Димкино озеро

Ветерок чуть дохнул над озером, приподнимая завесу тумана, пошевелил камыш, и он зашелестел, просыпаясь. Туман стал подниматься выше, обнажая водную гладь. И вода из серой, неприветливой стала голубоватой, ласковой. И опять тишина! Тишина такая, будто кто-то, играясь, закрыл ладонями уши. Туман поплыл, клубясь, и вскоре озеро освободилось от него все – большое, немного вытянутое, в обрамлении зеленого-зеленого камыша и изумрудно-золотистых сосен. Вода заблестела, меняя цвет, то хмурясь серо-зеленым, то улыбаясь голубоватым. Вдруг на середине озера всплеснула большая рыбина, сверкая серебром чешуи, а брызги от нее в лучах восходящего солнца выцветились, словно маленькие радуги… И опять тихо!

Ночью Петру приснился сон. Будто приехали они со Степаном на озеро, а рыбы там на самом деле – кишит! Из сетей она сыпется серебром. Растет ворох! Растет!.. Рыбы все больше, больше... Петр устал ее таскать, задыхается. Поднял самую крупную рыбину, самую тяжеленную, несет. Вдруг глядь – рыбнадзор навстречу. Нет как будто никого, а чувствует Петр – рыбнадзор. Бросил он рыбину и бежать, а рыбина за ним, да как гавкнет, ну что овчарка, которая этажом выше живет... Ахнул Петр и проснулся.

Расстроенный нелепым сном, поднялся он с постели, глянул на часы – два. Целый час еще. Заглянул в комнату сына. Димка сидел одетый.

– Ты чего? – удивился Петр.

– Пора уже? – вскинулся тот.

– Нет. Целый час еще. Спи. Разбужу.

– Пап, а пап?

– Чего?

– А у озера лес есть?

– Наверное, есть, – Петр повернулся уходить.

– Папа, настоящий?

– Ну, а какой же?

– И птицы в нем есть, и звери?

– Конечно, какой же лес без зверей и птиц. А зачем тебе?

– Посмотреть, как они бегают...

– Во дает! – искренне удивился Петр. – Ты что, в зоопарке не был?

– Так то в зоопарке, – протянул неуверенно Димка.

– Ладно, спи.

Петр вернулся в спальню. Лег. «Не нравится ему в зоопарке. Ишь ты! А что, ведь на свободе они совсем другие... Надо бы Димку в деревню свозить, подумал он и тут же возразил: – Куда? К себе на родину, в Береговое? Там ни одной избы не осталось. Всех на центральную усадьбу переселили... Давно… – Петр заворочался с боку на бок, засопел сердито и, почувствовав вину, мысленно оправдался: – Сегодня беру же его с собой на озеро. А машину куплю – везде повожу, все покажу...»

С понедельника Петр Харитонов числится в отпуске. И уговорил его дружок – Степан Забалов – поехать на озеро, на весь отпуск – рыбачить и недостающие деньги на машину заработать. Колебался Петр недолго, согласился. А что?! Не украл, не ограбил кого-то… Своим трудом заработает. И вот через час…

Петр стал уже дремать, когда за окном раздался короткий автомобильный сигнал. Осторожно, чтобы не разбудить соседей, снесли вещи. Уселись. Петр на переднее сиденье, Димка – на заднее. Лида, прежде чем захлопнуть дверцу, поцеловала сына, прижалась к небритой щеке мужа.

– Счастливо.

Петру стало жаль ее и почему-то расхотелось ехать, но Степан уже тронул машину.

«Москвич» выкатился за город, взобрался на гору, зашуршал шинами по асфальту. Потом, где точно, Петр не мог сказать, редко на машинах приходилось ездить, свернул с трассы, бодро простучал по настилам деревянного моста и заскрипел кузовом, застонал рессорами на лесной дороге. Петр оглянулся на сына. Тот, поблескивая в темноте глазами, смотрел на обступивший дорогу лес, освещенный светом фар.

– Не спишь? – спросил Петр.

Димка досадливо мотнул головой.

Отношения отца с сыном были просты. Воспитанием Димки в основном занималась мать. Отец – так, для порядка изредка шлепал тяжелой рукой по мягкому месту. Не до этого... На работе наволтозишься, да и дома – то полку какую сгондобишь, то балкон совершенствуешь… Телевизор не всегда досмотришь. На середине кино сон смаривает...

– Ты сразу, – прервал его мысли Степан, – как приедем, лодку накачивай и сети ставь. Это главное. Ни одного часа упускать нельзя. Я без задержки назад, к барахолке успеть нужно.

– Интересно, что ты там продаешь? – подумал Петр, но спросил другое:

– Так как насчет рыбнадзора? Есть он на озере? Только честно.

– Да ты что?! – закричал Степан. – В такую глушь... Может, раз в два года... Нет, я тебе верно говорю! Работай спокойно...

«Нервничает. Или не знает точно, или скрывает что-то...» – расстроился Петр.

– Палатку потом поставишь. Целый день впереди, – продолжал инструктировать Степан. – Палатка польская, четырехместная. Четыре тысячи платил за нее.

– К чему это ты? – удивился Петр.

– Цену говорю, чтоб знал. Вдруг сигаретой прожжешь...

– Я не курю.

– Все равно. Мало ли что... Но главное – рыбу береги. Чтоб живая была. Которая уснет – присоли. Завялим... с руками оторвут.

– Откуда у рыбы руки? – донеслось с заднего сиденья.

– Не вмешивайся, когда старшие говорят, – прикрикнул на Димку Степан и продолжил: – Сегодня суббота. А к следующему выходному вечерком жди.

– Если много рыбы, как ты ее на своем «москвиче» увезешь? – усмехнулся Петр.

– Увезу, не бойся, сиденье заднее выброшу. Вот для этого и нужны рессоры, а не пружины, – напомнил Степан давний разговор.

– Надорвешь мотор.

– Черт с ним, все равно продавать. Новье куплю.

«Счастливый», – позавидовал Петр. – Ну, ничего, и у меня будет скоро машина. Теперь будет!»

Со Степаном Петр познакомился случайно, в городской бане. Отдыхали, так сказать, в первозданном виде, на лавочке. У Степана даже после парной лицо бледное, тонкое, не то, что у Петра – нос бульбой и словно кирпичом натерто. Почему он и полез в разговор: думал на Степана – врач или артист какой. Оказалось, когда-то работали они на одном заводе, только в разных цехах. Вместе пошли домой. Общих интересов оказалось много. Говорили о перестройке, о сокращении, о задержках зарплаты... Что не понравилось Петру – Степанов тон: колючий, злой.

Потом почти каждую неделю встречались они в бане. Оба – любители березового веника, знали толк в нем и парились так, что никто другой не выдерживал.

Совсем недавно распаренные, довольные шли они домой. У Дворца культуры увидели новую модель «жигулей», возле которой собрались автолюбители. Подошли, потолкались. И Степан показал себя большим знатоком. Он категорично высказался против низкой посадки кузова и замены задних рессор пружинами и особенно нажимал на последнее.

– Мешок картошки нельзя в багажник положить… – возмущался Степан.

А Петру машина понравилась. И когда они оторвались от толпы, похвастался, что собирается купит такую. Ну, может быть, не новую… но купит – точно!

