Глава 4 война 1 страница

Первая военная кампания Эдуарда III, прерванная перемирием 1342 года, не принесла англичанам стратегического успеха в борьбе с французами. Единственную значительную победу они одержали в 1340 году в морском сражении в дельте Шельды близ Слюйса, порта во Фландрии, где французы сосредоточили около двухсот кораблей, набранных в Генуе и Леванте для вторжения в Англию. В результате сражения англичане разбили французский флот и установили господство над Английским каналом. Победа была одержана во многом благодаря новому оружию англичан.

Этим новым оружием стал лонгбоу – длинный лук, превышающий длиной рост человека. Англичане переняли этот лук у валлийцев и использовали это оружие еще при короле Эдуарде I во время войны с шотландцами. С дальнобойностью в 800 ярдов и скорострельностью от 10 до 12 стрел в минуту, превышавшей, по меньшей мере, впятеро скорострельность обычного лука, лонгбоу явил собою революционное оружейное новшество. Его стрелы в умелых руках поражали цель на расстоянии в 200 ярдов, и хотя пробивная сила была меньше, чем у обычного лука, непрерывный град стрел (за счет скорострельности) деморализовывал неприятеля. При подготовке к противостоянию с Францией Эдуарду III было необходимо компенсировать меньшую численность своих войск по сравнению с армией неприятеля превосходством в вооружении и тактике ведения боя. В 1337 году он запретил под страхом смерти все спортивные состязания, кроме состязаний в стрельбе из лука, и простил долги всем ремесленникам, изготовлявшим луки и стрелы.

Другим новшеством, появившимся в XIV столетии, стали пушки. Являвшиеся по существу еще экспериментальными образцами, эти орудия были гораздо менее эффективны, чем длинные луки, поставлявшиеся на вооружение в английскую армию. Изобретенные в 1325 году ribaud или pot de fer, как их называли французы, представляли собой небольшие железные пушки бутылочной формы, стрелявшие железными стрелами с треугольной головкой. Когда в 1338 году французы осаждали Саутгемптон, то при осаде этого города они использовали лишь одну пушку (ribaud), оснащенную сорока восемью стрелами.

В следующем году французы изготовили небольшое количество пушек с установленными на колесной платформе несколькими стволами, запальные отверстия которых располагались на прямой линии, что позволяло стрелять одновременно из всех стволов. Но снаряды этих орудий обладали малой пробивной силой. Англичане также использовали небольшие орудия, в частности в сражении при Креси, но они не нанесли противнику существенного ущерба, а при осаде Кале пробивная сила снарядов оказалась недостаточной для того, чтобы проломить крепостную стену. Позже, когда пушки начали отливать из бронзы или из меди и увеличили их размеры, орудия стали использовать для разрушения замковых ворот, равно как и мостов, но крепостные стены успешно противостояли этим орудиям еще в течение добрых ста лет.

В морском бою при Слюйсе, в котором английским флотом командовал сам король, главную роль сыграли английские лучники. Каждый английский корабль с солдатами на борту находился между кораблями со стрелками из лука. Лучники располагались на верхней палубе на специальной платформе, откуда вели залповую стрельбу. «Бой воистину был яростным и ужасным, – писал Фруассар, – ибо морское сражение гораздо более связано с риском, чем бой на суше, ведь на море при необходимости некуда отступить». Длинные луки сделали свое дело. Непрерывный град стрел сметал французов с палуб, и они потерпели жестокое поражение.

Никто из придворных не отважился сообщить Филиппу VI о разгроме французского флота. Тогда вперед вытолкнули шута, и он произнес: «Трусливые англичане! Они не осмелились вступить в абордажный бой с доблестными французами». Королю все стало понятно. Потом еще говорили, что рыбы после боя при Слюйсе выпили столько французской крови, что если бы Бог пожаловал им дар речи, они бы стали говорить по-французски.

Однако победа на море не принесла Эдуарду III стратегического успеха, ибо из-за недостаточной численности сухопутных войск он не мог повторить свой успех на французской земле. Ни голландцы, которых Эдуард считал своими союзниками, ни его тесть граф Уильям де Гин не встали на сторону англичан. Эдуарду пришлось, по настоянию папы, заключить с французами перемирие, но только на время.

