Июнь 2004 г. Алексеевская ИК № 25, г. Харьков.

Вот уже более недели Язва работает на производственной зоне в ангаре на участке лесораспилочного цеха. Выходя из ангара на улицу, прямо напротив стоит семиэтажное здание, состоящее из множества разных цехов по изготовлению различной продукции. Здание огромное. Язва внимательно рассматривает здание, изучая всё возможное.

Его специально руководствующие лица администрации ИК направили на эту адскую работу. Вопреки всех его заболеваний – грузчиком на пилораме. Вручную разгружать машины с лесом, подкатывать баллоны к пилораме и класть их на верстак, а распиленную доску относить в сушильные камеры, а остальные укладывать в штабеля на улице возле ангара. Машины с лесом заезжали в зону одна за другой. Пилорама работала круглые сутки. Её зловещий скрежет останавливался только тогда, когда затуплялись на ленте зубья пилы и надо было менять на новую. Производство работало круглые сутки без выходных и без праздников. Федеральная Система Исполнительной Власти УГДУ по ВИН в Харьковской области пользовалась своими неписанными законами, понятными только для них самих. Заключенный превращался в раба, опутанный с ног и до головы рабовладельческим строем. В случае неповиновения либо требования защитить свои личные неимущественные права – права свобод и интересов Человека и Гражданина в соответствии со статусом осуждённого – то такого заключённого уводили в специально обустроенные помещения для пыток, точно таких же, как во времена инквизиции, но с более усовершенствованными орудиями пыток и профессиональными методами их применения. И пытали, и мучили до тех пор, пока тот сам, лично, под воздействием насилия много раз кряду не повторял одну и ту же фразу: «Я никто и звать меня никак. Думать я не должен, за меня думает администрация…». Это был девиз каждого заключённого, который вбивали в голову через другие части тела. Но об этом чуть позже.

С каждым подъёмом тяжести у Язвы вываливался геморрой и кровь стекала по ногам в носки, пропитывая обувь кровью и пачкая всю одежду. Обращаться к врачам либо к руководству администрации ИК не имело смысла и было совершенно бесполезно. Это была ломка – «и тебе ещё в изоляторе ясно сказали, что ты никто и зовут тебя никак…» - но Язва не хотел с этим смиряться. Вот почему он поглядывал на семиэтажное здание – создавал свой план с целью забраться на крышу…

Ещё вчера он приволок в ангар стальную проволоку, сложенную в моток, примерно метров пятнадцать. На одном конце проволоки он приделал приспособление из двух колец. Проверив своё изготовление, он улыбнулся – петля должна сработать и основательно затянуться в нужный момент. Летя с крыши семиэтажки 10-12 метров, проволока заканчивается, т. к. она крепко закреплена на крыше. Петля на шее стянется до предела, тем самым, отделив голову от туловища. И на асфальт рухнет обезглавленное тело и отделённая голова, которая скатится по спуску центральной аллеи промзоны, оставляя за собой кровавый след. Оставалось морально себя подготовить, чтобы перед прыжком и вовремя полёта от души рассмеяться, чтобы на оторванной голове обязательно застыло выражение радости и смеха. Но только не страха. Чтобы эти суки, палачи в погонах пришли в ужас от оторванной. Смеющейся над ними головой.

Этот шоу-приговор Язва уже себе подписал и морально себя к этому подвёл – оставалось только осуществить. Но надо сделать всё так, чтобы это увидело много народа – либо во время построения на обед. Либо на построении во время съёма с работы. Главное, это шоу на до сделать публично, в присутствии массы народа – и заключённых, и Ментов. Только так, пожертвовав своей жизнью, можно сломать ментовской беспредел и произвол раз и навсегда. А пока надо искать выход либо вход на крышу. С внутренней стороны здания было проблематично: во-первых, выход на крышу был под замком, во-вторых, всюду дежурили «козлы» (те же осуждённые из числа общественников, тесно сотрудничавших с администрацией). А надо всё подготовить, подобрать время и заранее сделать крепление для проволоки, чтобы было всё «на верочку» и, главное, чтоб не оборвалась. Необходимо было проверить здание с задней стороны – там находилась свалка и «запретная зона». Язве туда вход был категорически запрещён – во-первых, большой срок, во-вторых – синяя полоса на всё личное дело – «склонен к суициду».

Из ангара пять заключённых толкали тачку с укреплённым на ней контейнером. Загруженную опилками из-под пилорамы, тачку толкали на свалку. Вопреки всем правилам, Язва пристроился к тачке, положил руку на контейнер, с понтом, толкает и пошёл с группой заключённых, чтобы осмотреть здание. На свалке открылась странная картина: работающие там заключённые, примерно 7-8 человек, стояли возле большого мусорного контейнера и обгладывали остатки мяса с больших костей, доставая их из мусорки. Кости в зону привозят машинами в специальный цех для изготовления комбижира, а также, из отходов костей варят жидкое мыло, от которого чешется всё тело, покрываясь гнойными волдырями. А мыться приходится, т. к. за работу не платят, а из дома никто не приезжает – некому. Другая группа заключённых перебирала полиэтиленовые белые мешки, которые плавили и изготавливали пластмассовые6 изделия: бутылки и различную разовую посуду. В этих мешках попадались остатки сухого молока, сахара, конфет, крошки мучных изделий. А эти заключённые-«чмошники» ели эти остатки, при этом громко споря и пытаясь отобрать друг у друга. Если их за этим мероприятием ловили «козлы». То их отводили на КПП, к ментам, а те, в свою очередь, ставили их лицом к стенке, руки на стену, ноги шире плеч на расстоянии около метра от стены и каждого били по заднице по 10 ударов резиновой палкой – дубинкой. Эта мера наказания называется растяжкой. Ну, а после «воспитания» отпускали обратно на своё рабочее место – на помойку.

Когда Язва увидел эту картину, он ужаснулся, что в наше время творится такое бл…. Всё это можно было прочесть только в книге или увидеть в кино не такого уж и далёкого прошлого – про времена сталинских репрессий, кошмары в подземельях НКВД, голод в ГУЛАГе. Но, чтобы в наше время в зонах были целые отряды дистрофиков и голодные зеки ели объедки из мусора… Это кошмар – зеки-зомби, как тени, ходили по Алексеевской ИК № 25. Так лучше смерть, чем такая жизнь!

