Глава XXXIII

Дни становятся серыми. Солнце утратило свою теплоту, и в полдень оно стоит ниже на северном небе. Все знакомые звезды давно скрылись, и кажется; будто и солнце уходит за ними. Мир - единственный, мне известный, - остался на севере далеко позади; нас разделяет целое полушарие. Печальный, пустынный океан, холодный и серый, кажется концом света, каким-то гиблым местом, где прекращается жизнь. Он становится все холоднее, все мрачнее, несмотря на близость земли. По ночам кричат пингвины, чудовищнее амфибии стонут в воде, и большие альбатросы, посеревшие от борьбы со штормами, реют над нами.

"Земля!" - раздался крик сегодня утром. Я задрожал, близко увидев землю, - первую землю с тех пор, как мы вышли из Балтиморы века тому назад. Солнце не показывалось, утро было сырое и холодное, с резким ветром, пронизывавшим насквозь. Термометр на палубе показывал тридцать градусов по Фаренгейту, то есть на два градуса ниже точки замерзания, и время от времени налетали легкие снежные шквалы.

Вся видимая земля была одним сплошным снежным полем. Из океана торчала длинная, невысокая гряда скал. Подойдя ближе, мы не открыли никаких признаков жизни, - это была пустынная, дикая, холодная, заброшенная земля. К одиннадцати утра, у входа в Ле-Мэр, шквалы прекратились, установился ровный ветер, и нас несло течением как раз в ту сторону, куда мы и хотели идти.

Капитан Уэст не колебался. Распоряжения, с которыми он обращался к мистеру Пайку, отдавались быстро и спокойно. Рулевой изменил курс, и обе смены выбежали наверх ставить паруса. Тем не менее капитан Уэст ни секунды не заблуждался насчет риска, который он брал на себя, вводя свое судно в эту могилу судов.

Когда мы под всеми парусами, подгоняемые сильным течением, вошли в узкий пролив, зазубренные береговые скалы Тьерра-дель-Фуэго побежали назад мимо нас с головокружительной быстротой. Мы были совсем близко к ним и так же близко к скалистому берегу острова Стэтен с противоположной стороны. Здесь, в этой коварной ловушке, между двумя стенами черных отвесных утесов, на которых не держался даже снег, капитан Уэст, до сих пор лишь иногда подносивший к глазам свой бинокль, вдруг стал упорно смотреть в одну точку. Я навел и мой бинокль на эту точку и весь похолодел, увидев, что из воды торчат четыре мачты большого судна. Это судно было не меньше "Эльсиноры" и затонуло недавно.

- Немецкое судно, с грузом нитроглицерина, - сказал мистер Пайк.

Капитан Уэст кивнул головой, продолжая рассматривать затонувший корабль, потом сказал:

- По-видимому, там нет людей. Но все-таки, мистер Пайк, отрядите на ванты несколько человек из самых дальнозорких: пусть посмотрят, да и вы смотрите. Может быть, на берегу есть уцелевшие люди, которые могут подать нам сигнал;

Мы продолжали путь, но никаких сигналов не видели. Мистер Пайк был в восторге от нашей удачи. Он козырем расхаживал взад и вперед, потирая руки и улыбаясь своим мыслям. С тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года он не бывал, как он мне говорил, в проливе Ле-Мэр. Он сказал мне еще, что он знавал капитанов, которые до сорока раз обходили Горн, и ни одному из них ни разу не посчастливилось пройти этим проливом. Обычный путь лежит значительно дальше к востоку, в обход острова Стэтен, но он сопряжен с уклонением от западного направления, а здесь, на краю света, где сильный западный ветер, не встречая препятствий, дует беспрерывно вокруг узкой полоски земли, приходится бороться милю за милей, дюйм за дюймом, чтобы не уклониться от западного направления. "Руководство к мореплаванию", говоря о мысе Горне, советует капитанам: "Держите на запад во что бы то ни стало".

Когда, вскоре после полудня, мы вышли из пролива, дул тот же ровный ветер, и мы делали восемь узлов в час по гладкой поверхности океана под прикрытием берегов Тьерра-дель-Фуэго, которые тянутся к Горну в юго-западном направлении.

