Глава 31. Хоукер пересек помещение, стараясь все время находиться между Паксом и дверью

Хоукер пересек помещение, стараясь все время находиться между Паксом и дверью. Он вовсе не хотел, чтобы тог сбежал как раз в тот момент, когда у них появилась возможность все выяснить.

Пакс выглядел как человек, только что получивший удар ногой в живот. Так всегда бывает в первые мгновения шока. Сначала тебя бросает в жар, потом в холод, и ты замираешь, потому что уже следующий вздох выпустит на свободу боль.

Хоукер обошел стол Пакса и встал у него за спиной. Так встают, чтобы защитить левый бок товарища — самое уязвимое место. Мужчина, с которым играл Пакс, сначала раздражался из-за собственного проигрыша, а теперь ему не понравилось, что противник сдался почти без боя. Он собирался оспорить исход игры.

Некоторым людям нельзя угодить. Только время зря потратишь.

— Ты. Уходи. Клуб закрывается.

Но это не положило коней гневным комментариям. Пожилому джентльмену казалось, что капитуляция Пакса нанесла оскорбление обоим игрокам и говорила об отсутствии уважения к самой игре. Один испанец играл три дня подряд, так как не мог позволить себе сдаться. Один француз играл даже дольше. А некоторые русские…

Тогда Хоукер перешел к более грубым выражением и заговорил на жаргоне жителей восточной части Парижа:

— Захлопни пасть и вали отсюда. Ты меня раздражаешь.

Не найдя, что ответить, шахматист-любитель перестал вещать об истории этой благородной игры и покинул клуб.

Пакс поднял обе руки и положил их на стол, растопырив пальцы. Тем самым он показывал, что у него нет оружия.

Драки не будет. Хоукер внимательно смотрел на плечи Пакса, на напряженные мускулы шеи, на натянутые сухожилия рук, но это было лишь проявлением многолетней привычки. Пакс не нападет на него. А если бы и захотел это сделать, то действовал бы без предупреждения.

— Нам нужно поговорить. За стойкой есть кладовая.

— Спокойное место. — Пакс говорил так, словно они по-прежнему работали в одной команде и спланировали это заранее. — Хорошо.

— После тебя.

Хоукер видел Пакса прижатым к стене и дерущимся, словно одержимый. Видел, как он с залитыми кровью глазами выбирался из окопа на поле боя под Казано. Видел его пьяным в стельку. Но еще ни разу в жизни ему не доводилось видеть такого пустого, ничего не выражающего взгляда.

А посетители клуба тем временем поднимались со своих мест, надевали плащи, шляпы, складывали на барную стойку газеты, записывали расстановку фигур на досках, спешно допивали большими глотками бренди. Пакс лавировал между ними. А Невидимка, невольно выдавший его Хоукеру. разговаривал с Жюстиной. Пакс прошел мимо него, даже не удостоив взглядом.

Комната, что располагалась позади барной стойки, была чем-то средним между кухней и кладовой. Здесь был небольшой камин, стол и несколько грубо сколоченных лавок. На полках вдоль стен хранились чашки, тарелки, перевернутые вверх дном стаканы, опрокинутые бутылки, стопки отутюженных салфеток. В углу стояли веник с ведром, а за дверью прятался огромный медный сосуд для воды.

Пакс вошел в кладовую и остановился, заложив руки за спину. Он не повернулся. Может быть, пересчитывал полотенца, а может, ждал наказания. Пакс мог вести себя весьма драматично, и Хоукеру иногда казалось, что место его друга на сцене, а не в разведке.

«Что я ему скажу? Да и что можно сказать в данной ситуации?»

— Никогда не понимал, почему удар в спину считается подлостью. Во-первых, это безопаснее для самого нападающего. А во-вторых, если мне нужно кого-то убить, я предпочитаю не видеть его лица.

— Ты слишком чувствителен, — ответил Пакс.

Хоукер подошел к Паксу и стал вместе с ним изучать хранящиеся в кладовой вещи.

— Я не знаю, что будет дальше. Наверное, я начну задавать вопросы, а ты — лгать в ответ. В какой-то момент один из нас оскорбит другого, и с этого момента разговор уже не будет мирным.

— Тогда пропустим этот момент.

— Я и сам об этом подумал. Но будь я проклят, если знаю, что делать.

— Ты ловил французских агентов и прежде.

Признание Пакса в том, что он французский агент, поразило Хоукера. точно улар молнии. Еще десять минут назад они были по одну сторону баррикад. Две минуты назад они молча смотрели друг на друга. И вот теперь заговорили.

— Ты признаешь себя французским агентом?

— Слово не воробей. — Пакс начал медленно разворачиваться лицом к Хоукеру, вытянув руки в стороны и показывая тем самым, что он безоружен. Только это не имело значения. Пакс не нуждался в оружии. — Восемь лет назад я неосторожно позволил тебе увидеть условный сигнал. Я был уверен, что его никто не заметил.

— Это был один из ваших секретов.

