Глава четвёртая. В первый день осени Уилл Норан сидел за столом у окна своей комнаты в замке Даккар и

В первый день осени Уилл Норан сидел за столом у окна своей комнаты в замке Даккар и пытался писать письмо домой.

За три недели осады у него, разумеется, не было такой возможности, и теперь он, после долгих колебаний и проволочек, всё-таки засел за это необходимое, но не очень простое занятие. Ему предстояло описать своё положение и то, что он наблюдал, по возможности точно и сжато, при этом не сболтнув лишнего и постаравшись объяснить, почему он до сих пор не воспользовался ни одной из множества возможностей выполнить свою миссию - а ведь, он не сомневался, Роберт уверен, что таких возможностей у него была тьма. Уилл сразу решил адресовать письмо матери - это позволяло писать как можно более туманно, ссылаясь, конечно, на опасность раскрытия их переписки. Но и это не сильно облегчало его задачу.

Он не мог говорить о том, что видел, слышал, чувствовал в эти три недели. Он просто не знал, как.

Чистый листок пергамента (уже второй - на предыдущий Уилл, задумавшись, посадил кляксу, прежде чем успел вывести хоть слово) лежал перед ним на столе. Немного в стороне лежала раскрытая книга, которую Уилл читал всё утро, пытаясь оттянуть неприятный момент. Это были "Поучительные жизнеописания" Святого Луца. История, которая попалась Уиллу, когда он раскрыл книгу наугад, повествовала о путнике, который долго шёл через пустыню и вот, наконец, увидел озеро, полное благословенной влаги. Путник пал на колени и приник к живительному источнику, но тут на него налетели всадники. Оказалось, что земля и озеро принадлежат их господину, и никто под страхом смерти не смеет касаться воды без его позволения. Сказав это, всадники немедленно отсекли путнику голову, а тело его разрубили на четыре части и похоронили в четырёх оконечностях озера. Умерев, путник предстал перед богом триединым и пожаловался ему на то, что бы умерщвлён за то лишь, что попытался утолить смертельную жажду. "Не всякая жажда, - ответил ему на это господь, - пусть бы даже смертельная, должна быть утолена. И закон, сущий на земле, есть отражение закона небесного. Как всё на небесах принадлежит мне, так и всё на земле принадлежит посаженному мной на престол. Крадя у него, крадёшь и у меня, ропща на него, на меня роптаешь. И преступивший закон земной во имя утоления собственной жажды умрёт дважды: раз, поверженный рукою человеческой, и другой раз - мною поверженный в пучину ада". Сказал так - и столкнул человека в бездну.

Уилл сильно жалел, что взялся за эту книгу. Ибо он чувствовал в себе с этим путником много больше общего, чем ему хотелось бы. Отчасти поэтому он был сейчас так рассеян и никак не мог собраться с мыслями, чтобы написать письмо родным - так что теперь глазел за окно, рассеянно хмурясь и вертя перо в пальцах.

Первое осеннее утро было ясным. В мирное время хозяин Даккара непременно посвятил бы его верховой прогулке или охоте. Однако сейчас он был занят со своими высокими гостями из Сианы - полководцами короля Рикардо, пришедшими к Даккару с тысячью воинов на прошлой неделе. Они отставали от спешно отступающих руванцев на два дня, но, вместе с присоединившимся к ним Риверте, нагнали их, дали бой в поле и разбили наголову. Рашан Индрас еле успел удрать через границу - поговаривали, для этого ему пришлось переодеться в женское платье, что немедленно заслужило соответствующий комментарий от Риверте, посетовавшего, что он так и не смог продемонстрировать сиру Индрасу прямое предназначение мужского естества. Затем они вернулись в Даккар.

Все эти дни Уилл почти не выходил из своей комнаты. Ночи он теперь проводил один. Страсть к пышному обществу, казалось, задремавшая было в Риверте, проснулась с новой силой, и как бы он ни отнекивался и обзывал своих гостей напыщенными петухами, их общество явно не было ему слишком в тягость. Правда, на сей раз обходились без дам - но это не помешало мужчинам пировать несколько дней кряду, празднуя окончание этой маленькой войны. Они много охотились, пили и пели; обозные шлюхи, которых завлёк Риверте во время осады, также не сидели без дела. Уилл пытался убедить себя, что всё к лучшему - в конце концов, разве он не мечтал всё это время, чтобы Риверте оставил его в покое? Что ж, похоже, Риверте оставил его в покое.

Уилл столкнулся с ним в коридоре лишь однажды, когда шёл наверх из кухни после обеда - в последнее время он предпочитал есть там. Риверте сказал небрежно: "А, Уильям! Доброго дня. Как ваши дела?" Потом вытер костяшкой пальца уголок его рта, сказав, что заметил там крошку, и ушёл по своим делам. Уилл остро ощущал беспричинное, и от того ещё более неодолимое отчуждение, вставшее между ними с тех пор, как осада была снята и Риверте возвратился к своим обязанностям - военным и светским. В эти дни Уилл особенно часто вспоминал то, что Риверте сказал ему в ту ночь, когда был ранен. Хорошо бы, сказал он, чтобы это никогда не кончалось.

Но это закончилось. Всё рано или поздно заканчивается.

Уилл тоскливо вздохнул. Голоса и мужской смех, который он недавно слышал внизу, стихли. Во дворе было почти безлюдно - по сравнению с тем, что творилось здесь во время осады. Большинство крестьян вернулись к своим домам или к тому, что от них осталось; некоторым, впрочем, просто некуда было возвращаться, и пока что они остались при замке - до тех пор, пока хозяин не выделит им средств к существованию на первое время. Уилл не переставал удивляться всему этому. В Хиллэсе эти люди оказались бы предоставлены сами себе - никого не волновало бы, что они остались без кола и двора и вряд ли доживут хотя бы до холодов. Он не понимал эту страну. Так же, как не понимал человека, который ей служил.

Внезапно он понял, что никаких писем писать сегодня не будет. Бросив перо, Уилл встал и шагнул к окну - ему было душно, хотелось глотнуть свежего ветра. Сердце ему сжимало неясным, тоскливым предчувствием - он не знал, отчего, ведь всё было хорошо...

Кажется, он почувствовал что-то, поэтому в кои-то веки обернулся раньше, чем услышал звук шагов - как обычно, слишком поздно.

- А-га, - раздельно сказал Риверте, остановившись в трёх шагах от него. - Вижу, ваша чуткость совершенствуется. Теперь будет не так-то просто подкрасться к вам незамеченным.

- Может, это повод наконец перестать подкрадываться? - спросил Уилл. Голос прозвучал резко. При виде этого человека его сердце забилось сильнее, и Уилл внезапно подумал, что так было всегда - менялась только причина.

- Ни в коем случае. Я намерен и дальше тренировать ваши навыки - так долго, как смогу, конечно.

Что-то в последних словах насторожило Уилла - да и тон Риверте показался ему чересчур уж весёлым. Теперь он мог ощущать такие нюансы его интонаций и настроений, о каких прежде и не подозревал.

- А вам может что-то помешать? - спросил он осторожно.

Риверте растерянно пожал плечами и шагнул вперёд, но не к Уиллу, как тот рассчитывал, а к столу. Его рука без перчатки, унизанная кольцами - с приездом своих столичных друзей он снова стал злоупотреблять драгоценностями, - рассеянно скользнула по странице "Поучительных жизнеописаний".

- Я невовремя? Вы, похоже, собрались написать пару писем.

- Нет, - сказал Уилл, глядя прямо на него. - Не собирался. Сир, вы хотите сказать мне что-то?

Во взгляде Риверте мелькнула неуверенность. Только на долю мгновения, но Уилл похолодел. Никогда ещё он не видел этого предельно самовлюблённого человека в состоянии, хоть отдалённо напоминавшем смятение. Впрочем, Риверте тут же взял себя в руки и сказал своим привычно ровным и небрежным тоном:

- Собственно, да. Я имею сообщить вам, что вскоре намереваюсь покинуть Даккар. Я подумал, это будет вам интересно.

Покинуть Даккар. Уилл тупо кивнул. Ну конечно. Он ведь говорил, что терпеть не может эту дыру.

- Вы поедете в Сиану? - глухо спросил он.

Риверте повернулся и посмотрел ему в лицо. Его жгуче-синие глаза были совершенно непроницаемы.

- Нет. Не в Сиану. Я отправляюсь в Хиллэс.

Уилл разом ощутил, как тяжёлый колокол бухнул у него в голове, пошатнулась под ногами земля и ядовитый, уничтожающий голос Роберта спросил его: "Ну, братец, ты именно этого дожидался? Что ж, поздравляю".