Ради чего он воевал? Каковы были истинные причины войны, которая продолжилась даже в XV веке? Основной причиной этой войны, как и большинства войн вообще, послужило столкновение политических и экономических интересов. Эдуард III хотел установить полную верховную власть над Гиенью и Гасконью, частями Аквитанского герцогства, которое в XII веке перешло в собственность его предка Генриха II Плантагенета в результате женитьбы этого английского короля на Элеоноре Аквитанской. Французский король все еще сохранял власть над этими землями, руководствуясь положением «правителя и властителя» (superioritas et resortum), которое давало местным жителям право просить защиты и помощи у французских властей. Они этим правом нередко пользовались, что породило непрекращающийся конфликт между англичанами и французами.

Конфликт усугублялся важной ролью Гиени в экономике Англии. Гиень с ее плодородными землями, судоходными реками, длинной морской береговой линией и крупным портом Бордо, являлась главным районом в мире по производству вина. Англичане импортировали из Гиени вино и сельскохозяйственные продукты и экспортировали ткани и шерсть, получая при этом немалый доход от экспортных и импортных пошлин. Кроме того, оживленная торговля между Гиенью и Фландрией также приносила англичанам приличную выручку. Такое положение Францию не устраивало, и французские короли пытались военным или мирным путем восстановить свое господство над Аквитанией.

Эдуарду III было пятнадцать лет, когда он взошел на трон в 1327 году, двадцать пять лет – когда он начал воевать с Францией, и тридцать четыре года – когда в 1346 году он предпринял вторую попытку взять верх над противником. Эдуард III был статным, хорошо сложенным человеком с золотистыми, до плеч волосами, дополнявшимися усами и бородой, а по характеру доброжелательным и прямым, но в то же время тщеславным и своенравным, да и ничто человеческое ему было не чуждо. Выросший во враждебной среде людей, убивших его отца, и ставший свидетелем казни любовника своей матери Мортимера, пытавшегося захватить в стране власть, Эдуард III все же взошел на трон, не побитый превратностями судьбы. Практическую политику он понимал, но как править страной и смотреть в будущее, толком не знал. Стратегическим мышлением Эдуард III не обладал, но вполне имел качества, присущие правителю его времени: он любил охоту, рыцарские турниры, экстравагантные развлечения и мечтал о полководческой славе. О нем говорили, что он полон «детского простодушия» и «юношеского задора».

Когда Эдуард III назвал себя законным королем Франции и предъявил права на французский престол, считал ли он всерьез, что добьется цели, сказать затруднительно, но сама правомерность его намерений послужила (в понимании англичан) обоснованной и справедливой причиной начать войну с Францией. Справедливость войны служила залогом того, что Бог примет сторону тех, кто берется за правое дело. Справедливая война должна была стать одним из политических курсов, провозглашенных монархом, и иметь благую обоснованную причину выступить против несправедливых и даже преступных действий противника. Как еще в XIII веке заметил Фома Аквинский, справедливая война должна преследовать справедливые цели, но как и в чем они заключаются, мыслитель не уточнил. Однако он развил свою мысль в другом направлении: справедливой войне даже больше, чем помощь Бога, должно предоставляться «право извлечения прибыли» (право на грабеж, иными словами), ибо противник, ведя «неправедную войну», не имеет никаких прав на собственность, а прибыль в виде военной добычи – надлежащая награда за риск.

Эдуард III рассчитывал привлечь на свою сторону французских сеньоров, находившихся в вассальной зависимости от французского короля. Если он, а отнюдь не Филипп VI был законным королем Франции, сеньоры могли нарушить присягу, данную французскому королю, и перейти на сторону Эдуарда. В XIV веке вассальные отношения складывались между людьми, а не между человеком и государством, и владелец герцогства или графства обладал почти автономной властью, что позволяло, к примеру, проанглийски настроенным властителям Нормандии и Бретани поддерживать притязания Эдуарда на французский престол и, в частности, не препятствовать высадке его войск на своей территории. Береговая линия Нормандии и Бретани служила англичанам для высадки войск в течение примерно сорока лет, а Кале, захваченный после сражения при Креси, служил той же цели и в XV веке.

