Он постоянно говорил о Боге

Славочку все любили. Когда кто-то из знакомых видел, что никого из нас близко нет, тогда они его в подъезде к себе прижмут, обнимут, нацелуют его и только тогда отпустят. Но они как-то всё это делали очень осторожно, не как простого ребенка, чтоб так вот просто потискать, а как что-то такое хрупкое. И он позволял, чтобы его обняли, он позволял. И немцы его тоже очень любили.

В Германии мы жили в городе Галле-Заалле, прямо на одной территории с немцами – у нас полдома немцы занимали, а полдома мы. Там у нас были друзья, у них была фамилия Андреску: главу семьи звали Манфред, его супругу звали Здэна, и была у них дочка Яры (по-русски – Ярослава), очень такая умная и дружная семья. Манфред работал генеральным директором, и он почти всю жизнь не видел своего родного брата, который жил в ФРГ. Потому что я его как-то спросила: «Как же так, неужели ты не видишь своего брата совсем?» А он мне сказал: «Я знаю экономическую тайну и поэтому, мне нельзя с ним встречаться». Такая вот драматическая ситуация в жизни. А Здэна, его супруга, работала переводчицей, она владела несколькими языками. Яры у них тоже была очень умная девочка. И они все очень любили Славочку, потому что – с одной стороны он был очень простой ребёнок, и вместе с тем - какой-то необычный. И Здэна всегда на Славочку смотрела и часто мне говорила, что он необычный мальчик, не как все остальные дети, а я ей всегда говорила, что ей это просто, кажется.

Мне хорошо запомнился случай, когда мы были у них в гостях на даче. Славочка лазил по деревьям и упал с дерева, а нас в это время рядом не было, был один Манфред. Мы подходим и видим, что у Славочки целый рот земли и ему стало плохо, а дерево то было небольшое. Увезли Славочку на скорой помощи в госпиталь. Там его посмотрели, сделали рентгеновский снимок, и сказали: «А вы знаете, с ним все нормально, даже если что-то и есть, то лёгкое-лёгкое сотрясение мозга». Положили его в палату и сказали: «До утра». А ему почему-то становилось всё хуже и хуже, а врачи ничего не предпринимали и вели себя так спокойно, как будто нас и не было. Славочка уже был без сознания, а я только сидела, смотрела на него, переживала и не знала что делать, потому что врачи к нам не подходили. Никто к Славочке так и не подошёл. И ближе к утру, Славочка вдруг резко встаёт, выскакивает из палаты, бежит по длинному коридору и начинает открывать двери и заглядывать в эти двери, как будто он кого-то ищет. Я выбежала вслед за ним и попыталась его задержать, думала, что так проявляются последствия падения, но он вырывался из моих рук и снова кого-то искал. А когда я, наконец, поймала его и прижала к себе, то он как бы очнувшись, узнал меня и спросил: «А где все? А где они?» Я спросила: «А кто – они? Кого ты ищешь?» Но он сказал: «Ничего-ничего, мамочка». И всё снова стало нормально. Он успокоился и пришёл в своё обычное состояние.