Осмотрев корпус, Язва искал выход на крышу…

Наша милиция нас бережёт…

Но есть закон в странесуровой

Что, если ране осуждён

И, если надо, то за это

В тюрьму ты будешь водворён

Мечтал я с детства стать артистом

К труду всегда стремился я,

В конце-концов – рецидивистом

Юристы сделали меня…

(отрывок ГУЛАГовской поэмы «Беломорканал»)

…рыжая злодейка осень уже захватила в свои объятия Киев и всё крепче прижимала к своему холодному телу каждого, кто не хотел ещё расставаться со сказочным жарким летом. Уже 30 августа и через день детишки пойдут в школу, а злодейка-осень займёт свой золотой трон и начнёт властвовать над миром, нагоняя тоску над прошедшими жаркими воспоминаниями. А её покорный слуга – Ветер будет исполнять свои шалости, как бы поторапливая каждого поскорее покинуть улицы. Так и произошло в тот роковой день, уже ближе к вечеру. Ветер предательски задувал за ворот рубашки, когда я возвращался домой. По дороге, проходя по стометровке рынка «Юность», я заглянул в ларёк. Протянув продавцу червонец гривен, я попросил: «Две бутылки пива «Оболонь» и две пачки сигарет «Магны» золотистой и всё это, пожалуйста, в пакетик. Забрав сдачу и содержимое в пакете, я направился в свой двор. Какое-то неприятное внутреннее чувство сдавило мою душу и какой-то тяжёлый камень опустился на моё сердце и я, как бы отгоняя неприятное состояние, остановился, закурил сигарету и посмотрел на часы – стрелки часов показывали 19.10. «Надо пораньше лечь поспать и хорошо выспаться. Лишь бы Светули не было – с ней точно не выспишься» - подумал я и пошёл дальше. Не доходя до своего двора, прямо на «пятачке» возле кафе «Дана» на углу улиц Шалом Алейкум и Братиславской неизвестно откуда на меня набросились менты и, скрутив мои руки на запястьях, защёлкнули браслеты наручников. За кафе «дана» уже заранее стоял милицейский «бобик» в который меня втолкнули менты и отвезли в отделение милиции Деснянского РОВД по ул. Мелютенко, 28-б. В отделении милиции меня уже встречали «опера», т. к. сразу после моего задержания, менгты сообщили по рации, что задержан особо опасный преступник Ниязов Теймур Валидович, ну и т. д. И уже с порога ГОМа № 1 мне предъявили обвинение в убийстве. Начался допрос. Допрашивали меня трое оперативно-розыскных работника милиции в дежурной комнате на первом этаже. Я отказался давать какие-либо показания без присутствия адвоката, т. к. понятия не имел о каком убийстве идёт речь и не собирался брать на себя чужой грех. Я реально осознавал, что у ментов стопроцентный висяк (неизвестный труп) и, видимо, я подходил на эту роль: во-первых, неоднократно судимый с отрицательными характеристиками, а, во-вторых, гражданин другого государства, незаконно проживающий на территории Украины. И всё это вместе взятое, для правоохранительной системы достаточно, чтобы повесить на залётного человека то или иное преступление, тем более, если оно висит на их шее. Сразу одним выстрелом убить двух зайцев – уладить свои проблемы по раскрываемости преступлений и получить от Государства определённую сумму денег – премиальные, зарплаты и плюс продвижение по должности и по званию. Хотя, по закону, согласно части 4, ст. 3 УК Украины – «Аналогия преступлений и судимостей запрещена Законом». Но эти законы существуют только лишь на бумаге – для «лохов», но не для ментов, которые забили на эти законы большой и толстый … и действуют своими правилами и методами неписанных законов. «Я ничего не буду писать! – возмутился я, когда передо мной положили ручку и листок, продиктовав мне заголовок «объяснительной» - я не имею никакого понятия ни о каком убийстве!». На мой отказ от дачи показаний трое заинтересованных в этом лиц не согласились с ответом.

- Бери ручку, сука, и пиши, - требовал от меня один из трёх оперов, при этом оперевшись об стол сбоку от меня обеими руками. – Ты что, сука, не понял?

Принудительные угрозы на меня не действовали, я реально осознавал, что это провокация.

- Да сам ты сука, - ответил я.

И после этих слов этот мент схватил одной рукой за затылок и со всего размаха ударил меня лицом об стол. В глазах у меня всё помутнело, а кровь из рассечённой брови и сломанного носа хлынула на стол и белый лист бумаги принял красную окраску. Во рту я ощутил солоноватый привкус, а мост, который соединял мои зубы, болтался на одном зубе, а другой зуб был сломан и часть зуба болталась в коронке моста. После моего близкого знакомства с плотностью стола, один из ментов, который был самый здоровый – спортивного телосложения – под метр девяносто ростом, схватив меня за шиворот рубашки, швырнул меня, как какого-то щенка на пол. И все трое оперов начали меня бить ногами. В итоге, разогнув моё скрюченное тело и, положив меня на спину, всё тот же здоровый «мусор» взобрался ногами на мою грудь и начал проводить допрос, при этом подпрыгивая то на живот, то на грудь, то, делая упор на «носок» туфли, то – на каблук.

- Ну-ка, падла, признавайся, - пытал меня «Геракл» - за что ты убил мужика?

«Геракл» увлёкся своим допросом и не заметил, как из-под моих джинсовых брюк на пол начала просачиваться кровь. Зато это увидели товарищи по службе и стащили его с меня. В ходе выяснения источника кровотечения, выяснилось, что из моей задницы вывалилась кишка сантиметров на пятнадцать и кровоточит. Вот тут-то менты наконец и поняли, что «перегнули палку» и решили хоть как-то уладить свалившиеся на них проблемы. Рядом сдежурной комнатой – «комнатой пыток», в которой производился допрос, находилась камера «обезьянника» и в ней находились задержанные граждане, которые частично слышали и видели как производился допрос из-за чего поднимали шум и выкрикивали ментам, чтобы прекратили беспрелел и произвол. Как раз в тот момент в «обезьяннике» было примерно, человек десять, мужчины и женщины содержались вместе. Меня, всего окровавленного взяли под руки два опера и повели в туалетную комнату. Путь туда проходил, однозначно, мимо обезьянника и люди, находившиеся там, увидели эту картину. И тут же послышался гул высказываний и возмущений, некоторые из них покрывали матерщиной ментов. В туалетной комнате я остался с одним из оперов, который мне сказал, чтобы я снял с себя все окровавленные вещи и помылся, что я и сделал. После процедуры обмывания я сел на унитаз, а опер поддерживал меня за руку. Буквально через несколько минут пришёл другой оперативник с куском белой простыни, бутылкой водки «Столичная» и разовым стаканчиком. Стаканчик он надел на горлышко бутылки и поставил на пол, а простыню разорвал на две половины и протянул одну мне.

