Августа. Однажды Нора спрашивала о его обязательствах, но, пожалуй

Однажды Нора спрашивала о его обязательствах, но, пожалуй, ее бы удивило, что на командировках весь мир Дрю был создан из рутины. Каждое утро он приветствовал каждую семью и обеспечивал необходимый уход и лечение. Писал Норе краткие записки перед тем, как повторить обход, чтобы убедиться, что каждый человек пил воду из нужной бутыли и употреблял еду из тар, предоставленных организацией, а не собственные припасы. У него неизменно каждый день по многу раз состоялся один и тот же разговор на ломаном мандаринском наречии, и он знал, что на следующий день его ожидают те же скептицизм и беспокойство.

О самом Дрю стала заботиться миниатюрная женщина пятидесяти лет по имени Цзян Лин. Ее руки все еще были потрескавшимися и грубыми, хотя она раньше, чем большинство, поняла, что ее фермерский труд был бесполезен. Теперь она жила за счет предоставленного продовольствия, как представитель поколения несуществующих сплетен, и заботилась о Томми и Дрю.

Ее муж был болен, но отказывался от ухода и практически от любого лечения, кроме периодических доз морфина. Вместо того, чтобы сидеть дома, она окружила врачей заботой, готовила для них и настаивала на уборке их домов.

Она пришла к Дрю безо всякого предлога, когда он сидел и распределял дозы морфина за своим маленьким столиком.

— Jian qi lai, — она жестом повелела Дрю встать. — Wo xian zai da sao yi xia. Я сейчас здесь приберусь.

— Jiang Sao, — начал было Дрю, но она шикнула и покачала головой. – Ah Lin, — поправился он, обратившись к ней по более фамильярной форме имени, на которой она настаивала. — Ni bu yong da sao. Не нужно.

Она заставила Дрю замолчать, покачав головой и махнув рукой, и он встал, потянувшись, чтобы собрать свои склянки со стола.

Тут она резко схватила его за руку и притянула ее к себе обеими сильными руками, вглядываясь в надпись, вытатуированную на его запястье.

我 注 定 是 她 的

Мне суждено быть её.

Дрю вздрогнул. Он мог смотреть на эти слова только в одиночестве и позволял себе быть уязвимым лишь под покровом ночи.

— Ta shi shei? — тихо спросила она.

— Нора, — прошептал он. Они оба смотрели на его руку.

Она ласково повторила имя, проводя пальцами по символам. Каким-то образом, даже произнесенное с акцентом, имя Норы переносило ее сюда, в эту комнату. Мысль о ней рядом и волновала Дрю, и заставляла его грудь сжиматься от боли. Ее имя наполняло комнату светом, но он не хотел осквернять ее свет этим отравленным местом.

Лин подняла взгляд на него.

— Ni ai ta.

Ты любишь ее.

— С того самого момента, как увидел, — хотел сказать Дрю, но вместо этого произнес просто «Да».

Она мягко выпустила его руку и взяла за подбородок обеими ладонями, притянув его ближе к своему лицу.

— Ну же, — улыбнулась она ему. — Wo hua ta de hua xiang gei ni.

Сердце Дрю сжалось.

Я нарисую ее тебе.

挂念

17 июня

Мы сидели у меня на кухне в уютной тишине, она повернулась ко мне спиной, нарезала в миску яркие овощи. Я наклонился, опершись о стойку напротив нее, переводя взгляд от ее глянцевых волос к округлым плечам под тоненькими лямками ее топа, к еле заметным покачиваниям ее бедер с каждым движением ножа.

Я резко перевел взгляд шкаф над ней, зная, какой кажется моя жизнь таким приземленным людям, как она. Я знал, что чувства, которые испытывал, нельзя было вернуть, и, тем не менее, не мог отвести от нее глаз.

Прокашлявшись, я оттолкнулся от стойки и подошел к ней.

— Тебе помочь чем-нибудь? — я остановился, не в состоянии сдержать улыбку в ожидании ее предсказуемого ответа. У нас сложилось что-то вроде традиции: она готовила, а я смотрел. Потом я ел, а она смотрела.