– А «тити-мити» есть? – Степан выразительно потер пальцами.

– Немного не хватит, – признался Петр. – Тысяч двадцать-тридцать занять придется. Отпускные получу... Нет, все равно не хватит, – вздохнул он. – Ну, ничего, перехвачу где-нибудь...

– А когда в отпуск собираешься?

– Положено уже, да начальник цеха попросил задержаться. Запарка у нас. Новый хозяин новое оборудование приобрел, вот устанавливаем. Как установим – так и «гуляй, Вася», – вспом-нил он поговорку своего шефа.

– Ничего заявочки, – криво усмехнулся Степан. – А если не установите…

– Как это? – обиделся Петр. – Должны установить.

– Должны, но не обязаны, – почему-то вспылил Степан. – Оборудование импортное. Устанавливаете без иностранных специалистов...

– А мы на что? Разобрались, тоже не лыком шиты… – обиделся за своих Петр.

– Тьфу! – ожесточенно сплюнул Степан. – Патриоты, мать вашу... Хозяину деньги экономим, а сами ночей не спим... Так? – Он хотел еще что-то сказать, но, заметив удивленное лицо Петра, сменил тему: – Если хочешь, могу помочь – за отпуск двадцать тысяч отхватишь. Может, больше…

– Что делать надо? – спросил Петр.

– Сети умеешь ставить?

– Что? Сети? – растерялся Петр, так неожиданно менялся разговор. – Сети ставить дело нехитрое. Дед у меня рыбак был. Помогал я ему.

– Так вот, – Степан помолчал, пропуская вперед прохожего, и стал говорить, понизив голос: – Отвезу я тебя в отпуск на одно озеро. Сетей дам. Будешь ловить рыбу и отдыхать. Понял?

Петр отрицательно замотал головой.

– Во, чудак. Я же говорю, жить будешь, как Робинзон Крузо. Но в полном одиночестве. Даже Пятницы у тебя не будет.

– Кого? – не понял Петр.

Степан глянул на него, но разъяснять не стал.

– Лучше, чем на курорте, отдохнешь, и двадцать тысяч твои. Может, и все тридцать.

– Это что же, торговать? – воскликнул Петр. – Я свое продать не могу, а такое...

– Какое? – насторожился Степан.

– Ну... – Петр замялся, подыскивая слова помягче, и замолчал, чтобы не обидеть.

Степан подождал немного и сказал твердо:

– Торговать не будешь. Ты – ловишь, я – забираю, и все. Остальное, не твой вопрос. Годится?

– Думать нужно, – поосторожничал Петр.

– Чего думать! Чего тут думать! – закричал Степан. – Солнце, свежий воздух, водные процедуры и за это еще и деньги... Смотри, долго не думай, как бы не опоздать. На такое дело любой...

– А рыбнадзор?

– Нет там рыбнадзора.

– Как это нет?

– Нет! Я отвечаю...

– Далеко? – спросил Петр.

– Близко ли, далеко – какая разница?! Я отвезу, я и привезу.

– А у тебя, что, машина есть? – заинтересовался Петр.

– У меня? Машина? – усмехнулся Степан. – Эта уже пятая. Понял? Пятая. Да и ее в этом году менять буду.

Последние слова поразили Петра: «Пятая! Надо же! А ведь мы с ним одногодки».

Нет, Петр тоже мог давно машину купить, еще тогда, когда очереди на заводах были. Но сначала он не хотел машину, даже в очередь не записывался, а когда записался, перестройка грянула – не до очередей было, да и сами очереди исчезли. Потом, пожалуйста, любую машину без какой-либо очереди бери, так денег не стало. Правда, сейчас он зарабатывает хорошо. Новый хозяин завода навел порядок. Зарплату вовремя, импортное оборудование завезли… Нет, сейчас нормально, только денег теперь на машину нужно кучу…

Домой в тот день Петр пришел задумчивый. Жена Лида подсела рядом, спросила:

– На работе что?

– Нет, устал немного, – соврал Петр. О предложении Степана решил Лиде не говорить. Еще, может, ничего и не получится. Зачем зря языком трепать? «Двадцать тысяч за месяц?! На озере?! Ни в жизнь! – не верил он, что заработает такие деньги. – А если попробовать? Получится – получится... Нет – так нет...». В принципе, ему бы заняли недостающую сумму родственники. Не отказали бы. Но уж очень хотелось, чтобы сразу и чтобы сам...

– Приляг, отдохни, – захлопотала Лида, с беспокойством поглядывая на мужа. Постелила на диване, сама ушла в другую комнату, плотно прикрыв двери.

Петр лежал, уставившись в потолок, и думал. Он слышал, как прибежал со двора Димка, как жена шикнула на него, и тот примолк. Потом они зашептались о чем-то. И тут Петру пришла в голову мысль, такая замечательная, что радостно ворохнулось сердце, и захотелось тут же поделиться ею.

– Димка! – крикнул он.

Дверь распахнулась сразу же, и сын – рот до ушей, заглянул в комнату.

– Че, пап?

– На озеро со мной поедешь? – спросил Петр.

– Поеду! – подпрыгнул Димка. – Поеду! А на какое?

– Ну, даешь, – засмеялся Петр. – Сначала «поеду», а потом – «на какое». Поедешь или нет?

– Поеду! Поеду! Хоть на какое! – заорал Димка и запрыгал в диком танце.

«Вот и все! – облегченно вздохнул Петр. – Не заработаю, так хоть отдохну вместе с Димкой...»

– Папа, ну папа! – теребил его за рукав сын. – А озеро как называется?

– Озеро?! – удивился Петр. Он как-то не подумал об этом. – Озеро, и все.

– Едем. Ура-а-а!

Теперь отступать было нельзя. Не только Димка, о нем и говорить нечего, но и Лида загорелась поездкой на озеро и начала капитальную подготовку. Об обещанных Степаном деньгах Петр не сказал жене, чего зря будоражить? Посмотрим, как дела пойдут. Главное – все вместе в отпуск.

Назавтра Лида пришла с работы печальная и со слезами в голосе сообщила, что отпуск ей дадут только через две недели.

– Может, и мне через две недели, – успокоил ее Петр. – А если что, приедешь попозже. Степан привезет.

Подготовка к поездке на озеро продолжалась, хотя и медленнее.

И вот – с понедельника отпуск! А сегодня – суббота. Ура!

– Сетей одиннадцать штук, – прорвался сквозь мысли Петра голос Степана. – Озеро глухое. Рыбнадзор не заглядывает. Можешь работать спокойно. Вместо садков фитили приспособишь, в них больше рыбы входит. У меня их восемь. Так что все – о’кей! Свежая, крупная рыба – сорок рублей килограмм минимум. Это если оптом. Ты спокойно ловишь, я каждую неделю к тебе приезжаю, и порядок. По двадцать кусков мы с тобой как с куста сорвем.

– Да ладно уж, – выдохнул Петр и, вспомнив Димкин вопрос, спросил: – А озеро как называется?

– Чего? – удивился Степан. – А зачем тебе? Озеро и озеро. Без названия оно.

«Говорить не хочет. Скрывает», – понял Петр.