- На, возьми простыню и постарайся рукой затолкать кишку обратно, а простынью придержать, чтобы кишка не вываливалась наружу. Посиди вот так минут двадцать и всё пройдёт. Так что, ничего страшного. В нашей практике это – не первый случай, всё обойдётся.

Он поднял с пола бутылку, открыл её и налил полный стаканчик водки, протянул его мне.

- На, выпей, сразу полегчает!

Я выпил, а опер достал из пачки сигарету и, прикурив её протянул мне. Я покурил, после чего затолкал кишку назад и закрыл это место простынью.

- Ну как, получилось?

- Вроде, да.

- Вот посиди пока так и покури, - опер отдал мне сигареты вместе с зажигалкой и подвинул бутылку водки так, чтобы я смог до неё дотянуться. – Смотри только не вставай, а мы пойдём и найдём тебе нормальные вещи. Ты, главное, не беспокойся, всё обойдётся.

Сказав эти слова, опер мне улыбнулся и подмигнул, после чего, они вдвоём вышли. Примерно через час пришёл один из оперов с пакетом в руках. В пакете были вещи: носки, трусы, майка, спортивные штаны малинового цвета и светлая полосатая рубашка.

Спустя полтора месяца, именно эти вещи – штаны малинового цвета и светлая полосатая рубашка - будут фигурировать в показаниях лжесвидетеля – Ирины Николаевны Довбыш, что именно в этих вещах я совершил преступление, а сама откажется от очных ставок во время следствия и не явится в суд, а судья этого, как бы и не заметит…

В общем, всеми правдами и неправдами менты «Скорую помощь» не вызывали, лечив меня своими шарлатанскими методами. После того, как я переоделся и ещё раз умыл своё лицо, я выпил ещё неполный стакан водки и вызвал дежурного офицера. Посмотрев на моё лицо, офицер принёс аптечку. Я сделал самостоятельно медобработку рассечённой брови и заклеил её пластырем.

- Ну что, пойдём в камеру? – сказал офицер и поднял с пола бутылку с водкой. – В камеру я тебе «пузырь» не дам, а как захочешь выпить, позовёшь меня или дежурного сержанта и мы тебе нальём. А теперь пошли в камеру.

Меня закрыли в «обезьяннике». Мужчины и женщины в нём сидели вместе – камера была забита народом.

- Присмотрите за ним, - попросил дежурный офицер задержанных, когда заводил меня в «обезьянник», - если ему вдруг станет плохо, то сразу вызывайте дежурного.

Задержанные люди, находившиеся в камере, начали «наезжать» на мента, высказывая ему за совершённый ими акт умышленного избиения с нанесением телесных побоев. А мне освободили место на скамейке, чтобы я смог прилечь, Ментов продолжали ругать, а дежурный офицер при этом пожимал плечами и, как бы, оправдываясь, говорил:

- Да при чём здесь я? Я ведь его не бил! – произнеся эти слова, мент закрыл решётку камеры, делая вид недовольства, что ему высказывают это незаслуженно, после чего развернулся и ушёл.

Я прилёг на лавочку и немного задремал, но сон был каким-то непонятным. Я, фактически, как бы в дремоте, слышал все разговоры сокамерников. Через несколько часов я окончательно проснулся, резкая боль всё сильнее и сильнее пронзала грудную клетку, дышать было трудно. Во рту тоже болели зубы и десна, я никак не мог сделать нормально прикус, так как мост болтался на одном зубе, не давая покоя. Периодичеси резкая боль отдавалась и в мозг. Каждое сказанное мною слово также отдавалось болью. Мне стало плохо. Сокамерники вызвали дежурного мента и объяснили моё состояние. Мент всё выслушал и, ничего не ответив, ушёл, но через несколько минут вернулся. В руках он держал полный стакан водки.

- На вот, выпей, - сказал мне «мусор», протягивая через решётку стакан, - должно полегчать, а утром придёт начальство. Я надеюсь, всё будет хорошо, так что, потерпи немного.

- Да ты лучше выведи меня в туалет, - попросил я его и выпил содержимое стакана, вернув ему пустой стакан.

Офицер вывел меня в туалет, а на обратном пути он поинтересовался:

- Ну как, полегчало?

- Да так, не очень. А там у тебя ещё осталось бухнуть?

- Да, немного есть.

Мы подошли к дежурному столу, сбоку которого лежала начатая бутылка. Вылив всё оставшееся в стаканчик, он протянул его мне.

- Вот, допивай и постарайся до утра поспать.

- У меня к тебе просьба, - обратился я, - может, вызовешь «скорую помощь»?

-???

- Но, если я подохну, это будет на твоей совести.

С болью в душе я высказал ему: да какая может быть совесть у «мусоров»? – мысленно ответил я сам себе, а ему сказал совсем другое:

- Понимаешь, в момент задержания у меня был пакет. В нём лежали две бутылки пива «Оболонь» и две пачки сигарет «Магна». Принеси это мне.

- Хорошо, я сейчас посмотрю, - пообещал мент и закрыл меня в «обезьянник».

Через двадцать минут мент подошёл к «обезьяннику» с пакетом в рукаве и всё содержимое отдал через решётку в камеру.

- Вот, выпейте, а пустые бутылки сразу же отдайте дежурному сержанту, чтобы в камере ничего лишнего не оставалось.

Сказав это, он отошёл от «обезьянника» и что-то сказал сержанту, по всей вероятности, чтобы тот забрал пустые бутылки.