Уже потом, спустя годы после нашего возвращения Славочка мне рассказал про наших друзей из Германии, что с ними будет в будущем. Он сказал: «Мамочка, потом про меня будет говорить телевидение, обо мне будут писать книги». И ещё он сказал, что когда его покажут по телевидению, то немцы в Германии узнают, что России Бог послал для спасения отрока. Славочка говорил, что очень много немцев будут об этом знать, и немцы будут ликовать от того, что он жил у них пять лет – половину жизни своей. Это слова отрока. Ко мне и сейчас из Германии уже ездят, совсем недавно четыре человека приезжало, своим ходом к Славочке приехали, уже узнали о нём. Мне Славочка подробно рассказал о том, как о нём узнают немцы. Он сказал: «Мамочка, Яры в то время уже выйдет замуж, а дядя Манфред к тому времени уже умрёт. Когда мою фотографию покажут по телевидению – тётя Здэна, Яра и Ярин муж будут сидеть на диване и смотреть телевизор. А перед этим, тётя Здэна как бы случайно услышит, что по телевизору говорят обо мне и подумает: Надо же, как эта фамилия похожа на фамилию наших друзей, и про Андреску - как будто про нас говорят?» Но она – по словам Славочки – даже и мысли такой сначала не допустит, что говорят о них, и о Славе. И только когда мою фотографию покажут на весь экран – тётя Здэна от удивления даже подпрыгнет на диване (она ростом – высокая). И от радости она даже забудет о том, что она немка. Она подскочит к Яре и они начнут разговаривать на русском языке, и в такое состояние – говорит – войдут, что только и будут повторять на русском языке - «Так это же наш Славочка! Это же наш Славочка! Так это же про нас все эти годы говорили! Так это же Славочка наш!» А парень (Ярин муж) не будет знать русского языка, он будет сидеть и так испугается, так удивлённо будет на них смотреть, что с ними случилось? А они начнут ему в два голоса по-русски объяснять: что это их Славочка! А потом они немного успокоятся, и начнут ему подробно по-немецки всё рассказывать. И только после их рассказа он наконец-то сообразит, в чем дело. Славочка сказал – «Они ему про меня долго-долго будут рассказывать». Я говорю: «Славочка, а что про тебя долго рассказывать-то? Когда ты из Германии выехал – тебе всего пять лет было, может чуть побольше». А он и говорит: «А они будут рассказывать, какой я был замечательный».

И он был действительно замечательный, потому что он мог спокойно подойти к любому человеку и сказать правду. Вот как в поезде с генералом. Однажды нам пришлось ехать в поезде вместе с генералом. Мы уже уезжали из Германии и ехали до Москвы в купейном вагоне высшего класса (помню, там был такой широкий диван, умывальничек и прочее). А Славочке тогда было, наверное, лет пять с небольшим. И заходит в наш вагон генерал – красивый, важный такой. Славочка на него посмотрел, а я думаю: надо же, «повезло» как, с ним же еще надо о чём-то говорить в дороге, ведь он практически сосед. А Славочка сначала посмотрел на меня, потом подошел к генералу, похлопал его чуть-чуть по животу и говорит: «Дядь, а дядь, ну чего ты такой важный?» Генерал такого не ожидал – он, как начал смеяться, а потом взял Славочку к себе в купе. И этот маленький ребёночек с кудряшками начал ему рассказывать как будут разваливать нашу армию. Генерал, слушая Славочку, забыл, что он генерал, и что он такой важный – он стал как ребёнок, а Славочка – как старец, умудрённый опытом. А Славочка сидел и всё ему рассказывал про нашу армию, и что с ней сделают, а тот только голову опускал всё ниже и ниже… А я ведь сидела рядом и весь разговор слышала. Я сама тогда впервые от Славочки услышала про то, что у нас будут разваливать армию и создавать «бригады быстрого реагирования» (более подробно об этом будет рассказано во второй части книги) Ну вот, подумайте – Славочка тогда был совсем маленьким ребенком – он не мог знать такого понятия «бригада быстрого реагирования». Ведь это было сказано более 20 лет назад – откуда пятилетний ребенок может это знать? Слова то, какие находил – правильные слова! «Будет – говорит – полицейское государство и прослушки будут везде поставлены» - это его слова, и слово «прослушки» - это тоже его слово. Вот такую «лекцию» он прочитал генералу. А сейчас что сделали с нашей армией? То и сделали, что Славочка рассказывал генералу.