А Степан развивал мысль дальше:

– Если тебе и этих денег на машину не хватит, мои двадцать тысяч возьмешь. Без всякого стеснения! Через год отдашь. Если стесняешься, то считай, что они у тебя, как на сберкнижке. На срочном вкладе. Проценты, как в банке. Понял?

– Спасибо.

– Носи, пока порвется, – пошутил Степан.

Озера не видно. Сплошной туман. В сырой полутьме выгрузили вещи. Сбросали кое-как, и Степан укатил назад в город. Не стал ждать, пока туман рассеется.

Петр вытряхнул из мешка резиновую лодку, разложил ее, присоединил насос.

– Димка, качай.

– А как?

Петр схватил насос, положил удобнее, нажал ногой.

– Вот так. Вот так! Понял? Давай.

– А ты куда, папа?

– Тычки рубить, чтобы сети привязывать. Тычки нарублю и приду.

Петр взял топор и направился в сторону леса, который смутно темнел в тумане.

– Я боюсь, – дрогнувшим голосом сказал Димка.

– Чего бояться? – прикрикнул Петр. – Тут крупнее бурундука на сто километров зверя не сыщешь. Качай, давай! Я быстро.

Высокая трава обливала холодной росой. В сапогах скоро зачавкало, брюки прилипли к коленям, вызывая зябкую дрожь. «Ничего, высохну, – успокоил себя Петр. – Одиннадцать сетей. Если вразброс - двадцать две тычки. Если подряд – двенадцать. Интересно, какая здесь глубина? Вот черт, хуже нет, когда не знаешь. Ладно, подлиннее рубить буду, укоротить всегда можно».

Когда он подтащил тычки к берегу, заметно посветлело. Димка, накинув поверх куртки одеяло, стоял над надутой лодкой растерянный.

– Ты чего?

– Она шипит...

– Как шипит? Ты что, спятил?! – Петр приник ухом к лодке, сдержал дыхание, прислушиваясь. – Нет, не шипит. Откуда ты взял?

– Как начнешь качать – шипит, – дрожа от холода, сказал Димка.

– Эх ты, – облегченно выдохнул Петр. – Это предохранительный клапан. Чтобы не перекачать, а то лопнет. Понял? Давай в воду ее. Так. Сети сюда. Весла. Тычки, не все – все не поместятся. Теперь сам садись. Будешь учиться грести – сразу согреешься.

– Пап, я боюсь, – захныкал Димка.

– Ты же со мной, чего бояться. Ну-ка, живо! – Петр подтолкнул и Димка ступил в лодку, испуганно хватаясь руками за резиновые борта.

Петр оттолкнул лодку от берега, залез в нее, долго умащивался, потом взялся за весла. Выплыли из-за темного пояса камыша на чистую воду. Туман был густой, и Петр никак не мог сориентироваться. Противоположный берег не просматривался.

– Не видно ни черта, – в сердцах воскликнул Петр. – Ладно, нечего время зря терять. Берись за весла, учить буду.

Димка несмело взялся за весла. Вначале ничего не получалось, и он, бестолково суетясь, размахивал веслами.

– Ты что?! Кто так делает? Левым греби. Левым, а не правым. Левым! Чему вас только в школе учат? Дурак, куда тебя несет?! – начал сердиться отец.

Димка старался изо всех сил. Вспотел. И уже жалел, что поехал. Ничего интересного – серый туман, холодно, ни птиц, ни зверей. И отец сердитый, ругается...

Ветерок чуть дохнул над озером. Приподнял завесу тумана. Пошевелил камыш, и он зашелестел, просыпаясь. Туман поднялся выше, обнажая водную гладь. И вода из серой, неприветливой стала голубоватой, ласковой.

Димка замер от неожиданного превращения озера. Тишина стояла такая, будто кто-то, играясь, закрыл ладонями уши. Озеро постепенно освободилось от тумана все – большое, немного вытянутое, в обрамлении зеленого-зеленого камыша и изумрудно-золотистых сосен.

Петр греб сильно. Пот выступал на его лице. За лодкой оставался широкий след. Озеро блестело, меняя цвет, то хмурилось серо-зеленым, то улыбалось голубоватым. Вдруг неподалеку от лодки выскочила из воды большая рыбина, сверкая серебром чешуи, и с громким всплеском упала назад.

– Ого! Какой!.. – воскликнул Петр. – Ну, ничего, скоро наш будет, – и еще быстрее заработал веслами, направляя лодку в залив среди камыша.

Туман исчез совсем. Растворился где-то в вышине, и стало видно небо, золотисто-голубое, с белыми пуховичками облаков. Вот засветился нестерпимо один край леса, засиял золотом лучей, и появилось солнце. Сначала край его, затем больше, больше... А вот и все оно выкатилось на зубчатые верхушки сосен.

– Папа! –воскликнул очарованный Димка. – Ну, папа же, посмотри!

– Что? Где? – всполошился Петр. – Рыбнадзор?

– Солнышко! Красивое!

– Солнышко? Какое еще солнышко... На весла, греби! Сети нужно ставить.

Только к обеду Петр развязался с сетями. Сам изнервничался, изругался до хрипоты и Димку загонял до седьмого пота. Теперь все! Сети поставлены – одиннадцать штук. И как будто неплохо.

Петр с трудом разогнул занемевшую в лодке спину и принялся разводить костер. Почистил картошки, повесил котелок на огонь и начал ставить палатку. Но одному неудобно. Конструкция разборная. Пока одно колено ставишь, второе падает... А Димка, как назло, куда-то запропастился. Только что был здесь...

Солнце припекало вовсю. Петр снял рубашку, брюки и стал звать сына:

– Дима-а-а! Димка! Ди-имка-а!!!

Эхо шарахнулось от берега к берегу, заухало в кронах сосен, но ответа не было. И Петр забеспокоился. «Не дай бог, что случилось. Заблудится или купаться полезет, а плавать не умеет... И кричать – тоже догадался... Идиот! Если кто и не знает, что браконьер на озере, теперь знает», – тяжелой трусцой Петр заторопился по берегу. Обогнув залив и порядком запыхавшись, он увидел Димку. Тот, вытянувшись в струнку, заглядывал куда-то за камыш. Петр уже открыл рот, чтобы накричать, но любопытство пересилило. Неслышно ступая, подошел ближе.

На мели резвилась стая рыбьей мелочи. Вода была так прозрачна, что на фоне желтоватого песка были видны даже плавники рыбок. Невдалеке упала стрекоза, затрепетала по водной глади крылышками, превращаясь под солнечными лучами в маленькую радугу. Вся стайка кинулась к ней, но рыбки были малы и не осилили большую стрекозу. Они только толкали ее, гоняя из стороны в сторону. Крылья у стрекозы намокли, она, бессильно распластав их по воде, замерла. Мальки сразу перестали интересоваться ею, тоже застыли неподвижно, словно темные палочки у самого дна. Из глубины вдруг взметнулась черная тень, и живое серебро стаи веером сыпануло над водой. Большой окунь, увлекшись погоней, выскочил на самую мель. Несколько мгновений спина и половина бока его были в воздухе. Петр отчетливо рассмотрел зелено-желтые полосы и ярко-красные плавники рыбины. Отчаянно всплескивая хвостом и извиваясь, окунь рванулся в спасительную глубину, и Петр заметил, как Димка с облегчением перевел дух.