Всему происходящему ментовскому произволу и беспределу были конкретные свидетели – те задержанные, что находились со мной в камере. Все их данные – ф. и. о. и адреса записаны в журнале задержанных ГОМа № 1 Деснянского РОВД г. Киева за 30 и 31 августа 2003 года. Все копии с журнала задержанных за эти дни находятся, а, точнее, приобщены к материалу уголовного дела.

Утром, 31 августа 2003 года, примерно, к 9 часам утра за мной пришли два оперативника, вывели меня из камеры и отвели в кабинет. Третьего опера – «Геракла», который меня бил, с ними не было. Да и вообще, больше я его никогда не видел, а тем более, узнать его данные, я так и не узнал. Да и в то время после этих побоев мне было не до этого. Но все их фамилии должны быть в деле или в отделении – по любому. А скрывать те или иные фамилии – это глупо. Ведь это милиция, а не проходной двор, где пьяный прохожий или хулиган набил другому морду и скрылся с места преступления – ищи ветра в поле! Так не бывает.

Войдя в кабинет, опера начали проводить со мной беседу.

- Ну, как ты себя чувствуешь? – вежливо поинтересовались оперативники.

- Хреново, - ответил я, - всё тело болит, надо бы «скорую помощь» вызвать.

- А ты вообще, колешься, - спросил у меня другой опер.

- Вообще-то да, а что? – как бы заинтересовался я, так как реально понимал, к чему последовал этот вопрос. На самом же деле я не наркоман и не зависим от наркотиков, но в своей жизни перепробовал различную гадость, в основном, в местах лишения свободы и в данной ситуации моего болезненного состояния я осознавал, что доза наркотика облегчит мои боли и страдания и иной помощи украинские менты мне бы не предоставили.

Опер достал из кармана пятикубовый шприц, под завязку наполненный опиумным раствором коньячного цвета и положил на стол передо мной. Я знал, что это такое.

«По всей вероятности, взяли у своих барыг, - подумал я, - да так оно и есть, менты барыгам предоставляют «крышу» в районе Лесного массива и барыги торгуют открыто, а «мусора» ловят только тех больных наркоманов, которые покупают товар и выходят «с делами» от барыги. Задачка вроде бы несложная, наркоманов много, главное знать где они покупают и их легко ловить. Тут и численность удовлетворительная для отчётов по борьбе с наркотиками. А наркоманы на ломках летят к барыгам, как мухи на говно, а тут, - на тебе, уже поджидают в засаде «мусора» с мухобойками. А поймать барыгу – это для Ментов большая проблема. Ведь, если повязать барыгу, то придётся ментам, как дуракам, работать: Лазить по «лесному массиву», проводить разработки, вычислять то барыг, то наркоманов. Ведь это – целая канитель, да и численность, нужную государству, не наберёшь. И, если так работать, то хрен кого поймаешь. Так не интересно. А, когда у тебя есть свой барыга и торгует в надёжном месте, а ты сидишь в засаде и только лови – перевыполняй план работы, получай повышение по службе, по должности, плюс, льготы, поощрения, премиальные. Глядишь, со временем, в депутаты подашься, министром МВД станешь, а, если повезёт, то и президентом Украины будешь. Ведь среди наркоманов, порой, попадают детишки из богатых семей. На первый раз засранца или засранку можно и простить за несколько тысяч долларов или евро – ведь жить то как-то надо». Все эти мысли молнией промелькнули в моей голове, разглядывая шприц. Но вслух я сказал совсем другое:

- Да это же много, от такого «дозняка» я «кони двину». Есть ещё «баян»? – спросил я.

- Сейчас найдём, - один из оперов встал со стула и вышел из кабинета, а другой опер остался со мной. Минут через 10 опер пришёл с новым разовым шприцом и положил его передо мной на столе.

Я выбрал с полного шприца в пустой полтора куба опиумного раствора. Опера помогли мне уколоться. С приливом опиумного наркотика в крови у меня моментально прошли все боли, мне стало хорошо.

- Ну как, нормально? – заглядывая в мои глаза и улыбаясь поинтересовались опера, - Ты, главное, ни о чём не беспокойся, - продолжал один из оперов, - выпустить тебя в таком вот состоянии мы не сможем, ты сам всё понимаешь. Посидишь в ментовке, пока не сойдут побои, а мы тебе поможем и обеспечим всем необходимым, а далее добазаримся. Ну как, пойдёт?

Я кивнул им головой в знак согласия, так как другого выбора у меня просто не было. Я был физически, психически и морально подавлен и не просто подавлен, а растоптан, именно, если так выразиться, то на тот момент находился. Мой разум в тот момент осознавал одно: лучше пусть будет так, чем в исходе со мной сердечная недостаточность или ещё чего либо и мой труп спишут менты без зазрения совести. А самое большое наказание для них – незначительный выговор. А на моё бездыханное тело сфальсифицируют массу протоколов, обвинят в каком-либо искусственно созданном преступлении. И это факт. А ментовский беспредел, который породил Кучма, был на то время популярен, как в своё время был популярен Майкл Джексон. И об этом кучмовском ментовском беспределе знали не только в Украине, но и во всех ближних и дальних зарубежьях. Секретом это ни для кого не было. Недаром его называли «Фредди Крюгер – Кучма».

- Ну ладно, пока посиди в «обезьяннике», - говорил один из оперов, - а, если захочешь уколоться, отмаячишь дежурному менту, он тебя выведет на парашу, там и «вмажешься». Короче, «дела» мы отдадим ему, он будет в курсе. Так что, не беспокойся, всё будет хорошо.

Меня посадили назад, в «обезьянник».

Вечером того же числа, то есть, 31 августа 2003 года примерно, в 22.30 меня перевезли из ГОМа № 1 в Деснянском РОВД. В районном отделении милиции меня встретил один из тех оперативников. Заведя меня в кабинет, он предложил мне присесть на стул, что я и сделал, а сам он сел за стол, напротив меня.

- Завтра мы отвезём тебя в приёмник-распределитель на ДВРЗ по ул. Ремонтная, 7. Побудешь пока там, пока всё не уладится.

Подняв с пола пакет, который заранее был приготовлен, опер начал выкладывать на стоп содержимое пакета: два блока сигарет «Прилуки особливи», несколько пачек чая, спички и в упаковках различные печенья. Далее, со дна пакета он достал две упаковки «Трамадола», маленький, запаянный в целлофан, пакетик с опиумом, спичечный коробок, заклеенный скотчем с марихуаной и два одноразовых шприца – двух- и пятикубовый.