Ещё был похожий случай с негром на аэровокзале в Одессе. Мы тогда, кажется, с отпуска возвращались, а Славочке тогда вообще было годика четыре. Приехали мы на аэровокзал и встали в очередь за билетами в кассы. А было лето – я даже помню, во что Славочка был одет – шортики на нем были, розовая футболочка, кудряшки рыженькие. И пока мы в кассе стояли, он подсел к негру. Этот негр сидел в зале ожидания и ждал свой самолет, ни на кого не смотрел и думал о чем-то своем. А Славочка к нему подсел и говорит: «Домой едешь?» Тот, молча, посмотрел на него и дальше сидит. Славочка снова ему говорит: «Домой едешь?» Тот так искоса посмотрел на него и ответил: «Домой еду». А Слава мысли-то знал – видимо негр думал остаться. И вот Славочка с ним начал разговаривать. Смотрю – негр от изумления аж руками развёл, у него на лице изумление, нижняя губа отпала, и он сидит такой наивный-наивный и смотрит на Славу. А Славочка ему объясняет: «Смотри, не оставайся в России – езжай домой, к своему народу, помогай своей стране, у вас там СПИД. Смотри – сам не заразись!» И начал ему объяснять, что это за болезнь. А сам такой ещё маленький – ребёнка то практически не видно! И такое маленькое, как облачко, существо говорит тебе такие серьезные вещи! Как можно не поверить ребенку, который знает, в какой деревне этот негр живет (по словам Славочки, я поняла, что этот негр не был городским, он жил в поселке и Слава ему даже рассказал про его поселок, где он живет и обрисовал его). Конечно, люди ему верили! Помню, мы уже уходили на самолет, а изумленный негр так и остался сидеть. А запомнила я этот случай с негром, потому-что нас тогда свекровь провожала, и я помню, как она сильно возмущалась: «Вы что?! Учите ребенка говорить такие вещи! Откуда такой маленький ребенок знает слово – СПИД?!» Но в том-то и дело, что его никто этому не учил – он сам об этом стал рассказывать, и я сама этому очень удивилась.

Там же, в Одессе, произошел еще один интересный случай со Славочкой. Как-то раз, в очередной отпуск мы с ним приехали в Одессу. Славочка сидел у меня на руках – такой маленький, кудрявенький. А свекровь у меня в горисполкоме работала, и мы зашли туда с ним. И все кто там работал, в горисполкоме: все такие представительные дамы, все коммунистки – все они прибежали посмотреть на Славочку. И они стали им восхищаться: «Ой, какой маленький, ой какой хорошенький». А он сидит у меня на руках, такой маленький, и так легонечко своим пальчиком потирает кончик своего носика. Он когда чуть-чуть волновался, то легонечко тёр свой маленький носик. Я на него смотрю – он потирает свой носик, да и говорит им: «А коммунистов скоро не будет!» Что тут стряслось с этими дамами! Они сразу забыли, что он маленький и что он хорошенький, они всё забыли. Они как на него набросились, как начали с ним спорить: «Да что вы говорите? Как это, коммунистов не будет?! Они всегда будут!» Я так удивилась тогда поведению этих дам. Ведь они даже не осознали, что разговаривают с младенцем, который сидит на руках у матери. А они с ним с такой злобой спорили – коммунизм отстаивали. И где они теперь – эти коммунисты?