Мистер Пайк не помнил себя от радости. Даже сменившись с вахты, он не мог расстаться с палубой. Он потирал руки, тихонько смеялся и беспрестанно напевал отрывки из "Двенадцатой Мессы". Он стал даже разговорчивым.

- Завтра утром мы подойдем к Горну, - говорил он. - Мы сократили путь на двенадцать, на пятнадцать миль. Вы только подумайте: мы и не заметим, как проскользнем вокруг него. Никогда еще мне так не везло, как в этот раз; я никак не рассчитывал на такую удачу... Ах ты, моя старушка "Эльсинора"! Гнилая у тебя команда, но, видно, тебя ведет десница господня.

Один раз я с ним столкнулся под тентом. Он что-то бормотал про себя, - кажется, это была молитва.

- Только бы не изменилась погода. Авось, продержится еще денек, - твердил он.

Мистер Меллэр был другого мнения.

- Ну нет, на это не рассчитывайте, - сказал он. - Ни одно судно еще не обходило Горна благополучно. Вот увидите - налетит, шквал. Он всегда налетает с юго-запада.

- Но неужели ни одно судно не может рассчитывать здесь на тихую погоду? - спросил я.

- На это очень мало шансов, сэр, - ответил он. - Один шанс на миллион. Я готов держать с вами пари - обычное пари на фунт табаку, - что через двадцать четыре часа мы будем дрейфовать под одними верхними парусами. Я поставлю хоть десять против пяти, что мы и через неделю не обогнем Горна, а так как этот обход определяется от пятидесятой до пятидесятой параллели, я готов поставить двадцать против пяти, что через две недели, считая от этого дня, мы еще не дойдем до пятидесятой параллели Тихого океана.

А капитан Уэст, как только опасности пролива Ле-Мэр остались позади, засел в каюте, вытянув ноги в мягких туфлях, с сигарой во рту. Он не проронил ни слова, хотя мы с Маргарэт сияли от радости и распевали дуэты в течение всей второй вечерней вахты.

А сегодня утром, при спокойном море и легком ветерке, на севере вырос Горн, не дальше чем в шести милях от нас. Итак, мы были у цели, держа правильный курс на запад.

- А в какой цене табак сегодня? - поддразнил я мистера Меллэра.

- Цены на табак растут, - ответил он. - Я был бы рад держать хоть тысячу таких пари, как это.

Я взглянул на море, на небо, мысленно измерил скорость нашего хода, но не увидел ничего такого, что подтверждало бы его слова. Погода была несомненно хорошая, в доказательство чего буфетчик даже пробовал ловить залетевших с Горна голубей при помощи привязанного к бечевке изогнутого гвоздя.

На юте я встретил мистера Пайка, и, к моему удивлению, он поздоровался со мной весьма мрачно.

- Ну что, хорошо мы идем, не так ли? - заговорил я с ним весело.

Он ничего не ответил. Он только повернулся и посмотрел на серый юго-запад с таким кислым лицом, какого я никогда еще у него не видал. Он пробормотал что-то, чего я не разобрал, и когда я переспросил его, он сказал:

- Подлая погода. Разве вы не видите?

Я покачал головой.

- Так отчего же мы убираем паруса - как вы думаете?

Я взглянул вверх. Трюмселя были уже свернуты, люди сворачивали бом-брамсели и опускали брам-реи. А между тем ничто, кажется, не изменилось, только легкий северный ветерок стал еще слабее.

- Воля ваша, я не вижу ничего похожего на шторм, - сказал я.

- Так пойдите взгляните на барометр, - проворчал он и, повернувшись на каблуках, отошел от меня.

В капитанской рубке капитан Уэст натягивал высокие непромокаемые сапоги. Этим одним уже все было сказано, хотя и барометр сам по себе был достаточно красноречив. Накануне он еще показывал 30, 10, а теперь опустился до 28. Даже во время последнего шторма он не падал так низко.

- Обычная программа мыса Горн, - улыбнулся капитан Уэст, выпрямляясь во весь рост. Тонкий и стройный, он потянулся за своим клеенчатым плащом.

Но мне все не верилось.

- А далеко еще шторм? - спросил я.

Он, не отвечая, покачал головой и поднял руку, давая мне этим знать, чтобы я прислушался. "Эльсинора" неровно покачивалась, и снаружи доносился глухой, мягкий шум колотившихся о мачты пустых парусов.

