Категория падежа

§ 88. Подобно глагольной категории залога именная категория падежа для полного своего описания требует выхода за рамки собственно морфологии: центральная функция основных падежей состоит в том, чтобы выражать отношения между словами в предложении. Тем не менее падеж относится к морфологии постольку, поскольку падежные формы образуют парадигмы имен.

§ 89. Часто возникает вопрос о границах категории падежа. Здесь следует различать два аспекта. Первый состоит в том, /84//85/ что вопрос о границах категории падежа обсуждается с точки зрения значения, передаваемого соответствующими именными формами, и синтаксической функции, которую данные формы выполняют. Например, все исследователи признают, что в венгерском языке форма kalapot ‘шляпу’ есть падежная форма (аккузатив) существительного kalap ‘шляпа’, но не все согласны с тем, что форма так называемого темпоралиса есть равным образом падежная форма, например, что (nyolc) órakor ‘в (восемь) часов’ есть падеж слова óra ‘час’: считают, что здесь выражается более узкое, конкретное значение по сравнению с абстрактными значениями падежей типа аккузатива, к тому же темпоралис никогда не функционирует чисто синтаксически, т. е. никогда не служит для выражения только отношений между словами в предложении.

Однако при принятом нами понимании морфологии (см. § 53) форму типа венгерского темпоралиса можно «изъять» из падежной парадигмы только при условии, если будет доказано, что она отличается чисто морфологически от прочих падежных форм, например, если мы обнаружим, что показатель ‑kor может быть употреблен совместно с другим, «несомненно падежным», показателем. Если же ‑kor входит в систему взаимоисключающих показателей (аффиксов) — а ситуация в венгерском языке именно такова, — то из этого должно следовать, что темпоралис — такой же падеж, как и номинатив, аккузатив и др., независимо от выражаемого им значения и выполняемых синтаксических функций.

То же относится к вокативу (звательной форме), который многими исследователями не включается в падежную парадигму. Формы типа чоловiче в украинском языке, deva ‘боже’ в санскрите должны быть признаны падежными, поскольку с собственно морфологической точки зрения замена формы чоловiк на чоловiче, devah. (именительный падеж) на deva ничем не отличается от замены чоловiк на чоловiку, devah. на devāya (дательный падеж) — и те, и другие формы образованы аффиксами (окончаниями), одинаково противопоставленными друг другу и, следовательно, формирующими одну парадигму.

§ 90. Со вторым аспектом обсуждаемой проблемы мы сталкиваемся тогда, когда вопрос о границах категории падежа обсуждается с точки зрения способа образования именных форм — синтетического или аналитического.

Традиционно считается, что падежными являются только формы, образуемые аффиксами — флективными или агглютинативными. Поэтому, например, Петрá в русском языке и Petri в латинском — это падежные формы, а de Pierre во французском языке и of Peter в английском не являются падежными формами.

Однако и в этом случае следует исходить из возможности /85//86/ установить парадигму единообразно противопоставленных друг другу форм, а не из способа образования этих форм. Соответственно в английском языке можно выделить два падежа — общий и притяжательный (Peter ‘Петр’, Peter’s ‘Петра’), хотя притяжательный падеж образуется аналитически, т. е. посредством служебного слова; ср. традиционные примеры типа the king of England’s hat ‘шляпа короля Англии’, где ‑s относится к the king или the tutor who teaches me’s theory ‘теория преподавателя, который учит меня’, где ‑s относится к the tutor.

Что же касается предлога of в английском языке, то он не образует падежной формы: об этом говорит возможность употребления of и с общим, и с притяжательным падежом, ср., например: the friend of Peter ‘друг Петра’ и a friend of Peter’s ‘один из друзей Петра’. Предлог of входит в тот же ряд, что и in, at ‘в’, to ‘к’, through ‘через’, with ‘с’, without ‘без’ и др., а применительно к сочетаниям этих предлогов с именами вообще трудно говорить о наличии определенной парадигмы.