Волны разошлись, и рыбья мелочь заблестела чешуей на прежнем месте. Стрекоза сделала несколько попыток приблизиться к берегу, но сил не хватило, и она вновь застыла, сливаясь с поверхностью воды.

Петр взглянул на сына. Димка стоял все так же вытянувшись и, кажется, даже не моргнул глазом. В позе чувствовалась какая-то неестественность, а выражение лица было таким напряженным, что Петр не выдержал, кашлянул в кулак. Димка вздрогнул, оглянулся.

– Что, интересно? – спросил Петр.

Димка смотрел на него непонимающим взглядом. Кажется, он не расслышал даже вопроса. И Петр испугался: «Уж не заболел ли?». Он взял сына за руку, и только после этого Димка очнулся и, застенчиво улыбаясь, спросил:

– Папа, а ты видел, как лягушка мух ловит? – и, не дожидаясь ответа, поспешил ответить сам: – А я видел! Знаешь, как...– волнуясь, сбиваясь, он начал рассказывать.

И Петр, тронутый его горячностью, ласково обнял сына за плечи и повел осторожно, как слепого.

Весь день Петр благоустраивал лагерь. Любил он делать все обстоятельно, капитально. Переставил палатку подальше от берега, в укромное место, в тень от раскидистой березы. Сделал сток для воды на случай дождя. Окопал место для костра, чтобы не было пожара. Разложил в нужном порядке вещи, устроил постели для себя и для сына. Выкопал яму для мусора. Даже стол и скамейку сколотил из тонких жердин. Натянул на них клеенку, заботливо положенную женой, – получилось вполне прилично.

Так за мелкими заботами и пролетел день. Легли спать рано. Сон не шел. Помимо воли Петр стал вспоминать места, где поставил сети, и забеспокоился – ладно ли? Ведь за хлопотами он не успел их посмотреть вечером. Да и как посмотришь по светлому? Чего лишний раз мозолить глаза кому бы то ни было. Вдруг на самом деле рыбнадзор?! «Раз в два года, – вспомнил он слова Степана. — Может, как раз второй год пошел...» – Петр вздохнул и заворочался на постели...

– Пап, а пап?! – рядом шепот сына.

– Чего тебе? – резко спросил Петр.

Сын испуганно примолк, у Петра шевельнулась жалость.

– Почему не спишь?

– Папа, а ты раньше на этом озере был?

– На этом – нет. Не пришлось. А на других бывал. Я же в деревне родился. У нас озеро громадное было. Называлось Рагульным. Дед меня учил рыбачить. Мы с ним бывало... – воспоминания увлекли его. Дед, обросший бородой, словно мхом. Вязка сетей долгими зимними вечерами. Несказанная радость при виде первой весенней лужи. Ночь у костра. И рыба...

– Пап, а пап?!

– Что?

– Это кто кричит? – сын прижался к Петру теплым маленьким боком.

– Где?

– А вот: «Угу! Угу!». Слышишь?

– Это выпь.

- А она большая, страшная?

– Не бойся. Она, как цапля, даже поменьше… – Петр замолчал, соображая, видел сын цаплю или нет. – Ее водяным быком зовут.

– А что она – бодается?

Улыбнувшись в темноте, Петр поправил на сыне одеяло.

– Не бодается.

– Папа, а мы сюда еще приедем, с мамой?

– Приедем, вот машину купим…

Он хотел вылезти из палатки, но Димка приобнял его за шею горячими руками и поцеловал в щеку. Это было так неожиданно, что Петр замер.

– Папа, ты только не кричи на меня, а то я тебя боюсь, – сказал он тихо.

– Ладно, сынок, не буду, – Петр почувствовал, как защемило в горле, и когда Димка спросил:

– А почему выпь днем не кричит? – задержался с ответом, чтобы справиться с голосом:

– Ночная птица, поэтому...

Димка давно уже спал, свернувшись калачиком под одеялом, а Петр все лежал, уставившись открытыми глазами в темноту палатки, без мыслей, просто так и, уже засыпая, прошептал чуть слышно:

– Воздух какой... Запашистый.

Проснулся Петр рано. «Ни пуха, ни пера! – произнес он древнее заклинание, сам себе ответил: – К черту!» – и на всякий случай сплюнул через левое плечо. Прислушался, огляделся. Подкачал лодку и поплыл к сетям. Поверхность озера, покрытая кое-где белесыми полосками тумана, была гладкой, как и вчера, но около первой же сетевой тычки расходились заметные круги. «Есть рыба!» – екнуло сердце.

Да, рыбы было много. Не соврал Степан. В ячее били хвостами жирные лини, рвались сильные окуни, под самой тетивой плескались зубастые щуки, круглые, словно блюдца, лещи и караси вместе с сетью старались уйти на дно.

Петру пришлось трижды подводить полную рыбы лодку к берегу. Он очень торопился, постоянно оглядывался и изнервничался весь, пока закончил проверку сетей. Ему все время казалось, что кто-то наблюдает за ним. Он даже хотел разбудить Димку, чтобы тот подстраховал, но вовремя сообразил, что этого как раз не следует делать. Наконец четыре фитиля были наполнены до отказа и отбуксированы за камыши.

«Эхма! Да тут не двадцать тысяч, шестьдесят за месяц огрести можно», – радостно подумал Петр. Он хотел раздеться и помыть лодку, но, увидав, что и брюки, и сапоги, да и рубаха – все в рыбьей чешуе и слизи, махнул рукой и в чем был полез в воду. День разгорался жаркий, но вода была еще прохладной.

Помыв лодку и прополоскав одежду, Петр вылез на берег. Прошелся босиком по траве. Подошвы непривычно покалывало. Хорошо! Он разбежался и со всего размаха плюхнулся в озеро. Вынырнул, и крик восторга невольно вырвался из груди:

– Ого-го-го!

Из палатки вылез Димка и подбежал к берегу.

– Димка! Димыч! – крикнул Петр, вспомнив, как называли сына друзья. Оглянулся и невольно понизил голос: – Иди сюда. Иди, не бойся. Да раздевайся ты...

– Я плавать не умею, – Димка топтался на месте.

– Иди ко мне, я тебя научу плавать. Иди! – позвал Петр и как аллигатор полез на берег, бороздя животом по песку. Потом бережно, с необычной для себя нежностью поддерживал сына, пока тот, поднимая тучи брызг, хлопал руками и ногами по воде.

– Ты вот здесь, на мели, побултыхайся, сынок. А я сейчас рыбки свеженькой поджарю, – Петр подплыл к одному фитилю и вытащил за жабры здоровенного линя. Тот извивался отчаянно, стараясь вырваться, но Петр держал крепко.

Куски рыбы уже аппетитно шипели на сковородке, когда подбежал Димка и схватил отца за руку.

– Пойдем, я тебе покажу такое, такое... Ты никогда не видел, – тарахтел он, захлебываясь словами.

Петр снял с огня сковородку, поставил на землю и пошел за сыном, зараженный его волнением. В прогалине между камышом плавали несколько махоньких утят. Они не замечали людей и весело попискивали, что-то выискивая среди лопухов кувшинок.

– Папа, давай одного поймаем, – шепотом предложил Димка.

