Позволение любить чрезмерно – но внуков

Рождение внука внука может стать высшим даром, серьёзной выплатой по долгам непомерно любившим нас родителям.

Ваша новая роль – роль родителя – может, наконец, заставить нас понять родителей. Но есть опасность, что внук может стать полем сражения, точкой приложения всех наших старых конфликтов с ними. Мы жалуемся, что они пичкают нашего ребёнка едой. Балуют. Отодвигают нас на задний план. Кто вообще здесь главный? – спрашиваем мы. Чей это ребёнок? Наши родители думают, что они – главные, потому что у них больше опыта. Это для них, стареющих, ещё один шанс применить своё искусство, которое они шлифовали на нас всю свою жизнь. После того, что они для нас сделали, мы что же, не можем предоставить им такую радость?

Дети могут стать естественным источником недовольства с обеих сторон. Мы хотим, чтобы и волки были сыты, и овцы целы. Родители должны заниматься с детьми, когда это надо нам, а в остальное время сидеть тихо. Не осознавая этого, мы шлём им двойственный сигнал: помогайте мне, но на моих условиях.

Когда у нас появляются дети, мы можем действительно нуждаться в наших родителях. Их опыт имеет свою ценность. Мир становится пугающим местом. Страшные рассказы о "зверствах", творимых в детских садах, не дают нам спать по ночам. Самым безопасным вариантом для наших чад кажется пребывание дома с нашими родителями. Мы не хотим, чтобы они слишком влезали в воспитание наших детей, но тем не менее нуждаемся в них.

Лёгкого решения эта проблема не имеет. Попытка прийти к удовлетворительному для обеих сторон соглашению о соблюдении границ в отношении ваших детей – хорошее начало. Объясните вашу позицию. Если каждый станет учить ваших детей по-своему, ничего хорошего для них не получится. Они могут приучиться манипулировать людьми. У них может вообще всё перепутаться в голове, если те, кто их любит, не выступают единым фронтом.

Самое главное, не ждите от родителей ничего сверхчеловеческого. Если вы на них постоянно полагаетесь, всё время оставляете с ними детей и спрашиваете их совета, будьте готовы к тому, что они постараются взять все под свой контроль или начнут во всё влезать. Если вы просите их быть родителями вашим детям, не удивляйтесь тому, что именно это и произойдет. Если вы хотите контролировать происходящее, вы должны взять управление на себя, а с ним и всю ответственность.

В браке мы можем продолжать играть детские роли, которые играли с родителями. Мы можем обращаться к родителям, а не к супругам, и так и не быть по-настоящему в браке. Мы можем придерживаться старых семейных традиций. А можем осознать, что уже выросли и теперь на первом месте для нас стоит наша собственная семейная жизнь. У нас есть хорошая возможность создать новый тип семейных отношений, который не исключает наших родителей и в то же время обеспечивает нашу самостоятельность.

Действительно обособиться от родителей, чья любовь к нам чрезмерна, – мужественный поступок. Не обязательно делать это по принципу "всё или ничего". Правда состоит в том, что никому не удаётся полностью освободиться ни от родителей, ни от разочарований детства. Приобретение самостоятельности – это долгий процесс: каждый день приносит чуть больше свободы, чуть больше веры в себя. Это процесс осознания проблем, сопротивления соблазну сбежать от них и обретения мужества встретиться с ними лицом к лицу.

Внутренний критик

"Мы уверены: ты нас никогда не подведёшь.

"Когда я учился в старших классах, то постоянно слышал: "Почему ты не можешь учиться на одни пятёрки, как твой кузен Шелдон:1 Ты гораздо умнее его. Я стал рассылать документы в колледжи – и слышу: – Почему бы тебе не поступить в Мель? Твой кузен Шелдон поступил, а он гораздо менее способный, чем ты. Наконец, я оканчиваю университет и поступаю на работу. Отец говорит: – Почему ты согласился на такую низкую зарплату? Твой кузен Шелдон получает на десять тысяч долларов в год больше. Из всего этого я вывел великую истину: я ненавижу своего кузена Шелдона". Дейл, 30 лет, инженер

"Я чувствую себя таким дураком; вот бы мне такой ум, как у...". "Что у меня за фигура! Выглядеть бы, как...". "У меня не жизнь, а сплошная скука. То ли дело у...". "У меня ни к чему нет особых талантов. Вот быть бы как...". Знакомо? Для многих из нас голоса самоосуждения и самокритики стали образом жизни. Внутри

нас кроется внутренний критик, высасывающий из нас энергию постоянными мыслями, что мы недостаточно умны, недостаточно привлекательны, недостаточно талантливы.

Почему мы выросли такими сомневающимися в себе? При таком обилии любви, похвал и внимания в детстве, как попались мы в ловушку постоянного самоуничижения?