Мы не проговорили и пяти минут, как он опять поднял руку. Теперь "Эльсинора" накренилась и не выпрямлялась, а в снастях свистел все крепчавший ветер.

- Начинается, - сказал капитан Уэст, приправив свое заявление принятым у моряков крепким словцом.

Тут я услышал рычанье мистера Пайка, отдававшего приказания, и почувствовал возрастающее почтение к мысу Горну - к Суровому Мысу, как называют его моряки.

Час спустя мы лежали в дрейфе на левом галсе под верхними топселями и фоком. Ветер дул с юго-запада, и нас сносило к земле. Капитан Уэст приказал старшему помощнику повернуть судно через фордевинд. Для уборки парусов на палубу были вызваны обе смены.

Поразительно было, до чего быстро развело волнение в такой короткий срок. Ветер превратился в шторм, усиливавшийся с каждым порывом. На сто ярдов кругом ничего не было видно. День из серого стал почти черным. В каютах горели лампы. Великолепен был вид с кормы на огромное судно, пробивавшее себе путь по бурному морю. Волны перехлестывали через борт, и половина палубы была залита, несмотря на выпускавшие воду шпигаты и клюзы.

У двух рубок на корме стояла отдельными группами вся команда "Эльсиноры", все в клеенчатых плащах. На баке распоряжался мистер Меллэр. На попечении мистера Пайка были корма и средняя рубка. Капитан Уэст ходил взад и вперед, все видел и ничего не говорил: распоряжаться было делом старшего помощника. Когда мистер Пайк скомандовал крутой поворот руля, паруса бизани и часть гротов ослабли и были спущены; напор ветра уменьшился. Нижние и верхние топселя были подготовлены для порывов ветра. Все это потребовало довольно много времени. Малосильные люди работали медленно и неумело. Мне они напоминали неповоротливых волов, - так вяло они двигались и так лениво натягивали канаты. А буря свирепела все больше. Группа людей на крыше передней рубки была мне видна лишь в промежутках между набегавшими волнами. Матросы у средней рубки, прижавшись к ее стене и пригнув головы навстречу ветру, совершенно исчезали за гребнями волны, врывавшихся на палубу, дохлестывавших до нижних рей и катившихся на подветренную сторону. А мистер Пайк, точно огромный паук в раскачиваемой ветром паутине, ходил по легкому мостику, казавшемуся тонкой ниточкой и качавшемуся при каждом порыве ветра.

Так ужасны были эти налетавшие порывы, что "Эльсинора" отказывалась бороться. Она покорно лежала в одном положении; ее швыряло и трепало, но нос ее не поворачивался, и нас продолжало нести к страшным берегам. Все кругом было черно; холод был жестокий. Падавшие на палубу брызги превращались в лед.

Мы ждали. Пригнув головы, съежившись, ждали группы матросов. Ждал мистер Пайк, беспокойный, сердитый, с холодными, как окружающая стужа, и злыми глазами, с несмолкающим рычаньем, не уступавшим реву стихий, с которыми он боролся! Ждал Самурай, спокойный и далёкий, как случайный гость. Ждал и мыс Горн с подветренной стороны, - ждал костей нашего судна и наших.

Но вот нос "Эльсиноры" повернулся. Направление ветра переменилось, и вскоре мы с ужасающей быстротой неслись прямо по ветру и прямо к невидным нам скалам. Но все сомнения отпали. Успех маневра был обеспечен. Мистер Меллэр, получив приказание от мистера Пайка с посланным им матросом, ослабил передние паруса. Мистер Пайк, не опуская глаз с рулевого и сигнализируя ему рукой свои распоряжения, приказал держать руль влево, чтобы сдержать бег "Эльсиноры" по ветру, поставив ее на правый галс. Работа кипела. Грот и бизань были поставлены, и перед "Эльсинорой" расстилалась на тысячу миль пустыня Южного океана.

И все это было выполнено в толчее бушующих волн, на краю света, - выполнено горсточкой жалких выродков, руководимых двумя сильными людьми, за которыми была спокойная воля Самурая.