- В Хиллэс? - хрипло переспросил Уилл. - Зачем?

- Не думаю, что вам стоит это знать.

- Сир Риверте! - в его голосе неожиданно зазвенела сталь, какой он не ждал сам от себя. Риверте, похоже, тоже её не ждал. После тишины, едва не раздавившей Уилла, он ответил:

- Мы получили неоспоримые свидетельства того, что никто иной как ваш король, его величество Эдмунд, спонсировал давешнюю вылазку Рувана. Собственно, именно потому это стало для нас такой неожиданностью: мы достоверно знали, что король Рунальд не имеет сейчас средств, достаточных для такой операции, ему едва хватает сил удерживать собственные границы. Рувану кто-то помог. Вопрос был лишь в то, кто.

- Этого не может быть, - беспомощно сказал Уилл. - Хиллэс в мире с Вальеной. Мы заплатили вам отступную дань. И... - он задохнулся, не в силах продолжать, но Риверте сделал это за него:

- И у нас хиллэсский заложник. Да. Я тоже был несколько удивлён. Похоже, сир Норан, ваш брат и король не особенно ценят вашу жизнь.

Он умолк. Его лицо всё так же ничего не выражало, а рука рассеяно перебирала бумаги. Будь Уилл в чуточку ином состоянии, он бы понял, до чего странным, не похожим на Риверте было это движение - оно вовсе не относился к людям, привыкшим постоянно теребить в руках что попало. Но Уилл был слишком потрясён и подавлен этими новостями, чтобы обращать внимание на подобные мелочи.

- Что теперь будет с Хиллэсом? - спросил он наконец.

- А что будет с вами, вас, как обычно, волнует в последнюю очередь... Что ж. Хиллэс, я полагаю, будет взят армией Вальены в течение этой осени. По крайней мере я со своей стороны приложу к этому все усилия.

- Вы не можете! - забывшись, воскликнул Уилл - и тут же понял свою ошибку. Лицо Риверте, и до того бывшее непроницаемым, сделалось ледяным.

- В самом деле? - спросил он бесстрастно. - Почему?

Уилл сглотнул. Это оказалось больно.

- Я... я поеду с вами.

- Ничего подобного. Вы, конечно, не останетесь в Даккаре - в самом скором времени, лишь только мы займём Хиллэс, начнётся, я полагаю, полномасштабная кампания против Рувана, и здесь станет небезопасно. Честно говоря, пока я не знаю ничего определённого относительно вашей участи. Сперва вас, возможно, отправят в не самое приятное место... но не в Журдан, - добавил он, помолчав. - Уж об этом я позабочусь. А затем, по всей видимости, вас перевезут в какой-нибудь другой замок подальше от границ и передадут на попечение его владельца.

- А вы? - вырвалось у Уилла.

Риверте в картинном недоумении приподнял брови.

- А что - я? Я, как уже было сказано, буду в Хиллэсе, а затем, вероятно, в Руване. Впрочем, когда у меня выдастся свободное время, я, может быть, навещу вас в вашем новом обиталище. Кстати, если всё пойдёт как следует и Хиллэс станет провинцией Вальены, вполне возможно, что вас отправят домой.

Домой... это слово ничего не значило. По крайней мере сейчас, здесь, этим утром, у этого окна, рядом с этим человеком и с этой книгой, страницы которой шевелил ветер.

Внезапно Риверте резко шагнул к нему и положил руки ему на пояс. Уилл не отстранился. В спину ему сзади вминался подоконник, но он даже не попытался шевельнуться, чтобы принять более удобное положение. Он поднял голову и посмотрел Риверте в лицо.

- Я понимаю, - проговорил тот медленно, словно подбирая слова, - что для вас это трудно, Уильям. И, хотя это прозвучит цинично с моей стороны, это и для меня нелегко. Видит бог, я всеми силами старался осуществить взятие Хиллэса малой кровью.

- Почему? - снова спросил Уилл - он спрашивал в третий раз и на сей раз не собирался отступать без ответа. - Почему?

Риверте насмешливо улыбнулся. Казалось, вопрос в равной степени удивил его и позабавил.

- Потому что мне не нравится кровь, - пояснил он. - Разве это не очевидно?

Да. Это было очевидно. Для Уилла, после недель, проведённых здесь - более чем.

- Зачем вы тогда идёте войной на каждого, кто оказывается рядом, если вам не нравится кровь? - резко спросил Уилл.

Улыбка Риверте стала снисходительной - и в то же время странно печальной.

- Вы ещё молоды, друг мой, - риторически заметил он. - И, ввиду этого, довольно-таки безмозглы. Тот, кто сильнее, всегда правит более слабым. Это закон, против которого нечего возразить даже вашим Священным Руадам - и он действует лишь потому, что удобен большинству и в конечном счёте устраивает всех. Разница лишь в том, каким образом сильный заявляет свои права на слабого, только и всего.

Только и всего... да, Уилл понимал. Он понимал лучше, чем Риверте могло показаться - и в то же время благодаря ему. "Я никогда никого не брал силой", - вспомнились Уиллу слова, оброненные им в самом начале. И это было так. Воистину, это было так. Брать силой ему не нравилось, потому что крови он не любил.

- Так значит, - сказал Уилл, - Хиллэс обречён? Обречён только потому, что вы ступили на его землю и решили её заполучить?

- Хиллэс, - вздохнул Риверте, прижимая его к себе теснее, - потом Руван, затем - Талья, к которой пока что не пробраться через земли этих двух. А дальше море, за морем - Радос, Шинья, Даллария... и что там ещё? Вы более сильны в географии, чем я...

- Вам что, нужен весь мир? - спросил Уилл в отчаянии.

- О да, - совершенно серьёзно кивнул Риверте. - Весь мир и кое-что ещё.

Уилл выставил руку, не давая ему наклониться слишком близко.

- Поэтому вы вызвали на бой моего отца, - сказал он, и это не было вопросом. - Вы могли взять Тэйнхайл силой, но предпочли лишь продемонстрировать её. Показать клыки и уйти, чтобы потом вернуться и взять нас, присмиревших, напуганных вашей мощью. Вы всегда обходитесь именно так с тем, что хотите получить.

- Именно так, - кивнул Риверте. Его улыбка была очень мягкой. - Похоже, вы разбираетесь в людях несколько лучше, чем я полагал.

- Но ваш король не согласен с вами, не так ли? Он хотел, чтобы вы взяли Хиллэс сразу, с налёта. И вы обещали ему это, а потом всё равно сделали по-своему.

- Я вечно кому-то что-то обещаю, - сказал Риверте задумчиво, делая шаг назад и увлекая Уилла за собой - к кровати, как тот понял с подступающим отчаянием. - А потом делаю по-своему.

- Но почему... чёрт побери! Ведь всё равно теперь дошло до открытой войны! Почему вы не сделали этого сразу?!

- Потому что, - ответил Риверте, и в его голосе Уилл уловил нотки зарождающего раздражения, - я рассчитывал на благоразумие вашего короля. Сейчас обошлось отступными, в следующий раз он согласился бы на постоянную дань, а года через два отрёкся бы от престола и позволил бескровно посадить в Хиллэсе нашего наместника. Так всегда происходит, Уильям, это отлаженная схема. Неужели вы совершено не интересуетесь новейшей историей? Мне казалось, юноше с вашим складом ума это должно быть весьма интересно.

- Хватит, - сказал Уилл и с силой оттолкнул его. Риверте, похоже, не ждал этого и разжал руки. Уилл отступил от него. - Для вас это всё... игра. Вы сами говорили, что решили завоевать мир в шесть лет. Но вы играете теперь не оловянными солдатиками, сир, а живыми людьми. И...

- Чёрт подери, я давал повод усомниться, что понимаю это?! - свирепо сказал Риверте, и Уилл ошарашенно уставился на него. Он вовсе не предполагал, что это его так заденет... что его вообще можно чем-то задеть.

- Нет, - помолчав, ответил Уилл тихо. - Простите меня. Просто... я не могу вот так взять и...

- Уильям, вы всё ещё ненавидите меня за то, что я убил вашего отца?

Уилл вздрогнул всем телом и вскинулся, словно его ударили. Он никогда не думал, даже предположить не мог, что однажды услышит этот вопрос, поставленный вот так прямо.

- Я должен, - после очень долгого молчания сказал он. - Знаю, что должен.

