происходило в Испании во время моего пребывания там, в 1824- 1825 гг.

Казнь Норбера и Депре была в этом году, на третьей неделе великого поста, на следующий день после четверга.

Как утверждает Фрежье, замечательный историк опасных слоев общества, в Париже существует около 30000 человек, живущих исключительно воровством.

Напомним читателю, что приблизительно пятнадцать месяцев тому назад Родольф покинул Париж через заставу Сен-Жак после убийства Поножовщика.

Имя Мария вызывало у Родольфа и его дочери печальные воспоминания, поэтому он дал ей имя Амелии, одно из имен его матери.

Напомним читателю, чтобы этот рассказ был правдоподобным, что последняя царствовавшая принцесса Курляндская, женщина исключительно умная, замечательного характера и искренней сердечности, была мадемуазель де Медэм.

Прибыв в Германию, Родольф сказал, что Лилия-Мария, которук считали давно погибшей, никогда не покидала свою мать, графиню Сару.

В иноверческой стране (лат.)

Приди, творец всеблагой (лат.).

Почти шесть месяцев прошло с того времени, как Лилия-Мария поступила послушницей в монастырь св. Германгильды.

Были случаи, когда монахиню возвели в сан аббатисы в день ее пострига, см: «Жизнь высокочтимой и набожной монахини принцессы Шарлотты Фландрской фон Нассау, высокочтимой аббатисы в королевском монастыре св. Креста, ставшей настоятельницей в восемнадцатилетнем возрасте»

Дата добавления: 2015-07-24