Глава 22

Окна открыты настежь, двери открыты настежь,ты снова играешь в это, и ты ни за что не заплачешь,

Ты падаешь в это снова, там глубоко и жарко, другие дадут все, что хочешь, кому здесь нужны подарки.

Всё, что ты догоняешь, точно не уцелеет, кто здесь охотник, добыча, кто здесь оказался смелее,

Кто здесь оказался быстрее, сильнее и просто умнее... Ей было бы проще сдаться. Да, но она не умеет.

Она уведет тебя полем, петляя по новому снегу, лесом, глухими тропами, до самого дикого берега,

И ты не собьешься с дыхания, ты не собьешься с ритма, и ты проглотишь свой стон и все эти новые рифмы.

Все эти новые сны, дрожь и приливы истерик, ты можешь оставить себе - она все равно не поверит,

Что ты ее слишком помнишь, что можешь идти по следу. Ты - славный домашний зверек, ты спишь под уютным пледом.

Ты точишь длинные когти, ты пьешь молоко, ешь творог, у тебя растут новые зубы, ты их вырастишь очень скоро,

По ночам каменеют мышцы, по утрам прорезается слух. Ты скоро прыгнешь и бросишься по этому следу. Вдруг.

Вдруг станет темно и жарко, быстро, и, может, больно. Кто здесь домашний зверек и кто тосковал по воле,

Кто ждал, убегал, догонял, кто сможет развить эту скорость, кто знает все повороты, и не знает, что нужен тормоз.

Совершенный охотник, как тень, как дыхание за спиной, он так удивится, что ты оказалась совсем иной.

Кто догонял, кто догнал, кто и кому сдавался, кто зарывался в листву, дрожал и в снегу просыпался,

кто здесь охотник, добыча, кто здесь оказался быстрее... Она не умеет сдаваться? Да ладно. Она умеет.

След обрывается резко, никто понять не успеет. Славный домашний зверек. Губами. Впивается. В шею.

(с) В Засаде

Юля

Сегодня ночью пошел дождь. Просто разверзлись небеса, то ли устав от своего безразличия, то ли поймав сентиментальную волну нашей версии Санта-Барбары в стиле хардкор. Потоки воды бились в гладь стеклопакетов, минуя решетки, а я смотрела на эти разводы, рисовавшие свои гротескные секундные картины, и казалось, что ничего важнее истерики стихии в мире вроде бы как и нет. Не держи меня в заточении этот мир замкнутой темницы, я бы шагнула навстречу этим косым ударам дождя, пусть смоют все воспоминания и отрезвят от апатии. Пусть закроют более непробиваемыми стенами от одного только его присутствия.

Моя психика любила меня. Далеко не взаимной любовью, фанатичной, оберегающей, на которую раньше мне было плевать... Особенно, когда я послала ее в компании Ангела-Хранителя с сачком на хутор, ибо нефиг мне диктовать было, какой мужчина тигр, а который так, суслик в полете. Как она тогда не свалила с чемоданами. Наверное, что-то знала.

"Я не мог позволить тебе упасть..." Что было основополагающим в этом обрывке здравого смысла его губами? Не дать свалиться со скамьи-качели посредством наручников... или что-то иное? Мысли путались. Но одна из этих гребаных пилюль сделала свое дело на какой-то миг. Лазурь неба и морской глади заколебалась, ласковое солнце погасло, вернув кошмар каких-то размытых воспоминаний. У кошмара тоже были его глаза. Я не смогла даже кричать. Смотрела на цепь, сковавшую мои руки, не замечая его присутствия, мне казалось, что, сними я ее одну - весь кошмар прекратится. Он еле успел удержать меня от неосознанного автоматического порыва - перегрызть ее зубами... Подумал, что кисть. Вены. Зубами. Он оказался слишком е..нутым.

Осознание произошедшего кошмара ударило захлестами ужаса, настолько сильно, что я ощутила спазм в горле и головокружение. Я не хотела возвращаться в этот безумный ад. Кто-то, чьего лица я не разобрала - закрыл проем в этот безумный портал, латая стены вновь и вновь, прогоняя из крови отраву транквилизатора. Реинкарнированная гордость? Осознавшее свою вину сознание? Получивший пиз..лей на небесах психически нестабильный Ангел?

- Зачем? - выдохнув последние обрывки паники, с пофигистическим любопытством спросила я, показывая на цепь. Вернее, спросил мой взгляд. Говорить я не хотела и даже не вспомнила, как это делать.

Тогда и прозвучал этот ответ. Логично, подумала куда-то мимо цели, закрывая глаза и даже не заметив, что мои запястья получили свободу. Здесь было хорошо. И спокойно. Пролежать почти до вечера, насчитать шесть яхт/пароходов/катеров/белых танкеров на горизонте, моргать, прогоняя темные круги перед глазами, когда солнце медленно опустилось, задев макушку Кошки, испытать подобие счастья, когда огромная бабочка кофейно-шоколадного окраса села мне на грудь и долго не торопилась улетать. Когда он снова подхватил меня на руки, моя кожа на миг ощетинилась тысячей воображаемых игл протеста, его тело, ощутив эту ментальную акупунктуру, напряглось, и я уловила скрежет зубов вместе с прерывистым вздохом. Хотя, наверное, мне это просто показалось.

