Нежелательный элемент

– Но как же вы не попались СМЕРШу? Над вами звезда была счастливая или что?

– Птицы мы были стреляные. В конечном счете я попался. Только не СМЕРШу. Меня кто-то выдал, и я оказался в настоящем лагере смерти – французском концлагере для нежелательных элементов. Я думал, мне пришел конец. Два корсиканца меня допрашивали и постоянно били. Позже мне стало известно, что меня выдал мой лучший друг, Юра Григорьев, естественно, знавший, что я был на оккупированных территориях в России. Мы когда-то учились в одном классе. Он наговорил им, что я был близким другом Франко, Гитлера и Гиммлера. А я их и в глаза не видел. Рассказал, что я был другом Скорцени и тому подобное. Вот они и решили, что поймали крупную птицу. Из этой истории меня спас американец русского происхождения, Владимир Сергеевич Хлебников, офицер разведки. Хотя Сталин и был союзником американцев, «холодная война» началась сразу же после окончания «горячей». Хлебников прибыл в лагерь и затребовал меня, как полезного американцам «агента» против Советов. И им пришлось меня отпустить. Он сказал мне, что ничего больше для меня сделать не сможет, и посоветовал перебираться в американскую зону. Так я и всплыл в Мюнхене в 1947 году. Поступил работать по специальности – инженером холодильного дела. В Мюнхене прожил два года. И тут узнал, что мою жену арестовали. Суды во Франции тогда были повсеместно в руках коммунистов. На Нину донесла консьержка. Сказала, что к жене в квартиру приходили немцы, что она пела и танцевала в «Шехерезаде», самом дорогом русском ресторане Парижа.

– Но ведь это была правда?

– Но есть-то надо было! Естественно, что за столиками в «Шехерезаде» сидели немцы. Кто еще мог себе позволить ходить в такой дорогой ресторан? Домой к ней захаживал на чашку чая адмирал Дёниц.

– Ну и как это квалифицировать, как не сотрудничество с врагом? Дёниц, между прочим, десять лет получил как военный преступник...

– Какие у вас, журналистов, левые взгляды! Она была очень красива, а я с ней не был со дня свадьбы. Что из того, что за ней ухаживали офицеры вермахта? Причем, подчеркиваю, вермахта, не СС, не гестапо. Вы видите разницу, дорогая? Разве все это не ее личное дело? После освобождения Парижа французские коммунисты натравливали толпу на таких женщин, брили им головы, проводили по улицам с дощечками на груди, им плевали в лицо и били. Это что, законно, по-вашему?

– Чем же ваша с женой история кончилась?

– В Мюнхене в испанском консульстве я получил визу, и мы встретились с Ниной в Испании в 1951 году. Мы жили в Лериде, где Нина открыла институт красоты. Я работал инженером по холодильникам, а по вечерам помогал ей делать кремы.

– Французы запретили вам в течение двадцати лет жить во Франции...

– И это вы считаете правильным? Меня даже не судили – значит, не за что было. Когда эти корсиканцы меня допрашивали и били, они обвиняли меня в том, что из французской армии я перешел в немецкую. Так они называли армию генерала Власова – точь-в-точь как чекисты. Меня обвинили в дезертирстве, а сейчас французы мне платят военную пенсию. Какой же я дезертир?

– На что вы жили в Испании после войны?

– Мы с женой открыли небольшой отель на берегу моря. Последние годы жизни моя жена разводила собак. Несмотря на то что была очень больна, почти парализована. У нас в это время было двадцать восемь пуделей. Нина умерла в 1973 году. В 1988-м я вышел в отставку и вернулся в Барселону.

Парижские «кусочки»

– Вы же парижанин, Григорий Павлович, расскажите о жизни русской колонии в Париже между двумя войнами.

– Лучше я расскажу о грузинской колонии. В Париже была довольно большая грузинская колония. Там было много аристократов и офицеров русской императорской армии, которые после захвата большевиками власти в Грузии в 1921 году бежали с родины. Я часто бывал у генерала Квинитадзе ***, у которого были три очень красивые дочки. Чтобы зарабатывать на жизнь, он стал делать йогурты. Сначала просто для семьи. Ему для этих йогуртов требовалось много сосудов, а денег не было. Нашелся один богатый человек, по фамилии Зеленский, дал ему денег, сосуды привезли ни много ни мало из Севра. У Квинитадзе были какие-то особые грибки для йогурта. Под Парижем он снял сарай. До него про йогурт никто никогда не слыхал. Сперва русские стали покупать этот йогурт в русских магазинах с большим удовольствием. А потом он продал лицензию какому-то французу за большие деньги, и тот сделал из этих йогуртов огромное дело в Европе. Никто и не знает, что эти прекрасные французские йогурты на самом деле изобрел генерал русской императорской армии Квинитадзе.

– Григорий Павлович, вы ведь хорошо знали литературный Париж, не так ли?

