Глава 5 3 страница. Она отыскала в боксе Кэльпи, нашла седло и упряжь

Она отыскала в боксе Кэльпи, нашла седло и упряжь. Не успела оседлать кобылу, как рядом уже оказались слуги, серые эльфки, маленькие, на голову ниже обычных Aen Elle. Они помогли ей управиться с лошадью, кланяясь и льстиво улыбаясь.

– Благодарю, – сказала она. – Я управилась бы сама, но благодарю. Вы очень любезны.

Ближайшая к ней эльфка широко улыбнулась, и Цири вздрогнула.

Потому что у девушки в числе других зубов были и клыки…

Она подскочила к ней так быстро, что та чуть не присела от испуга. Отвела волосы от уха. Обычное, закругленное.

– Ты человек?

Девушка, а вместе с ней и остальные прислужницы, бросились на колени, упали на глинобитный пол. Наклонили голову, ожидая наказания.

– Я… – начала Цири, теребя ремень поводьев. – Я…

Она не знала, что сказать. Девушка все еще стояла на коленях. Лошади беспокойно фыркали и топтались в боксах.

Снаружи, уже в седле, уже мчась галопом, она все еще никак не могла собраться с мыслями. Человеческие девушки. Слуги, но не это главное. Главное то, что в этом мире есть Dh’oine…

«Люди, – тут же мысленно поправилась она. – Я начинаю мыслить как эльфы!»

Из задумчивости ее вывело громкое ржание и прыжок Кэльпи. Она подняла голову и увидела Эредина на темно-гнедом жеребце, без демонического букраньона и большей части остальных боевых причиндалов. Только кольчуга по-прежнему поблескивала под плащом, переливающимся множеством оттенков красного. Жеребец приветливо и хрипло заржал, мотнул головой и ощерил на Кэльпи желтые зубы. Кэльпи, придерживаясь принципа, что дело надо иметь с хозяином, а не со слугой, потянулась зубами к уху эльфа. Цири резко натянула поводья.

– Поосторожней, – сказала она. – Держи дистанцию. Моя кобыла чужаков не любит. И может укусить.

– Тех, которые кусаются, – окинул он ее злым взглядом, – взнуздывают железными мундштуками, чтобы кровь брызнула. Чудесный способ сбить спесь. У коней тоже.

Он рванул трензеля жеребца так сильно, что конь захрипел и сделал несколько шагов назад, с морды потекла пена.

– Зачем тебе кольчуга? – Цири окинула эльфа взглядом. – На войну собрался?

– Совсем наоборот. Жажду покоя. У твоей кобылы, кроме норова, есть еще какие-нибудь достоинства?

– Например?

– Померяемся в беге?

– Почему бы нет? – Она приподнялась на стременах. – Туда, в сторону вон тех кромлехов…

– Нет, – прервал он. – Туда – нет.

– Почему?

– Запретная территория.

– Конечно, для всех?

– Конечно, не для всех. Мы, Ласточка, слишком ценим твое общество, чтобы рисковать остаться без тебя самой либо кого-нибудь еще.

– Кого-нибудь еще? Ты, конечно, имеешь в виду не единорогов?

– Не хочу утомлять тебя разговорами о том, что именно я имею в виду.

– Не понимаю.

– Знаю, что не понимаешь. Для того, чтобы понимать, эволюция не дала тебе достаточного количества извилин. Послушай, если хочешь наперегонки, предлагаю вдоль берега. Вон туда. До Порфирового Моста, третьего по счету. Потом через мост на другой берег, дальше – вдоль берега по течению, финиш у впадающего в реку ручья. Ты готова?

– Всегда готова!

Он криком послал жеребца вперед, и тот рванулся как ураган. Не успела еще Кэльпи стартовать, а он уже был далеко. Жеребец шел так, что земля дрожала, но с Кэльпи сравняться не мог. Она догнала его быстро, еще перед Порфировым Мостом. Мост был узкий. Эредин крикнул, и жеребец, что казалось совершенно невероятным, помчался быстрее. Цири моментально сообразила, в чем дело. На мосту ни за что не уместились бы две лошади. Одна должна была задержаться.