- Без сомнения, должны. Послушайте, что я вам сейчас скажу... и послушайте внимательно. Это, Уильям, война. Здесь люди убивают людей. Как бы мало я ни любил кровь, но не проливать её нельзя - это один из тех законов, о которых я вам говорил и о которых вам говорил ваш бог. И я считаю, что важно не то, кто именно умрёт - а то, сколь много жизней сохранит эта смерть. Поэтому на войне погибают лучшие из нас, такие, как ваш отец - но пусть лучше умрёт один великий воин, чем сто невинных крестьян. Воин хотя бы знал, на что шёл, когда выбирал свой путь.

Уилл знал, что это так. Это знание было таким кристально ясным, что он даже не кивнул - он просто пропустил это сквозь себя и принял, как неотъемлемую часть того, чем он стал. Этот человек знал, на что шёл, так же, как знал это и отец, и Роберт... а я, подумал Уилл? Могу ли я то же самое сказать о себе? И мог ли хоть когда-нибудь?

Риверте какое-то время смотрел на него молча, будто читая каждую его мысль у него в лице. Потом добавил:

- Война не всегда ведётся на стенах. Иногда поле битвы переносится в людские души. И выиграть на этом поле не проще. Мне больше по душе такие победы.

Сказав это, он положил ладонь на шею Уилла и поцеловал его, и на этот раз Уилл не отстранился.

Он подумал о том, где сейчас и чем заняты вальенские соратники Риверте, но не стал спрашивать. Вскоре ему стало не до вопросов - Риверте и в такой день сумел заставить его на какое-то время забыть совершенно всё, включая собственное имя. Но в этот раз всё было не так, как в предыдущие. Уилл чувствовал, выгибаясь в его умелых руках, что они прикасаются к нему в последний раз. Риверте не сказал ему о дне своего отъезда, но Уилл понимал, что это случится очень скоро - время не терпит, хиллэсскую кампанию надо осуществить до наступления осенних дождей. Это всё моя вина, подумал он, когда способность мыслить ненадолго вернулась к нему. Я мог предотвратить всё это. Давно мог... А теперь этот человек, тот, кто делает такое с моим телом и вселяет такие чувства в мою душу, поведёт свою армию против моей страны и моего народа. Риверте перевернул его на живот и приподнял, входя в него как-то особенно бережно и мягко, и, вскрикивая от наслаждения и горечи под его прикосновениями, Уилл видел мысленным взглядом картины хаоса и разрушения, вспыхивавшие в его помутившемуся сознании: горящие деревни, чёрные от пепла поля, мёртвые тела, развешанные вдоль дороги, столько смерти, столько крови... Хиллэс поступил неразумно, и Вальена собиралась наказать его. Риверте качнулся вперёд, задевая ту особенную точку в теле Уилла, прикосновение к которой всегда вырывало из его горла стон - и в тот же миг он увидел Тэйнхайл, разорённый, разграбленный Тэйнхайл, над которым поднимались чёрные столбы дыма, услышал взрывы, разрывающие в клочья людей, котоых он знал всю жизнь... И ты виноват в этом, Уильям Норан. Ты виноват - говорил Роберт, ты виноват - вторила ему мать, ты виноват - соглашался брат Эсмонт, и весь этот хор сводил его с ума, подбрасывая на волне отчаяния так же высоко, как иные голоса и чувства подбрасывали его на волнах наслаждения. Уилл плакал, как ребёнок, закрыв глаза, шумно всхлипывая, и Риверте что-то шептал ему, целуя его веки, но он не слышал, что.

Потом они, как всегда, лежали рядом: Уилл на боку, Риверте - сзади, обвив его грудь рукой. Он снял все свои кольца, кроме одного, того самого неприметного, который носил на левой руке и, похоже, никогда не снимал. Без украшений его руки выглядели почти что голыми, беззащитными. Слёзы Уилла высохли, и какое-то время он лежал, глядя на эту руку, когда вдруг осознал, что она как-то особенно мягка и расслабленна - и именно поэтому кажется ему беззащитной.

Боясь дышать, Уилл осторожно обернулся.

Риверте спал.

Он лежал на спине, откинувшись, другая рука свесилась с кровати. Во сне его лицо смягчилось и стало почти юным - Уилл подумал, что, вероятно, ему едва исполнилось тридцать. Волосы разметались и спутались, падая на лоб неровными прядями, грудь мерно вздымалась от ровного, безмятежного дыхания, белая повязка на раненом плече выделялась ярким пятном на загорелой коже. Впервые Уилл увидел Фернана Риверте спящим, спящим среди белого дня, в погожее осеннее утро, в комнате Уилла, в его постели. Они никогда раньше не делали это в его постели - Риверте неизменно уводил его в свою спальню. А теперь они остались, и он спал, доверившись тому, кто расслабил его и подарил несколько минут спокойствия посреди бешеного галопа его безумной жизни. Доверившись ему, заложнику от страны, на которую он шёл войной, человеку, чьего отца он убил.

Уилл смотрел на него - на него и на тёмную жилку, мягко бившуюся на его горле в том самом месте, которое показал ему Роберт в Тэйнхайле три месяца назад.

Один разрез, сказал он тогда. Один разрез, Уилл - и ты выпустишь из Вальены её дурную кровь, ты спасёшь Хиллэс, спасёшь Руван, спасёшь многие тысячи людей в странах, названий которых сейчас не вспомнить. Этот человек, лежащий перед тобой - он удивителен, он прекрасен, он самое лучшее, что случилось в твоей жизни, и наверняка лучшее, что вообще могло с тобой случиться. Но он всегда берёт то, что хочет взять, он не знает слова "нет". Ты не остановишь его - хоть бы ты валялся у него в ногах и умолял пощадить твою страну или хотя бы твой дом... Он всегда делает то, что решил. И ведь если бы не это, если бы он не был таким, ты бы, наверное, меньше его любил.

Уилл не вздрогнул от последней мысли. Он оглянулся, выискивая то, что было ему нужно. Риверте пришёл к нему сегодня без меча, но, Уилл знал, со своим кинжалом - длинным сидарским стилетом - он никогда не расставался. Уилл беззвучно соскользнул с кровати. Его извечная неуклюжесть куда-то подевалась - в другое время он бы, конечно, топотал как лошадь, но только не сейчас. Кинжал Риверте висел на его поясе, небрежно брошенном на спинку кресла. Уилл отцепил стилет и обнажил. Яркий луч солнца отразился в лезвии и едва не ослепил его.

Сжимая рукоятку, Уилл подошёл к кровати. Помедлил, потом сел.

"Проснись, - мысленно просил он, - пожалуйста, проснись". Но Риверте не проснулся. Уилл видел теперь, как сильно он устал, каким бледным было его лицо. Нет, не нужно будить его. Пусть спит.

Глубоко вздохнув, Уилл приставил лезвие кинжала Риверте к своему запястью и медленно провёл по нему длинную красную линию.

Несколько секунд он смотрел, как на разрезе вспухают и скатываются капли крови. Странно, но боли он не чувствовал. Подумав и вдруг вспомнив некоторые замечания из медицинского трактата мэтра Ногеля, Уилл сделал ещё один разрез - поперечный, перпендикулярный к первому. Потом перебросил нож в левую, быстро немеющую руку и повторил этот узор за другом запястье.

Потом со вздохом уронил кинжал.

Кровь капала на белые простыни. Они текла невообразимо быстро. Уилл запоздало подумал, что сиру Риверте вряд ли доставит удовольствие проснуться в луже чужой крови, и поспешно встал. От резкого движения у него закружилась голова. Он отошёл к стене и остановился, придерживаясь за неё. Рядом была гардеробная - маленькая каморка, которой он практически не пользовался. Уилл зашёл туда и закрыл за собой дверь. Внутри было темно. Горячие струйки бежали по его рукам к локтям, к пальцам. Он наконец-то начал чувствовать боль, но уповал лишь на то, чтобы она была недолгой.

"Я трус, - подумал Уилл, сползая по стене на пол и приваливаясь к ней странно опустевшей головой. - Я ужасный трус. Мне так стыдно, Роберт... ты проклянёшь меня... но я не могу. Я с самого начала знал, что не смогу".

И теперь, когда он наконец-то окончательно понял и признал это, Уиллу вдруг стало легко. Так легко, что он улыбнулся, уплывая в холодный густой туман, похожий на тот, которым его встретила равнина над Даккаром в самом начале этого безумного чудесного лета.

Уилл ждал, что следом за туманом и тьмой его встретит свет, облака и бог, готовый низринуть его в бездну, в точности как того путника, что преступил закон земной, испив чужой воды из запрещённого источника. Он боялся этого - но ничего столь страшного и великого с ним не случилось. Правда, за темнотой и впрямь последовал смутный свет, в котором ничего нельзя было рассмотреть, и в этом свету бились, запутавшись, как в паутине, какие-то голоса. Но они были встревоженными, гневными и раздражёнными, так что вряд ли могли принадлежать богу и его пророкам. В какой-то момент Уиллу даже почудилось, что он узнаёт один из них.

