Расплата 4 страница

Но с самого начала они, конечно, отсутствовали. На самом деле за любыми нашими действиями нет никаких мотивов. Все действия установлены. То, что мы называем поводом, — просто беспомощная реакция рассудительного наблюдателя, который достаточно умён, чтобы почувствовать приближение какого-либо события. Такой индивид сознает, что не может предотвратить это событие, и вместо этого ищет аргументы в пользу его желательности.

— Ух ты! — громко сказал Вальд.

— «Ух ты, или Полная галиматья» — вот как можно это назвать! — согласился Вейнбаум. — Перед нами актриса, Тор, так что не ударим в грязь лицом. Дана, напоследок я приберег действительно трудный вопрос. Этот вопрос — как? Как ты вышла на эту модификацию преобразователя Дирака? Помни, в отличие от квалификации «Дж. Шелби Стивенса», нам известна твоя квалификация. Ты не учёный. Да, среди твоих дальних родственников были высокоинтеллектуальные люди, но это не означает…

— Я дам вам несколько ответов на этот вопрос, — кивнула Дана Лье. — Выберите тот, который вам больше понравится. Они все правдивы, хотя то и дело противоречат друг другу.

Начнем с того, что вы, конечно же, правы относительно моих родственников. Если вы заново проверите моё досье, то обнаружите, что эти так называемые «дальние» — единственные, кто выжил в нашем роду, кроме меня. Когда они умерли, все их поместья перешли ко мне, хотя я им седьмая вода на киселе. Среди их имущества я и обнаружила набросок мгновенного коммуникатора, основанного на опрокидывании волн де Брогля. Материалы были сырыми и, в основном, выше моего понимания, потому что я, как вы говорите, не учёный. Но они меня заинтересовали: я смутно догадывалась, сколько это может стоить — и не только в денежном выражении.

Мой интерес подогрели два случайных стечения обстоятельств — совпадения, которые не могли быть вызваны просто причинно-следственными связями, но могли иметь место в мире неизменных событий. Во-первых, большую часть моей взрослой жизни я так или иначе была связана с индустрией коммуникаций, в основном с телевидением. Более того, я ежедневно пила кофе с инженерами-связистами. Сначала я усвоила терминологию, затем некоторые методики и, наконец, получила немного настоящих знаний. Кое-что из того, чему я научилась, нельзя было приобрести никак иначе. Некоторые вещи, обычно доступные только высокообразованным людям, таким, как доктор Вальд, я узнала случайно — в перерывах между поцелуями или во время других развлечений, присущих богемной среде телевизионщиков.

К своему удивлению, Вейнбаум почувствовал, что слова «в перерывах между поцелуями» участили его дыхание. Непроизвольно он быстро спросил:

— Каково же второе совпадение?

— Утечка сведений из вашего Бюро.

— Дана, мне нужны доказательства.

— Делайте, как вам нравится.

— Я не могу делать, как мне нравится, — раздражённо сказал Вейнбаум. — Я работаю на правительство. Поступали ли эти сведения лично вам?

— Сначала нет. Именно поэтому я продолжала настаивать, что, возможно, существует такая утечка, и намекала на это публично, в своей программе. Я надеялась, что вы сможете изолировать её внутри Бюро прежде, чем мой довольно незначительный контакт с ней будет потерян. Когда я спровоцировала вас на собственную защиту, то рискнула самостоятельно вступить в непосредственный контакт с осведомителем. Первая же часть секретной информации, которую я получила, была конечной точкой, необходимой мне, чтобы собрать коммуникатор Дирака. Когда прибор был смонтирован, оказалось, что он способен на большее, нежели просто осуществлял связь — он предсказывает будущее. И я могу сказать вам почему.

Вейнбаум задумчиво ответил:

— По-моему, это не так уж трудно понять. Отвлекаясь от философии, это даже придаёт некий смысл делу «Дж. Шелби Стивенса». Старик приобретает известность как человек, знающий о преобразователе Дирака больше, чем Служба, и он охотно идет на переговоры с каждым, у кого есть деньги. А источник утечки информации продолжает работать на вас — больше, чем на враждебные правительства.