Но задерживаться Цири не собиралась. Приникла к гриве, и Кэльпи стрелой вырвалась вперед. Отерлась о стремя эльфа, влетела на мост первой. Эредин вскрикнул, жеребец встал на дыбы, ударился боком об алебастровую статую, свалил ее с цоколя, рассыпав в пыль.

Цири, хохоча, как упырица, не оглядываясь прогалопировала через мост.

У ручья спешилась и подождала.

Он подъехал через минуту, шагом. Улыбающийся и спокойный.

– Мои поздравления, – сказал кратко, слезая с лошади. – И кобыле, и амазонке.

Хоть гордость и распирала Цири как павлина, она лишь пренебрежительно фыркнула.

– Ну что? Не придется тебе нас взнуздывать железом до крови?

– Разве только с твоего согласия, – двусмысленно улыбнулся он. – Есть кобылы, которым по душе грубая ласка.

– Совсем недавно, – она заносчиво поглядела на него, – ты приравнял меня к перегною. А теперь уже заговорил о ласках?

Он подошел к Кэльпи, прошелся рукой, пошлепал ее по шее, покачал головой, убедившись, что она сухая. Кэльпи дернула головой и протяжно взвизгнула. Эредин повернулся к Цири.

«Если он и меня пошлепает, – подумала она, – то пожалеет».

– Пойдем со мной.

Вдоль впадающего в реку ручья, что сбегал с крутого, густо поросшего лесом склона, наверх вела лестница, выложенная плитами омшелого песчаника. Ступени были весьма преклонного возраста, многовековые, потрескавшиеся, испещренные щелями от корней деревьев. Лестница шла зигзагами, то и дело пересекала ручей. Их окружил лес, дикий лес, полный старых деревьев – ясеней и грабов, тисов, яворов и дубов, ближе к земле опутанных зарослями орешника, тамариска и смородины. Пахло полынью, шалфеем, крапивой, влажными камнями, весной и плесенью.

Цири шла молча, не спеша, контролируя дыхание, и следила за нервами. Она понятия не имела, чего от нее хочет Эредин, но предчувствия были не из лучших.

Рядом с очередным водопадиком, шумно сбегающим с каменного порожка, располагалась каменная терраса, а на ней, в тени большого куста дикой сирени, стояла беседка, увитая плющом и традесканцией. Внизу виднелись кроны деревьев, лента реки, крыши, перистили и террасы Тир на Лиа.

Они немного постояли.

– Мне так и не сказали, – первой нарушила молчание Цири, – как называется эта река.

– Easnadh.

– Вздох? Красиво. А ручей?

– Tuathe.

– Шепот. Тоже красиво. Почему никто не сказал, что в вашем мире живут люди?

– Потому что эта несущественная информация не имеет для тебя никакого значения. Войдем в беседку.

– Зачем?

– Войдем.

Первое, что она увидела, был деревянный топчан. Цири почувствовала, как в висках стучит кровь. «Ну конечно, – подумала она, – можно было ожидать. Читала же я в храме роман Анны Тиллер о старом короле, юной королеве и жаждущем власти претенденте-князе. Эредин безжалостен, самолюбив и решителен. Знает, что истинный король, истинный владыка – тот, у кого в руках королева. Он настоящий мужчина. Кто обладает королевой, тот обладает королевством. Здесь, на этом топчанчике, будет положено начало государственному перевороту…»

Эльф присел за мраморный столик, указал Цири на второй стул. Вид из беседки, казалось, интересует его больше, чем она, а на топчан он и глазом не повел.

– Ты останешься здесь навсегда, – заговорил он неожиданно, застав ее врасплох. – Ты, моя амазонка, легкая как мотылек, останешься здесь до конца твоей мотылиной жизни.

Она молчала, глядя ему прямо в глаза. Глаза не выражали ничего.

– Тебе не позволят отсюда уйти, – повторил он. – Они отмахнутся от того, что вопреки пророчествам и мифам ты – никто и ничто, существо, абсолютно ничего не значащее. Они не поверят в это и не дадут тебе уйти. Они обманули тебя посулами, чтобы обеспечить твое послушание, но и не думали своего обещания выполнять. Никогда.