В Бретани не затихала борьба между двумя претендентами на власть в герцогстве, а также между двумя непримиримыми партиями, одна из которых держала сторону Франции, а другая поддерживала английского короля, и Франция вечно подвергалась опасности вторжения англичан. Побережье Бретани было открыто для английских судов, английские гарнизоны стояли на бретонской земле, а бретонская знать открыто поддерживала Англию. Бретань являлась французской Шотландией, взрывоопасным районом, настроенным против центральной власти, и как шотландцы искали союза с Францией, так и бретонцы пытались использовать англичан в борьбе с французской короной.

В Бретани после смерти последнего герцога в 1341 году преемниками считались его единоутробный брат Жан де Монфор и племянница Жанна де Пантьевр. Монфор поддерживал англичан, а Жанна уступила права на власть в герцогстве своему мужу Карлу де Блуа, племяннику Филиппа VI, стоявшему на стороне французского короля.

Карл вел аскетический образ жизни, отличался предельной религиозностью и познавал веру смирением плоти. Подобно Томасу Бекету, он носил нестираную одежду, кишевшую вшами, в обувь клал камешки, а спал на соломе рядом с кроватью жены. После его смерти обнаружили, что под доспехами он носил власяницу, превратившую его тело в сплошную рану. Хотя Карл и вел благочестивую жизнь, он обвинял себя в порочности, гордыне и страстности и даже в плотских грехах. Полный раскаяния, он усыновил внебрачного сына Жана, дав ему свое имя. Карл жалел бедных людей и уменьшал налоги. Простые люди считали его святым, и когда однажды зимой он отправился босиком к бретонской святыне, дорогу туда устлали соломой и одеялами, но он изменил маршрут и сбил себе ноги в кровь, в результате чего долго не мог ходить.

Однако благочестие Карла не мешало ему проявлять жестокость в борьбе за власть в герцогстве. Когда он осаждал Нант, то, воспользовавшись метательными машинами, запустил в город головы тридцати захваченных в плен сторонников де Монфора. Взяв Кемпер после упорного сопротивления неприятеля, он предал смерти две тысячи защитников города, не пощадив даже женщин. Согласно военной практике того времени, осажденные могли сдаться на оговоренных условиях, но если они дрались до конца, то не могли рассчитывать на пощаду, и, видимо, Карл, отдавая жестокий приказ, не чувствовал угрызений совести. Перед штурмом Кемпера Карла предупредили, что ожидается наводнение и со штурмом лучше повременить, но он отказался изменить принятое решение, заявив: «Разве не Бог повелевает стихией?» Когда городом овладели до наводнения, задержку бедствия сочли за чудо, обязанное обращением Карла к Богу.

Когда Карл взял в плен Жана де Монфора и отправил в Париж как пленника Филиппа VI, жена де Монфора во всеуслышание заявила, что ее муж воспринял выпавший на его долю удел «как несгибаемый человек с сердцем льва». После пленения де Монфора во главе его партии встала его жена. Графиня объезжала город за городом, поднимала дух сторонников и призывала их присягнуть на верность своему трехлетнему сыну. «Не горюйте о своем господине, которого вы потеряли. Он всего-навсего человек», – говорила она, добавляя, что у нее достаточно средств, чтобы продолжить борьбу. Графиня увеличила численность гарнизонов в подвластных ей городах, снабжала их продовольствием, председательствовала на военных советах, занималась дипломатическими сношениями и вела переписку с нужными людьми, отличавшуюся не только дельными мыслями, но и изяществом слога.

Когда Карл де Блуа осаждал Энбон, графиня де Монфор возглавила защитников города. Верхом на коне и в полном вооружении она разъезжала по улицам, воодушевляла солдат и приглядывала за женщинами, которым повелела укоротить юбки и таскать камни и горшки с кипящей смолой к крепостным стенам города. Наконец, выбрав время, она возглавила отряд рыцарей, прошла вместе с ними по известному только ей потайному ходу и, оказавшись в тылу неприятеля, уничтожила большую часть его войска; Карлу де Блуа пришлось отступить. Графиня де Монфор продолжила борьбу за власть в герцогстве и после смерти своего мужа, которому, переодевшись, удалось бежать из тюрьмы, чтобы уйти в мир иной, едва добравшись до дома.