— Именно так всё и было, — сказала Дана. — Но не это было причиной или целью маскарада Стивенса. Я уже подробно объяснила вам, почему это случилось.

— Хорошо, но лучше бы вы разоблачили упомянутый источник до того, как человеку удастся скрыться.

— Не раньше, чем это будет оплачено. В любом случае, предотвратить бегство уже невозможно. Теперь, Робин, я продолжу и дам тебе другой ответ на вопрос, почему мне удалось найти этот частный секрет Дирака, а тебе — нет. Те объяснения, которые я давала до сих пор, были причинно-следственными, более удобными для вас. Но я хочу внушить вам, что все очевидные причинно-следственные связи случайны. Не существует понятия «причина», как не существует и понятия «следствие». Я знаю тайну, потому что я должна была узнать ее. Это событие было установлено, и те обстоятельства, которые, как кажется, могут объяснить, почему я нашла её, нельзя объяснить причинно-следственными связями. Короче говоря, вы, со всем вашим превосходным оборудованием и мозгами, не нашли её по одной единственной причине: потому что вы не нашли её. История будущего говорит, что не нашли.

— У меня остаётся только один выбор — заплатить, так? — печально произнес Вейнбаум.

— Боюсь, что так — и мне нравится это не больше, чем тебе.

— Тор, что ты думаешь по этому поводу?

— Всё это не впечатляет, — рассудительно ответил Вальд. — Однако логика в этом есть. Детерминистская Вселенная, которую рисует мисс Лье, была характерной чертой старых релятивистских теорий и, предположительно, имеет даже более длинную историю. По большому счету я бы сказал, что, насколько мы поверим этому рассказу, настолько будем опираться на её так называемый метод прочтения будущего. Если он действительно нагляден, тогда и остальное становится вполне вероятным — философия и тому подобное. Если нет, остаётся изумительное актёрское мастерство плюс немного метафизики, которая, согласуясь с личностью, не оригинальна для мисс Лье.

— Вы говорите так, будто я вас подготовила, доктор Вальд, — заметила Дана. — Мне бы хотелось обратить ваше внимание ещё на одно обстоятельство. Я могу читать будущее, поэтому у «Дж. Шелби Стивенса» никогда не возникала необходимость в частной шпионской сети и ему никогда не требовалось отправлять сообщения Дирака с риском, что вы их перехватите. Все, что ему нужно было делать, это давать предсказания по данным прибора, неизменно надежным.

— Понимаю, — сухо сказал Вейнбаум. — Хорошо, Дана, давай поставим вопрос следующим образом: я тебе не верю. Возможно, что-то из рассказанного тобой и соответствует истине, но по большому счету — ты лжешь. Хотя если ты действительно говоришь правду, то определённо заслуживаешь места в персонале Бюро — было бы чертовски опасно отпускать тебя. Ну а женитьба — более или менее второстепенное дело для всех, кроме нас с тобой. Это тебя ни к чему не обязывает; я хочу быть купленным не более тебя. Итак, если ты скажешь мне, где находится источник информации, будем считать эту часть вопроса закрытой. Я ставлю это условие не в качестве платы, а потому что не хочу быть помолвленным с девушкой, которую могут расстрелять как шпиона в течение месяца.

— Я понимаю, — ответила Дана. — Робин, твой источник — Маргарет Соме. Она — служащий Эрскина и никакая не пустышка. Это высокообразованный человек, хорошо знающий своё дело.

— Проклятие! — вскричал поражённый Вейнбаум. — Тогда птичка уже улетела: она первая сказала мне, что тебя опознали. Очевидно, Соме поступила на эту работу с целью придерживать спешную почту и быть в курсе последних новостей, чтобы всегда иметь возможность вовремя сбежать.

— Правильно. Но вы поймаете её послезавтра. А ты теперь на крючке, Робин.