– Аваллак’х, – хрипло проговорила она, – дал мне слово. И сказал, что сомневаться в слове эльфа – для него оскорбление.

– Аваллак’х – ведун. У ведунов свой кодекс чести, в котором каждая вторая фраза говорит о том, что цель оправдывает средства.

– Не понимаю, зачем ты все это говоришь. Или… чего-то от меня хочешь? Похоже, у меня есть нечто очень нужное тебе. И ты намерен поторговаться. Что, Эредин? Моя свобода взамен за… За что?

Он долго смотрел на нее. А она напрасно искала в его глазах какое-нибудь указание, какой-нибудь сигнал, знак. Хоть что-то…

– Ты наверняка, – медленно начал он, – уже успела немного узнать Ауберона. Наверняка заметила, что он невероятно честолюбив. Есть многое, чего он не одобрит никогда, с чем никогда не согласится. Скорее умрет.

Цири молчала, покусывая губы и поглядывая на топчан.

– Ауберон Муиркетах, – продолжал эльф, – никогда не обратится к магии либо иным средствам, которые могут изменить положение дел. А такие средства есть. Хорошие, сильные, гарантированные средства. Гораздо более эффективные, нежели аттрактанты, которыми слуги Аваллак’ха насыщают твою косметику.

Он быстро провел рукой над темной с прожилками поверхностью стола, а когда отвел руку, на столе остался маленький флакончик из серо-зеленого нефрита.

– Нет, – прохрипела Цири. – Ни в коем случае. На это я не согласна.

– Ты не дала мне закончить.

– Не считай меня дурочкой. Я не дам ему того, что в этом флакончике. И не надейся!

– Ты слишком торопишься с выводами, – сказал Эредин медленно, глядя ей в глаза. – Пытаешься выше себя прыгнуть. А такие фокусы всегда кончаются падением. Очень болезненным падением.

– Я сказала – нет.

– Подумай как следует. Независимо от того, что находится в этом флаконе, ты выиграешь. Выиграешь в любом случае, Ласточка.

– Нет!

Движением таким же быстрым, как раньше, воистину достойным иллюзиониста, эльф убрал флакончик со стола. Потом долго молчал, глядя на реку Вздох, поблескивающую среди деревьев.

– Ты умрешь здесь, мотылек, – сказал он наконец. – Тебе не позволят отсюда уйти. Но это твой выбор.

– Мы договорились. Моя свобода за…

– Свобода, – хмыкнул он. – Ты все время толкуешь о свободе. А что ты сделаешь, получив ее? Куда направишься? Пойми же наконец, от твоего мира тебя отделяет сейчас не только пространство, но и время. Время здесь течет иначе, чем там. Те, кого ты знала там детьми, сейчас уже дряхлые старики, а твои ровесники – давным-давно скончались.

– Не верю!

– Вспомни ваши легенды. Легенды о людях, таинственно исчезнувших и вернувшихся спустя годы для того лишь, чтобы взглянуть на заросшие бурьяном могилы близких. Ты думаешь, это фантазии, байки, высосанные из пальца? Ошибаешься! Людей похищали на целые столетия, их уносили наездники, которых вы называете Диким Гоном. Похищенные, использованные, а потом отброшенные, как скорлупка выпитого яйца. Зиреаэль, ты умрешь здесь, тебе не будет дано увидеть даже могилы друзей.

– Я не верю тому, что ты говоришь.

– Веришь – не веришь, дело твое. А свою судьбу ты выбрала сама. Возвращаемся. У меня к тебе просьба, Ласточка. Не согласишься ли ты перекусить со мной в Тир на Лиа?

Несколько ударов сердца голод и дикое желание боролись в Цири со злостью, страхом перед отравлением и общей неприязнью.

– Охотно, – опустила она глаза. – Благодарю за предложение.

– Благодарить должен я. Пошли.

Выходя из беседки, она еще раз кинула взгляд на топчан и подумала, что Анна Тиллер была глупой и экзальтированной графоманкой.