Искра, разжигающая в безмерно любимых детях пожизненное самоосуждение, – не столько критика со стороны родителей, сколько их великие надежды, неоправданно высокие ожидания, рождающие чувство несостоятельности. Несколько взрослых людей вспоминают эпизоды из своего детства:

Внутренний критик

Бранен: "Мой отец – профессиональный пианист. Когда мне было шесть, он начал давать мне уроки. Началось-то всё как развлечение, а обернулось кошмаром. Я, бывало, занимаюсь в гостиной, и каждые несколько минут он кричит из своей спальни: "Не так! Там фа-диез! – или: – До-минор, а не до-мажор! Через какое-то время я стал бояться даже прикасаться к клавишам. Когда у родителей бывали гости, я становился болен, потому что знал, что придётся для них играть. Что я могу сказать? Бетховен, наверно, ворочался в гробу – что я делал с его "Патетической"! Теперь каждый раз, когда я оказываюсь вблизи рояля, мне так и кажется, что папаша притаился где-то в кустах и ждёт не дождётся, чтобы меня поправить".

Эдисон: "Меня никогда не шлёпали, не кричали, не запирали. Но уж лучше бы всё это, чем смотреть на меня вот так, как мама, и говорить:

– Я очень тобою недовольна. Я прямо умирала. Звучало так, будто она недовольна не тем, что я сделала, а именно мной".

Энди: "Каждый год на Рождество у нас собирался полон дом народу и нас с братом выставляли на обозрение родне. Когда все расходились, нам непременно влетало, как бы хорошо мы себя ни вели, причём по самым диким поводам: "Вы слишком много молчали", "Вы не поцеловали бабушку", "Вы забыли показать тёте Джу-ди свои награды за плаванье", "Вы что, не умеете держать вилку?" Что бы мы ни делали, им всё было мало".

Билли: "Мы с сестрой ладили не хуже других и даже лучше многих, но мать хотела, чтобы мы были ещё большими друзьями, чтобы никогда не ссорились, чтобы были всегда близки. Она никак не хотела признавать, что мы очень разные. По временам мы друг друга не выносили. Мать впадала в панику, потому что мы не вписывались в её картинку идеального семейства. Может, оставь она нас в покое, мы и были бы ближе. Но она вечно вмешивалась и заставляла нас быть ближе. Теперь мне неуютно даже находиться с сестрой в одной комнате".

Кристина: "Я была в математическом классе, и с первого дня отставала. Я говорю:

— Мам, мне надо уйти из этого класса и заняться чем-то другим. А она: – Нет, у тебя получится. Надо просто постараться.

Я проваливала все контрольные. Ну, не могла врубиться. Даже учитель пытался поговорить с мамой, но всё без толку. Она говорила, что уж лучше пусть у меня будут одни двойки в продвинутом классе, чем пятёрки в обыкновенном, и что я просто не достаточно стараюсь".

Эван: "От отца постоянно исходило внушение быть лучше всех. Не делать лучше всех, а именно быть. Везде – в спорте, в учёбе, даже просто с друзьями – я чувствовал, как эти его ожидания "дышат мне в затылок". Для него дело не в том, как ты играешь, а в том, выигрываешь или проигрываешь".

Ожидания, надежды. Кажется, нет ничего, что мы не смогли бы сделать, кем не могли бы стать, стоит только "как следует постараться". Во всяком случае, так учат нас родители.

В том, что родители верят в своих детей и желают им успеха, нет ничего плохого, но дети, которых любят безмерно, часто становятся жертвами нереально высоких ожиданий в отношении того, что они должны или не должны делать. "Нереальными" мы называем ожидания, лишенные гибкости, толкающие нас за пределы наших возможностей, но зато к достижению целей наших стремящихся к совершенству родителей. Они направлены, скорее, на то, чтобы хорошо выглядеть и нравиться людям, чем на развитие наших внутренних качеств, и вызваны к жизни, скорее, потребностью управлять нами и опекать, чем любовью.

Простое "ты можешь сделать лучше" может стать катастрофой, если "лучше" лежит за пределами наших возможностей, а того, что мы действительно имеем, никогда не бывает достаточно. Такие необоснованно высокие ожидания подготавливают почву для так называемой "тирании долженствовании, по выражению психиатра Карен Лорни.

Он должен быть идеалом честности, великодушия, справедливости, человеческого достоинства, мужества, альтруизма. Он должен быть идеальным возлюбленным, мужем, учителем. Он должен быть способен преодолеть всё, любить всех, особенно своих родителей, жену, Родину. Или он не должен быть ни к чему и ни к кому привязан, ничто не должно быть для него значимо, он никогда не должен переживать обиду, а должен быть спокоен и невозмутим. Он должен всегда наслаждаться жизнью; или он должен быть выше наслаждений и радостей жизни. Он должен быть импульсивен; нет, он должен всегда контролировать свои чувства. Он должен всё знать, понимать и предвидеть. Он должен быть способен мгновенно решать свои и чужие проблемы. Он должен быть способен преодолевать любые трудности, едва они возникают на его пути. Он не должен уставать и болеть. Он должен быть способен в любой момент найти работу. Он должен быть способен за час сделать работу, требующую два или три.