Понадобилось тридцать минут, чтобы повернуть судно, и я понял, что даже самый опытный капитан может погубить свое судно без всякой вины со своей стороны. Представьте себе, что "Эльсинора" продолжала бы упорствовать в своем отказе слушаться руля. Представьте себе, что унесло бы в море какую-нибудь нужную снасть. И тут-то на сцену выступает мистер Пайк, ибо его обязанность смотреть, чтобы каждая веревка, каждый блок и мириады всевозможных снастей обширного и сложного снаряжения "Эльсиноры" были в порядке, прочно закреплены, и не могли быть сорваны ни при каком ветре. Властители нашей расы всегда нуждались в таких слугах, как мистер Пайк, и наша раса, по-видимому, щедро поставляла таких слуг.

Я уже хотел спуститься в каюту, когда услышал, как капитан Уэст сказал мистеру Пайку, что, пока обе смены наверху, следовало бы взять рифы у парусов. Грот и бизань были убраны, и мне были видны черные фигуры людей на фок-рее. Я простоял с полчаса, наблюдая за матросами. Работа с рифами не продвигалась.

Мистер Меллэр непосредственно следил за матросами, а мистер Пайк на корме рычал, ворчал и изрыгал проклятия.

- В чем дело? - спросил я его.

- Две смены работают и не могут управиться с лоскутком чуть не в носовой, платок! - фыркнул он. - Что ж будет, если мы задержимся здесь месяц!

- Месяц?! - вырвалось у меня.

- Для Сурового Мыса месяц ничего не значит, - проговорил он угрюмо. - Я семь недель здесь провертелся однажды, а потом повернул налево кругом и отправился другой дорогой.

- Вокруг света?

- Это был единственный способ добраться до Фриско, - ответил он. - Горн есть Горн, и по соседству с ним мне что-то не доводилось еще видеть теплых морей.

У меня онемели пальцы, и я промерз насквозь. Бросив последний взгляд на несчастных людей на фок-рее, я пошел, в каюту греться.

Немного погодя, направляясь обедать, я выглянул из люка кают-компании и увидел, что люди все еще возились с рифами на обледенелой рее.

Мы четверо сидели за столом, и было очень уютно, несмотря на жестокие толчки, которыми нас угощала "Эльсинора". В каюте было тепло. Штормовые рейки на столе держали блюда на местах. Буфетчик прислуживал и двигался легко и, по-видимому, свободно, хотя я подмечал тревожное выражение в его глазах всякий раз, как он ставил на стол блюдо в тот момент, когда "Эльсинору" швыряло и подкидывало особенно резко.

Но у меня не выходили из головы жалкие выродки на обледенелой рее. Правда, их место было там, по справедливости, как наше - здесь, в этом оазисе судна. Я смотрел на мистера Пайка и говорил себе, что полдюжины таких богатырей, как он, легко управились бы с этими упрямыми рифами. А уж о Самурае и говорить нечего: я был убежден, что он мог выполнить эту задачу один, даже не вставая с места, одним спокойным усилием воли.

Зажженные лампы качались и подпрыгивали в своих кольцах, и свет их боролся с пляшущими тенями в сером сумраке каюты, Деревянная обшивка скрипела и стонала. Огромная стальная мачта, пустая внутри, проходившая сквозь пол и потолок каюты, неприятно гудела от ветра. На палубе об нее колотились канаты с такой силой, что она звенела как пустой котел. Снаружи доносился непрерывный шум волн, катившихся по палубе и ударявших о стены каюты, и тысячи снастей уныло завывали и скрипели под жестокими ударами шторма.

Но все это было снаружи. Здесь, за этим прочно укрепленным столом, не чувствовалось ни струйки ветра, не было ни брызг, ни налетавших волн. Мы были в обители блаженного покоя, в центре шторма.

Маргарэт была в особенном ударе, и ее чудесный смех звенел не хуже звона мачты. Мистер Пайк был мрачен, но я знал его достаточно хорошо и не приписывал его мрачности бушующим стихиям, - я знал, что его возмущает неумелость ничтожных людишек, понапрасну мерзнущих на рее. А я... Я смотрел на нас четверых - голубоглазых, сероглазых, светлокожих, царственно белокурых, и мне казалось, что я давным-давно переживал всё это, что здесь со мной и во мне были все мои предки, что их жизнь, их воспоминания были моими, и что все наши теперешние невзгоды - эту борьбу нашего судна с бурным морем - я испытал уже раньше, давно, и не один, а тысячу раз.

Дата добавления: 2015-07-20