Вальд сдержанно кашлянул.

— Я принимаю свою судьбу с радостью, — сказал Вейнбаум, глядя на свои колени. — Теперь расскажи, как тебе удалось совершить этот головокружительный трюк. Если это согласуется с твоей предыдущей информацией, думаю, тебя примут в Бюро и все санкции в отношении тебя будут аннулированы. В противном случае, возможно, мне придется целовать новобрачную через тюремную решетку.

Дана рассмеялась.

— Секрет очень прост. Он в сигнале.

Челюсть Вейнбаума отпала.

— Сигнал? Шум Дирака?

— Верно. Вы не поняли этого, потому что посчитали сигнал просто помехой и приказали мисс Соме вырезать его со всех лент перед тем, как послать их вам. А мисс Соме, подозревавшая об истинной значимости шума Дирака, была более чем счастлива так поступить, предоставляя чтение сигнала исключительно «Дж. Шелби Стивенсу» — который, как она считала, собирался стать клиентом Эрскина.

— Объясните, — напряженно произнес Тор Вальд.

— В точности как вы и полагали, каждое послание Дирака улавливается любым приемником, способным обнаружить его. Любым — включая первый из когда-либо созданных (то есть ваш, доктор Вальд), включая сотни тысяч, которые будут существовать в Галактике в двадцать четвертом веке, бесчисленные миллионы, созданные в тридцатом веке, и так далее. Сигнал Дирака — это одновременный прием каждого из посланий Дирака, которые когда-либо были или будут посланы. Между прочим, общее количество этих посланий ограниченно и сравнительно невелико. Даже если вы разобьете каждое послание на отдельные «биты», их будет намного меньше действительно больших определенных чисел, например количества электронов во Вселенной.

— Конечно, — воскликнул доктор Вальд. — Конечно! Но, мисс Лье… как вы настроились на индивидуальные послания? Мы пробовали дробные позитронные частоты и зашли в тупик.

— Я даже не знала, что дробные позитронные частоты существуют, — призналась Дана. — Нет, это просто — так просто, что удачливый дилетант вроде меня может добиться успеха. Вы улавливаете отдельные послания из сигнала с помощью отставания времени. Все послания приходят в одно и то же мгновение, в мельчайшую из существующих временную долю, иногда называемую «хрононом».

— Да, — заметил Вальд. — Это время, требующееся электрону, чтобы перейти с одного квантового уровня на другой. Это особенность измерения времени по Пифагору.

— Спасибо. Очевидно, никакой обычный физический приемник не может реагировать на столь краткое послание, по крайней мере, именно так я сперва подумала. Но так как в самом аппарате есть реле, переключатели, различные формы обратной связи и тому подобное, то сигнал приходит к выводящему концу в виде сложной пульсации, которая «расплескалась» вдоль временной оси на целую секунду или более. Вы можете усилить этот эффект, записывая «расплесканный» сигнал на высокоскоростную ленту таким же образом, каким записывали бы любое событие, которое хотели бы изучить в замедленном движении. Затем вы настраиваете различные параметры в вашем приемнике, чтобы увеличить одну остановку и уменьшить остальные, а с помощью подавляющей шум техники убираете фон.

Тор Вальд нахмурился.

— После всего проделанного у вас бы все равно оставались сильные искажения. Вам бы пришлось подбирать сообщения…

— Как я и делала; небольшая лекция Робина об ультракоротких волнах навела меня на эту мысль. Я поставила перед собой цель выяснить, каким образом канал ультракоротких волн переносит так много сообщений одновременно, и обнаружила, что вы отбираете поступающую пульсацию каждую тысячную секунды и передаете на один короткий высокий сигнал только тогда, когда волна определенным образом отклоняется от среднего значения. Я не особо верила, что это сработает с сигналом Дирака, но, как оказалось, сработало так же успешно: 90 процентов оказались такими же понятными, как первоначальная передача, прошедшая через подавляющее устройство. Конечно, я узнала из сигнала уже достаточно, чтобы привести свой план в исполнение, но теперь любое голосовое сообщение в нем было доступным и кристально ясным. Если же вы подберете три коротких сигнала каждую тысячную секунды, вы даже можете уловить музыку (слегка искаженную, но достаточно четкую, чтобы понять, какие инструменты играют), а это самая точная проверка средств связи.