- Завтра все эти «дела» тебе передадут в машине, - объяснил опер, укладывая всё обратно в пакет, - ну, а в приёмнике-распределителе всё будет хорошо, шмонать тебя там никто не будет, так что, не ведись, всё уладим. Ну, а пока будешь там находиться, мы тебя навестим.

Опер достал из кармана тот самый шприц, который находился в отделении с тремя кубами опиумного раствора и положил на стол.

- Ну что, уколешься?

- Да.

После меня посадили в камеру.

Утром, 1 сентября 2003 года, примерно в 10 часов, меня повезли в приёмник-распределитель. Прибыв на место, меня завели в здание приёмника-распределителя. Пакет уже был у меня и я его держал в руках. Сердце предательски колотилось – ведь в пакете лежало пять лет срока в лагерях: «мало ли что, а «иусорам» какая может быть вера, хороший мент – это мёртвый мент», - подумал я. Но менты приёмника-распределителя, увидев моё состояние – пластырем заклеенная бровь, глаз с синяком, распухший перебитый нос – наотрез отказались меня принимать и меня вновь отвезли в Деснянское РОВД.

Больше всего меня беспокоил болтающийся во рту, сломанный мост и на мои жалобы и страдания менты с сочувствием отозвались и согласились мне помочь. Проявив ментовскую смекалку, они нашли выход из положения, чтобы только не вызывать «скорую помощь». Итоге, с помощью пяти таблеток «трамадола», двух таблеток анальгина, которые я запил стаканом водки, минут через двадцать с помощью плоскогубцев, мне помогли вырвать здоровый зуб, за который держался мост. Хотя по сути, менты пытались мне вырвать зуб, но так и не смогли решить, кто будет рвать. Мне надоело смотреть на это представление – «открой рот… закрой рот, давай ты… нет, давай ты…» - в итге я сам взял плоскогубцы. Один мент держал зеркало, другой поддерживал мою голову. Короче, я сам вытащил зуб вместе с мостом. После удаления моста, я взглянул на себя в зеркало и ужаснулся! «За двое суток я постарел лет на десять» - с болью в сердце подумал я, - а то ли ещё будет»1

Меня закрыли в камеру одного.

А менты решили, что необходима дезинфекция, мало ли что, вдруг заражение и это отразится на них, и дали мне чуть больше полбутылки водки, чтобы я делал полоскания, что я и сделал несколько раз. Но, к сожалению, душа не выдержала выплёвывать остатки в руку и я выплюнул их вовнутрь. Идимо, водка и «трамадол» вместе не совместимы, почему я и отключился. Ничего не помню. Утром менты еле-еле подняли меня на ноги. Я допил остаток водки и меня под руки занесли в машину.Это было уже 2 сентября 2003 года.

Где-то через час мы приехали в приёмник-распределитель. И меня безо всяких проблем совершенно пьяного вместе с пакетом и безо всякого шмона водворили в камеру. Там уже содержалось несколько человек. Я поздоровался с ребятами и лёг на нары, положив пакет под голову. Проспал долго, почти сутки. Меня никто не тревожил. А когда проснулся, долго не мог понять, в какой же ментовке я нахожусь? Но когда сообразил, то вспомнил, что два отдела милиции, видимо, обо всём договорились. Рука руку моет, а мусора – они и Африке – мусора – всегда договорятся!

Когда я окончательно очухался и познакомился с сокамерниками, то достал содержимое пакета. Ребята в камере ожили, радости не было предела. «И тюрьма хорошая, и прокурор – не педераст» - это тюремная пословица.

Пока у меня в наличии были обезболивающие средства, я чувствовал себя нормально. Но когда все «дела» у меня закончились, а ко мне так никто и не приехал, у меня начались сильные боли. В особенности, в области грудной клетки. Добиться медиков, либо медобследования было бесполезно. А чтобы пройти какой-либо курс лечения – об этом не могло быть и речи. И у меня не было иного выбора, так как, я не знал, сколько меня ещё здесь продержат? Я задал себе этот вопрос, но, поразмыслив, не нашёл ответа и у меня не было другого выхода как начать голодовку – я отказался принимать пищу. Через три дня голодовки обо мне наконец вспомнили и камеру, в которой меня содержали, посетил зам. Начальника приёмника-распределителя.

- Почему вы голодаете, объясните причину?

Я вкратце рассказал ему обо всём, конечно же кроме наркотиков. Но об удалении зуба вместе с мостом и о том, что я приехал сюда пьяный я не утаил. Зам. Начальника выслушал меня внимательно.

- Ну и каковы ваши требования? – спросил он, - чего вы от нас хотите?

- В общем, мне сказали, что я пробуду здесь, пока не сойдут побои. Но с каждым днём я чувствую себя всё хуже и хуже. И я требую провести медэкспертизу в официальном порядке, зарегистрировать побои, а также, оказать соответствующую медпомощь. А самое главное, это то, чтобы медсправку выдали – одну – лично мне, на руки, а другую приобщили бы к личному делу.

- Хорошо, эти проблемы мы решим, твою просьбу я удовлетворю. На днях вас обследуют медики и вам выдадут соответственно справку. Так что прекращайте голодать и начинайте есть.

- Я перестану голодать только в том случае, если пройду медобследование и получу справку.

19 сентября 2003 года мне сделали флюорографический снимок грудной клетки и провели тщательное медобследование. А на следующий день мне на руки выдали медсправку от 19 сентября 2003 года из флюорографического центра г. Киева, где было чётко указано: «…переломы рёбер и двусторонний туберкулёз лёгких…», а копию точно такой же справки подшили к материалу личного дела, с чем меня в официальном порядке и ознакомили. После получения справки на руки 20 сентября 2003 года я прекратил голодовку. Меня обеспечили необходимыми медпрепаратами и медики периодически делали тугую повязку на грудь. Зам. Начальника приёмника-распределителя сдержал своё слово.

9 октября 2003 года за мной прибыли менты и отконвоировали меня из приёмника-распределителя в Деснянское РОВД. В отделении милиции меня уже поджидал следователь. Следователь предъявил мне обвинение «в причинении тяжких телесных повреждений, вследствии которых, наступила смерть потерпевшего» - по ч.2 ст.121 УК Украины.