- Если он умрёт, клянусь богом, ты отправишься следом! - рявкнул этот голос. Уилл решил, что, очевидно, он не был даже удостоен встречи с всевышним и отправился прямиком в ад, когда другой голос плаксиво ответил:

- Сир, но я ведь не господь триединый! Я делаю всё, что могу!

- Я вижу! Кто тебя научил в таких случаях пускать человеку кровь, ты, кретин?!

- Но, позвольте...

Потом раздался какой-то шум, будто что-то упало, и Уилл, испугавшись этих ссор между потусторонними существами, поспешно нырнул обратно в ставший уже почти привычным туман.

Однако туман не хотел его укрывать. Он редел, развеивался, и вскоре Уилл смог видеть то, что он скрывал. И понял, что этот вовсе не ад и не рай, это спальня Риверте, та самая спальня, которая стала теперь его любимым местом на всём белом свете. Несмотря даже на то, что пружина в нижней части кровати порвалась и торчала. Он и сейчас её чувствовал пяткой.

- Вон отсюда! - услышал он знакомый рык - и зажмурился, боясь сказать, что вряд ли будет в силах сейчас встать и куда-то уйти. Однако, похоже, это было обращено не к нему - он услышал, как хлопнула дверь. Потом, после короткой паузы, раздались нервные шаги и не менее нервное дребезжание горлышка бутылки о край бокала.

- Сир, - прошептал Уилл, - простите...

Что-то разбилось. Уилл распахнул глаза от неожиданности - и через миг свет ему застила тёмная тень. Обладатель тени схватил его за плечи и встряхнул так, что душа Уилла, и без того не слишком твёрдо державшаяся в теле, едва не улетела из него прочь.

- Ты, - сказал Риверте.

Он был взлохмачен, бледен, небрит (небрит?! Боже, подумал Уилл, до чего я его довёл...), его красиво очерченные скулы заострились, глаза запали, словно он очень долго обходился без сна. Избавлялся, видимо, от своей вредной привычки, как и собирался...

- Ты, - повторил он, стискивая плечи Уилла стальными пальцами. - Я убью тебя.

Он уже когда-то обещал это, сочтя это тогда удачной шуткой. Но теперь что-то подсказывало Уиллу, что он не шутит. Он действительно собирался это сделать. Причём прямо сейчас.

Только тут до Уилла вдруг дошло, что он жив. Всё-таки жив, несмотря на свою попытку разорвать эту кошмарную сеть, в которой он совсем запутался... Он попробовал шевельнуться и не смог. Чувствовал только, что лежит на постели, а запястья его схвачены плотными повязками. И ещё чувствовал руки на своих плечах. В этом ощущении было больше жизни, чем в его собственном дыхании.

Он закрыл глаза.

- Да. Убейте, - сказал он чуть слышно. - Сделайте это, сир. Этим вы... завершите дело, угодное богу... начатое столь бездарно...

- Заткнись!

Уилл невольно вжался в подушку и зажмурился ещё крепче. Риверте очень редко кричал, но когда это случалось, самым безопасным было превратиться в таракана и удрать в щель между досками паркета.

Риверте внезапно отпустил его. Заскрипела кровать - он поднялся. Уилл слышал, как он собирает с пола разбитое стекло. Он всё ещё боялся открывать глаза.

- Я знал, - сказал Риверте наконец, и Уилл вздрогнул, настолько глухо звучал этот голос, только что сорвавшийся на крик. - Знал, но... не думал... что я настолько тебе отвратителен. Если бы знал... - Уилл не видел его, не мог на него смотреть, но каким-то образом ощутил, что он скривился. - А хотя если бы и знал... что толку. Но всё равно, тебе надо было сказать мне. Как-то дать понять... Я повёл себя с тобой как животное в первый раз, я это знаю, но потом, клянусь, я бы пальцем не тронул тебя, если бы не думал, что ты и сам этого хочешь.

Уилл удержал судорожный вздох, рвавшийся из груди. Почему он понял всё именно так?! А хотя... как ещё он должен был это понять? Он ведь не знает о клятве, которую Уилл дал своему брату и не смог исполнить. Но зато Риверте знал, что эта их ночь - вернее, их день, их ослепительно яркий день - был последним, и решил, что Уилл, в последний раз подвергшись насилию и оказавшись перед перспективой возвращения домой, наконец не выдержал и решил свести счёты с жизнью. Уиллу сдавило горло. Всё было совсем не так! Теперь он чувствовал себя полным дураком - ну конечно, его поступок и не мог расцениться иначе. Но как он мог сказать... как мог объяснить, зачем взял его кинжал?

Поэтому он не стал ничего объяснять. Только спросил, не открывая глаз:

- Вы никуда не поехали?

И тут же обругал себя идиотом: теперь Риверте решит, что Уиллу не терпится оказаться от него так можно дальше. Эта мысль заставила его наконец открыть глаза. Риверте стоял в трёх шагах от него и смотрел ему в лицо. Вся его фигура была странно напряжена, как будто он ждал нападения, но не знал, с какой стороны оно случится.

- Пока нет, - сказал он очень ровно. - В связи с этими... событиями мне пришлось задержаться. Я потерял из-за вас три дня, сир Норан. И если это была просчитанная диверсия с целью помешать мне приступить к моим обязанностям, то она едва не удалась.

Он вернулся к своему обычному небрежному тону, но Уилл слишком хорошо помнил слова, которые вырвались у него минутой раньше. Он будет думать о них и позже, когда Риверте уедет. Он будет думать о них всегда.

Три дня, подумал Уилл. Я выиграл для Хиллэса всего три дня... и потерял, боюсь, намного больше для самого себя.

Риверте молча отвернулся от него и снова подошёл к столу. Уилл увидел вдруг, что его спальня странно опустела - словно он забрал из неё что-то, что казалось неизменной её частью. Потом понял, что с полки над камином исчезла статуэтка выгнувшей спину кошки, которая там всегда стояла. Странно, неужели Риверте забрал её с собой? Или просто убрал с глаз подальше... почему?

- Фернан...

Уилл не знал, что это его голос, пока не понял, что больше некому было произнести это имя. Он назвал его с закрытыми глазами, а когда открыл их, увидел Риверте, стоящего на полпути к выходу и смотревшего на него так, как на него не прежде, ни после никто никогда не смотрел.

- Не надо, - сказал Уилл очень спокойно. - Не ходи в Хиллэс. Я прошу тебя.

Его лицо исказилось так, что на мгновение утратило всю свою красоту - стало уродливой, жуткой маской чудовищно взбешённого человека. Не сказав ни слова, Риверте выскочил из комнаты и с грохотом захлопнул за собой дверь. Уилл услышал его размашистые шаги, стихающие вдали.

Больше они не виделись. Вечером он уехал.

Остаток этого дня и весь следующий Уилл провёл в постели. Лекарь - не тот, которого выгнал Риверте, а другой, лечивший во время осады крестьян - запретил ему вставать; он не послушался и, едва сделав шаг от кровати, чуть не потерял сознание. Пришлось снова лечь - и пытаться спать, спать и не думать о том, что случилось и что будет дальше. После разрядки напряжения, вылившегося в попытку покончить с собой, его охватила странная апатия. Он лежал, глядя в балдахин той самой кровати, на которой ему когда-то - в иной жизни - было так хорошо, и иногда видел сны о том, чего больше никогда не будет. Когда он просыпался, его охватывала тоска и сожаление о том, что пробуждение всё-таки наступило.

К вечеру второго дня он смог встать и одеться. Он потерял много крови и был очень слаб, но уже мог ходить, не хватаясь за стены. Наутро лекарь, явившийся осведомиться о его самочувствии и сменить повязки, предложил ему совершить небольшую прогулку за стены замка. По его словам, Уиллу необходим был свежий воздух, которого явно недоставало что в этих стенах, что во дворе Даккара, ещё не оправившегося от осады и запахами напоминавшего отстойник. Услышав это предложение, Уилл слегка удивился, но недоумение сменила радость, которой он, как ему уже казалось, больше не способен испытывать. Выехать отсюда, прочь за эти стены! Проехаться полем, пустить коня рысью... О, как это было бы хорошо...

Он не был уверен, что его отпустят, но Гальяна, по отъезде Риверте оставшийся в Даккаре хозяином, неожиданно согласился. Он лишь настоял, в обычной своей приторно-льстивой манере, чтобы Уилл взял с собой двух сопровождающих из числа солдат гарнизона. Уилл не осмелился возразить. Он всё прекрасно понимал.