Апатия, защитный саркофаг, непробиваемый кевлар спасительного равнодушия - кто подарил мне эти охренительные тюнингованные доспехи и не дал сойти с ума окончательно? Иногда транквилизаторы выбивали из меня панику и содрогание нервов, кратковременно, больно... и мимолетно. В остальном, они работали более мягко. Вернули мне вкус, и я бездумно смаковала горячий кофе и вкусные рулетики, приготовленные его руками. Вызвали подобие легкого любопытства без каких-либо эмоций, сопутствующих ему. Я так и не находила ответов на возникающие вопросы - почему у него такой взгляд, которого раньше не было и близко? Что у него случилось? Почему он как-то осторожно ко мне прикасается, чуть ли не с заискивающим выражением на лице, словно к фарфоровой статуэтке? Наверное, потому, что недавно произошло что-то ужасное. Любопытство тотчас разбивалось о гранитную табличку с надписью "не влезай - убьет", и я оставляла эти попытки. Что бы ни произошло в прошлом, сейчас мне было хорошо от этого вынужденного неведения. Его руки больше ничего плохого не делали. Его слова - тоже. Наоборот, я ловила кварки чужих эмоций, и ничего угрожающего они вроде как не несли. На данный момент мне этого было достаточно.

... Сок нектарина течет по моим губам, заливая подбородок. Я в растерянности, не понимаю, что лучше - стереть его руками или ощущать, как сладкая капля стекает на шею. Как далеко она зайдет? За отворот кораллового шелка? До александрита в штанге пирсинга?.. Или еще ниже? Вряд ли до самого сосредоточения женского естества, хотя, как знать, может, это живительная влага, которая сметет мою апатию? Тень закрывает вселенную размахом острых крыльев, почти отчаянная попытка пробить мои крепостные стены. Но ему это вряд ли удастся, поэтому я не паникую и не сопротивляюсь. Пальцы вновь касаются моих губ, очерчивая их по кругу, в этот раз не находя блуждающей эрогенной точки. Подушечки его пальцев теплые. Немного шероховатые. Странное ощущение. Такие чужие и инородные и такие близкие, почти горячие, с едва ощутимой пульсацией крови. Они любят контролировать все и вся. Так происходит и сейчас. У янтарной капли сладкого сока никаких шансов - не то что сбежать на шею, но даже сорваться с обрыва моего подбородка в свободный полет... Но он не спешит прерывать ее медленный бег, дань закону всемирного тяготения. Мне интересно, что дальше. Пальцы поглаживают контур моего лица. Эта нежность может обмануть кого угодно, это не ласка, это фундамент мнимо безопасного барьера, за которым не ждет ничего хорошего. Осколки памяти не врут. Глаза больше не темные, любопытная игра света и тени, Я просто отстраненно наблюдаю за ними, не считывая никаких сигналов, не замечая в них ни малейшей эмоции. Вроде как они там есть... Но мне просто лень заморачиваться их прочтением.

Его губы совсем близко. Язык снимает каплю сладкого сока за мгновение до того, как накрыть мои губы. Непривычно. Осторожно. Без прикуса кожи и беспощадной экспансии языка. Вроде бы как это должно что-то значить? Следуя бездушной логике - да. За такими поцелуями всегда следует что-то большее. И это безумно логично. Слабый грохот в долине ожидания, он сотрясает шатер моего сознания веерным ударом с грифом "фенозепам" (этим меня тоже кормили...) Секс - это круто. Это даже было классно в той, прошлой жизни... Предполагается удовольствие, но почему-то я его не получала в последние дни... А ведь было же, да? Эта мысль ускользает, но я хватаю ее ослабшими пальчиками, словно крокодильчика за хвост. У меня сейчас состояние ребенка, привет, Эрик Берн. И нетленные строки Паоло Коэльо.

"Иногда надо воскресить в себе ребенка, которым ты был когда-то, и который до сих пор живет внутри тебя. Взглянуть на мир с его воодушевлением и непосредственностью... Иначе смысла в нашем существовании не будет..."

Ребенок любознателен. Это как будто ему подарили самую крутую игрушку, а она вдруг перестала работать. После того, как с ней поигрался ребенок постарше. Или долбанный взрослый. И вроде как не сломал, не разобрал на винтики-кубики, но уже совсем не то. Не приносит удовольствия долгожданная цацка. Этот вопрос не дает мне покоя. Но я терпеливо жду, когда он закончит накрывать мои губы своими. Когда ему это надоест.

У меня сейчас нет никакого скрытого мотива. Чистый лист детской искренности и любопытства. Как "почему люди не летают?" или "а почему зебры полосатые?". Мой голос не дрожит, я не успела отвыкнуть им пользоваться. Но он вздрагивает, когда я произношу свои слова с ненамеренно леденящим спокойствием.

- Я ничего не чувствую, - ни упрека, ни грусти, ни обвинения. И, проведя уже своими пальцами по губам, с обезоруживающим любопытством: - А что ты сделал, что я ничего не чувствую?..

Теперь боль имеет образ. Яркий фотооттиск на сетчатке его глаз. Фотокадр судороги, пробежавшей по его лицу. Чужая боль пытается непроизвольно накрыть и меня ударной волной, но мои стены нерушимы, и она легким рикошетом возвращается к нему. Прямо в уязвимый янтарно-серый мир этих глаз. Отчего-то мне кажется, что она не погаснет в них очень долго...

Дата добавления: 2015-07-26