Когда в 1346 году Карл де Блуа попал в плен и в итоге оказался в английской тюрьме, во главе его партии встала его жена Жанна де Пантьевр, не менее решительная особа, чем жена де Монфора. Война за власть в Бретани продолжилась с новой силой. Однако, видно, превратности жизни, лишения, взятый на себя тяжкий труд и утраченные иллюзии привели графиню де Монфор к помешательству, и ее заключили в замок Тикхилл, где она провела тридцать лет.

Карл де Блуа, проведя в тюрьме девять лет, в конце концов откупился, заплатив за свою свободу, по разным данным, тридцать пять, сорок или семьдесят тысяч экю. Он был готов пойти на уступки и вступить в переговоры с противником, но его воинственная жена не собиралась отказываться от власти. Карл де Блуа продолжил борьбу и в итоге пал на поле сражения. Его причислили к лику святых, но затем папа Григорий XI отменил это решение по просьбе младшего де Монфора, уверявшего, что, если бретонцам навяжут мысль, будто он победил святого, его сочтут узурпатором.

Французы и англичане боролись также за верховенство во Фландрии, города которой в XIV столетии являлись главными европейскими торговыми центрами, где итальянские ростовщики и банкиры держали свои представительства, приносившие немалую прибыль. Доходы от развитой текстильной промышленности обогащали местных предпринимателей, купавшихся в роскоши. Жанна, жена Филиппа Красивого, во время посещения Брюгге с удивлением заявила: «Я думала, что буду здесь единственной королевой, а им в городе нет числа».

Хотя Фландрия являлась французским леном, ее жители были связаны экономическими узами с Англией, ибо зависели от поставок английской шерсти. «Все население мира, – писал Матфей Вестминстерский, – согревается в холода английской шерстью, из которой во Фландрии шьют одежду». Непревзойденная по своему высокому качеству и расцветке одежда, изготавливавшаяся фламандцами, пользовалась устойчивым спросом даже в странах Востока. Швейное производство являлось главным во Фландрии, от него зависело благосостояние населения, и англичане, поставлявшие во Фландрию шерсть, старались использовать этот рычаг для установления своей власти в стране.

Фламандские промышленники, купцы и рабочие, исходя из собственных интересов, стояли на стороне Англии, а знать во главе с графом Фландрии Людовиком Неверским была настроена профранцузски. Двор Людовика был устроен по образцу двора французского короля, фламандская знать роднилась с семьями французских аристократов, фламандские юноши учились в Париже, Реймсе и Лане, да и основным языком Фландрии являлся французский.

Однако положение рабочих на швейных фабриках было тяжелым, и в 1302 году вспыхнуло восстание в Брюгге. Подавить восстание поручили отряду французских рыцарей, усиленному пехотой. Приблизившись к расположению неприятеля, занявшего позиции близ Куртре, рыцари решили, что самостоятельно одолеют противника и, чтобы лишь самим пожать славу, повелели пехотинцам ретироваться. Однако они не знали, что повстанцы, образовавшие народное ополчение, по-своему подготовились к бою: вырыли на месте будущего сражения широкие и глубокие рвы, заполненные водой, и прикрыли их ветками. Эти рвы вместе с естественными ручьями образовали целую систему водных преград. И рыцари угодили в ловушку. Когда они перешли в наступление, их лошади падали в рвы, и всадники вместе с ними оказывались в воде. За ними валились в рвы рыцари, подпиравшие первых сзади, и в воде образовалось жуткое нагромождение тел. Ополченцы пронзали их пиками, как рыбу острогой, превратив бой в побоище. После боя с трупов содрали семьсот золотых шпор (отсюда и другое название этой схватки – Битва золотых шпор) и выставили в храме на всеобщее обозрение. Потеря столь большого числа французских аристократов понудила Филиппа Красивого разослать по Фландрии комиссионеров, чтобы пополнить ряды дворянства за счет состоятельных буржуа, готовых раскошелиться за оказание подобной милости.