- Так сколько у вас ещё тяжких преступлений не раскрыто? – спросил я у следователя, - все висяки на меня повесишь, смотришь, и медаль дадут.

«Посмертно, - подумал я про себя, - в натуре, менты поганые, чего хотят, то и творят!».

- Ты, главное, не беспокойся, - ответил следователь, - что надо, то мы и докажем, а сейчас мы поедем в прокуратуру.

На мои кисти рук пристегнули наручники и под конвоем доставили в районный суд. Там я под конвоем простоял в коридоре суда, а следователь без моего присутствия зашёл в кабинет и решил вопрос с санкцией. Даже на роль «официальной показухи» - законного действия правосудия либо Прокуратуры – я был просто не нужен. А те сорок дней, что я провёл в камерах различных ментовок, то эти дни просто так взяли и вычеркнули из моей жизни и даже не соизволили зачислить их в срок со дня моего ареста, как будто эти сорок дней я отдыхал на Гавайях. Хотя в ч.1, ст.3 Конституции Украины и написано, что жизнь человека является наивысшей социальной ценностью Украины, но видимо, моя фамилия и личность в целом, в Конституционный список не попала. Видимо, в этом списке только те личности, которые непосредственно издавали этот Закон, со своими (я даже не знаю, как правильно выразиться) приближёнными, либо подельниками, или друзьями, Кентами – что-то вроде этого. А моя жизнь в этом порнографическом законе имела сущность не ценности, а что-то вроде огрызка обглоданного яблока, которое съели, а огрызок выбросили.

Далее следак мне предъявил обвинение и зачитал показания лжесвидетеля – Ирины Николаевны Довбыш.

- Да как же это так, - возмутился я, когда следователь зачитал мне показания свидетеля, - так как же я мог быть в этих вещах в момент преступления? Я рассматривал малиновые штаны и полосатую светлую рубашку – вещи, которые мне дали менты уже после преступления и после моего ареста.

- Этого просто не может быть, так как и не было никакого преступления. И вещи эти мне дали сами менты, после чего я всё время содержался под стражей и никак не мог в этих вещах оказаться на свободе. Тем более, из показаний свидетеля преступление было совершено утром, 30 августа, а вещи эти я надел на себя уже вечером, 30 августа. Во всём этом полное несоответствие.

- Хорошо, - ответил следователь, - я в этом разберусь.

- Дело в том, - продолжал я, - у меня есть свидетели – это те, кто был вместе со мной, как вы утверждаете, в момент преступления – две женщины и двое мужчин. В итоге, один из мужчин ушёл и, как вы мне сейчас предъявляете, именно тот мужчина, который ушёл и оказался с тем Сергеем, который умер о нанесённых мною телесных побоев. Но его никто на то время не бил и он ушёл совершенно здоровым, а я вместе со Светой (одной из тех женщин) уехал. Тем более, Наталья и Николай – двое из тех, кто был с нами, проводили нас до автобусной остановки и мы уехали. И все эти люди живут в этих дворах, а Наташа и Николай работают на рынке «Юность». Наташа работает в кафешке возле мясного отдела, а Николай – грузчиком. Так что, найти их вам труда не составит. А тем более, именно в тот день – 30 августа – Наташу задержала милиция и, когда менты меня арестовали и заводили в ГОМ № 1, то как раз в этот момент я встретился с Наташей – её выпустили из милиции. А то, что касается тех вещей, которые описывает в своих показаниях свидетель Довбыш, то это враньё и по факту лжи у меня тоже имеются свидетели – это те, кто находился в «обезьяннике» 30 августа и все их данные имеются в журнале задержанных ГОМа № 1. И в полных подробностях я всё рассказал следователю. Следователь с моих слов записал всё в протокол, после чего меня опять отвели в камеру.

В камере у меня было время всё обдумать и взвесить «за и против». С показаний свидетеля, с которых мне предъявили обвинения да ещё и описания тех вещей, которые были на мне, которые она никак не могла видеть, да и вообще, все её показания – сплошная ложь. Вывод один – Довбыш – подставная ментовская сука. Подобные понятые и свидетели у ментов есть в каждом районе и почти в каждом дворе. Благодаря таким стукачам, менты зарабатывают на хлеб насущный, вопреки интересам службы. Главное, чтобы был хороший отчёт, а как проводится работа уже неважно. Государственных деятелей это не волнует. Главное, чтобы на бумаге был необходимый процент раскрываемости преступлений, а также необходимое количество людей, содержащихся в тюрьмах и лагерях Украины и, как говорится: «пусть лучше будет перевыполнение плана, чем недостача.». А для отчёта перед Европой недостача – это плохо, а сверхдостача – хорошо, значит государство работает.

Вот таким макаром работает и мой следователь. Если он с перывого дня нашего знакомства показал своё истинное лицо в суде, когда взял санкцию без моего присутствия, то что от него ожидать в дальнейшем? Кроме головной боли – фальсификации различных протоколов, искусственное создание тех или иных мотивов преступления и всяких других подлостей, на которые способны менты. А больше от них ждать нечего, так что дела у меня плохи. Тем более, что я являюсь неимущественным лицом, а значит – пластилином в руках правоохранительных органов. Именно эти мысли пришли мне на ум, других вариантов я не видел.

«Как быть?» - задал я себе вопрос.

Я понял одно, что доказать что-либо здесь - в ментовской - не имеет смысла. Правоохранительная беспредельная система уже закрутила свой кровавый сюжет очередного триллера и сценарии зловещего механизма коррумпированных шестерёнок, завёлся и потянул тяжёлую, стальную цепную пилу по душам избранных жертв, всё сильнее и больнее поражая мозг, разум, психику. Запах крови всё сильнее и сильнее наполнял камеру пыток, передавая адреналин тиранам. Зловещая улыбка появилась на их устах и глазах, глаза загорелись желанием. Очередной раз поставив раком государство, они опять поимеют с него,--за очередное раскрытое тяжкое преступление: слава, поощрение, премиальные, продвижение по службе, по должности и т.п. - каждый из них получит свой кусок пирога. Но они не осознают, что тот пирог, который едят они, их семьи, начинка этого пирога начинена человеческим мясом и они более схожи не как правоохранительные стражи закона и порядка в Украине, а как каннибалы из племени Майя. А украинская милиция в целом -- ох, как на них похожа!