Вид Коральенской равнины разительно отличался от того пасторального пейзажа, которым Уилл наслаждался несколько недель назад, когда его впервые выпустили за ворота. Поле было вытоптано тысячью копыт, неподалёку виднелись размётанные следы спешно покинутого лагеря руванцев, всюду темнели проплешины подпалин от костров, а деревушка, некогда маячившая на горизонте, превратилась в руины - руванцы со злости разорили её, когда уходили. И всё же это был открытый простор, это было небо, солнце, трава, ветер и трепетное тепло бабьего лета, ласкавшее усталое, измученное тело и душу Уилла Норана. От свежего воздуха и слишком активных движений у него кружилась голова, но это было приятное, правильное чувство. Он попросил своих стражей, чтобы они поехали к Большому дубу; те не возражали, и он пустил коня рысью, как и хотел. Они держались в нескольких шагах позади Уилла, и если не оборачиваться назад, он мог представить, что сейчас снова лето, и он едет из замка к Большому дубу на зов Риверте, и, щурясь на горизонт, он почти видел тёмное пятно раскинутого по траве плаща и человеческую фигуру, лениво развалившуюся на нём...

Вороной жеребец Уилла взбрыкнул и тревожно заржал, замотав головой. От неожиданности Уилл резко натянул повод и тут же успокаивающе похлопал коня по холке. Чего он испугался?

- Тише, тише, - вполголоса произнёс Уилл. До Большого дуба оставалась всего полсотни шагов.

- Сир, - голос одного из солдат за спиной Уилла вынудил его вздрогнуть и обернуться, - я полагаю, нам лучше...

Стрела, вонзившаяся в горло, помешала ему закончить фразу.

Второй воин резко вскинулся, выхватывая меч, и успел понять коня на дыбы, так что вторая стрела попала не в него, а в шею несчастного животного. Лошадь истошно заржала и стала валиться. Воин успел крикнуть: "Скачите к замку!", когда следующая стрела успокоила и его.

Уилл резко завернул лошадь, оглядываясь. Теперь, оставшись один, он видел, что от леса к нему скачут несколько всадников. Они неслись во весь опор ему наперерез, отрезая путь к Даккару. Уилл бросил взгляд назад - и увидел, как из густой листвы Большого дуба спрыгивают наземь трое мужчин, лица которых закрыты тёмными тряпками до самых глаз. Двое их них держали луки. Третий что-то крикнул Уиллу, но тот не собирался вступать в переговоры. Он со всей силы ударил пятками бока вороного и понёсся вперёд, прочь от замка. Один из нападавших кинулся коню прямо под копыта, на солнце сверкнуло лезвие. Уилл в отчаянном порыве еле успел подать вороному команду, и тот, взвившись в прыжке, будто птица перелетел через нападавшего в дюйме от лезвия, вскинутого к его брюху.

В глазах у Уилла потемнело, кровь гулко стучала в ушах; он низко прижался к самой холке коня и летел через поле галопом. Позади он слышал быстро нараставший шум погони. Увы, вороной хотя был красив и ловок, но в резвости сильно уступал коням преследователей Уилла. В самом деле, не мог же Риверте дать ему быстрого коня - иначе Уилл давно мог впасть в искушение дать ему шенкелей и мчаться до самого Хиллэса...

На сей раз это не удалось бы ему, как бы он ни старался.

Довольно быстро его настигли и заблокировали, заставив повернуть назад. Нападавших было шестеро; Уилл не видел их лиц, скрытых за тряпичными масками. Один из них подъехал вплотную и вырвал повод из его рук. У второго, тут же оказавшегося с другой стороны, в руках была какая-то серая ткань - мешок, как понял Уилл через мгновение, когда ему бесцеремонно натянули на голову этот предмет. Уилл возмущённо вскинул руки, но их тут же перехватили, стянули верёвкой и привязали к луке его седла. Потом вороного завернули - кто-то вёл его в поводу. Уилл покачнулся в седле, когда его коня повлекли вперёд, уводя в галоп, и вцепился пальцами в седло, пытаясь удержать равновесие. Он ничего не видел, сердце громко стучало, тело разом ослабло, отказываясь ему подчиняться. Всё это походило на продолжение безумных снов, которые снились ему так часто в последнее время.

Они скакали недолго. Вскоре цокот копыт сменился иным, более глухим и мягким звуком, воздух наполнился стылой сыростью - Уилл понял, что они въехали в Чёртов лес. Здесь с галопа перешли на рысь, передвигаясь, видимо, по тропе. Никто из похитителей не проронил ни слова, и Уилл мог только догадываться, кто они такие и по чьему приказу действуют. Руван - это первое, что пришло ему в голову. Риверте что-то говорил об этом, да и вообще, не зря же он запрещал Уиллу выезжать за ворота одному. И впрямь не зря...

Только Риверте теперь был далеко, направляясь к границам с Хиллэсом, чтобы жечь и убивать - а Уилл был предоставлен сам себе и господу богу. Облизнув пересохшие губы, он попытался молиться, но у него ничего не получилось. Он трясся в седле, соскальзывая, руки затекли, ему было трудно дышать.

Наконец кто-то дёрнул вороного за повод, заставляя остановиться. Уилл услышал фырканье лошадей и негромкие незнакомые голоса. От гула в ушах он не мог разобрать, что они говорят. Кто-то развязал верёвку и стащил его с седла. Он оказался на земле и пошатнулся, но его поддержали и повели вперёд. Через несколько шагов заставили остановиться, и чья-то рука грубо сдёрнула мешок у него с головы.

Он находился в лесу на поляне, обнесённой высокой стеной деревьев. Кроны в вышине сплетались так тесно, что солнце едва проникало сюда сквозь их тёмно-зеленую сеть. На поляне был десяток людей, некоторые из которых прятали лица, но другие - нет. Уилл ощутил, как тяжёлая, тупая боль растекается в низу его живота, так, будто его со всей силы ударили поддых.

Прямо перед ним, скрестив руки на груди и ухмыляясь, стоял Роберт.

- Ну, здравствуй, братец, - сказал лорд Норан, и его ухмылка стала ещё шире. - Вижу, ты не больно рад меня видеть?

Уилл смотрел на него, не в силах выдавить ни звука. Роберт был в боевом доспехе их отца, лорда Бранда, неподалёку щипал траву его любимый конь, гнедой Амеллас. И это его люди сейчас стреноживали коней и снимали маскирующие тряпки с лиц. Некоторых из них он знал - вот этот, например, Диллан, служивший их отцу в Тэйнхайле... За спиной у Диллана висел лук - тот, из которого была пущена стрела, убившая сопровождающих Уилла. Эти люди, которые служили его роду и которых он знал всю жизнь, напали на него, словно разбойники, схватили и привезли сюда. Никто из них не заговорил с ним. В их беглых, будто случайных взглядах Уиллу чудилась брезгливость.

- Язык проглотил? - спросил Роберт. Уилл молча смотрел на него. - Ты не слишком скучал по мне, как я погляжу. Впрочем, я не удивлён - что-то давненько ты не радовал нас с матушкой письмами, видать, совсем позабыл...

- Роберт, - сказал наконец Уилл; кто-то всё ещё держал его за плечо, и он даже не попытался сбросить эту руку. - Что ты здесь делаешь?

Тот изобразил удивление.

- Как? Неужели не очевидно?! Я приехал спасти своего любимого брата из вражеского плена - и вот как он меня встречает!

- Ты уехал из Тэйнхайла? В такое время? И оставил маму одну?..

- Мать не пропадёт, - холодно ответил Роберт. Притворное радушие исчезло из его пронзительно-голубых глаз, взгляд стал холодным и враждебным - таким, каким Уилл его всегда знал. - Теперь-то не пропадёт, будь уверен. Ей ничего не грозит.

- Ошибаешься. Армия Вальены прямо сейчас движется на Хиллэс и...

- Действительно? - улыбнулся Роберт. - Неужели?

Уилл ощутил, как мурашки ползут по его спине, несмотря на тепло этого осеннего дня. Он изо всех сил старался не смотреть по сторонам.

- Роберт, всё это безумие. Ты не должен был так поступать. Мало того, что король нарушил перемирие с Вальеной - теперь ещё ты забрал меня... Ты же обрекаешь Хиллэс на войну!

- Ты сам сказал, что Хиллэс и так обречён, - со странным равнодушием ответил Роберт. - А тебя бы попросту убили, так или иначе. Я забочусь о тебе, братец.

Это была ложь. Уилл видел, что это ложь, но не мог понять ни причины её, ни цели, а потому с каждой минутой ему становилось всё страшнее.

Внезапно ужасная мысль пришла ему в голову.