Медленно, в молчании, вдыхая ароматы мяты, шалфея и крапивы, они спускались к реке Вздох. По лестнице вниз. Вдоль берега ручья, который назывался Шепот.

***

Когда вечером, надушенная, с еще влажными после ароматной ванны волосами, она вошла в королевские покои, то застала Ауберона на софе, склонившимся над книгой. Молча, одним лишь жестом, он приказал ей сесть рядом.

Книга была богато иллюстрирована. Правду говоря, в ней вообще не было ничего, кроме иллюстраций. У Цири, которая всеми силами пыталась играть роль светской дамы, кровь прилила к щекам. В храмовой библиотеке Элландера ей довелось видеть несколько таких произведений. Но с книгой Короля Ольх они не могли сравниться ни богатством и разнообразием, ни художественностью исполнения.

Они рассматривали долго, молча.

– Пожалуйста, разденься.

На этот раз он разделся тоже. Тело у него было худощавое и мальчишечье, без капельки жира, прямо как у Гиселера, как у Кайлея, как у Реефа, которых она не раз видела купающимися в ручьях или горных озерах. Но от Гиселера и Крыс так и разило энергией, так и било жизнью, жизненной силой, окруженной ореолом серебряных капелек водяных брызг.

А от Короля Ольх веяло холодом вечности.

Он был терпелив. Несколько раз казалось, что уже вот-вот – и все же ничего из этого не получилось. Цири была зла на себя, уверенная, что это результат ее неопытности и парализующего неумения. Он заметил это и успокоил ее. Как обычно, очень эффективно. И она уснула. В его объятиях.

Но утром его уже не было рядом.

***

На следующий вечер Король Ольх впервые проявил нетерпение.

Она застала его склонившимся над столом, на котором лежало оправленное в янтарь зеркало. Зеркало было засыпано белым порошком.

«Начинается», – подумала она.

Ауберон небольшим ножичком собрал наркотик в два валика. Взял со стола серебряную трубочку и втянул порошок в нос, сначала в левую ноздрю, потом в правую. Его глаза, обычно блестящие, словно немного пригасли и потускнели, заслезились. Цири сразу поняла, что это не первая порция.

Он сформировал на столе два новых валика, пригласил ее жестом, подал трубку. «А, да что там, – подумала она, – Легче пойдет».

Фисштех был невероятно сильный.

Немного погодя оба уже сидели на ложе, прижавшись друг к другу, и пялились на луну слезящимися глазами.

– Зашнурованная ночь, – сказала она по-эльфьему, вытирая нос рукавом шелковой блузки.

– Зачарованная, – поправил он, вытирая глаз. – Ensh’eass, а не en’leass. Тебе следует поработать над произношением.

– Поработаю.

– Разденься.

Сначала казалось, что все будет хорошо, что наркотик подействовал на него так же возбуждающе, как и на нее. А на нее он подействовал так, что она сделалась активной и предприимчивой, больше того, прошептала даже ему на ухо несколько очень неприличных – в ее понимании – слов. Это вроде бы немного разгорячило его, эффект был, х-м-м-м, осязаем, в определенный момент Цири показалось, что все вот-вот получится. Но все отнюдь не было «вот-вот». Во всяком случае, не до конца.

И именно тут он занервничал. Встал, накинул на худощавые плечи соболиный мех. Стоял так, отвернувшись, глядя в окно и на луну. Цири села, обхватила коленки руками. Она была разочарована и зла, но одновременно на нее снизошла какая-то совершенно не свойственная ей сентиментальность. Явно действовал крепкий наркотик.

– Виной всему я, – пробормотала она. – Шрам на лице меня уродует, я знаю, знаю, что ты видишь, глядя на меня. Маловато во мне осталось от эльфки. Золотой самородок в куче перегноя.

– Ты невероятно скромна, – процедил он, резко обернувшись. – Я бы сказал – жемчужина в свином дерьме. Бриллиант на пальце разложившегося трупа. В порядке работы над языком отыщи еще и другие сравнения. Завтра я проведу экзамен, маленькая Dh’oine. Человеческое существо, в котором ничего, абсолютно ничего не осталось от эльфки.