Я не мог не смотреть на нее.

— Нет, — произнесла она, и ее хвостик легонько раскачивался, когда она качала головой. Мой взгляд вмиг упал на изящный изгиб ее шеи. — Вообще-то, я почти закончила. Сегодня так жарко. Я подумала, что нам захочется чего-то прохладненького.

Она зачерпнула разноцветные кусочки на лезвие ножа и положила их в синюю керамическую миску.

— Звучит прекрасно.

Обернувшись, она потянулась через меня и тепло улыбнулась, достав из ящика, справа от меня, большую ложку. Ее щеки немного порозовели, либо из-за солнца, либо из-за беспощадной июньской жары – я не был уверен. Я дотронулся до ее предплечья, чтобы остановить ее, затем до лица, и начал рассеянно водить большим пальцем по ее розовой коже.

— Здесь слишком жарко? — спросил я. Мой взгляд следовал за движениями руки, совершенно загипнотизированный мягкостью ее кожи под моими пальцами. Я встретился с ее глазами, ясными, любопытными и теплыми карими. Она покачала головой.

— Нет, — она бессознательно облизнула нижнюю губу и приложила ладонь к другой щеке. – Наверное, я сегодня слишком долго была на солнце.

Я улыбнулся, задержав руку, а затем нехотя убрав ее.

— Ты вся розовая, сумасшедшая девчонка, — сказал я. Моя улыбка становилась шире и шире, когда я снова потянулся к ней и убрал волосок с ее теплого лба. — Тебе это идет.

Она застенчиво опустила взгляд.

— Ты дразнишь меня.

Она пожевала губу, а затем снова подняла на меня взгляд. В ее глазах появился озорной блеск.

— И, думаю, мне это нравится.

Я засмеялся громко и весело, покачав головой, когда она подмигнула и снова занялась овощами.

Позже мы сидели за моим поцарапанным кофейным столиком. Она сложила под себя ноги в ожидании. Она приготовила салат с пастой. Он был ярким, пестрым и вкусным.

— Боже, я обожаю, как ты готовишь, — пробубнил я, жуя с закрытыми от удовольствия глазами.

— Помидоры с моего огорода. Как и базилик. — Она широко улыбнулась, по ее голосу было понятно, что она гордилась собой. Так вот что она делала весь день на улице. Я наслаждался каждым кусочком чуть больше, зная теперь, что это она вырастила овощи.

— Помидоры потрясающие, — вздохнул я. — Как они называются? Они такие яркие. Наверное, они должны носить какое-то сумасшедшее название типа Страстная Женщина или Большая Птица.

Я вонзил вилку в практически желтый томат, задержавшись, чтобы рассмотреть его, а затем отправив его в рот.

— Пурпурные — это Чероки. Желтые — Банановые ноги. А зеленые — мои любимые — это Зеленая зебра.

Я смеялся и качал головой. Мне нравилось, что она предпочитала проводить время за такими занятиями, что она любила свой огородик. Она была такой непохожей на тех, кого я встречал, такой открытой и настоящей; казалось, каждая эмоция, которая возникала в ее голове, отражалась непосредственно на ее лице. Что она делала здесь со мной? Спрашивал я себя. У нее должен был кто-то быть в этом маленьком желтом домике, кто смотрел, как она готовит обед, кто помогал ей с огородом.

Я никогда не встречал никого похожего на нее. Ей нравился мой дом, старый и забытый, каким он был, и она принимала меня так, словно всегда знала, что я буду здесь.

Я взглянул на нее и увидел, что она наблюдала за мной. Смотрела на мой рот.

Напряжение, которое всегда было между нами, казалось, постоянно усиливалось. Меня тянуло к ней каким-то непостижимым образом, воздух словно бы превращался некую вибрацию, нечто живое, когда она находилась рядом. Это было что-то большее, чем просто влечение наших тел. Я чувствовал ее во всех смыслах этого слова.

— Что? — спросил я, слизнув винегрет с губ. — Смотришь, как я ем?

