Глава вторая. Горячие и холодные средства коммуникации

«Взлёт популярности вальса, - объяснял Курт Закс, - был следствием стремления к простоте, близости и первозданности, которыми наполнены последние две трети восемнадцатого столетия».

В век джаза мы теперь не замечаем, что вальс возник как взрывной способ человеческого самовыражения, прорвавшийся сквозь феодальные барьеры хоровых танцевальных стилей.

Есть основной принцип, отличающий горячее средство коммуникации от холодного:

- радио - телефон

- кино - телевидение

- и т.п.

Горячее средство расширяет одно-единственное чувство до степени «высокой определённости». Фотография обладает высокой определённостью, комикс же низкой. Он даёт мало визуальной информации. Телефон – холодное средство с низкой определённостью, так как ухо получает скудное количество информации.

Речь тоже является холодным средством, поскольку передаёт мало, и очень многое слушателю приходится додумывать. С другой стороны, горячие средства характеризуются, стало быть, низкой степенью участия аудитории, а холодные – высокой степенью достраивания ею недостающего.

Такое холодное средство, как иероглифическое письмо, очень отличается от такого взрывного посредника, как фонетический алфавит. Алфавит превратился в книгопечатание. Печатное слово с присущей ему специалистикой разрывает путы средневековых корпоративных гильдий, создавая крайне индивидуалистические образцы предпринимательства.

Разогревание такого средства коммуникации, как письмо, до интенсивности печати, привело к возникновению национализма. Громоздкие средства коммуникации – такие, как камень – связывают времена. Когда их используют для письма, они очень холодны и служат соединению эпох, тогда как бумага представляет собой горячее средство, служащее соединению пространств.

Любое горячее средство допускает меньшую степень участия по сравнению с холодным. Например, лекция обеспечивает меньшее участие по сравнению с семинаром, а книга – по сравнению с диалогом. С появлением печати многие прежние формы были исключены из жизни, а многие приобрели странную новую интенсивность.

Наше время прямо-таки изобилует примерами проявления того принципа, что горячая форма исключает, а холодная включает. Когда столетие назад балерины стали танцевать на носочках, присутствовало ощущение, что искусство балета приобрело новую «духовность» - из балета были исключены мужские персонажи.

Высокая определённость порождает как в жизни, так и в сфере развлечений специализм и фрагментацию. Если бы нам приходилось полностью и непосредственно принимать каждый удар, наносимый по структурам нашего сознания, то мы превратились бы в нервные развалины, постоянно всё пересматривающие.

Пример разрушительного воздействия горячей технологии, приходящей на смену холодной, приводит Роберт Тиболд в книге «Богатые и бедные». Когда австралийские аборигены получили от миссионеров стальные топоры, их культура, базирующаяся на каменном топоре, потерпела катастрофу.

Каменный топор служил статусным символом, подчёркивающим значимость мужчины. Миссионеры же привезли кучу стальных топоров и раздали их женщинам и детям. Мужчинам приходилось даже брать их у женщин взаймы, и это вызывало падение мужского достоинства.

Иерархии традиционного типа быстро разрушаются при столкновении с любым горячим средством коммуникации повторимого типа. Такие средства, как деньги, колесо и письмо приводят к фрагментации племенной структуры.

Гораздо большее ускорение может способствовать восстановлению племенного образца интенсивного вовлечения, как это произошло в Европе с появлением радио. Специалистские технологии детрайбализируют. Неспециалистская электрическая технология ретрайбализирует (возрождает родо-племенную архаику).

В эпоху часов Ньютон ухитрился весь мир определить в образе часовоого механизма механизма. Однако такие поэты как Блейк, пошли дальше Ньютона в своей реакции на вызов, брошенный часами. Блейк говорил о необходимости избавиться от Ньютонова сна.

В Ньютоне, Локке и других фигурах Блейк видел загипнотизированный нарциссический тип, совершенно не способный достойно ответить на вызов механизма. Полную блейковскую версию предложил У.Б. Йейтс в знаменитой эпиграмме:

В экстаз восторга погрузился Локк

А значит саду умирать пора;

Прядильную машину «Дженни» Бог

Извлёк из твоего ребра.

Локка, философа механического ассоцианизма, Йейтс представляет как человека, загипнотизированного собственным образом. «Саду», или единому сознанию, настал конец. Человек восемнадцатого века получил расширение самого себя в форме прядильной машины, которую Йейтс наделяет сексуальной значимостью. Сама женщина видится, таким образом, как технологическое продолжение мужского существа.

Контрстратегия, которую предложил своей эпохе Блейк, состояла в противопоставлении органического мифа механизму. Сегодня, когда мы нырнули с головой в эпоху электричества, органический миф является автоматическим ответом. Ибо миф есть мгновенное целостное видение сложного процесса вместо пооперационного или постадийного.