Он подошел к столу, взял трубку, склонился над зеркалом. Цири сидела будто каменная и чувствовала себя так, словно ее оплевали.

– Я прихожу сюда не из-за любви к тебе! – чуть не пролаяла она. – Меня шантажируют, и ты прекрасно об этом знаешь! Но я соглашаюсь и делаю это ради…

– Ради кого? – запальчиво прервал он, совсем не по-эльфьему. – Ради меня? Ради заточенных в твоем мире Aen Seidhe? Ты, глупая девчонка! Ты желаешь это ради себя, ради себя ты приходишь сюда и пытаешься мне отдаться. Потому что в этом твоя единственная надежда, единственная спасительная соломинка. И скажу тебе еще: молись! Истово молись своим человеческим идолам, божкам или тотемам. Ибо или я, или Аваллак’х и его лаборатория. Поверь мне, я не хотел бы попасть в лабораторию и познать это «или».

– Мне все равно, – сказала она глухо, скорчившись на постели, – я согласна на все, лишь бы получить свободу. Чтобы иметь наконец возможность освободиться от вас. Уйти. В мой мир, к моим друзьям.

– Твои друзья? – насмешливо спросил он. – Вот они, твои друзья!

Он резко отвернулся и подсунул ей под нос запорошенное наркотиком зеркало.

– Здесь твои друзья, – повторил он. – Погляди, полюбуйся.

Он вышел, развевая распахнутыми полами шубы. Вначале в мутном стекле она видела только собственное неясное отражение. Но почти тут же зеркало посветлело, стало млечно-белым, заполнилось дымом. А потом возникло изображение.

Йеннифэр, висящая в бездне, напрягшаяся, с руками, воздетыми кверху. Рукава платья раскинуты, как крылья птицы. Волосы колеблются, между ними шмыгают маленькие рыбки. Целые косяки искрящихся юрких рыбок. Некоторые уже щиплют щеки и глаза. От ног Йеннифэр спускается ко дну озера веревка, на конце веревки увязшая в иле и водорослях большая корзина с камнями. Наверху, высоко, сверкает и поблескивает поверхность озера. Платье Йеннифэр колеблется в том же ритме, что и волосы. Запыленную фисштехом поверхность зеркала затягивает дым.

Геральт, стеклянисто-белый, с закрытыми глазами, сидит под свисающими со скалы длинными сосульками, неподвижный, обледеневший. Наносимый метелью снег быстро засыпает его. Белые волосы уже стали белыми льдинками, белые сосульки уже свисают с бровей и ресниц, с губ. А снег все идет и идет, все больше увеличивается сугроб, покрывающий ноги Геральта, все выше пушистые холмики снега на его плечах. Вьюга воет и свистит…

Цири сорвалась с постели, с размаху ударила зеркалом о стену. Треснула янтарная рамка, стекло разлетелось на миллион осколков.

Она узнавала, знала, помнила такого рода видения. Из своих давних снов.

– Неправда все это! – крикнула она. – Ты слышишь, Ауберон? Я не верю! Это неправда! Это всего лишь твоя злоба, бессильная и хилая, как и ты сам! Твоя злоба…

Она опустилась на паркет. И расплакалась.

***

Цири подозревала, что у стен дворца есть уши. На следующее утро она не могла отделаться от скользких взглядов, чувствовала за спиной усмешки, ловила шепотки.

Аваллак’ха не было нигде. «Знает, – подумала она, – знает, что случилось, и избегает меня. Заранее, еще прежде, чем я встала, уплыл либо уехал куда-нибудь подальше со своей позлащенной эльфкой. Не желает со мной разговаривать, не хочет признаться, что его план рухнул!»

Нигде не было и Эредина. Впрочем, это вполне нормально, он часто уезжал со своими Dearg Ruadhri, Красными Всадниками.

Цири вывела Кэльпи из конюшни и поехала за реку. Все время лихорадочно размышляла, не замечая вокруг ничего.