– Мой отец был толстовец, и я тоже. Мы часто ходили к Мережковским. Там я встречал Бунина. Там же бывали Голенищев-Кутузов, дочка Мандельштама, поэт Смоленский, Надежда Тэффи. Довид Кнут дневал и ночевал у Зинаиды Гиппиус, которая была очень язвительная дама. Всех кусала. Она периодически приглашала в «Зеленую лампу», как она называла свой литературный салон, молодых поэтов. Она их собирала, чтобы критиковать. У Мережковских была чудная квартира в Париже, которую они купили еще до революции. По сравнению с нами они были богатыми людьми – могли оплачивать счета за газ и электричество. Этого никто из нас не мог себе позволить. За столом обычно собиралось много людей – вся литературная элита Парижа. Во время войны, когда я был в Пскове, мне сказали, что там живут две сестры Гиппиус. Я был очень осторожен, опасаясь ловушки НКВД. Но все-таки пошел к ним, переодевшись в штатское. Гиппиус им не писала, опасаясь, что их посадят. С почты сразу бы донесли. Они боялись даже говорить о Гиппиус. В это время в Париже умер Мережковский. Тэффи, которая, между прочим, всегда ворчала на Мережковского, страшно плакала на его похоронах.

– Много было слухов про этот странный брак Мережковского и Гиппиус...

– По всем признакам этот брак был платоническим. Но Гиппиус была страшно к Мережковскому привязана. Гиппиус вообще с мужчинами в интимные отношения никогда не вступала, хотя ее салон был полон мужчин и многие ей интересовались. Женщина она была необыкновенная.

– А кто еще в этом литературном салоне бывал?

– Куприн. Его в Париже никто не печатал, он стал пить и вернулся в СССР. Иван Шмелев приходил к нам в гимназию читать свои рассказы. Это был величайший русский писатель. Как и все, он жил в страшной бедности. Во время войны в одной русской газете, которую разрешили немцы, он что-то напечатал (надо же было как-то существовать). Коммунисты объявили его «коллаборационистом». Еле-еле мы это дело замяли. Какой он был коллаборационист?

– Вы, кажется, знали и Юла Бриннера, ставшего впоследствии звездой Голливуда?

– Конечно, я и его отца, которого тоже звали Юлий, знал. Оба были Юлии Юльевичи. Еще у Юла была сестра Верочка, певица. Отец служил министром торговли какого-то эфемерного эсдековского правительства у Колчака во Владивостоке.

– Говорили, что мать Юла цыганка, это верно?

– Он не любил говорить о ней, но, конечно, никакой цыганкой она не была. Цыганка не могла бы выйти замуж за русского министра. Эту версию про цыганку он поддерживал в Голливуде для рекламы, чтобы получать экзотические роли. У него действительно были азиатские скулы. До того как он стал известным на весь мир киноактером, он танцевал и пел в русских ресторанах. Ни у кого из нас не было денег, но изредка мы ходили его послушать. Его сестра Верочка пела в «Комической опере», был такой театр в Париже. Это она пристроила его в кино. Он чудно играл на гитаре, чудно пел, и она протолкнула его в Голливуд.

– Вы знали Вертинского?

– Близко не знал, но бывал в его квартире. Вертинского мужчины не любили, только женщины. Залы на его концертах были переполнены женщинами. Весь Париж тогда состоял из балов, устраиваемых разными русскими организациями. Ходили часто друг к другу в гости.

– А какие песни любили вы?

– На стихи Константина Симонова. У генерала Власова мы пели «Жди меня, и я вернусь» и еще «Голубые дожди».

– Я не знала, что Симонов был популярен у власовцев...

– И как популярен! Мы все его стихи учили наизусть.

– Я думаю, выговор в Союзе писателей он бы схлопотал, если бы там узнали, что его поют власовцы.

– Это уж точно. (Улыбается.)

* Василий Викторович Бискупский – до революции офицер гвардейского кавалерийского полка; муж знаменитой исполнительницы цыганских романсов Анастасии Вяльцевой. После прихода большевиков эмигрировал в Германию. Гитлер одно время скрывался у него на вилле под Мюнхеном после провала «пивного путча» 1923 года. С 1936 года Бискупский руководил «Управлением делами русской эмиграции в Германии».

** Бронислав, или Мечислав Каминский – советский инженер. До войны узник сталинских лагерей. Во время войны оказался на оккупированных территориях, где вошел в контакт с высшим немецким командованием и воевал с партизанами, создав так называемую самоуправляемую «республику Локоть» под Брянском. При наступлении Красной Армии успешно эвакуировал в Силезию 30 тысяч своих солдат и гражданских жителей, которые не хотели оставаться под сталинским режимом. С Власовым был в постоянном конфликте. Со своей бригадой влился в 29-ю дивизию СС. От Гиммлера получил звание полковника СС и высшую награду – железный крест. Получив приказ участвовать в подавлении варшавского восстания 1944 года, послал в Варшаву 1700 человек, дав им полную свободу грабить, насиловать и убивать, что шокировало даже немцев. Был арестован генералом СС Бах-Залевским, руководившим подавлением восстания в Варшаве. Трибуналом СС признан виновным и расстрелян.

*** Георгий Квинитадзе происходил из грузинского рода Чиковани. Он родился в 1874 году в Дагестане. В независимой Грузии занимал пост военного министра. Скончался в Шату во Франции 7 августа 1970 года в возрасте 96 лет. В 1985 году в парижском русском издательстве «ИМКА-Пресс» были напечатаны его мемуары «Мои воспоминания о годах независимости Грузии 1917-1921».

Дата добавления: 2015-07-20