- Постой... но как ты вообще оказался здесь? Зачем?..

- Меня привела сила братской любви, - холодно сказал Роберт. В доспехах отца он казался одновременно старше - и моложе, словно подросток, напяливший латы взрослого. - Ты мне не веришь?

- Нет, - покачал головой Уилл. - Ты не стал бы брать столько людей и бросать Тэйнхайл, чтобы спасти меня. Ты мог только... - он не нашёл сил договорить. Голова у него гудела, перед глазами плыли красные пятна. Ему хотелось сесть на землю.

- О, - сказал Роберт коротко. - Так значит, всё-таки не веришь. Как жаль. Но, значит, ты не столь глуп, как я полагал. Ты трусливая, жалкая и презренная тварь, но не дурак.

Уилл на мгновение закрыл глаза. Рука человека, который стоял у него за спиной, стискивала его плечо с жестоким равнодушием.

Он сказал:

- Я знаю, что ты имеешь в виду. Прости. Я не смог.

- Ещё бы ты смог! - выплюнул Роберт, и его лицо исказилось от ярости. - Право, сам не знаю, с чего я решил, что мой бесхребетный братец сможет поступить по-мужски. Однако же забавно при этом видеть, как быстро дала трещину твоя богобоязненность. С первой частью своей работы ты справился отменно. Ну и как Риверте, хорош в постели? Нравилось тебе, как он тебя трахал? Так нравилось, что ты забыл о том, что он убил нашего отца?

На миг Уилла охватила паника - откуда он знает, почему говорит об этом так уверенно?! А потом он понял. Тот поцелуй, который Риверте наградил Уилла на крепостной стене на виду у двух армий, наверняка успел стать притчей во языцех. А расстояние между Даккаром и Тэйнхайлом вовсе не так велико, как хотелось бы... Уилл не ответил на упрёк. Ему нечего было ответить, потому что неким гнусным, отвратительным образом это была чистая правда. Правда - и в то же время ложь, но он не мог бы объяснить этого Роберту, даже если бы тот был готов попытаться понять.

- А теперь ты мне говоришь, что он идёт на Хиллэс, - не дождавшись ответа, бросил Роберт. - И кого нам благодарить за это, Уилл? Ты сто раз мог убить его, я готов в том поклясться. Но вместо этого ты предпочёл трахаться с ним. С этим вальенским выродком... с мужчиной.

В его голосе было столько отвращения, что даже человек, державший Уилла, казалось, заразился им и дрогнул. Все присутствовавшие при этом ужасном разговоре люди угрюмо молчали, стоя в стороне, слушая, как один сын Бранда Норана уничтожает другого. Это было невыносимо, Уилл едва мог дышать от горя и унижения. Но сумел выговорить:

- И ты... ты говоришь мне это, Роберт? Что это отвратительно? Ты, тот, кто подложил меня ему в постель?

Ответом ему стала звонкая пощёчина. Голова Уилла дёрнулась набок, рот наполнился кровью. Роберт заговорил, и его голос звенел от ярости:

- Я велел тебе исполнить твой долг! Долг Норана и хиллэсца, долг сына, мстящего за отца. Исполнить долг, Уилл, а не изнывать от страсти, как последняя потаскуха!

"Что ты знаешь о страсти, Роберт," - подумал Уилл, и вдруг ему сделалось смешно. Кривая улыбка тронула его окровавленные губы, но следующая пощёчина, ещё более тяжёлая, стёрла её.

- Не смей насмехаться надо мной, - прошипел лорд Норан, подступая к нему вплотную и хватая его за воротник дрожащей от гнева рукой. - Щенок...

Уилл посмотрел ему в глаза. Страх, робость, глубоко затаенная печаль, которые он испытывал всегда, глядя на своего брата, вдруг отступили. Перед ним стоял совершенно чужой человек, ненавидевший и презиравший его. Человек, который прилюдно обвинял его и унижал за то, что сам заставил сделать. Даже Риверте, со всей его ребяческой жестокостью, не сделал бы ничего подобного.

- Что бы ты ни задумал, - проговорил Уилл, глядя в лицо своему брату, - ты опоздал. Риверте уехал три дня назад. Ты не сможешь навредить ему или помешать его планам. И лучше бы тебе было вернуться домой и попытаться защитить Тэйнхайл.

- Смотрите-ка, эта вальенская шлюха будет учить меня жизни, - сказал Роберт нарочито громко и, небрежно усмехнувшись, отпустил рубашку Уилла. - Не волнуйся так за любимый дом, мой милый брат. Как я уже сказал, с ним ничего не случится. А твой Риверте хотя и уехал, но очень скоро вернётся. Поверь, лишь только он получит некое письмецо, ему станет не до Хиллэса.

Тугой узел, уже почти расслабившийся, снова скрутился в животе Уилла.

- О чём ты говоришь?

- О, я вижу, ты не слишком уверен в его любви. А зря, - ухмылка Роберта была настолько омерзительной, что приторный оскал Маттео Гальяны рядом с ней показался бы тёплой и лучистой улыбкой. - Впрочем, ты вскоре сам в этом убедишься.

- Ты... ты схватил меня, чтобы заманить его сюда?!

- А на что ты мне ещё сдался, в самом деле, - сказал Роберт рассеянно - и вдруг, протянув руку, погладил Уилла по щеке. - Боюсь, малыш, больше от тебя никакого проку...

Уилл ударил его по руке, сбрасывая её со своего лица. Его тут же схватили сзади, крепко, не давая вырваться.

- Вижу, ты совсем зарвался, - недовольно сказал Роберт. - А ведь брат Эсмонт не одобрил бы твоего поведения. Младший брат должен подчиняться старшему, так, вроде бы, учат тебя твои священные книжонки?

- Не в том случае, если старший брат - подлец и убийца, - огрызнулся Уилл. Он был готов, что Роберт снова ударит его, но тот не шевельнулся. В его взгляде появилась несвойственная ему задумчивость. Уилл на мгновение с ужасом подумал, что, пожалуй, они с Риверте чем-то похоже. В Роберте была та же непримиримая сила, та же надменность, то же нежелание и неумение отступать от своего. Да, они были похожи... и в то же время так разнились, что сама мысль о схожести казалась смешной и нелепой.

- Ты в самом деле удивляешь меня, неприятно удивляешь. Я начинаю думать, что отец был не прав, оставив тебя дома. От тебя больше хлопот, чем пользы, и в монастыре ты по крайней мере не путался бы у меня под ногами. Ты ещё не передумал про свой монастырь? Теперь ты к нему готов больше, чем когда-либо. Хорошо научился сосать, а? - такая знакомая, и в то же время такая чуждая насмешка сквозила в голосе Роберта, но Уилла она задеть не могла. Он так и не отвёл взгляд.

- Он не приедет, - сказал Уилл наконец. - Ты не знаешь его.

- Это ты не знаешь его - видимо, вы проводили больше времени трахаясь, чем разговаривая. Ты ведь не знал, что он просил своего короля пощадить Хиллэс? Писал ему письма в Сиану, где вместо мольбы о прощении настаивал на своей политике, применённой к нам, и утверждал, что нас следует оставить в покое. Что, если не пылкое чувство к одному хиллэсскому монашку, могло сподвигнуть его на сей акт невиданного великодушия?

Риверте просил за Хиллэс?.. Уилл действительно ничего об этом не знал. Ничего, кроме того, что Риверте не любит крови. Не любит проливать её, если этого можно избежать. Но прольёт, когда знает, что это совершенно необходимо.

Внезапно смысл сказанного дошёл до него.

- Риверте просил за Хиллэс? Когда?!

- В течение всего лета, как я могу судить. Шпионы его величества Эдмунда перехватывали письма Риверте в Сиану. Рикардо на них, правда, не отвечал, пока не узнал о готовящемся рейде из Рувана - увы, это уже наша вина, мы допустили утечку.

- Вы? Роберт... ты имеешь какое-то отношение к этому рейду?

- Непосредственное, - ответил тот с гордостью. - Отчасти это была моя идея. И я убедил его величество дать Рувану денег. То, что затея провалилась - вина не моя, а тупорылых руванских военачальников. И...

- Господи, Роберт! - не выдержал Уилл. - Ну зачем?! Мы же были с Вальеной в мире! Ты знал, что твой поступок разрушит всё, чего мы достигли! Что Вальена не простит нам этого! О чём ты думал?! Ты втравил нас в эту войну, ты, а не он!