«Бежать отсюда. Не все ли равно, лживыми или правдивыми были изображения в зеркале. Ясно одно: Йеннифэр и Геральт там, в моем мире. И там, рядом с ними, мое место. Необходимо отсюда убежать, убежать немедленно. Должен же найтись какой-то способ. Я вошла сюда сама, значит, должна сама и выйти. Эредин говорил, что у меня дикий, стихийный магический дар, то же самое подозревал и Высогота. Из Тор Зиреаэль, которую я исследовала детально, выхода не было. Но, возможно, здесь есть и другая башня…»

Она посмотрела вдаль, на холм, на виднеющийся на нем кромлех. «Запрещенный район, – подумала она. – Ха! Похоже, это очень далеко. Пожалуй, туда меня Барьер не пропустит. Нечего и пытаться. Пойду по течению реки. Туда я еще не ездила».

Кэльпи заржала, затрясла головой, резко брыкнулась. Не позволила себя развернуть, пошла рысью в сторону холма. Цири изумилась настолько, что несколько мгновений не реагировала, позволяя кобыле бежать. Лишь потом крикнула и натянула поводья. Кэльпи поднялась на дыбы, заржала, мотнула крупом и пошла галопом. Туда же.

Цири больше не удерживала ее, не пыталась управлять. Она была безгранично удивлена. Но достаточно хорошо знала Кэльпи. У кобылы был норов, однако не такой уж дурной! Подобное ее поведение должно было что-то означать.

Кэльпи пошла медленнее, перешла на рысь. Она бежала по прямой к увенчанной кромлехом вершине холма.

«Примерно одно стае, – подумала Цири. – Сейчас начнет действовать Барьер».

Кобыла вбежала на каменистую площадку между плотно стоящими омшелыми и потрескавшимися монолитами, вырастающими из гущи усеянных колючками кустов ежевики, и остановилась как вкопанная. Единственное, что у нее двигалось, были уши.

Цири попыталась ее завернуть. Сдвинуть с места. Напрасно. Если б не жилы, пульсирующие на горячей лошадиной шее, она могла б поклясться, что сидит не на живой лошади, а на статуе. Внезапно что-то коснулось ее спины. Что-то острое, что-то, что проткнуло одежду и болезненно укололо. Она не успела обернуться. Из-за камней без единого звука появился единорог рыжей масти и решительно сунул ей рог под мышку. Сильно. Резко. Она почувствовала, как по боку течет теплая струйка крови.

С другой стороны выдвинулся еще один единорог. Этот был совершенно белый, от краешков ушей до кончика хвоста. Только ноздри розовые, а глаза черные.

Белый единорог приблизился. Медленно, очень медленно положил голову ей на лоно. Возбуждение было столь сильным, что Цири охнула.

Я вырос, – прозвучало у нее в голове. – Вырос, Звездоокая. Тогда, в пустыне, я не знал, как мне следует себя вести. Теперь уже знаю.

– Конек? – ахнула она, все еще болтаясь на двух колющих ее рогах.

Меня зовут Иуарраквакс. Ты помнишь меня, Звездоокая? Помнишь, как лечила меня? Спасала?

Он отступил, повернулся боком. Она увидела шрам у него на ноге. И узнала. Она помнила.

– Конек! Это ты! Но ведь ты был совсем другой масти!!!

Я вырос.

В голове неожиданная путаница, шепоты, голоса, крики, ржание. Рога отошли назад. Она увидела, что второй единорог, тот, что стоял у нее за спиной, синий в яблоках.

Старшие учатся тебе, Звездоокая. Они учатся тебе через меня. Еще немного, и они смогут разговаривать с тобой. Сами скажут, чего от тебя хотят.

Какофония в голове Цири взорвалась диким гомоном. И почти тут же смягчилась, поплыла потоком понятий и ясных мыслей.

Мы хотим помочь тебе убежать, Звездоокая.

Она молчала, хотя сердце забилось сильнее.

Где сумасшедшая радость? Где благодарность?

– А чего ради, – дерзко бросила она, – откуда такое желание помогать мне? Так уж сильно вы меня любите?