Точно таким же образом вряд ли можно выделять падежные формы во французском языке, где все синтаксические отношения обсуждаемого здесь типа выражаются (если отвлечься от порядка слов) посредством предлогов: нет каких-либо морфологических оснований отграничивать de от dans ‘в’, à ‘к’, a travers ‘через’, sans ‘без’ и др. — все они исключают друг друга; кроме того, как и в случае с английскими предлогами, трудно говорить о сколько-нибудь определенной парадигме, которую образовывали бы сочетания этих предлогов с именами.

§ 91. Итак, если в языке существуют два ряда показателей, выражающих отношения между словами в предложении, и они могут употребляться одновременно, то показатели одного ряда обычно являются падежными, а показатели другого ряда — предложными или послеложными. Если же существует только один ряд таких показателей, то вопрос о наличии/отсутствии падежных форм в данном языке решается в зависимости от того, можно ли усмотреть систему противопоставлений, т. е. особую парадигму, в сочетаниях имен с данными показателями, а не от того, являются ли они флективными, агглютинативными или аналитическими (служебными словами). Наличие в языке такой парадигмы дает основание говорить о категории падежа, даже если падежные формы выражаются вне слова — служебными словами.

§ 92. Основная функция большинства падежных форм — обозначение отношений между словами в предложении. Однако это не единственная их функция: во-первых, некоторые падежные формы наряду с этим могут передавать особую семантику, непосредственно не связанную с синтаксисом, во-вторых, сущест-/86//87/вуют и такие падежи, которые вообще «непричастны» к синтаксису[53].

Так, первичной функцией винительного падежа в русском языке является функция обозначения того, что имя, стоящее в данном падеже, является прямым дополнением по отношению к сказуемому, выраженному переходным глаголом. Например: рубить дерево, читать книгу, любить брата. В таком употреблении форма винительного падежа не передает ничего «сверх» чисто синтаксического отношения.

Наряду с этим винительный падеж употребляется в таких словосочетаниях, как работать всю ночь, гулять в солнечный день. Эти функции винительного падежа, которые Е. Курилович называет адвербиальными (наречными), являются для данного падежа вторичными; здесь винительный падеж представляет собой не просто способ связи глагола-сказуемого с именем-дополнением: он участвует в передаче особой семантики — значения времени.

Предложный падеж русского языка выполняет в основном адвербиальные функции: он не только (и даже не столько) обозначает связь слов в предложении, а выражает, преимущественно в зависимости от предлога, ту или иную особую семантику: места, например, лежать на диване, темы, например, рассказать о летчиках и т. д.

Когда падеж выполняет синтаксические функции, его употребление, как правило, обязательно: без слова в данном падеже предложение неполно, и, кроме того, эта форма является единственно возможной в соответствующей позиции. Например, употребление слова в винительном падеже при глаголе рубить обязательно, и никакая другая форма не может занимать данную синтаксическую позицию. При глаголе назначать наряду с винительным падежом необходимо имя в творительном надеже (например, назначать преподавателя математики завучем), которое также нельзя опустить и невозможно заменить именем в форме другого падежа.

Когда же падеж выполняет адвербиальные функции, его употребление обычно необязательно: отсутствие слова в данном падеже не ведет к эллиптичности (неполноте) предложения, и место этой формы может быть занято другой формой (или сочетанием падежной формы с предлогом). Например, в предложении Он шел весь день слово в винительном падеже (разумеется, с его определением) можно опустить вообще, и это не приведет к эллиптичности предложения, можно и заменить данное слово словами в других падежных формах или сочетаниями таких форм с предлогами, например: Он шел лесом, Он шел в город, Он шел по улице и т. д. /87//88/

§ 93. Существует теория, наиболее полно разработанная Р. Якобсоном, согласно которой каждый падеж выражает одно общее значение, а значения, передаваемые данным падежом в каждом конкретном типе его употребления, являются вариантами такого общего значения (ср. § 74 и сл.). Общее значение описывается в терминах дифференциальных признаков — наподобие того как фонемы в фонологии описываются посредством наборов дифференциальных признаков.