В общем, примерно за 10 дней, которые я провёл в отделении милиции Деснянского РОВД, следователь без моего ведома, без моего присутствия, участия и т.д. приобрёл всё необходимое: мед. справки от различных врачей по состоянию моего здоровья и даже левый рентгеновский снимок на туберкулёз оказался чистым. Я оказался совершенно здоровым. Хотя по сути на то время я уже 7 лет состоял на туб. учёте, даже имел операцию на правое легкое. да и тем более у меня в «заначке» была справка от 19 сентября 2003 года с флюорографического центра, в котором было подтверждение заболевания двухстороннего заболевания туберкулёза легких. Но я об этом следователю ничего не сказал.

Во-первых, точно такая же справка должна была быть у него и приобщена к материалам уголовного дела. А раз новый рентгеновский снимок чист, вывод один - справка уничтожена, а рентгеновский снимок подменен, а это уже должностные преступления. А во-вторых, видя своё безвыходное положение в этой коррумпированной ментовской системе, я решил молча, оставить это дело до суда на десерт для мусоров: «киндер сюрприз» - и этим разоблачить их в преступных деяниях. И я был уверен, что именно на суде я разоблачу преступную, ментовскую деятельность и правосудие тщательным образом, во всём разберётся, после чего я этому делу придал гласность.

Но, в данной ситуации, я решил - как говорится - «не спугнуть дичь» - и тем самым довести эту делюгу до судебного разбирательства, а так же подорвать и их «крышу»--Прокуратуру по надзору за деятельностью милиции, что в сущности, не соответствует со ст.26 Закона Украины «про милицию»,а также и других статей, этого же Закон - за деятельность Ментов - короче, полное несоответствие во всём.

За всё это время, что я провёл в ментовских, примерно 50 дней со дня моего ареста, то есть, с 30 августа, то за всё это время, я ни разу не встретился с представителями прокуратуры по надзору за деятельностью милиции, даже не видел их в глаза, но зато их резолюциями расписаны все необходимые акты в производстве моего уголовного дела и все фальсификации в протоколах, для искусственного создания мотива преступления - полностью одобрено Прокуратурой по надзору за соблюдением законности за деятельностью милиции. Так кто же их накажет за беззаконие, если они являются исполнителями законов? Они и есть закон, которым манипулируют от имени закона, творя беззаконие, прикрываясь тем же законом,

Вот что значит иметь власть и полномочие в Украине.

В итоге: хоть конституция, хоть тот или иной закон Украины для неимущественного лица, имеет характер законодательного ребуса типа-- «кубик-рубика»,-- «пока разгадаешь,-- либо твой поезд уйдёт без тебя, либо новая власть придет со своими новыми порядками и законами и пока всё изучишь и поймёшь тут и время придёт,--когда в твою дверь постучит костлявая старушка в чёрном балахоне и с острой косой и скажет: «пора родной—уходить в мир иной».

Но, на то время я считал, что оснований и доказательства у меня предостаточно, что бы в суде доказать свою невиновность, тем более с показаний лжесвидетеля, чётко вырисовалась картина лжи. Во первых, в момент вымышленного преступления, я был не один а со мной три свидетеля: Наталья, Светлана, Николай и потерпевший - Сергей, который гораздо раньше указанного свидетелем время, ушёл к себе на работу в кафе «Дана», где он и работал. А во вторых, указанное время лжесвидетелем, на момент преступления с 9-00 до 11-00 часов то судя по её показаниям, преступление происходило в центре огромного двора, во круг которого находились детский сад, детская площадка, аптека, спортивный комплекс, сапожная мастерская, таксофон, школа, ресторан «Горище» - всё это находилось в окружении 9-тиэтажных домов и тем более, этот двор был проходной и имел прямой выход на торговый центр и рынок «Юность» и что бы за два часа продолжительности, указанным свидетелем жесткого преступления и никто более, этого не увидел, кроме одного-единственного свидетеля Ирины Николаевны Довбыш, -- это абсурд!-- Такого просто быть не могло. И я был уверен, что суд назначит судебное расследование и я не именно это всё докажу на суде. В этом я не сомневался!

Со следователем в отделении милиции я больше не встречался. Все материалы моего уголовного дела следователь фабриковал без меня, моё присутствие было не нужным. Для моего отправления в следственный изолятор все необходимые справки были готовы, но была одна небольшая проблема, которую сам следователь, видимо решить не мог, но, для этого всегда в запасе есть нужные должностные и служебные лица; Как говорится: «не мытьём так катанием».

Лукьяновский следственный изолятор №13

За сутки до моего этапирования в Лукьяновский следственный изолятор в камере где я содержался, отворилась дверь. Перед нами стоял старшина милиции - начальник конвоя.----Ниязов, выходи из камеры, -скомандовал старшина.

Я вышел, старшина закрыл дверь и повёл меня в конец коридора. По левую сторону была дверь, старшина открыл дверь кабинета и пригласил меня войти.

--Проходи Ниязов, присаживайся - старшина рукою указал мне на стул, а сам прошёл к столу и присел напротив меня. - Ниязов, ты в курсе, что завтра прямо отсюда, с отделения милиции мы тебя этапируем в следственный изолятор?

---Нет, я не в курсе. А что разве СИЗО сейчас оправляют на прямую с ментовки? - спросил я - Ведь вроде в начале должны отвести в КПЗ, а уже оттуда в тюрьму. Это, что новые правила?

---Да, это так. Дело в том, что в КПЗ сейчас на ремонте, там делают евроремонт и по этому всех подследственных возят прямо из милиции.

--И ты для этого меня сюда вызвал, что бы об этом мне сообщить? - спрашивая это, я рассмеялся, так как догадался к чему эта аудиенция..

--Прекращай смеяться – сказал старшина сделав серьёзную мину-- давай лучше поговорим по-мужски, ты ведь старый каторжанин и живёшь по понятиям и мне с такими как ты легче найти общий язык, чем с этой отбитой молодёжью.

---А в чём собственно дело?

---Давай тогда поговорим напрямую: ты туберкулёзник?

--Да--ставил я, реально осознавая куда он клонит.