Прошло некоторое время, прежде чем я поняла, что Слава читает и знает мои мысли. Если я чем-то была озабочена, то он как бы невзначай, давал мне ответ. Я долго считала, что это просто совпадения. Именно так и было, когда Славочка предсказал, что мы получим квартиру. Слава тогда был ещё маленький - ему было чуть больше пяти лет, когда мы из Германии возвратились в Россию. У нас не получилось перевестись в Одессу, и мы переехали по назначению к новому месту службы на Урал. Квартиры не было, жить было негде, и я с детьми поехала к своей матери в Кемеровскую область, а муж остался жить в лесу, в палатке, при сборах призывников запаса, поскольку мест в гостинице не было. Я очень переживала за мужа и первое время сильно расстраивалась, потому что уже наступила осень, а он в лесу, в палатке, впереди зима. Я очень расстраивалась. Славочка видел, как я расстраиваюсь. Однажды, видя моё состояние, он подошел ко мне и говорит: «Мамочка, ты так сильно не расстраивайся, нам скоро дадут трехкомнатную квартиру». Я испугалась и спрашиваю его: «Славочка, а ты откуда знаешь?» А он ответил, что – «ему об этом сказали!» Я так изумилась и снова спрашиваю: «Славочка, кто тебе сказал? Давно ли с тобой разговаривают?!» А он мне и говорит: «Сколько себя помню, всё время слышу один и тот же женский голос, который всё мне рассказывает». Я была ошеломлена – не тем, что нам дадут квартиру, а тем, что ему это «кто-то» сказал. Квартиру нам потом действительно дали – очень быстро дали и … трехкомнатную. А я сразу же повела Славочку по врачам, ничего никому не говоря, и никому не рассказывая в чем дело. Врачи ничего особенного не обнаружили и сказали, что ребёнок совершенно здоров, что всё нормально, и безпокоиться не о чем. И тогда я его, конечно, повела в храм. Мне хотелось, чтобы священники ответили мне на все мои вопросы о Славочке. Я переживала и хотела услышать правду. И мы поехали в Свято-Троицкий храм г. Миасса. Когда я привела Славочку в этот храм, там в то время служили два священника – отец Анатолий Землянов, настоятель храма, и отец Владимир. Мы подошли к отцу Владимиру. А перед этим Славочка мне сказал: «Мамочка, на крыльце храма с ним разговаривать нельзя. С ним можно разговаривать только у иконы Божией Матери!» А отец Владимир улыбается и говорит: «Ну, пойдём к иконе Божией Матери». Славочка его к иконе подвел и начал ему что-то говорить, а мне не позволено было слушать. Я смотрю: батюшка становится все серьёзнее и серьёзнее, и внимательно Славочку слушает. Потом он ко мне Славочку привел и говорит: «Вы не расстраивайтесь – это хороший ребёнок, у него дар прозорливости, всё хорошо». Эти слова меня успокоили, на какое-то время. Но мне подумалось: а нужна ведь Славочке поддержка, с таким-то даром, он же – маленький ребёнок, и рядом – духовно глупые родители. И снова я стала переживать: ну почему всё так получилось? Стало снова страшно. Но уже успокаивало то, что мой ребёнок не с такими «способностями» как сейчас много таких «способных» (т.е. одержимых, бесноватых детей). Потому что это было бы самым страшным ударом в моей жизни. И я Славочке об этом сказала. А Славочка так на меня внимательно посмотрел и спросил: «Мамочка, а если бы это было «то-другое», о чем ты подумала?» Я ответила: «Славочка, если бы это было «то-другое» о чем я подумала, то нам - говорю - от дьявола – ничего не надо, и «даров» нам от него никаких не надо». Значит, нам оставался бы один вариант – всю оставшуюся жизнь жить при монастыре, молить Бога о пощаде, и я не вижу больше никаких других вариантов. Но, к счастью – говорю – батюшка сказал про тебя совершенно другие вещи. И когда мы потом поехали в Лавру, там тоже о Славочке не сказали ничего плохого.

После переезда на новую квартиру мне очень хотелось устроиться на работу. Я думала так: сколько же можно быть домохозяйкой? Я хотела устроиться на работу, и меня принимали на работу. А Славочку я по этой причине попыталась отдать в детский сад, но из этого ничего не вышло, так как он постоянно говорил о Боге. Вот он просыпался, открывал свои большие глаза и говорил о Боге. И когда он ложился, уже помолившись, он тоже всегда говорил: «Слава Богу!» Это были его последними словами перед тем, как он засыпал. Он молился сам, он постовал сам, он все делал сам. А в то «советское» время открыто говорить о Боге, тем-более в военном городке, ещё было как-то не принято. И поэтому я оставила Славочку дома, тем более, что когда ему исполнилось пять с половиной лет, я от него узнала, что он любит Бога больше всех.

Дата добавления: 2015-07-26