– Зачем? – так же шепотом спросил Петр.

– Мы его домой отвезем. Маме покажем, и пусть у нас живет. Он вырастет и станет большим...

– Не выживет он, – с сожалением вздохнул Петр. – Сдохнет в неволе.

– А рыбка, которую ты поймал, тоже сдохнет?

– Дурачок! - ласково взлохматил Петр волосы сыну. – На то она и рыбка, чтоб ее ловить. Дядя Степан приедет, заберет, а мы опять... Опять ловить будем. Понял? Потом машину купим. Такую, как у дяди Степана, только новую.

На следующий день Петр опять проснулся рано. Нетерпение снова гнало его на озеро. Он быстро подкачал лодку, спустил ее на воду и только занес ногу, как кто-то кашлянул. Петр отчетливо это услышал. Обычный, негромкий кашель: «Кха!». Он похолодел. «Все! Вот тебе и тысячи!» Лихорадочно соображал: «Сказать – не знал, что нельзя сетями рыбачить? Ха! Не знал... Должен знать! А если: не мои сети, знать ничего не знаю. Не мои? Чьи? Не знаю. Был тут один... А лодка? А Димка? У него спросят: ставил отец сети? Позорище! Что делать? Что делать?». Он нырнул в палаку, растолкал сына. Тот ничего не понимал спросонья, гла-за у него закрывались.

– Не спи! – зашипел сердито отец и сильно дернул за руку.

Димка вскрикнул и проснулся.

– Больно, пап...

– Тс-с-с! – зашипел отец и, приблизив губы к уху сына, быстро заговорил: – Будут спрашивать, чьи сети? Отвечай: не знаю. Мы сети не ставили. Просто отдыхаем. Понял? Ну, на лодке катаемся... – «Черт! Лодку нужно спрятать», – подумал он. – Нет, про лодку ничего не говори. Не было у нас лодки!

Петр вылез из палатки, оглядываясь, подбежал к берегу, схватил лодку и потащил в камыш. Воздух спускать не стал, побоялся, что услышат.

Когда вернулся к палатке, Димка уже стоял у входа и поеживался от свежего утренника.

– Пап, а кто спрашивать будет? – громко спросил он.

– Тс-с! – приложил палец к губам Петр. – Рыбнадзор. Понял? Эти гады где-то здесь...

– Гады – это кто, пап? – Димка ничего не понял, но догадался, что отец кого-то боится.

«Кха!» – раздалось опять неподалеку, слева. И Петр, напряженный как струна, пошел туда. На сухом суку кривой сосны сидел ворон и чистил клюв. «Кха!» – хрипло крикнул он, глядя на человека.

«Я тебя сейчас, скотина!» – вскипел Петр, выискивая, чем бы запустить в него. Тревога отступила, но ноги дрожали.

– Папа, а гады – это рыбнадзор? – шепотом спросил подошедший Димка.

Петру было неудобно, стыдно за свой страх, за обман, за вырвавшееся слово.

– Понимаешь... – тянул он, соображая, как вывернуться из сложившейся ситуации. – Это... Поедем со мной сети проверять? Давай, айда! Привыкай к делу. Посмотришь, сколько рыбы...

Рыбы было много. Выбирая из сетей, Петр бросал ее через плечо – к Димке. Тот сначала радовался каждой рыбе, брал ее в руки:

– Это кто? Это какая? – задавал он вопросы.

Петр отвечал, кося глазом, потом ему надоело:

– Тут видов-то всего пять или шесть. Запоминай. Не маленький...

Димке тоже вскоре стало неинтересно. Лодка наполнялась рыбой, теснота, мокреть, слизь...

– Папа, зачем столько много? – запротестовал было сын, на что отец сердито бросил:

– На машине хочешь кататься – терпи.

Димке трудно было провести нить от этой трепещущей груды к сверкающей лаком машине, да и рыбу жалко стало...

– Пап, ну хватит... – заныл он.

– Тьфу, на тебя! - в сердцах сплюнул отец. – Никогда не возьму больше. Из-за тебя только время терять. – И погнал лодку к берегу.

Теперь все восемь фитилей были полны рыбы. «Это за утренний страх», – улыбнулся Петр. Но когда проверил вчерашнюю рыбу, то оказалось, что из-за тесноты и жаркой погоды половина улова, в первых четырех фитилях, всплыла брюхом кверху. «Этого еще не хватало, – всполошился Петр. – Жара какая стоит. Вчера вода как парное молоко была. Да и сегодня жарить начинает... Нужно спасать рыбу...». От усталости чувство опасности притупилось, он больше не оглядывался, не щупал глазами противоположный берег. Вылез из лодки, разогнулся с трудом, освободил большую кастрюлю. Вспомнил наставления деда и приготовил рассол-тузлук. Прикинул – выходило, что засолить всю уснувшую рыбу не сможет, не поместится она в кастрюле. Тогда он отобрал самую крупную, распластал ножом по спине и погрузил в тузлук. А ту, что помельче, выбросил в озеро. Зеленоватая водяная гладь покрылась белыми пятнами. «Надо было закопать, – спохватился Петр. – Ладно, птицы подберут...»

День намечался опять жаркий. Петр вытянулся во весь рост в палатке и, отгоняя беспокойную мысль «что делать с рыбой?», постарался заснуть.

Проснулся от настойчивого дерганья за руку. «Рыбнадзор!» – была первая мысль, и он вскочил, огляделся дикими глазами и увидал рядом Димку.

– Чего? – спросил он испуганно.

– Папа, у меня удочка уплыла.

– Как уплыла?

– Поплыла, поплыла, а теперь стоит. Во-он! – Димка указал на бамбуковое удилище неподалеку от берега.

Петр, недовольно ворча, полез в воду, достал удочку.

– Черви где?

– Я на хлеб...

– Эх ты, тюха-матюха, – уже беззлобно сказал Петр. – Рыбе черви нужны.

Он оглянулся по сторонам. В глубине леса проглядывалась небольшая ложбинка. Петр направился к ней и не ошибся. Под прошлогодними листьями и хвоей лежали красные, жирные черви. Вернувшись к озеру, Петр со знанием дела насадил червя, поплевал на него...

– Пап, а плюешь зачем? – спросил Димка.

– Говорят, клюет лучше... – сбивчиво объяснил Петр и рассмеялся. – Ерунда, конечно. Это я так, по привычке. Вот смотри, поплавок утонул, значит, нужно поднять его выше, груз тащит на дно, – он дернул удочку на себя и почувствовал на крючке что-то живое, тяжелое. – Ого! – И детский, давнишний азарт охватил его. – Вот это рыбина!

Туго натянутая леска зазвенела. Бамбуковое удилище согнулось в дугу. Димка, приплясывая на месте от нетерпения, тянулся к леске, но отец не давал. Ему хотелось самому, как когда-то давным-давно, в детстве, подтащить рыбину к берегу, выбросить из воды. Но рыба упорно тянула к камышам. Петр понимал, что этого допускать нельзя, он опасался за прочность лески. Нерешительность его длилась мгновение, и этого оказалось достаточно, чтобы рыба запуталась в траве. Петр потянул сильнее – леска щелкнула, удилище выпрямилось.