Так, для русского языка Р. Якобсон устанавливает следующий перечень дифференциальных признаков, комбинируя которые, можно, как предполагается, описать любой русский падеж: «объемность/необъемность», «периферийность/непериферийность», «направленность/ненаправленность». Основой для установления этих признаков является, как утверждает Якобсон, указание на границу участия означенного предмета в вещественном содержании высказывания. Например, винительный отличается от дательного как непериферийный от периферийного, так как на предмет, обозначенный словом в форме винительного падежа, действие распространяется непосредственно (давать книгу), а на предмет, переданный словом в дательном падеже, действие распространяется лишь косвенно: этот предмет существует «на периферии» данного действия; дательный падеж, по словам Р. Якобсона, выражает независимое от действия существование предмета (давать книгу брату).

Родительный и предложный падежи отличаются от всех остальных необъемных падежей как объемные, поскольку они указывают на «границу участия» данного предмета в действии и, шире, «в вещественном содержании высказывания». Например, принести чашку чая — здесь указывается «объем» (не весь чай, а чашку чая), лежать на диване (т. е. «занимать определенное место в пространстве, ограниченный объем»).

Винительный и дательный падежи выделяются как направленные, так как только они связаны с выражением направленности действия, и т. д.

В итоге, несколько упрощая схему Якобсона, можно сказать, что именительный падеж в этой системе выступает как ненаправленный, непериферийный, необъемный; винительный падеж — как направленный, непериферийный, необъемный; дательный — как необъемный, периферийный, направленный; творительный — как необъемный, периферийный, ненаправленный; предложный — как объемный, периферийный, ненаправленный; родительный — как объемный, непериферийный, ненаправленный.

Следует отметить, что система, предлагаемая Р. Якобсоном, во многом искусственна. Например, лишь с очень большой натяжкой можно признать, что дательный падеж в словосочетании мне хочется выражает значение «периферийности», что в словосочетании чтение книги значение родительного падежа отлича-/88//89/ется «объемностью» по сравнению с «необъемностыо» винительного падежа в словосочетании читать книгу. Такие примеры можно легко умножить.

Главный же недостаток изложенной концепции заключается, по-видимому, в следующем. Якобсон анализирует значения падежей так, как если бы они были полностью подобны формам времени, вида или числа, т. е. таким формам, которые в значительной мере независимы от синтаксиса. По существу, он исследует лексико-семантический контекст, в котором употребляются те или иные падежи, «минуя» их синтаксические функции. При этом на равных основаниях рассматривается употребление винительного падежа при глаголах типа любить (например, брата), где соответствующее значение передается синтаксической функцией, а падеж есть лишь средство выражения этой функции, и употребление предложного падежа в сочетаниях типа резвиться на траве, где падеж в сочетании с предлогом действительно передает собственное, особое значение (места).

В концепции Р. Якобсона не учитывается, таким образом, сформулированное Е. Куриловичем важнейшее различие между синтаксическим и адвербиальным употреблением падежей: в первом случае падеж вообще «неинформативен», т. е. не несет собственного значения, его употребление автоматично и выполняет «техническую» роль, тогда как во втором случае употребление падежа действительно призвано передавать те или иные собственные значения (ср. выше, § 92).

При таком радикальном различии употребления падежей (когда один и тот же падеж может употребляться и синтаксически, и адвербиально) вообще едва ли возможно говорить о наличии каких-либо общих значений для каждого падежа.

Наконец, следует отметить, что только чисто адвербиальные падежи и адвербиальные функции прочих падежей могут быть описаны в пределах морфологии.

ЛИТЕРАТУРА

Бондарко А. В., Булании Л. Л. Русский глагол. Л., 1967.

Володин А. П. Падеж: форма и значение или значение и форма? — Склонение в палеоазиатских и самодийских языках. М., 1974.

Курилович Е. Проблема классификации падежей. — Е. Курилович. Очерки по лингвистике. М., 1962.

Сыромятников Н. А. Система времен в новояпопском языке. М., 1971.

Холодович А. А. Время, вид и аспект в современном японском языке. — «Вестник Ленинградского университета». 1960, № 14, вып. 3.

/89//90/

Дата добавления: 2015-07-24