Французское рыцарство исходом сражения при Куртре обескуражено не было, да и презрительное отношение к вооруженным простолюдинам не изменилось. Исход битвы был воспринят как неудачное стечение обстоятельств, не более того. Действительно, когда спустя двадцать пять лет во Фландрии вновь поднялось восстание, рыцари наголову разбили повстанцев в сражении при Канеле. Тем не менее властям следовало задуматься о причинах повторяющихся народных волнений, плюс, несомненно, о том, что люди, вооруженные пиками, представляют собой грозную силу, – но этими размышлениями пренебрегли.

Филипп VI делал все возможное для того, чтобы изолировать Фландрию от влияния англичан, что противоречило интересам фламандских промышленных городов во главе с Гентом. В результате против правителя Фландрии, защищавшего интересы французского короля, поднялось восстание гентских купцов и ремесленников, поддержанное другими крупными фламандскими городами. Восстание возглавил Якоб ван Артевельде, представитель богатых городских классов, полагавший, что пришло время буржуазии сменить у власти аристократов. (Это не мешало его притязаниям на аристократический образ жизни. Его сыновья присвоили себе дворянские титулы, старший взял себе в жены аристократку, да и дочь вышла замуж за дворянина.) В 1339 году Артевельде разбил войско графа Фландрии и вынудил того укрыться во Франции, а сам пришел к власти в стране.

Тем временем Эдуард как король страны, поставлявшей шерсть для фламандской промышленности, оказывал давление на фламандские власти, рассчитывая получить на территории Фландрии надежный плацдарм для войны с французами. Фламандские промышленники приветствовали союз с англичанами, да и Артевельде связывал свое будущее с этим союзом. Воспользовавшись тем, что Эдуард III объявил себя законным королем Франции, Артевельде в 1340 году подписал с Эдуардом предложенный тем договор о сотрудничестве, не сообразив, что английскому королю этот договор был необходим лишь на время, чтобы закрепиться во Фландрии.

Артевельде был человеком крутого нрава. Однажды, когда он повздорил с неким фламандским рыцарем, то ударом кулака сшиб его с ног на глазах Эдуарда III. Выполняя условия договора, Артевельде финансировал военные операции английского короля в борьбе против Франции, а затем пошел еще дальше. Он предложил, чтобы в будущем правителем Фландрии – вместо Людовика Мальского, старшего сына и наследника графа Фландрии – стал старший сын Эдуарда принц Уэльский (позже известный как Черный принц). Фламандские города эту инициативу не поддержали. Фламандцы посчитали немыслимым лишить наследства законного преемника графа Фландрии в пользу английского принца. Кроме того, к тому времени папа под давлением Филиппа VI отлучил фламандцев от церкви за измену законному королю, что принесло убытки предпринимательству. Политика Артевельде вызвала возмущение, к тому же его стали подозревать в присвоении государственных денег.

«Фламандцы начали роптать на действия Якоба», – писал хронист XIV столетия, и когда Артевельде однажды ехал по Генту, «убежденный в своем величии», вокруг него стала собираться толпа, не отстававшая от него и громогласно требовавшая отчета о расходовании государственных денег. Добравшись до дома, перепуганный Артевельде закрыл ворота, двери и окна, чтобы не слышать хор негодующих голосов. Наконец, «смирившись», он подошел к одному из окон и, открыв его, дал обещание, что на следующий день предоставит полный отчет о произведенных им тратах за все девять лет правления. Толпу его обещание не устроило. Все, как один, закричали: «Выйди сейчас же к нам и незамедлительно отчитайся за потраченные тобой казенные деньги». Испугавшись, Артевельде закрыл окно и попытался улизнуть из дома через заднюю дверь, чтобы укрыться в церкви. Скрыться Артевельде не удалось. Взломав двери, разъяренная толпа ворвалась в дом и расправилась с ним на месте. Так в июле 1345 года фортуна отвернулась от правителя Фландрии.