– Растяпа! Дурак! – возбужденный неудачей, в гневе на самого себя, он бросил на землю удочку, плюнул с досады: – Тьфу! Поводить бы мне его... Эх!

Вконец расстроенный, он быстро размотал вторую удочку, и только успел забросить, как сразу же последовала поклевка. Вновь завозилась на крючке крупная рыба, вновь потянула к камышам, вновь гулко забилось сердце, перехватило дыхание. Но теперь Петр был настороже. Он зашел в воду по колено и заставил-таки рыбу изменить направление движения. Леска, тоненько позванивая, потянулась в глубину.

– Туда можно, туда можно... – шептали его пересохшие губы.

Наконец рыба устала и спокойно пошла к берегу. В прозрачной воде ее видно было всю – черную толстую спину, с медным отливом бока, перья плавников... Карась! На мели, около самого берега, он забился вновь, и Димка не выдержал, со всего размаха упал животом на рыбину, тоненько вскрикивая:

– Папа! Я держу ее! Держу!

И Петр уже довольно спокойно, снисходительно улыбаясь, уговаривал сына:

– Да встань ты. Встань. Никуда он теперь не денется. Давай отнесем в садок... – и вспомнил: «Что делать с рыбой? А еще завтра, послезавтра, четверг, пятница...»

«Сегодня какой день? Так, приехали мы в субботу. Воскресенье, понедельник... Сегодня вторник. Вторник! А Степан за рыбой в пятницу или в субботу приедет. Еще самое малое три дня. Пропадет рыба. Пропадет! – Петр лежал, наблюдая, как светлеет щель у входа в палатку. – Почему комаров нет? Странно. Чего же странного?! Лес сосновый, сухой. Озеро глубокое. Не сильно заросшее... Здесь только отдыхать...»

Он прислушался к дыханию спящего сына, поправил на его плече одеяло. «А рыбы здесь на самом деле много. Просто не знают еще про это озеро. Тут черпать да черпать. На машину можно наловить. Запросто...» Но сегодня эти мысли не радовали. Росла тревога. Не хотелось ехать к сетям. Но он пересилил себя, вылез из палатки.

Деревья чуть шумели вершинами, и это невнятное бормотанье почему-то навевало грусть. Над лесом на противоположном берегу расплылась розоватая полоска. День вновь обещал быть жарким. Подойдя к лодке, Петр пощупал мягкие, мокрые от росы борта, подсоединил насос, нажал: «Чвах! Чвах!» – в тишине утра звук этот резал слух, и Петр стал качать тише.

Вчерашняя выброшенная рыба белела на воде, и даже мелкая рябь, поднятая утренним ветерком, не могла ее скрыть. А сразу за камышом белели большие пятна. «Раз, два... Семь. Восемь! – насчитал Петр и бросил весла. – Восемь! Фитили! Вот тебе и рыбка!».

В первом фитиле половина рыбы уснула. Петр потрогал ее – рыба была твердая и осклизлая. Прикосновение к ней вызывало отвращение. Он с ожесточением дернул нижнюю веревку и вытряхнул фитиль. Живая рыба сразу ушла на дно. А мертвая сгрудилась у лодки. Петр взмахнул веслами. Лодка тронулась, и мертвая рыба, попав в струю, поплыла следом. Петр, обламывая ногти, вытряхнул второй фитиль, третий... И только когда последний, восьмой, фитиль легко обвис в руках – оглянулся. Весь залив был покрыт мертвой рыбой. Ветерок гнал ее на середину, она медленно покачивалась на волнах.

В сетях рыбы было тоже много, и та, которая попала еще вчера, уже уснула. Петр спешно выпутывал живую, обрывая ячею, и все оглядывался на белое большое пятно посередине озера. Про рыбнадзор он забыл...

Вода, стекая с сетей, хлюпала под ногами, Петр давно промок, но не замечал этого. Только на берегу он перевел дух, воровато оглянулся на палатку и потащил сети в кусты.

Вернувшись, он не стал переодеваться в сухое, боясь потревожить сына. Развел огонь, начистил картошки, с радостью прислушиваясь к усиливающемуся ветру. «Рыбу отгонит к тому берегу... А если ветер переменится? – он аж застонал, представляя мертвую рыбу вот здесь, около их берега. – Ох, Степан... Я-то не знал, что столько рыбы, но ты-то...»

– Папа! – раздался голос Димки. – Зачем сети снял? – Димка стоял в одних трусиках, поеживаясь от ветра.

– Я, э-э-э, понимаешь... – Петр не сразу нашелся, что ответить, было неловко и стыдно. – Сети сушить нужно... Дядя Степан приедет, тогда поставим... – пробормотал он. Потом прикрикнул, чтобы восстановить равновесие: – Почему раздетый?! – И добавил, по-настоящему тревожась: – В палатку. Живо! Простынешь...

Когда Петр открыл глаза, он сразу почувствовал неладное. По-кошачьи быстро повернулся к выходу, высунул голову из палатки и удивился – все небо заволокло тучами. Ветра не было, и тишина стояла необычная, какая-то торжественная...

Петр собрал вещи, которые могут намокнуть, оттащил подальше от воды лодку и оглядел горизонт. Тучи закрыли небосвод. Но это были не зимние, медлительные, тяжелые тучи, а быстрые, клубящиеся. Лес стоял не шелохнувшись. Озеро без единой рябинки, хотя и потемнело. Не пели птицы. Не плескалась рыба. Все замерло. И Петр тоже замер, чутко, по-звериному вслушиваясь. Тугой нарастающий шум послышался издалека. Все ближе, все слышнее... И вдруг над головой так треснуло, что Петр пригнулся. Грохот прокатился над лесом, озером и, не успев потеряться вдали, повторился снова. Еще! И внезапно, не только сверху, а, кажется, со всех сторон хлынула лавина воды, отгораживая от Петра все только что виденное. Струи были теплые, но жесткие. И как ни быстро Петр нырнул в палатку, вымок до нитки.

Димка крепко спал, подложив под щеку ладонь. Сладкая ниточка слюны тянулась из угла рта на подушку. И при виде спящего сына Петра вдруг охватило такое умиление, что не хватило воздуха в груди, и он поспешно отвернулся, приник к щели у входа в палатку. Частый, крупный дождь бил по земле, образуя потоки, которые сразу же катились в озеро.

Сколько прошло? Минута? Две? Вечность? Как завороженный, Петр смотрел на пляску дождевых капель, вслушивался в мелодичный, ровный шум. И вдруг шум стал слабеть, удаляться куда-то в сторону. Петр выскочил из палатки. Темная полоса дождя прошла по озеру, посередине. И вот совсем исчезла за лесом.

«Сейчас, сию минуту произойдет чудо», – понял Петр и разбудил сына. Тот вылез из палатки несказанно удивленный переменой в природе и тоже замер, не задавая никаких вопросов. Небо заголубело. Свет рвался сверху, со стороны ушедшего дождя. И вдруг засияло все кругом, заплескалось множеством оттенков, заискрилось. Лес, камыш, кусты, трава стали изумрудные, но каждое дерево, каждый куст, каждая травинка, листочек, иголочка были видны, дышали и жили. Озеро тоже заголубело, распахнулось, казалось, только полоска леса на противоположном берегу отделяла его от такого же голубого неба. И звон! Звон птичьих голосов стоял вокруг, оглушал.