- Да, я, - отрезал тот. - И я же её закончу, когда уничтожу его. Вальена - это Риверте. Не станет его - не станет Вальены. Я действовал так же, как отец, заглядывая на три хода вперёд. Пусть Вальена выступает! Они рассчитывают, что он поведёт их, как всегда - но этого не будет, и, объединившись с Руваном, мы легко раздавим их, раздавим раз и навсегда! Я, по своей неосмотрительности, рассчитывал на тебя - впрочем, всегда оставался запасной план... собственно, вот этот.

- Вот этот, - повторил Уилл. Его подташнивало от омерзения. - Заманить его и убить, как... как...

- Как барана на бойне, - сладко улыбнулся Роберт. - О да. И думаю, всё же, я должен поблагодарить тебя за это, братец. Мне теперь нужно только одно: чтобы он приехал. И он приедет, потому что без ума от тебя - так же, как и ты от него. По большому счёту, я и не думал, что ты справишься со второй частью задания. Довольно было и первой. Но ты бы вряд ли был так сговорчив, если бы у тебя не было достойного стимула, не правда ли?

- Роберт... за что ты так ненавидишь его?

Голубые глаза его брата потемнели от гнева, пальцы сжались в кулаки.

- А ты не понимаешь? - хрипло спросил он. - Ты, ничтожество! Он же убил моего отца!

- И моего.

- В самом деле?! Не думаю! Мне всерьёз начинает казаться, что наша любезная матушка прижила тебя от какого-нибудь тупого холопа!

Это было слишком. Он мог говорить что угодно о нём, Уилле - видит бог, он заслужил если не всё, то многое, - но оскорблять их мать... это было слишком. Не издав ни звука, Уилл с внезапной силой рванулся из державших его рук и кинулся на своего брата. В глазах у него потемнело, он не понимал, что делает, и очнулся только тогда, когда кто-то силой заставил его разжать руки, сомкнувшиеся на горле Роберта, и оттащил в сторону. Роберт поднялся с земли, довольно неуклюже - тяжёлые доспехи отца, похоже, больше мешали ему, чем защищали, - кашляя и потирая рукой горло. Потом шагнул к Уиллу и ударил его кулаком в живот. Пока Уилл, согнувшись, переводил дыхание, Роберт сказал голосом, из которого исчезла даже тень притворного дружелюбия:

- Я вижу, ты спелся с Вальеной больше, чем я полагал. Это измена, Уилл. А за измену обычно...

- Он хороший человек, - прохрипел Уилл - и вздрогнул от странного торжества, услышал недоумённое, резкое:

- Что?!

Уилл выпрямился. Его снова держали, вывернув локти за спину, всё внутри у него болело, израненные руки тоже болели, но он посмотрел в остановившееся лицо своего брата и раздельно повторил:

- Он. Хороший. Человек. В отличие от тебя.

Несколько бесконечных секунд Роберт Норан смотрел в глаза Уиллу Норану - эти двое, носившие одно имя, но не бывшие больше братьями, смотрели друг на друга, и один из них отвёл взгляд первым. На сей раз это был не Уилл. Роберт сплюнул и сделал знак своим людям. Они подтащили Уилла к стоявшей неподалёку осине и привязали его к стволу, жестоко стянув изрезанные запястья прямо поверх бинтов. Уилл ощутил, как что-то горячее и липкое бежит по его коже. Кровь, понял он. Раны, которые он себе нанёс, снова открылись. Похоже, я таки доведу начатое до конца, с неискренним весельем подумал Уилл. Вернее, не я, а Роберт. Хотя какая разница. Второй раз мне всё равно не хватило бы духу...

Может быть, Риверте получит письмо лорда Норана и действительно приедет сюда, хотя Уилл и сильно сомневался в этом. Но если и так, Уилл вряд ли проживёт достаточно, чтобы убедиться в том, кто из них оказался прав...

И, будто сжалившись над ним наконец, господь триединый не стал слишком медлить, отвечая на этот вопрос.

Один из людей, привязавших Уилла к дереву, успел отойти лишь на дюжину шагов - и вдруг рухнул, не успев даже вскрикнуть. Из его горла торчала стрела. В первый миг никто даже не понял, что произошло, не успел заметить случившегося - и ещё три стрелы нашли свои цели, прежде чем над поляной раздался гневный крик Роберта. Его люди хватались за оружие, но смертоносный поток стрел лился на них из густой зелёной листвы, подкашивая на месте, и вскоре вся поляна оказалась залита кровью.

Роберт Норан всё же был сыном своего отца. Он не стал оглядываться - вместо этого кинулся вперёд, кувыркнувшись через голову и чудом уйдя от метившей в него стрелы. Потом схватил кого-то, оказавшегося на его пути - и несчастный, ставший ему щитом, принял следующую предназначенную Роберту стрелу. Роберт отшвырнул захрипевшее тело и прыгнул вперёд, к Уиллу, на ходу выхватывая меч. Уиллу почудилось, что сейчас его брат вонзит клинок ему в живот, обезумев от ненависти и жажды мести. Но Роберт был не столь недальновиден. Он подскочил к Уиллу, схватил его за волосы и приставил клинок к его горлу.

- Прекратить! - клокочущим от бешенства голосом выкрикнул он. - Сейчас же! Или я убью его!

К этому мгновению из всех его людей на поляне в живых осталось всего трое человек.

Шквал стрел немедленно прекратился. Листва деревьев тревожно колыхалась, но трудно было сказать, от движения затаившихся в ней людей или просто на ветру.

- Риверте! - крикнул Роберт. Его глаза налились кровью, он озирался, словно надеясь встретить взгляд своего врага. - Я знаю, ты здесь! Выходи! Я считаю до трёх! Раз!..

Его клинок вдавливался в горло Уилла с такой силой, что ещё чуть-чуть - и он пропорол бы кожу. Уилл стоял, изо всех сил вжимаясь спиной в шершавый древесный ствол, боясь вздохнуть. "Не делай этого, - успел подумать он, - не делай..."

Ветви кустарника впереди шевельнулись, и человек, которого они оба так ждали, ступил на ещё по-летному пушистую траву. Уилл зажмурился на миг, почти уверенный, что бредит. Но когда он открыл глаза, видение не исчезло. Риверте стоял перед ним, спокойный, уверенный, одетый в свой любимый чёрный костюм для верховой езды. Его правая ладонь была примирительно поднята. Он не улыбался. И глаза его не улыбались.

- Оружие на землю, - хрипло сказал Роберт. Уилл внезапно понял, что он боится. - Быстро!

На миг Уиллу почудилось, что Риверте сейчас всё-таки улыбнётся. Но тот лишь поднял раскрытую ладонь правой руки ещё выше, медленным, успокаивающим жестом, и, отцепив меч с пояса левой рукой, бросил его на землю. Что же ты делаешь, мысленно крикнул ему Уилл, ведь он же тебя убьёт! Ему нечего терять...

- Кинжал тоже, - голос Роберта перестал дрожать. Он снова почувствовал себя хозяином положения. Он даже ухмыльнулся и чуть-чуть ослабил напор, с которым прижимал лезвие меча к горлу Уилла.

И поэтому, когда Риверте всё тем же подчёркнуто медленным движением снял с пояса кинжал и стал наклоняться, готовясь бросить его в траву, Уилл, мгновенно понявший, что будет дальше, смог рвануться вперёд и крикнуть:

- Не надо!

Он так и не понял, успел ли Риверте среагировать на его крик - или поступил так, как задумывал с самого начала. В траву упали лишь инкрустированные мелкими рубинами ножны - кинжал, казалось, отправленный следом, внезапно вылетел из них и, задержавшись в ладони Риверте только на долю мгновения, молнией метнулся через поляну. Уилл успел подумать, что сейчас умрёт, потом - что Роберту конец, а потом раздался вопль, полный боли, недоумения и детской обиды. Меч лорда Норана рухнул в траву, и сам наследник великого лорда Бранда, продолжая вопить, последовал за ним, вцепившись в пробитое запястье, из которого торчал кинжал Риверте.

В несколько шагов преодолев разделявшее их расстояние, Риверте пинком отшвырнул меч Роберта подальше от его руки - впрочем, тот и не пытался потянуться к оружию, похоже, одурев от болевого шока. Уилл вспомнил, что он, хотя и ходил с отцом в бой, никогда не был ранен - лорд Бранд любил своего первенца и берёг его, не пуская на передовую, из-за чего тот очень сердился. Риверте наклонился и, подняв из травы свой собственный меч, приставил его остриё к груди Роберта, заставив того окончательно повалиться в траву, скуля от злости, боли и страха. Уилл ясно видел в расширенных от ужаса глазах брата, как сильно он боится смерти. И за это мгновение он всё ему простил.

- Не надо! Не убивайте его! - крикнул он снова.