После этих событий представители фламандских городов отправились в Англию, чтобы умиротворить Эдуарда III, разгневанного гибелью Артевельде. Уверив английского короля, что они по-прежнему его поддерживают, фламандцы сделали предложение, позволявшее представителю английского королевского дома управлять Фландрией, не лишая наследства законного преемника графа Фландрии. Предложение предусматривало выдать замуж Изабеллу, тринадцатилетнюю дочь Эдуарда, за четырнадцатилетнего Людовика Мальского, находившегося под опекой фламандской общины. Эдуард согласился принять предложение, однако Людовик, как впоследствии выяснилось, хранил верность французскому королю и от брака с английской принцессой категорически отказался. Когда два года спустя Эдуард решил объявить о помолвке своей дочери и Людовика, жених бесследно исчез, что косвенно, но достаточно основательно сказалось на судьбе Ангеррана VII.

Современники Эдуарда III считали его слабым правителем, не в пример французскому королю. Виллани, флорентийский хронист и государственный деятель, называл Эдуарда «il piccolo re d’Ingliterra» («английским малышом»). Весьма сомнительно, что Эдуард III в действительности намеревался завоевать Францию. Средневековые войны между европейскими странами имели конечной целью не завоевание враждебной страны, а захват власти в этой стране путем нанесения ей достаточного ущерба. Если бы Эдуард овладел Гиенью и обосновался во Фландрии и Северной Франции, его цель прийти к власти во Франции уже не показалась бы нереальной.

На войну требовались немалые деньги, и Эдуард III взял кредиты во флорентийских банкирских домах Барди и Перуцци. По свидетельству Виллани, Эдуард получил кредит от шестисот до девятисот тысяч золотых флоринов в банке Барди и от четырехсот до шестисот тысяч золотых флоринов в банкирском доме Перуцци, рассчитывая погасить займы за счет налоговых поступлений от продажи английской шерсти. Однако расплатиться с кредиторами он не сумел, что привело к их банкротству. Банкирский дом Перуцци обанкротился в 1343 году, годом позже пал и банкирский дом Барди, что привело к банкротству третьего флорентийского банкирского дома – Аччаюоли. В результате этих банкротств промышленное производство и торговля пришли в упадок, и когда в 1347 году во Флоренции и Сиене вспыхнул ужасный голод, за которым последовала чумная эпидемия, все эти страшные народные бедствия были расценены как наказание Божье.

Достать на продолжение войны деньги Эдуарду III было немыслимо без решения из состоявшего из представителей трех сословий парламента. В то время европейское средневековое общество подошло к становлению денежной экономики. Если раньше вооруженные силы состояли из людей, ставших солдатами в силу принятого на себя обязательства перед господином и возвращавшихся после краткосрочной службы домой, то теперь набирать солдат в армию приходилось за деньги. Однако к тому времени в государстве, находившемся на стадии становления, еще не сложился систематический способ финансирования военных кампаний. Монарх в поисках денег прибегал к займам, которые был не в состоянии возместить, что вынуждало повышать налоги и обесценивать деньги.

Правда, военные расходы при удачном итоге военных действий в той или иной мере покрывались захваченными у противника ценностями. Кроме того, с успехом практиковался захват пленников с целью получения выкупа. По словам французского историка Жюля Мишле, рыцарская война, как и рыцарская любовь, была double et louche – двойственной и двусмысленной. Практика не соответствовала целям войны. Рыцари шли на войну ради славы, а на самом деле – ради наживы.

В 1344 году Эдуард III известил английский парламент о нарушении перемирия с французским королем Филиппом VI и попросил «высказать свое мнение» по поводу сложившейся ситуации. Палата лордов и палата общин высказались за окончание войны разгромом противника в победоносном сражении или почетным миром. Для заключения мира предлагалось воспользоваться посредничеством папы или других влиятельных лиц, а если попытка достигнуть мира успехом не увенчается, «решить дело на поле битвы».

В 1345 году парламент разработал порядок формирования армии и предложил его королю. Согласно этому предложению, землевладельцу с годовым доходом в 5 фунтов полагалось отрядить в армию лучника, землевладельцу с годовым доходом в 10 фунтов – конного копьеносца, с годовым доходом в 20 фунтов – двух конных копьеносцев, с доходом в 25 фунтов и более – тяжеловооруженного всадника. Графствам и городам полагалось направить в армию лучников согласно разработанной разнарядке, а реализация всей системы набора армии возлагалась на шерифов и других должностных лиц.