Она покраснела, и мне стало интересно, признает ли она это, примет ли то, что пульсирует между нами. И хотя я знал, что не признает, мне хотелось этого.

Она уронила взгляд на свои руки и засмеялась, слегка покачав головой прежде, чем снова взглянуть на меня.

— Что заставило тебя выбрать эти татуировки и пирсинг? — спросила она, разглядывая мои открытые руки.

— Я люблю каждый дом, который у меня был, — начал я, глядя на отрывки жизни, покрывающие мою кожу. — Независимо от того, как долго я там находился. Мне нравится носить напоминания о них с собой. Мне хотелось украсить свое тело. И дело не в том, что мне не нравилась моя кожа — наоборот, мне она очень нравилась.

Я помнил свою первую тату, маленькую птичку с желтыми и красными перышками, на левом боку. Пестрая птичка хранила самые важные воспоминания о Кении. Это была моя первая официальная поездка, первая самостоятельная поездка.

Ребенком я путешествовал с родителями, но поездки наедине с собой были совсем другими. В первые дни я испытывал бОльшие трудности, чем думал. Я говорил на суахили ужасно и чувствовал себя в некотором роде белой вороной. В одно утро я проснулся, продрогший от прохладных ночей саванны, тело ныло от довольно долгого сна на старой койке. Я вышел из палатки и увидел маленькую птичку, которая уселась на один из гладких камней, окружавших потушенный пожар.

Каждое утро она сидела там как небольшое напоминание о цвете и красоте, которые остались в этом пыльном и мрачном месте. Этот эпизод я и решил забрать с собой, когда моя миссия подошла к концу.

— Кто это? — спросила она, и ее голос и робкие прикосновения к плечу вернули меня в мою маленькую гостиную. Моя рука последовала за ее.

— Это мой дедушка.

Она подвинулась, и ее рука переместилась к моему лицу, легонько дотронувшись до металлического кольца, которое пронзало мою бровь. Ее ладонь была теплой и мягкой, и я прислонился к ней, закрыв глаза от абсолютного наслаждения тем, что она узнавала меня с этой стороны.

— А это? — спросила она. Я открыл глаза, когда она показала на пирсинг под губой. Я терял голову каким-то неведанным мной раньше образом, так, как не хотел ни с кем до нее.

— То же самое. Мне кажется, мне это идет, — ответил я, мягко улыбнувшись тому, как она разглядывала мое лицо и познавала различия между нами.

— А ты, с другой стороны, прекрасна безо всяких украшений.

Я не мог не смотреть на нее таким же голодным взглядом, как она смотрела на меня, не в силах избавиться в своих мыслях от буквального значения своих слов. Она была бы так прекрасна: обнаженная бархатная кожа, сладость, добрые, открытые руки.

Выражение ее лица стало странным: неуверенность, смущение и, наконец, решительность. Она вдруг вынула салфетку из моей руки и приложила мою ладонь к своей груди, и ее сосок оказался между моими пальцами. Затем она прижала меня к себе уже решительнее, и я отчетливо ощутил металл кольца, пронзавшего ее отвердевший сосок.

Ее дыхание было тяжелым, сердце громко стучало от моих прикосновений, когда я проводил пальцем вперед и назад, наслаждаясь ее маленьким секретом, тем, что она делилась им со мной.

Она резко убрала мою руку, положив в пустую ладонь бумажную салфетку. Та упала на пол, так как моя рука не желала забывать идеальную форму ее груди.

— Нора? — окликнул я ее. Мой голос был полон замешательства и желания, мой мир и все, что, как мне казалось, я знал, сошел со своей оси в тот самый момент.

— Я уберу, — тихо сказала она. Она не подняла на меня взгляд, а ее розовые загоревшие щеки стали более густого цвета, когда она убирала наши тарелки и пошла на кухню.

Я смотрел, как она уходила. Мою грудь распирало, а мысли превратились в хаос. И я понимал, что, возможно, все-таки мы не были такими разными.

挂念

Дата добавления: 2015-07-20