— Да, мы придумали несколько условных сигналов, но в тот момент мне просто необходимо было использовать этот. Ведь Невидимки в мансарде готовы были броситься на нас и разорвать на куски. — Пакс внимательно посмотрел поверх плеча Хоукера на быстро пустеющий клуб. Он хотел убедиться, что их никто не слышит. — И они сделали бы это.

— Кровожадные твари.

— Мы не были паиньками. Та мансарда… В феврале там было холоднее, чем на Северном полюсе. Зимой и летом нам давали только одно одеяло. Нам говорили, что мы солдаты Франции. А солдаты спят на земле в любую погоду.

— Готов поклясться, солдаты от этого не в восторге.

— Но нам приходилось отвечать, что все замечательно. Что мы готовы отдать весь свой дневной паек солдатам в окопах. Еду у нас отнимали в самый неожиданный момент, когда мы были более всего голодны. Мы никогда не могли догадаться, когда подобное произойдет.

— Наставники совершали ошибку, моря вас голодом.

— Зато мы научились лгать.

— Я пытаюсь подсчитать, когда ты…

— Я был одним из первых. Когда я попал в мансарду, более сильные дети устанавливали свои правила и подавляли более слабых. Отбирали у них еду и одеяла. — Губы Пакса дрогнули в усмешке. — Я тоже устанавливал правила. Получилось так, что я оказался одним из сильнейших.

— Знаю я твои правила. Никогда не надевай зеленого. Бей грубо и часто. Не гнушайся лжи.

— У нас это звучало несколько иначе: выбирай лидера, никогда не предавай товарищей, защищай их, заботься о младших.

Шум в клубе постепенно начал стихать. Женщина, которая разливала напитки и получала с посетителей деньги, направилась было в сторону кладовки, но, встретившись со взглядом Хоукера. передумала и прошла мимо.

А Пакс продолжал говорить, не делая неожиданных движений и держа руки на виду.

— Мы назвали себя Невидимками. Наши наставники стали использовать это имя позже, но первыми придумали его мы. Они не знали, что мы прячемся от них. — Он на мгновение задумался. — Те, кто пришел после меня, следовали установленным правилам. Ни один из разоблаченных тобой Невидимок не навел тебя на след своих товарищей.

— Ни один.

— Когда мы вошли в мансарду той ночью, дети выбрали главаря, который говорил за всех. Тех, кто помладше, закрыли своими спинами. Они знали условный сигнал, подаваемый с помощью пальцев. Это я его придумал.

— Он-то тебя и выдал. Греческая богиня возмездия постаралась. Не помню ее имени.

— Немезида.

— Она самая. Кем ты был до того, как оказался в «Каретном сарае» и стал одним из Невидимок?

Пакс отрицательно покачал головой.

— Честный ответ. Ты прав — это не имеет значения.

— Теперь уже не имеет.

— Ты не англичанин. Ты был шпионом с того самого дня, как появился на Микс-стрит.

— Да. — Пакс резко дернул головой. — Нет. Я был… — Он осекся и замолчал.

Громко стукнула дверь клуба за одним из раздраженных посетителей. Удар был столь силен, что стекла в окнах задрожали. Громкий звук ударил по натянутым как струна нервам. Дьявол, как же тяжело!..

— Ты не сын британского агента.

— Я не сын Джеймса Пакстона. Я занял место мертвого мальчишки. Взял его имя. Позволь мне сесть. — Пакс не стал дожидаться позволения и скрючился на лавке, вытянув руки перед собой. — Я не ожидал, что проживу с этой легендой так долго.

— Я обязан поставить в известность Каррадерс.

— Другого я и не ожидал.

— Она пошлет за тобой своих людей.

Пакс был настолько спокоен, что мог посоперничать с мраморной статуей.

— Ей захочется узнать, какую информацию я передал французам.

— Она пошлет за тобой несколько человек. Ведь тебя не так-то просто взять живым. Но тебя необходимо оставить в живых. Труп-то не допросишь.

— Это будет весьма интересная беседа. — Мускул на щеке Пакса дрогнул и напрягся. — Я надеюсь, Каррадерс сделает все быстро и аккуратно. Только не позволяй ей переложить ответственность на тебя. Ты заслуживаешь лучшего.

— Я не ее личный мясник.

Пакс махнул рукой, прося возможности продолжить.

— Вы оба можете оставить это дело на откуп французам. Жюстина Дюмотье тоже сообщит о происшествии своему начальству. А французы всегда казнят оборотней.

— Последний раз ты был французом в возрасте двенадцати лет.

— Не важно. Не больше чем через сутки французы все узнают.

В зале лампы начали гаснуть одна за другой, погружая клуб в темноту. До слуха Хоукера донесся тихий разговор хозяина заведения с женой. Они закрывали окна и проверяли запоры.

— Они привезли меня в Россию на корабле. — Пакс возобновил рассказ. — И доделали остальное. Пожара я не видел. — Он на мгновение замолчал, потом отер рот рукой и продолжал: — Они заставили меня пройти через пепелище, чтобы я выглядел убедительно. — Он провел ладонью по руке. — Фактически сожгли меня, чтобы получить доказательство.