— Возникает один вопрос, не совсем относящийся к теме, — сказал Вейнбаум, для которого технический разговор становился слишком сложным. — Дана, вы говорите, что знали направление, которое примет эта беседа, но она не записывается, и я не вижу причины, по которой какое-либо ее резюме было бы впоследствии передано Дираком.

— Это правда, Робин. Однако, когда я уйду отсюда, я сама отправлю такое резюме, с помощью собственного Дирака. И это не подлежит сомнению, потому что я уже получила послание из сигнала.

— Другими словами, вы собираетесь позвонить самой себе — в прошлое.

— Именно, — ответила Дана. — Это не настолько полезная техника, как вы могли подумать вначале, потому что опасно делать подобные передачи, пока события все еще развиваются. Вы можете «сообщить детали назад» только после того, как данная ситуация подошла к завершению. Зная, однако, что, используя Дирак, вы имеете дело со временем, вы можете добиться некоторых очень странных вещей от этого прибора.

Сделав паузу, она улыбнулась.

— Я слышала, — живо продолжила она, — голос президента нашей Галактики из 3480 года, провозглашающего объединение Млечного Пути и Магелланова облака. Я слышала командира межзвездного крейсера, путешествующего с 8873 по 8704 вокруг планеты Ханшера, которая вращается вокруг звезды на краю NGC 4725. Он взывал о помощи через одиннадцать миллионов световых лет, но о какой помощи он просил или будет просить, остается за пределом моего понимания. И ещё многое другое. Когда вы будете проверять мои слова, вы тоже услышите всё это и тоже изумитесь свойствам времени.

Вейнбаум и Вальд уже казались изумлёнными.

Её голос слегка помрачнел:

— Большинство голосов в сигнале Дирака взывают о помощи, а вы услышите их за десятилетия или столетия до того, как их обладатели попадут в беду. Вы будете чувствовать себя обязанным ответить на каждый призыв и постараться помочь. И, слушая следующие сообщения, вы будете говорить: «Добрались ли мы — доберёмся ли мы туда вовремя? Поняли ли мы вовремя?»

И вы не будете ни в чем уверены. Вы узнаете будущее, но большую его часть просто не поймете. Чем дальше в будущее вы начнете углубляться, тем более непонятными станут сообщения. Вам придется признать, что время будет следовать собственным путём до тех пор, пока не накопится достаточно информации, которая позволит осмыслить эти отдаленные сообщения.

Эффект «длинной трубы», как я понимаю. Мы не сможем знать все: наше существование полностью выхвачено из потока времени и целиком открыто для обозрения лишь с одной стороны. Вместо этого Дирак, в сущности, просто перемещает бусины сознания из настоящего в будущее на определённое расстояние. Пятьсот или пять тысяч лет — все это можно будет увидеть. Отсюда вступает в действие закон уменьшающихся возвращений (или, другими словами, шумовой фактор начинает неравномерно распределять информацию), и наблюдатель продолжает путешествовать во времени с первоначальной скоростью, но слегка опережает самого себя.

— Похоже, ты много размышляла об этом, — медленно произнес Вальд. — Страшно представить, что могло бы случиться, если бы менее честный человек наткнулся на сигнал.

— Этого не было в планах.

Стало тихо, и Вейнбаум почувствовал что-то, похожее на слабое разочарование. Как будто обещано было больше, чем получили; как вкус свежего хлеба по сравнению с его запахом, как открытие, что шведская народная песня «Нат-ог-Даг», исполненная Тором Вальдом, — не что иное, как «Ночь и День» Кола Потера, только на другом языке. Робин узнал это чувство: это было необычное ощущение охотника, закончившего охоту, или прирожденного детектива, наконец составившего версию совершенного преступления. Но, посмотрев на улыбающуюся Дану Лье ещё мгновение, он был почти доволен.