Незнакомое чувство стеснило грудь Петра, он почувствовал себя частью этого прекрасного мира, неотделимым, вечным... Душу его наполнял восторг.

Однако с другого берега донесся звук, смысла которого Петр вначале не понял, но он резал слух, был мрачен и чужд всему окружающему:

– Каррр! Каррр! Каррр!

Черная стая ворон кружилась над полосой камыша, то снижаясь, то поднимаясь выше.

– Каррр! Каррр! Каррр!

«Пируют. Нашли что-то... – подумал Петр и вдруг догадался: – Рыбу мою нашли! Дохлую...»

Он оглянулся на сына – не видит ли, не понял ли? Димка стоял, подавшись вперед, весь светясь. Он был там, в том прекрасном мире, который Петр уже покинул, в который ему уже нельзя было возвращаться.

Гроза ушла далеко, оставив за собой обновленную, отдохнувшую природу. На озере большими и малыми кругами плавилась рыба. Утка, нежно посвистывая крыльями, пронеслась над головой. Ондатра, оставляя узкий, быстро исчезающий след, проплыла по каким-то своим делам.

Все было хорошо, радостно. Только с противоположного берега доносилось зловещее:

– Каррр! Каррр! Каррр!

Сегодня Петр с Димкой решили обойти вокруг озера. Первым об этом походе начал говорить Димка, Петр сначала упирался, а затем и сам загорелся.

Утром все вещи они запрятали в палатку. Лодку на всякий случай оттащили в камыши. Взяли с собой продуктов, походный топорик и пошли назад по той еле заметной дорожке, по которой приехали сюда. Попетляв с километр по лесу, дорожка выбежала на опушку и пропала, уткнувшись в огромный массив уже начавшей желтеть пшеницы.

«Степан по краю леса ехал, – вспомнил Петр. – А вот откуда? Постой, я сидел справа, и лес был справа. Значит, отсюда», – он глянул в ту сторону и увидел чуть заметные полосы – следы автомобильных колес.

Посоветовавшись с Димкой, Петр повернул направо, хотя здесь лес расширялся и отходил от озера. Старые высоченные сосны стояли редко, между ними уже топорщился молодой сосняк. Но следов человека в лесу не было видно – ни мусора, ни свежих порубок. Паутина, затянувшая все прогалы, липла к лицу, под ногами мягко пружинила хвоя, она еще не успела просохнуть после недавнего дождя, поэтому шаги были неслышны.

Впереди, чуть в стороне, показался просвет, и Петр, рассчитывая выйти к озеру, пошел к нему. Лес распахнулся, и открылась огромная поляна, живописная, с разбросанными в беспорядке березками-сиротами и какими-то темно-зелеными курганами. Эти курганы привлекли внимание Петра особо. Они выделялись среди уже тронутой желтизной травы, существуя отдельно от всего остального, как бы слепленные и оставленные здесь нарочно.

Петр, отчего-то волнуясь, подошел ближе, внимательно вглядываясь. Мать честная! Это же деревня была! Дома снесли, а то, что осталось от них, заняла крапива. И точно, темно-зеленая, мощная, выше роста человека, крапива стояла стеной.

Под ногами попадались обломки кирпичей, истлевшие куски досок, какие-то железки. «Все нужно было человеку до поры до времени. Потом выбросил за ненадобностью. Выбросил ненужное и покинул насиженное место. Ну, чего ему здесь не хватало? Лес. Озеро. Земля плодородная – вон пшеница какая... Целину поднимаем, а насиженные места бросаем. Почему?» – так думал Петр, с болезненным любопытством переходя от одного холма к другому. Он не заметил, как убежал от него Димка. Он кружил по бывшим улицам деревни, пока не подошел к истлевшему и поваленному деревянному забору. За ним находилось деревенское кладбище. Вернее, все, что от него осталось. Могильные холмики заросли бурьяном и почти сравнялись с землей. Оградки и памятники покосились. Валялись подгнившие деревянные кресты или их обломки. Железные оградки еще держались, но и они были одного цвета – ржаво-коричневого, как засохшая кровь. И ни одной ухоженной могилки. Сначала Петр стоял и искал глазами хотя бы одну. Потом заторопился между заросшими холмиками. Не может быть, чтобы ее не было. Не может быть, чтобы все люди были такими забывчивыми...

Вот! Эта простенькая могилка отличалась от других только тем, что не рос на ней бурьян да холмик был обложен дерном. Лиственный, темный от времени крест и на нем грубо вырезанные слова, из которых Петр смог прочитать только: «Умер от раны...». Ни фамилии, ни имени было уже не видно. «Умер от раны...». Неужели с тех времен – военных?

Он опустился на скамейку возле могилы. Кто здесь лежит, он не знал, но представил, кто приходит сюда. Маленькая, сухонькая старушка с бесцветными выплаканными глазами. Привычно, деловито, без причитаний она молча поправит могилку, перекрестит ее и себя, накрошит хлебушка для птичек, присядет вот здесь на лавочку, поджав скорбно губы.

Неужели то поколение памятливее, добрее...

А мы?

И вспомнил Петр, что недалеко отсюда, за такими же крапивными курганами, на берегу озера Рагульного, на таком же вот кладбище лежит его дед-фронтовик, которому и Петр, и другие его сверстники обязаны если не жизнью, то свободой. Лежит в неухоженной могиле, забытый всеми.

Обходить озеро дальше не хотелось. Подумалось, не потому ли Степан знает это озеро, что здесь его родная деревня? Стало жаль и его, и себя самого тоже. Еще пять, от силы десять лет – и отступит крапива, и зарастет кладбище окончательно, и ничто уже не напомнит о том, что здесь вот, на этом самом месте, была деревня, что здесь жили люди, любили, рождались, работали, умирали... Никому не будет до этого дела. И ни название не сохранится, ни место. А по свету будут бродить неприкаянно такие, как он, несчастные люди без отчего крова, без места рождения. «Хоть бы доску какую поставили – так, мол и так... была здесь деревня, столько-то дворов... Неужели ни деревня, ни люди, рожденные в ней, не заслужили этого?!».

Слезы навернулись на глаза, и сквозь них он увидел рядом Димку – притихшего, серьезного.

Утром Петр пошел за сушняком для костра в лес и наткнулся на грибы. Очевидно, они и раньше попадались ему на глаза, просто было не до них. А может, грибы появились после дождя?

Петр бегом возвратился к палатке, взял нож, ведро и вернулся назад. Сыроежки дразнили его красными и синими шляпками, рыжики прятались в траве. Изредка попадались и боровики. Петр в азарте насобирал полное ведро и только тут опомнился: «Куда их? Пропадут же... Была бы Лида здесь... Можно было бы насолить, насушить... На всю зиму». И он взгрустнул, с нежностью вспоминая о жене, и понял – соскучился.