Мы вообще тебя не любим. Но это не твой мир. Это не место для тебя. Ты не можешь здесь оставаться. Мы не хотим, чтобы ты осталась.

Она стиснула зубы. Хоть и была возбуждена перспективой, помотала головой. Конек – Иуарраквакс – застриг ушами, начал грести землю копытами, глянул на нее черным глазом. Рыжий единорог топнул так, что земля под ней задрожала, грозно закрутил рогом. Гневно фыркнул. И Цири поняла.

Ты нам не доверяешь.

– Не доверяю, – тихо проговорила она. – Здесь каждый играет в какую-то свою игру, а меня, несведущую, пытается использовать. Почему я должна верить именно вам? Между вами и эльфами, это видно сразу, нет дружбы, я сама видела там, в степи, как дело чуть не дошло до драки. Я вполне могу думать, что вы хотите мною воспользоваться для того, чтобы насолить эльфам. Они мне тоже не очень-то нравятся, как бы там ни было, они заперли меня здесь и принуждают делать то, чего я вовсе не хочу. Но использовать себя я не позволю.

Рыжий тряхнул головой, его рог снова проделал опасное движение. Синий заржал. В голове у Цири загудело как в колодце, а проявившаяся мысль была нехорошей.

– Ага! – крикнула она. – Вы такие же, как и они! Или подчинение и послушание, или смерть! Я не боюсь! А использовать себя не дам!

Она опять ощутила сумятицу и хаос. Прошло немного времени, прежде чем из хаоса проявилась позволяющая себя прочесть мысль.

Это прекрасно, Звездоокая, что ты не любишь, когда тебя используют. Нам именно это и нужно. Именно это мы хотим обеспечить тебе. Себе. И всему миру. Всем мирам.

– Не понимаю.

Ты – грозное оружие. Нельзя допустить, чтобы это оружие попало в руки Короля Ольх, Лиса и Ястреба.

– Кого-кого? – прошептала она. – Ах… – «Лис, crevan, это Аваллак’х. А кто из них Ястреб – это я знаю слишком хорошо!»

Король Ольх стар. Но Лис и Ястреб не могут обрести власть над Ard Gaeth, Вратами Миров. Однажды они уже ее получили. Однажды они уже ее утратили. Теперь не могут ничего, только плутать, блуждать среди миров маленькими шажками, одни, бессильные, как призраки. Лис – до Тир на Беа Араинна, Ястреб и его Всадники – до Спирали. Дальше не могут, нет сил. Поэтому они мечтают о Ard Gaeth и власти. Мы покажем тебе, каким образом они уже однажды использовали такую власть. Покажем тебе это, Звездоокая, когда ты будешь отсюда уходить.

– Я не могу уйти. Меня связали чарами. Барьер. Geas Garadh.

Тебя нельзя удержать. Ты – Владычица Миров.

– Ну да! У меня нет никакого стихийного магического дара, я не властвую ни над чем. А от Силы я отказалась там, в пустыне, год назад. Конек – свидетель.

В пустыне ты отказалась от фокусничанья. От Силы, которая в крови, отказаться невозможно. Она по-прежнему с тобой. Мы научим тебя, как ею воспользоваться.

– А случайно, не в том ли дело, – крикнула она, – что Силу и власть над мирами, которые у меня якобы есть, вы вознамерились заполучить?

Нет, не так. Нам твоя сила ни к чему. Мы обладали ею всегда.

Поверь им, – попросил Иуарраквакс. – Поверь, Звездоокая.

– При одном условии.

Единороги подняли головы, раздули ноздри, казалось, из их глаз посыпались искры. «Они не любят, – подумала Цири, – когда им ставят условия, они не любят даже звучания этого слова. Pest, не знаю, правильно ли я поступаю… Лишь бы только все не окончилось трагично…»

Мы слушаем. Что за условие?

– Иуарраквакс пойдет со мной.

***

Под вечер набежали тучи, стало душно. Над рекой поднялся плотный липкий туман. А когда на Тир на Лиа опустилась тьма, вдалеке тихим ворчанием заговорила гроза, озаряя горизонт сполохами молний.