Миф представляет собой имплозивное свёртывание всякого процесса. Мгновеннач скорость электричества сообщает мифическое измерение даже самому простому промышленному действию. Мы живём мифически, но продолжаем мыслить однобоко.

Для озарения необходима концентричтность. Фактически она и есть техника озарения. Кеннет Боулдинг так говорит об этом в своей книге «Образ»: «Значение сообщения – это то изменение, которое оно производит в образе».

Интерес к эффекту, а не к значению есть основное. Ведь эффект включает в себя всю ситуацию и отклик на сообщение целиком. Странно, что этот приоритет эффекта над «информацией» не был учтён ни в одной теории памяти, зато «с обратным знаком» он обыгрывается в английском представлении о клевете: «Чем больше истины, тем больше клеветы». Память должна фигурировать как операнд сообщения в теории информации. Пока же этого нет.

С точки зрения аппаратуры средств коммуникации, отсталые страны являются холодными, а мы – горячими. Завзятый горожанин горяч, а деревенский житель холоден.

Америка переживает процесс обращения, описанный Маргарет Мид в журнале «Тайм» (4 сентября 1954 г.): «Отовсюду доносятся жалобы, что обществу приходится двигаться слишком быстро, чтобы угнаться за машиной».

Льюис Мэмфорд на протяжении всей своей книги «Город в истории» отдаёт предпочтение холодным, или непреднамеренно структурированным, городам над городами горячими и интенсивно наполняемыми. Период величия Афин был, по его мнению, периодом, на протяжении которого ещё сохранялись привычки деревенского увлечённого участия, ставшего невозможным в высокоразвитых городских центрах.

Ибо ситуация высокой проработанности даёт мало возможностей для участия. Скажем, читая детективный роман, читатель участвует в нём в качестве соавтора хотя бы и в силу того, что очень много оставлено за границами существования. В сетчатых шёлковых чулках гораздо больше чувственности, потому что глаз, действуя на манер руки, должен достраивать образ точно так же, как он это делает в отношении мозаики телевизионного образа.

В сообщении Ассошиэйтед Пресс из Санта-Моники, шт. Калифорния, от 9 августа 1962 г. говорилось:

«Около ста нарушителей правил уличного движения смотрели сегодня полицейский фильм о дорожных происшествиях во искупление допущенных ими нарушений. Двоим из-за тошноты и состояния шока понадобилась медицинская помощь…»

Охладит ли горячий фильм горячих водителей – вопрос спорный. Но он имеет прямое отношение к пониманию средств коммуникации как таковых. Эффект обработки горячими средствами никогда не может включать в себе слишком много участия.

Спектакль жестокости, используемый как средство отвадить от неё, может и ожесточать. Что касается бомбы и массового уничтожения как средства сдерживания, то очевидно, что результатом любого затянувшегося страха всегда становится бесчувственное оцепенение. Платой за вечную настороженность становится безразличие.

Тем не менее существует принципиальная разница между тем, используется ли горячее средство в горячей или в холодной культуре. Когда радио используется в бесписьменных культурах, это приводит к разрушительным последствиям, отличным от тех, которые имеют место в Англии, где радио воспринимают как развлечение.

Культура низкой грамотности, не может принять кино или радио как развлечение. Для ней они настолько же разрушительны, насколько разрушительным стало для высокоразвитого письменного мира телевидение.

Культурной стратегией, в которой мы отчаянно нуждаемся, являются юмор и игра. Игра обобщает и тем остужает горячие ситуации реальной жизни, также и пародируя их.

Один из способов увидеть основополагающее различие между горячим и холодным применением коммуникации – сравнить и противопоставить трансляцию исполнения симфонии и трансляцию симфонической репетиции.

Телевидение, когда оно используется по-настоящему, требует вовлечения в процесс. Изящная компактная упаковка подходит лишь для горячих средств. Фрэнсис Бэкон без устали противопоставлял горячую и холодную прозу.

Письму «методичному» он противопоставлял афористичное. Если пассивный потребитель жаждет упаковок, то люди, питающие интерес к приобретению знания будут, по его мнению, обращаться к афоризмам, и как раз потому, что они не завершены и требуют глубокого участия по наполнению.

Другой удобной отправной точкой для прояснения различия между горячими и холодными средствами коммуникации является розыгрыш. Констанс Рурк в своей книге «Американский юмор» вообще не рассматривает розыгрыш как шутку. Для письменного народа розыгрыш столь же неприятен, как и каламбур, сбрасывающий нас под откос с рельсов ровной и единообразной прогрессии книгопечатного порядка.

«Комфорт» заключается в устранении визуального упорядочения в пользу такого, которое допускает непроизвольное участие чувств. В экспериментах, в которых устраняют все поступающие извне ощущения, субъект начинает неистово заполнять и достраивать свои чувства чистыми галлюцинациями.

Таким образом, разогревание одного чувства имеет тенденцию оказывать гипнотическое воздействие, а охлаждение всех чувств обычно вызывает галлюцинацию.

Дата добавления: 2015-07-20