Хоукер видел глубокий уродливый шрам, змеящийся по руке Пакса.

— Сильно.

— О, они великие мастера, когда дело доходит до деталей. — Голос Пакса звучал хрипло, измождено. — Они велели мне прийти на Микс-стрит. «Вон туда», — сказали они и указали на запад. — Он сжал израненную руку, как если бы она до сих пор болела. — Мне потребовалось четыре месяца, чтобы пересечь Европу. Когда я достиг наконец Англии, пошел снег. Наверное, в «Каретном сарае» нам все же закалили характер.

— Никто не готовит агентов так, как французы.

— Никто. — Пакс пару раз глубоко вздохнул. — Позволь мне закончить. Я уже четыре месяца жил на Микс-стрит, когда появился мой наставник. Он даже не ожидал, что я так хорошо справлюсь с задачей. На столе стояла кофемолка, окруженная дюжиной грязных чашек. Пакс начал брать их по одной и ставить в ряд.

— Я передавал ему документы. Ястреб. Выполнял приказы. Ты должен это знать. Трижды я передавал ему бумаги, которые мне удалось стащить из секретера в подвале. Но это были сведения об уже проведенных операциях. Или имена агентов, вышедших на пенсию и доживающих остаток дней на какой-нибудь ферме на Гебридах.

— Ты передал ему ничего не стоящую информацию.

— Я же был слишком молодой и зеленый. И не знал, что важно, а что — нет. — Пакс принялся ставить чашки одна на другую. — Я до сих нор не знаю, насколько сильно навредил.

Теперь перед ним был прежний, до боли знакомый Пакс, все видящий в черном цвете.

Я знаю, что хранилось внизу. Я сжег все, когда меня сделали ответственным за хранение документов. Как ты его убил?

Пакс сурово и неодобрительно пожал плечами. Неужели это не очевидно?

— Ударил ножом в грудь и пронзил сердце. Но произошло это лишь на четвертой встрече. Хотя какая разница? Для Каррадерс это не имеет никакого значения.

— Верно.

Британской разведывательной службой руководили страшные люди. Каррадерс была хуже всех.

— Вместо него никого не прислали. Прошло два месяца. Робеспьер сложил голову на гильотине. «Каретный сарай» закрыли, и французы сделали вид, будто его никогда не существовало. Вы с Дойлом вылавливали Невидимок по всей Англии, а в мою сторону даже не посмотрели.

— Ты был одним из нас.

— К тому времени — да. — Он продолжал ставить чашки одну на другую. — В какой-то момент я действительно стал Томасом Пакстоном.

— Который теперь попал в ужасную передрягу.

Собственно, и говорить-то больше было не о чем, поэтому бывшие друзья молча сидели за столом.

Пакс поставил на место последнюю чашку.

— От долгого ожидания мне не станет легче. Если собираешься меня убить, почему бы не сделать это здесь и сейчас?

— Если бы я хотел тебя убить, я сделал бы это десять минут назад, вместо того чтобы сидеть здесь и выслушивать твою слезливую историю.

— Я предал службу в тот самый день, когда переступил порог дома на Микс-стрит.

— Ты был ребенком, и все это дела давно минувших дней.

— Я лгал всем на протяжении многих лет. Все это время я мог бы вести себя как предатель. И ты ничего не узнал бы.

— Хорошо. Если ты такой вероломный, то я заточу нож, и делай все сам. Вот там есть укромный уголок.

В кладовой было достаточно света, чтобы увидеть, как дрогнули губы Пакса.

— Хорошо. Но как мне с этим жить?

— Ну, это можно обсуждать много и долго. Мой тебе совет: беги прочь. В Германию. Или в Норвегию. Устройся учителем латыни. Собирай жуков. Гебе понравится. Сомневаюсь, что кто-то отравится за тобой на север.

— А французы?

— Им необязательно знать об этом. И они ничего не узнают, если твой приятель Невидимка будет держать рот на замке. Я постараюсь убедить Жюстину сохранить все в тайне.

С губ Пакса сорвался тихий смех.

— Да уж, ты это можешь. А если, скажем, я не хочу преподавать латынь на промозглом севере?

— Можешь отправиться прямиком к Каррадерс, пасть ей в ноги и молить о пощаде. Только я бы на твоем месте не слишком рассчитывал на се милосердие. Или можешь отправиться в Лондон к Гальбе. По крайней мере он тебя выслушает, прежде чем перерезать горло. — Ну что еще тут скажешь? — У меня есть деньги, пара часов. Я сегодня только и делал, что обчищал карманы.

— Ты загадочный человек. Ястреб.

— Просто система моих моральных принципов сложна для понимания. Уезжай из Парижа. Американцы рассказывали мне, что Нью-Йорк и Бостон — города больших возможностей. Возможно, они мне солгали, но ты мог бы поехать и проверить.

— Мне стоит об этом подумать.

Проблема Пакса состояла в том, что он слишком много думал.

— У тебя есть время до рассвета. А потом я иду к Каррадерс.

Дата добавления: 2015-07-20