— Есть ещё одно обстоятельство, — сказал он. — Не хочется быть скептиком, но мне нужно посмотреть все это в работе. Тор, когда мы сможем создать образец и подавляющее устройство, описанные Даной, и испытать их?

— Через пятнадцать минут, — ответил доктор Вальд. — Почти все необходимое уже имеется в нашем большом приемнике ультракоротких волн, и не составит особого труда добавить к нему высокоскоростное записывающее устройство. Я сделаю это прямо сейчас.

Он вышел. Вейнбаум и Дана с минуту не отрываясь смотрели друг на друга. Затем с чувством мрачной решимости офицер Службы безопасности встал и обнял свою невесту, предвкушая сопротивление.

Этот первый поцелуй задумывался чисто для проформы. Но к тому времени, как Вальд вернулся в офис, последняя была существенно вытеснена чувством. Ученый остановился, положив свою ношу на стол.

— Все к этому и шло, — заметил он. — Ладно, мне пришлось обшарить всю библиотеку, чтобы найти запись Дирака, на которой еще остался сигнал. Минуту, сейчас я соединю все необходимое…

Вейнбаум использовал эту минуту, чтобы прийти в себя, хотя до конца это так и не удалось ему. Затем две ленточки записи начали жужжать, словно рой пчёл, и звук сигнала Дирака заполнил комнату. Вальд остановил прибор, снова включил его и очень медленно запустил грязную запись в противоположном направлении.

Из микрофона послышался отдалённый гул голосов. В тот момент, когда Вейнбаум напряжённо склонился вперёд, один голос четко и громко сказал, перекрывая другие:

— Приветствую Земное Бюро. Лейтенант Ти. Эл. Матьюз со станции NGC 6341 на Геркулесе. Дата передачи — 13.22.2091. Мы проходим последнюю точку на орбитальной кривой, заданной вами, и сама кривая указывает на маленькую систему, на расстоянии около двадцати пяти световых лет от здешней базы; у нее даже нет названия на наших картах. Разведчики обнаружили населенную планету, укрепленную по меньшей мере вдвое лучше, чем мы ожидали, поэтому нам нужен другой крейсер. У нас на сигнале есть ваше разрешение, но мы ждем, как было приказано, чтобы получить его в настоящем. NGS 6341, Матьюз. Конец связи.

На мгновение ошарашенный — ничто не могло подготовить его к такому ошеломляющему факту — Вейнбаум, очнувшись, схватил карандаш и с бешеной скоростью начал писать. Как только голос затих, он отшвырнул карандаш и восхищенно посмотрел на доктора Вальда.

— Семь месяцев тому вперед! — сказал он, зная, что улыбается как идиот. — Тор, ты знаешь, какая проблема у нас была с этой иголкой в Геркулесовом стоге сена! Матьюзу только предстоит придумать этот трюк с орбитальной кривой, по крайней мере, он еще не приходил ко мне с этим, и пока нет даже намека на то, что решение этой проблемы займет всего шесть месяцев. Компьютеры рассчитали, что на это уйдет еще три года.

— Это новая информация, — серьезно согласился доктор Вальд.

— Ради бога, не останавливайся на этом! Давай послушаем еще!

На этот раз Вальд совершил ритуал намного быстрее. Из громкоговорителя раздалось:

— Насентампен. Эддетомпик. Беробсилом. Эймкаксетчок. Санбетогмов. Датдектамсет. Доматросмит. Конец связи.

— Ну и словечки! — присвистнул Вальд. — Что все это значит?

— Это то, о чем я говорила, — ответила Дана Лье. — По меньшей мере, половина получаемой информации столь же непонятна. Я предполагаю, именно таким будет английский язык через тысячи лет.