Возвратившись, он позвал сына. Никто не откликнулся. «Уже сбежал, наверное, – весело улыбнулся Петр и заглянул в палатку. – Ну, конечно. Опять к своим утятам подался». Петр пошел берегом и вскоре увидел сына, осторожно приблизился и стал возле. В заливе утка-мать учила утят. Зорко оглядевшись по сторонам, она опускала в воду клюв, что-то искала там, потом поднимала голову, и только тогда утята, все разом, словно по команде, бес-шумно переворачивались, подставляя солнцу пушистые зады. Но вот что-то обеспокоило утку. Она долго смотрела в сторону куста, где прятались Петр с Димкой, негромко крякнула и стала выбираться из камышей к открытой воде. Утята, выстроившись ровной линией, поплыли следом. Они миновали камыши и направились строго по прямой к противоположному берегу. Утка теперь беспокойно поглядывала на небо и ободряюще покрякивала.

– Куда они, папа? – тихо спросил Димка.

– Испугались нас. Вот мать и отводит утят в безопасное место.

– Теперь я их больше не увижу... – грустно сказал Димка.

– Увидишь, – успокоил отец. – Сходишь на тот берег и увидишь.

Они вернулись к костру. Сухие дрова горели ровно, звонко потрескивая. Вода в котелке кипела, пахло вареными грибами. Петр наклонился над котелком, хотел попробовать грибовницу на соль, как вдруг до его слуха ясно донесся рокот мотора. Этот звук услышал и Димка.

– Папа, может, дядя Степан?

– Нет. Это мотоцикл, – категорично заявил Петр. – Рыбнадзор, наверное. – А сам подумал радостно: «Мне теперь бояться нечего. Я теперь на него чихал! Мешок с сетями не видно?» – все же забеспокоился и уже двинулся к кустам, но звук внезапно оборвался.

Петр выглянул из-за камышей. На противоположном берегу, у самой воды стоял, блестя на солнце краской, мотоцикл, и какой-то человек копался в коляске. Утка с утятами была недалеко от того берега, теперь она плыла немного под углом, ее встревожило появление мотоцикла. Утиное семейство уже приближалось к камышам, и Петру было видно, как изо всех сил старались утята не отставать от матери.

Но грянул выстрел! Звук прокатился над озером, утка, распластав крылья, бессильно застыла на воде. Утята бросились врассыпную.

– Ты что делаешь, гад! – закричал Петр и побежал по берегу, огибая озеро. Димка мчался следом.

Когда они, запыхавшись, подбежали к тому месту, откуда был сделан выстрел, ни мотоцикла, ни его хозяина не было. Лишь ут-ка, опустив голову в воду, медленно кружилась недалеко от берега. Петр зашел в воду и взял ее на руки. Она умирала. Красные капельки крови выступили на шее и спине. Глаза подернулись матовой пленкой. Петр положил ее на траву. Утка старалась отползти от людей, слабо шевелила крыльями и лапами, но сил не было. Вот она дернулась в последний раз и застыла, приоткрыв клюв. Из него текла кровь.

Петр посмотрел на сына. Он стоял неподвижно, широко раскрыв глаза. В них светился ужас.

– Димка! Димыч! – громко окликнул Петр и, чтобы чем-то отвлечь, приказал: – Посмотри за кустами, может, мотоцикл там...

Но Димка шагнул к отцу, дрожа, прижался к нему и спросил, не отрывая глаз от убитой утки:

– Папа, это рыбнадзор сделал?

Петр ответил со злостью:

– Рыбнадзор стрелять не будет... Такой же, как мы, браконьер.

– Папа, я не хочу этим... Я хочу рыбнадзором... – Слезы были в голосе Димки, и Петр выругался про себя за свою неосторожность. – Папа, а как теперь утята без мамы?

Петр вздохнул и сказал правду:

– Маленькие они еще – не выживут. Сдохнут.

– И рыбка сдохла, которую ты выбросил?

Петр оцепенел:

– А разве ты видел? – Он схватил сына за плечи, присел, стараясь взглянуть в глаза. – Перестань плакать! Слышишь?! Вот будет у нас машина, вот накатаемся...

– Я не хочу машину, папа, – плакал Димка. – Не хочу! Я утку хочу. Живую. Папа!

На душе было так гадко, как никогда в жизни.

Ночью Петра разбудил шум мотора. Он быстро оделся и вылез из палатки. Шум приближался, рос. Он был громким, непривычным и чужим.

– Здорово, Робинзон! – закричал Степан, выскакивая из машины. – Ну, как дела? Много наловил?

Петр молчал, внимательно всматриваясь в выходящего из машины пассажира.

– Лида! – воскликнул он и бросился к жене. – Как это ты надумала? Отпуск дали?

– Да, вот, привязалась – поедем, поедем. Отпуск добилась – нечего бабе делать... – пояснил Степан сердито.

– Хорошо, что приехала, – громко сказал Петр. – Соскучились мы по тебе. Димка скучал, – было поправился он, но тут же, устыдясь, засмеялся. – И я тоже...

Он хотел рассказать, как они здесь жили, но Степан уже затряс его, затормошил:

– Где рыба? Давай грузить.

Петру было неудобно. Ну, кто знал, что сегодня, в четверг, Степан приедет? Петр только завтра хотел сети ставить...

– Нет рыбы, Степан...

– Как это? Почему? Рыбнадзор сети забрал? Да как же ты отдал?

– Сети целы. Снял я их. Нельзя рыбу портить…

– Ты что?! Значит, я вожу вас, как графов, бензин жгу, а ты мне политграмоту толкаешь... – закричал Степан. – Понял я все. Пошутили – хватит! Переиграем: две трети тебе, одну – мне. Все правильно, основная работа твоя... Так что давай грузить.

– Да нету у меня никакой рыбы, кроме соленой! – Петр указал рукой в сторону кустов, где стояла кастрюля.

Степан бросился туда, а Петр заглянул в палатку.

– Папа, смотри, мама приехала! – зазвенел ликующий голос сына.

– Да что же это? Да как же так? – подошел Степан к Петру.

– Так уж получилось, извини... – и Петр объяснил обстановку.

– Тьфу, ты! Я уж черт те что подумал, – облегченно засмеялся Степан и хлопнул Петра по плечу. – Я думал, ты в зеленые записался. Думал, из-за этого деньги теряешь... Тогда ладно. Тогда я через два дня приезжать буду...

– Слышь, Степан, – вдруг неожиданно для самого себя трудно сказал Петр. - Я деньги того... займу. Не у тебя, – заторопился он, видя на лице Степана протест. – У родственников... Мне дадут...

– Дурак! – громко сказал Степан, словно припечатал. – Не мы выловим эту рыбу, так другие. – И не задерживаясь больше, кряхтя от натуги, поднял кастрюлю с соленой рыбой и поставил в багажник. – Пока. В субботу приеду. Чтобы рыба была!

Мотор взревел на больших оборотах и стал удаляться. А Петр стоял растерянный. Что-то не так он сделал... Вернее, что-то он недоделал, недосказал.

Димка выбежал из палатки, привычно уже прижался к отцовскому боку. Петр приобнял его и посмотрел вдаль. Восточный край неба стал нежным, золотисто-голубым. Он ширился, рос, опираясь на темно-зеленые пики сосен. И озеро заголубело, пошло золотыми искрами. Петр прижал сына и тихо произнес:

– Давай назовем это озеро Димкиным. Только ты береги его, сын.

– От кого, папа? – удивился Димка.

– В первую очередь от себя самого...

Дата добавления: 2015-07-24