Риверте повернул голову и посмотрел на него - впервые с того мгновения, как появился на поляне. Его лицо было неподвижным, а взгляд бесстрастным. Уилл уже знал, что означают этот взгляд и это лицо.

- Я мог бы одним ударом сделать вас лордом Нораном, сир Уильям, - сказал Риверте своим холодным, небрежным, бесконечно насмешливым голосом. - Вы уверены, что не хотите этого?

Уилл отчаянно замотал головой.

- Не надо, - прошептал он в третий раз, как будто забыв, что этот человек делает только то, что хочет сам. Риверте сухо улыбнулся - и убрал клинок.

- Жаль, - равнодушно сказал он и пронзительно свистнул.

Листва зашелестела, гул пронёсся по поляне, и два десятка вооружённых мужчин в одежде цвета этой листвы вышли из своих укрытий. Оставшиеся в живых хиллэсцы потрясённо оглядывались, недоумевая, как они могли прозевать такую засаду. Риверте вложил меч в ножны и, приказав связать пленников, подошёл к Уиллу. Тот торопливо отвёл глаза. Его лицо снова заливала краска стыда. Он ждал, был почти уверен, что Риверте скажет: "Как всё же очаровательно вы краснеете, монсир", или ещё что-нибудь столь же легкомысленное, что-то, позволяющее Уиллу поверить, что он здесь, что он жив, что живы они оба и всё позади.

Но Риверте не сказал ему ни слова. Просто молча зашёл за дерево и перерезал верёвки у Уилла на руках.

Уилл вздохнул и опустил вконец онемевшие руки. Риверте, тут же снова оказавшись перед ним, не дал ему и шевельнуться - взял его за предплечья и поднял его руки ладонями вверх. Его лицо не дрогнуло, но глаза как будто потемнели. Уилл посмотрел вниз и увидел, что повязки намокли и отяжелели от крови.

Риверте обернулся и окликнул одного из своих людей, лениво сгонявших хиллэсцев в кучу. Тот подошёл.

- Займись им, - коротко сказал Риверте и отошёл в сторону. Уилл проводил его взглядом, но тут вальенец ему сказал - и Уилл узнал в нём того самого лекаря, который сегодня утром предложил ему прогуляться за ворота. На миг какая-то мысль мелькнула в его мозгу, но он слишком устал и был слишком потрясён всем случившимся, чтобы думать как следует. Он позволил усадить себя за землю, размотать бинты и обработать открывшиеся раны, а потом заново перевязать их. Боли он почти не чувствовал и даже не морщился. Взгляд его неотрывно следил за Риверте, который что-то обсуждал с капитаном Ортандо - тот тоже был здесь и озирал поляну, хиллэсцев и обоих братьев Норанов со своим обычным свирепым видом.

"Что же, - подумалось Уиллу, - и это - всё?.." Убедившись, что он в безопасности, Риверте как будто перестал его замечать. А почему, в самом деле, Уилл ждал чего-то другого?.. Он - всё ещё заложник от Хиллэса. Теперь заложников даже двое - оба Норана в руках Вальены, и это может некоторым образом поколебать решимость, с которой король Эдмунд будет сопротивляться завоевателю, направившему копьё к его границе...

- Вы можете идти, сир? - спросил лекарь, и Уилл, очнувшись, кивнул:

- Могу. Благодарю вас.

Он в самом деле чувствовал себя не так уж плохо, даже смог встать без посторонней помощи. Тем временем вальенцы окончательно навели порядок в своём лесу. Действительно, подумал Уилл, это же его лес. Глупо было со стороны Роберта думать, что мышь может устроить ловушку коту в его собственных владениях.

Вальенцы убрали с поляны трупы, где-то за деревьями уже вовсю стучали заступы - они всё просчитали, не забыв о том, как будут хоронить после победы мертвецов. Трое уцелевших хиллэсцев смирно сидели на краю поляны. Роберта толкнули к ним, и теперь, поверженный, с кровоточащей рукой - из раны вытащили кинжал, но не удосужились перевязать, - выглядел особенно маленьким и жалким в отцовских доспехах, слишком больших для него. Риверте, закончив обсуждать дела с Ортандо, подошёл к Роберту и впервые обратился к нему. Все голоса на поляне стихли. Казалось, даже птицы примолкли от звука негромкого, но невероятно выразительного голоса, сказавшего на хиллэш:

- Лорд Норан, не в моих правилах глумиться над побеждённым противником. И, видит бог, я не опустился бы до такой низости, если бы не глубокое отвращение, которое у меня вызывает ваша персона. Посему не могу отказать себе в удовольствии сообщить вам, что, хотя я прежде считал вашего брата образцом наивного юношеского идиотизма, в сравнении с вами он является кладезем мудрости и нерушимого здравого смысла.

Изложив эту тираду совершенно хладнокровным тоном, Риверте повернулся к обомлевшему Роберту спиной и шагнул к лошадям, которых его люди уже вывели из укрытия. Его великолепный белый конь фыркнул, увидев его, и ткнулся мордой ему в плечо.

- Сир Уильям, - сказал Риверте, не оборачиваясь, - не будете ли столь любезны последовать за мной?

Уилл молча подошёл к своему вороному, которого держал в поводу один из людей Риверте. Человек этот, к его огромному изумлению, улыбнулся ему, передавая повод. Уилл вскочил в седло. Риверте уже был верхом и ждал его. Обменявшись с Ортандо последней парой фраз, Риверте хлестнул коня и выехал с поляны. Уилл двинулся за ним.

Они оказались на тропе, под сенью деревьев, ещё более плотной, чем та, что окружала поляну. Риверте ехал в десяти шагах от Уилла, и тот плёлся сзади, намеренно не сокращая расстояния. На душе у него было тревожно, но какая-то глупая, нелепая надежда сжимала сердце. Он знал, что Риверте всего лишь решил довезти его до замка лично - после случившегося в поле он, конечно, никому не доверит его конвой. Никто с ним не сравнится, подумал Уилл в глупом, детском восхищении - и тут же одёрнул себя. Всё это не имеет никакого смысла теперь.

Они выехали из леса. Солнце успело спрятаться за набежавшими облаками, холодный, резкий ветер теребил волосы Риверте и трепал его плащ, развевавшийся над крупом коня. Внезапно он свернул с тропы и, к изумлению Уилла, поскакал прочь от замка. Недоумевая, но не решаясь переспросить, Уилл последовал за ним.

И только когда ствол Большого дуба вырос над ними, могучий, величественный, не отбрасывающий тени, Уилл понял, и у него перехватило дыхание.

Риверте спешился и, взяв своего коня и коня Уилла под уздцы, подвёл их к дереву и привязал к нижней ветви. Потом посмотрел на Уилла снизу вверх.

- Ну? - сказал он. - Чего вы ждёте?

Уилл приподнялся на стременах, перекинул ногу через седло, на мгновения очутился к Риверте спиной. И ему этого хватило. Ему всегда этого хватало.

Уилл ощутил, как сильные, тёплые руки - без перчаток - обнимают его сзади за пояс, и расслабился. Он не боялся упасть. Когда его ноги коснулись земли, он закрыл глаза. Риверте развернул его к себе лицом и, притянув ближе, обнял. Его пальцы вплелись в волосы Уилла и рассеяно взъерошили их, перебирая льняные пряди. Уилл тихо вздохнул и вжался лбом в плечо, затянутое в чёрную кожу и бархат.

Как он тогда сказал?.. Пусть эта осада никогда не кончается? Пусть он стоит у моих ворот вечно?

Пусть.

- Порой мне кажется, - проговорил Риверте, и Уилл зажмурился крепче, всё ещё не веря, что вправду слышит этот голос, - что вы действительно делаете всё это нарочно.

- Что делаю? - не поднимая головы, прошептал Уилл. Рука на его затылке была такой тёплой, такой родной.

- Всё это. Что-то роняете. Поворачиваетесь ко мне задом. Попадаете в переплёты. Краснеете вот так, как сейчас, - он отстранился от Уилла и, взяв его за подбородок, пристально посмотрел ему в лицо. - Вот, опять... я же знал.

- Мне стыдно, - честно сказал Уилл.

- Знаю. И это чертовски правильно. Вам и должно быть стыдно. Ну сколько раз я повторял вам, чтобы вы не смели выходить за ворота без моего разрешения.

- Но вы же уехали.

- В самом деле? Кто вам это сказал?

- Гальяна... Он сказал, что пока я спал, вы... - Уилл осёкся. Риверте тысячу раз прав: он в самом деле идиот.

- И вы опять поверили Гальяне. Это поистине очаровательно. Как вы только учите ваши Руады с такой дырявой головой?

Дата добавления: 2015-07-24