— Нет, это не так, — возразил Вейнбаум. Он закончил писать, но был все еще поглощен услышанным, несмотря на сравнительную краткость передачи. — Во всяком случае, не данный образец. Это шифр, леди и джентльмены, так как можете быть уверены, что ни один язык не состоит исключительно из четырехсложных слов. Более того, это версия нашего кода. Я не могу расшифровать его очень быстро (прочтение данного сообщения отнимет много времени даже у специалиста), но я разобрал дату и уловил некоторый смысл. Это 12 марта 3022, и там происходит что-то вроде массовой эвакуации. Послание, похоже, является обычным приказом.

— Но зачем нам понадобится код? — поинтересовался Вальд. — Это внушает опасения, что кто-то подслушает нас — кто-то, у кого тоже есть Дирак. Это может все запутать.

— Конечно, может, — ответил Вейнбаум. — Но, представляется мне, мы это выясним. Запустим ее еще раз, Тор.

— Попробовать на этот раз получить изображение?

Вейнбаум кивнул. Минуту спустя прямо перед ним возникло чье-то зеленое лицо, напоминавшее оживший дорожный знак в шлеме. Хотя у существа не было рта, громкоговоритель Дирака достаточно ясно произносил:

— Приветствую, шеф. Говорит Таммос, NGS 2287, дата передачи по моему календарю Гор 60, 302, по вашему календарю 2 июля 2973. Это паршивая маленькая планета. Все воняет кислородом, прямо как на Земле. Важно, что аборигены принимают нас. Ваш гений благополучно родился. Подробный рапорт придет позже. NGC 2287, Тамос. Конец связи.

— Хотелось бы мне получше знать мой Новый Общий Каталог, — сказал Вейнбаум. — Не тот ли это М 41 в Канис Мэджор, который с красной звездой в центре? Мы там будем использовать не гуманоидов? В любом случае, что это было за существо? Ладно, не важно, запускайте её снова.

Доктор Вальд опять запустил устройство. Почувствовав лёгкое головокружение, Вейнбаум прекратил записывать. Все будет позже, всё, что только можно. Сейчас ему хотелось только смотреть и слушать, всё больше и больше картин и голосов из будущего. Они были лучше, чем водка, даже с последующим глотком пива.

Обучающая запись закончилась, и Красна нажал на кнопку. Экран Дирака погас и беззвучно убрался обратно в стол.

— Нет, они не увидели дороги к нам, — сказал он. — Например, они не поняли, что когда какая-то часть правительства узнает слишком много информации, то какой бы малой эта фракция ни была изначально — она обязательно захватывает власть. Таким образом Бюро преобразовалось в Службу и выкинуло прочь всех остальных.

С другой стороны, не похоже, чтобы те люди боялись, что правительство, знающее почти все, будет управлять путем твёрдой диктатуры. Этого не могло случиться и не случилось, потому что чем больше вы знаете, чем шире становится поле ваших возможных действий, тем более динамичное общество вам необходимо. Жёстко регламентированное общество просто не смогло бы распространиться на другие звёздные системы.

— Я бы подумал, что могло, — медленно произнес Джо Фабер. — В конце концов, если вам заранее известно, что собирается делать каждый…

— Но мы не знаем, Джо. Это просто популярная фантастика — или, если тебе так больше нравится, что-то, отвлекающее внимание. К тому же не всё в космосе проходит через Дирак. Мы можем подслушать только те события, которые передаются в виде сообщений. Разве ты заказываешь обед по Дираку? Конечно, нет. До сих пор ты ни разу в жизни не транслировал ни слова по Дираку.

И дело не только в этом. Любая диктатура основывается на предположении, что правительство может каким-то образом контролировать мысли людей. Теперь мы знаем, что сознание наблюдателя — единственная свободная вещь во Вселенной. Не глупо стараться контролировать его, в то время как физика доказывает, что это невозможно? Вот почему Служба и не думает о Полиции Мыслей. Мы заинтересованы только в действиях. Мы — Полиция Событий!