Многие из нас подвержены этой "тирании долженствовании". Мы тоже любим своих родителей безмерно, и потому, когда мы не в силах отвечать их ожиданиям, мы чувствуем, что подвели их. Рождается внутренний критик; он питается словесными и бессловесными внушениями, исходящими от родителей и других значимых для нас людей. Чем выше их ожидания, тем сильнее наше чувство поражения и самоосуждения, когда мы не можем взять эту высоту.

Рассмотрим критику, которую принимал от отца Брайен в одной из вышеприведенных историй. Уроки музыки стали для него фиаско из-за высоких отцовских ожиданий. На сознательном уровне отец хотел приносить пользу, но его непомерное стремление к совершенству и высокие стандарты, принятые для сына, оказались вредоносны. Как только Брайен извлекал звук, включался отцовский радар. Он обращал внимание не на то, что Брайену удавалось хорошо, а на то, что получалось у него плохо. Для отца достижение совершенства явно было важнее, чем наслаждение музыкой.

Постоянная критическая оценка его музицирования со стороны отца вызвала у Брайена острую форму страха перед исполнением. Со временем инструмент стал ассоциироваться не с удовольствием, а с напряжением. Родители, возлагающие на детей неоправданно высокие ожидания, косвенным образом внушают им ассоциацию действия под давлением. Чем выше ожидания, тем более вероятно, что ребёнок до них не дотянется.

Становясь взрослыми, мы преуспеваем в формулировании критических внушении, полученных в детстве. Ты можешь сделать лучше" становится "Я не достаточно хорош". "У тебя не получится, дай я" превращается в "Я не сумею, если буду делать сам". "Не спорь со мной" переводится как "Мне не положено мыслить самостоятельно". "Будь вежлив" превращается в "Мне нельзя показывать, что я недоволен". "Мы любим тебя, когда ты хорошо себя ведёшь" становится "Меня будут любить только в случае моей успешности. Я должен быть совершенным во всём или хотя бы выглядеть безупречно, иначе я – неудачник".

Мы можем не осознавать этих ранних внушений, но они влияют на наши мысли и наше поведение. Джефф, тридцатичетырёхлетний певец, описывает свою непрекращающуюся битву с собственным внутренним критиком. "Когда люди говорят, что я хороший певец, мне всегда кажется, что это просто так, базар. Может, я псих, но я не могу перестать сравнивать себя с великими, типа Стиви Уандера или Рэя Чарлза. Сколько уроков ни беру, сколько ни занимаюсь, а звук всё не тот.

В конце 70-х (я тогда учился в колледже и одновременно зарабатывал себе на жизнь) мы сколотили с ребятами одну группу. Мы наскребли несколько старых песен от "Битлз" и "Роллинг Стоунз" и надыбали себе стабильную халтуру по субботам в забегаловке "Волосатый банан". Сорок долларов на нос плюс выпивка.

Публика была – сплошная оторва, пьяные в большинстве до одурения. Никто и не слушал, что я там пою, но мне было всё равно. Пою себе, а потом взгляну на публику, вижу, как они шутят и хохочут у бара, и думаю – ведь надо мной смеются, гады. Считают, что пою погано. Заканчиваю песню и уверен, все думают: что, мол, за хмырь, петь не умеет!

Они аплодируют, а я не понимаю, за что. Люди подходят, говорят, какой у меня прекрасный голос, а я не врубаюсь. Просто у меня не сходилось в голове.

Теперь я уже двадцать лет с перерывами занимаюсь музыкой. От "Волосатого банана" далеко ушёл, а по-прежнему дико смущаюсь. Мне говорят, что я слишком строг к себе. Не знаю. Просто мне невыносимо, что я не могу звучать, как Стиви Уандер".

Внутренний критик, жиреющий на постоянно повторяющихся негативных мыслях, подрывает наше самоуважение. Он прямо счастлив, когда заманит нас в ловушку сравнения себя с другими. Он аплодирует, когда нас задевает критика со стороны тех, кого мы наделили правом себя судить. Подобно киноаппарату, мы начинаем проецировать наши внутренние суждения на других, и нам кажется, что нас подвергают критике, даже когда этого и нет. Критика становится делом привычным и даже уютным, которому трудно противостоять.

Рассказ Джеффа иллюстрирует утончённо-коварные "трюки" внутреннего критика: сравнительное мышление, проецирование, калечащие похвалы, раздувание проблем и "черно-белую" логику. Если мы так же самокритичны, как Джефф, мы можем даже не замечать этих искажений в своём мышлении, пока они не парализуют нас.

Рассмотрим каждую из этих уловок внутреннего критика в отдельности.

Дата добавления: 2015-07-26