Цири уже давно была готова. В черной одежде, с мечом за спиной, взволнованная и напряженная, она с трудом дождалась темноты.

Тихо пересекла пустой вестибюль, проскользнула вдоль колоннады, вышла на террасу. Река Easnadh смолой блестела в темноте, шумели ивы.

По небу прокатился далекий гром.

Цири вывела Кэльпи из конюшни. Кобыла знала, что ей полагается делать, и послушно потрусила в сторону Порфирового Моста. Цири несколько секунд смотрела ей вслед, глянула на террасу, при которой стояли лодки.

«Не могу, – подумала она. – Покажусь ему еще раз. Может, так мне удастся немного задержать погоню? Это рискованно, но иначе я не могу».

В первый момент ей показалось, что его нет и королевские покои пусты. Такая в них стояла тишина и мертвенность.

Его она заметила не сразу. Он сидел в углу, в кресле, в белой рубахе, распахнутой на худощавой груди. Рубаха была сшита из такой тонкой ткани, что облепляла тело словно мокрая.

Лицо и руки Короля Ольх были почти такими же белыми, как рубаха.

Он поднял на Цири глаза. В них была пустота.

– Шиадаль? – шепнул он. – Хорошо, что ты пришла. Знаешь, ведь говорили, ты умерла.

Он разжал кулак, что-то упало на ковер. Флакон из серо-зеленого нефрита…

– Лара. – Король Ольх покачал головой, коснулся шеи, словно его душил толстый королевский torc’h. – Caemm a me, luned. Иди ко мне, доченька. Caemm a me, elaine.

В его дыхании Цири ощутила смерть.

– Elaine blath, Feainnewedd… – затянул он. – Mire, luned, у тебя развязалась ленточка… Позволь…

Он хотел поднять руку, но не смог. Вздохнул глубоко, резко поднял голову, взглянул ей в глаза. На этот раз осмысленно.

– Зиреаэль. Loc’hlaith. Ты действительно – Предназначение, Владычица Озера. И моя. Как получается. Va’esse deireadh aep eigean, – продолжал он, помолчав, а Цири с изумлением поняла, что его слова и движения начинают кошмарно замедляться. – Да, – вздохнув, договорил он. – А все же хорошо, что иногда что-то начинается.

Из-за окна до них долетел протяжный гром. Буря была еще далеко. Но быстро приближалась.

– Несмотря на все, – сказал он, – мне страшно не хочется умирать, Зиреаэль. И меня ужасно огорчает, что все же приходится. Кто бы мог подумать? Я полагал, что не стану сожалеть. Жил я долго, познал все. Утомился… И все же теперь испытываю сожаление. И знаешь, что еще? Наклонись. Я скажу тебе на ушко. Пусть это будет нашей тайной.

Она наклонилась.

– Я боюсь, – прошептал он.

– Я знаю, – ответила она тоже шепотом.

– Ты здесь?

– Здесь.

– Va faill, luned.

– Прощай, Король Ольх.

Она сидела рядом, держа его руку в своей до тех пор, пока он не утих и не угасло его легкое дыхание. Она не утирала слезы. Пусть текут…

Буря приближалась. Горизонт полыхал молниями.

***

Быстро сбежала по мраморным степеням на террасу с колоннами, рядом с которыми покачивались лодки. Отвязала одну, крайнюю, ту, что присмотрела еще с вечера. Оттолкнулась от террасы длинным шестом красного дерева, который предварительно вытащила из карниза. Потому что сомневалась, что лодка станет ее слушаться так же, как Аваллак’ха.

Лодка бесшумно пошла по течению. В Тир на Лиа было тихо и темно. Только статуи на террасах провожали ее мертвыми взглядами. Цири считала мосты.

Небо над лесом осветилось заревом молний, спустя некоторое время протяжно заворчал гром.

Третий мост.

Что-то промчалось по мосту, тихо, ловко, словно огромная черная крыса. Лодка покачнулась, когда он спрыгнул ей на нос. Цири бросила шест, выхватила меч.

Дата добавления: 2015-07-24