— Но почему? — спросил Джо. — Если вся история предопределена, почему мы так беспокоимся, например, о назначениях свиданий? Встречи ведь произойдут в любом случае.

— Конечно, — немедленно согласился Красна. — Но смотри, Джо. Наши интересы, как интересы правительства, зависят от будущего. Мы действуем таким образом, как будто будущее так же реально, как прошлое, и до сих пор не разочаровывались: Служба оправдывает себя на 100 процентов. Но что бы случилось, если бы мы перестали наблюдать за событиями? Мы не знаем и не осмеливаемся попробовать. Несмотря на очевидность того, что будущее предопределено, нам приходится брать на себя роль опекуна неизбежности. Мы верим в постулат: ничто не может пойти неправильно… Но нам приходится действовать исходя из философского предположения, что история помогает только тем, кто помогает сам себе.

Именно поэтому мы охраняем огромное количество ухаживаний непосредственно до контракта и даже после него. Нам приходится убеждаться, что каждый отдельный человек, упомянутый в любой из передач Дирака, родится. Наша обязанность как Полиции Событий — сделать события будущего возможными, потому что они — решающие для нашего общества, даже самые незначительные из них. Это огромная задача, поверь мне, и с каждым днем она становится все больше и больше. Очевидно, так будет всегда.

— Всегда? — переспросил Джо. — А как насчет общественности? Ведь она узнает об этом рано или поздно? Очевидность нарастает с ужасающей скоростью.

— И да и нет, — ответил Красна. — Множество людей догадываются обо всем уже сейчас, так же как и ты. Но число новичков, необходимых Службе, растет быстрее. Оно всегда опережает число любителей, ищущих ключи к правде.

Фабер глубоко вздохнул и заметил:

— Ты воспринимаешь все вышесказанное так, словно это такое же обычное дело, как сварить яйцо, Крас. Тебя никогда не удивляли некоторые вещи, которые ты получаешь из сигнала? Например, передача, которую Дана Лье получила от Кейнса Венатичи, с корабля, путешествовавшего назад во времени? Как такое возможно? Какая могла быть цель? Это…

— Позволь, позволь, — перебил Красна. — Я не знаю и не переживаю из-за этого. И тебе не стоит. Событие происходит в слишком далеком будущем, чтобы нам о нем беспокоиться. Мы не можем оценить его смысла, поэтому бесполезно пытаться его понять. Если бы англичанин из 1600 года узнал об Американской революции, он бы посчитал ее трагедией; англичанин в 1950 году смотрел бы на это совершенно по-другому. Мы в таком же положении. Мы точно так же не в силах адекватно истолковать сообщения, которые получаем из действительно далекого будущего.

— Думаю, я понимаю, — произнес Фабер. — Полагаю, что со временем, после того, как поработаю с Дираком, я привыкну к этому. Позволено ли мне это по рангу?

— Да. Но, Джо, первым делом я хочу сообщить тебе правило этикета Службы, которое никогда не должно нарушаться. Тебе не разрешат находиться рядом с микрофоном Дирака до тех пор, пока это правило навсегда не врежется в твою память.

— Я весь во внимании, Крас, поверь мне.

— Хорошо. Слушай: в передаче Дирака никогда не должна упоминаться дата смерти работника Службы.

Джо моргнул, почувствовав холодок. Причина, на которой основывалось правило, казалась жесткой, но очевидной была ее предельная доброта. Он сказал:

— Я не забуду этого. Мне самому хочется этой защиты. Премного благодарен, Крас. Каково мое новое поручение?

— Для начала, — ответил Красна, ухмыляясь, — самая простая работа, которую я когда-либо давал тебе здесь, на Рэндольфе. Отправляйся и найди мне своего водителя кеба — того самого, который упоминал путешествия во времени. Он опасно близок к правде; в определённой степени ближе, чем был ты.

Найди его, и приведи ко мне. Служба готова принять новичка!

Дата добавления: 2015-07-26