Дело в том, что тюрьма туберкулезно больных не принимает, пока туб. больные не пройдут в специальной больнице профилактическое лечение от туберкулёза, а уже после лечения соответствующей справкой и флюорографическим снимком, принимает следственный изолятор.

--Дело в том—начал старшина - что если тебя тюрьма не примет, то у меня будут проблемы. Правда не такие уж большие, какие могут возникнуть у тебя, если нам придётся тебя привести обратно сюда. Сам понимаешь, вроде не дурак.

---Короче, что ты мне хочешь предложить?

--Завтра, когда мы тебя доставим в тюрьму, вас сразу поведут к врачу. Пока врач вас не осмотрит, мы будем находиться в тюрьме и ждать результата врача, а я лично буду присутствовать в его кабинете во время приёма. И когда врач у тебя спросит: «Есть ли жалобы на здоровье, какими болезнями ранее болел» - ты не должен говорить что болел туберкулёзом.

---А тот флюорографический снимок, что мне делали 19 сентября 2003г в приёмник-распределителе, ведь он же должен быть приобщен к делу?

---А вот это уже не твои проблемы, а мои - занервничал старшина, - тебе надо сказать, что ты здоров и жалоб на здоровье не имеем. Ты понял?

--Понял, но не совсем.

--Ты же понятливый мужик. Если мы договоримся, то я в долгу не останусь. Сегодня бухнёте на дорожку, а завтра передам тебе в машине немного «травки» ну и сигареты с чаем. У тебя ведь некого нет, чтобы «передачку» на дорожку передать. А мы эти проблемы порешаем. Ну как, по рукам?- спросил старшина и протянул мне руку.

----Я не против, если ко всему обещанному, ты или вы добавите упаковку «трамадола» - и также протянул старшине руку.

В «дружеских» рукопожатиях мы порешили освободиться от головных болей.

В камере нас было четверо подследственных и завтра всех в тюрьму. Помимо меня,

туберкулёзниками были ещё двое. Старшина с каждым из нас провёл индивидуальную беседу. Ну, я после удачных переговоров, с каждым, в течении суток, нам три раза передавали по две бутылки водки. А уже утром, когда нас погрузили в машину, старшина меня не обманул и передал всё обещанное.

--Ты главное смотри не спались на шмоне в тюрьме—передавая «дела» предупредил меня старшина.---в тюрьме вас сразу шмонать не будут, так что время затариться хватит, так что смотри.

Прибыв в следственный изолятор, всё было так, как говорил мне старшина.

А возвращаться обратно в милицию это равносильно-- «испытать свою судьбу», после того что со мной произошло.

Самоубийцей и камикадзе--- я себя не считал на то время.

Лукьяновский следственный изолятор встретил наш этап,--доставленный из ментовки РОВД своей тюремной, обычной сыростью, мрачностью и холодом, который, каждому сюда вошедшему, непроизвольно проникает в каждую клеточку его тела и по коже пробегают мурашки, и вошедший, непроизвольно содрогается. Вздохнул первый глоток тюремного сырого воздуха, каждый отчётливо осознаёт, что даже обычный кислород, имеет в тюрьме иное свойство, которым достаточно вздохнуть один лишь раз в жизни и ты, этот вкус некогда в жизни не забудешь. А тюремная аура, различного уголовного контингента, веками прошедшего свой путь через эти каменные мрачные и сырые стены, поглощают тебя в целом и затягивают в топкое болото, всё глубже и глубже поглощая твоё тело, своей трясиной, в новый мир - преступный мир. И новая жизнь, в которую ты окунулся с головой, заставляет тебя прищурить глаза, чтобы возможно было разглядеть в этой темноте, какие препятствия тебя ожидают впереди. И каждый твой новый шаг в этой преступной жизни, должен быть обдуман и достаточно один раз оступиться и этого достаточно,чтобы упасть в пропасть и никогда больше не подняться. Войти в этот «казённый дом» никакого труда не составляет: «добро пожаловать!». А вот выйти --суждено единицам и даже те, кто вышел, имеют пожизненное клеймо, с которым придётся жить до конца своих дней. Это Рок судьбы.

…Обычные тюремные процедуры, для вновь прибывшего в СИЗО подследственного, ничем не отличаются от других тюрьм: первым делом, прямо с тюремного порога, тебя ведут к тюремному врачу. Начальник милицейского конвоя присутствует при этой процедуре. В случае необходимости, тюрьма может не принять подследственного и тогда конвойные забирают своего подследственного обратно, либо в КПЗ, либо в РОВД, пока не будет соответственных мед. справок о состоянии здоровья. Далее, подследственного водворяют на некоторое время в специальные камеры, так называемые «отстойники» либо «боксы», а оттуда ведут на обыск. И уже после шмона, обратно закрывают в «отстойники». Пока тюремные кумовья не распределят тела подследственных, либо осуждённых в нужные «желтые» камеры, после чего следует помывка в бане и тела разводят по хатам. Все тюремные корпуса соединены между собой подземными переходами, построенными ещё во времена Екатерины 2-ой и первое, с чем сталкивается вновь прибывшие арестанты, это с подземными переходами, когда разводят арестантов по корпусам, - «Катька, Столыпинский и Брежневский» - 3 легендарных корпуса.

Пока не находился под следствием, ко мне в тюрьму дважды приходил следователь. В первый раз я отказался давать какие-либо показания без очной ставки со свидетелем Ириной Николаевной Довбыш, Я также потребовал предоставить мне адвоката.

Во второй раз следователь пришёл ко мне. На закрытие моего уголовного дела вместе с адвокатом и переводчиком, а свидетеля, так и не привёл. На закрытии дела, я вначале ознакомился со всеми материалами уголовного дела и обнаружил, что справка от 19 сентября 2003 года с флюорографического центра г. Киева отсутствует. зато у меня есть - надёжно спрятанное и ожидает своего часа. также отсутствует судмедэкспертиза и многое другое. Для судебного разбирательства это значит многое.

Я отказался где-либо расписываться и ни с чем не согласился. На этом мы расстались.

В результате следователь моё уголовное дело закрыл и передал в суд.

В начале января 2004 года я получил «обвинительное заключение. Суд был назначен на 26 января 2004 года.

Я подготовил все необходимые материалы, а сущность всего происшедшего я изложил в ходатайстве на имя своего судьи.

Я ждал суда.

Дата добавления: 2015-07-20