Согласно тому же решению, предлагалось реквизировать все английские корабли для транспортировки во Францию людей, лошадей, продовольствия, фуража, а также необходимых материалов и оборудования для изготовления стрел и другого оружия. Максимальная грузоподъемность одномачтовых кораблей с прямоугольным парусом доходила до 300 тонн, но большинство судов были маленькими, грузоподъемностью от 30 до 50 тонн.

В армию набирали обещанием богатой добычи и помилованием преступников, объявленных вне закона; с этой же целью английские власти разжигали антифранцузские настроения, зародившиеся после нападения французов на Портсмут, Саутгемптон и другие английские приморские города. Не преминули довести до народа и то немаловажное обстоятельство, что Эдуард объявил себя законным королем Франции, указав на справедливость и состоятельность притязаний, которым противодействуют безнравственные французы. Кроме того, английские власти, запугав население французским вторжением, разместили вдоль южного побережья страны сигнальные станции, между ними поставили караулы, а в море наладили патрулирование.

В июле 1346 года Эдуард III продолжил войну с французами. Вместе со своим пятнадцатилетним сыном, принцем Уэльским, он пошел морем в Нормандию во главе армии, состоявшей из четырех тысяч всадников в тяжелом вооружении, десяти тысяч лучников и отряда пехотинцев, набранных в Ирландии и Уэльсе. (Другое войско, ранее посланное в Бордо, уже воевало с французами на границе Гиени.) Эдуард высадился на полуострове Котантен, поручив непосредственное командование экспедиционными силами Годфри д’Аркуру, пообещавшему, что англичане не встретят сопротивления, ибо герцог Нормандии со своим войском пребывает в Гиени, чтобы дать отпор неприятелю, а простые нормандцы воевать не умеют, и потому англичан ждет большая добыча, тем паче что нормандские города не защищены крепостными стенами. Хотя, по словам Фруассара, главное желание Эдуарда заключалось в сражении с неприятелем, король благосклонно отнесся к обещанию д’Аркура.

Нормандия была богатой страной, и англичане не видели надобности запасаться на долгий срок продовольствием, тем более что местные жители перед приходом неприятельских войск «покидали свои дома, оставив продовольственные припасы, в том числе зерно в амбарах и на корню. До этого на их землю не ступали вражеские солдаты, и простые нормандцы не имели представления о войне». Только в Кане горожане совместно с отрядом рыцарей под командованием коннетабля графа д’Э оказали англичанам сопротивление, но были быстро разбиты, ибо город не был защищен крепостными стенами. Д’Э попал в плен и вместе с другими пленниками и захваченной англичанами военной добычей был препровожден в Англию, чтобы ждать, когда его выкупят. По существу не встречая сопротивления, англичане продвигались от города к городу, опустошая все на своем пути, захватывая скот и дорогостоящие товары и отправляя в Англию пленников, способных заплатить выкуп; при этом солдаты не обращали внимания на окрики офицеров и при всякой возможности набивали себе карманы.

Когда английское войско стало продвигаться к Парижу, вдоль берега Сены, Филипп VI, не предпринимавший до того никаких встречных действий, наконец оставил Руан, где он находился, и направился в Париж по другому берегу Сены. Когда Филипп возвратился в столицу, Эдуард вошел в Пуасси, городок в двадцати милях западнее Парижа. Пока английский король в алой мантии, отделанной горностаем, пировал в середине августа, отмечая праздник Благовещения, его солдаты обирали и жгли близлежащие села. Зарево этих пожаров было видно в Париже, и, как писал французский хронист Жан де Венет, «это ужасное зрелище мог видеть любой, поднявшись на одну из парижских башен».

Тем временем Филипп VI издал указ о призыве в армию в районах боевых действий всех, кто может носить оружие. Указ основывался на обязанности французов «защищать страну и корону». Предполагалось, что указ вступит в силу только в том случае, если аристократы не смогут сами дать отпор неприятелю. Королевский указ доводился до сведения населения глашатаями на деревенских площадях и базарах. Указ также предписывал городам принять меры для укрепления армии. Обычно в подобных случаях одни города направляли в армию необученных пехотинцев, от которых, как правило, толку не было, другие вносили в королевскую казну деньги, на которые можно было набрать наемников, знающих военное дело.

Дата добавления: 2015-07-20