ГЛАВА 9. Мы ехали в Прибалтику, с сожалением покидая благо*датные земли Украины

Мы ехали в Прибалтику, с сожалением покидая благо*датные земли Украины. «Украины, ридны», как любовно называли ее местные жители. И вот город Тарту, бывший Дерпт, знаменитый старинным, чуть ли не трехсотлет*ним Дерптским университетом, известным всей Евро-ми, городок студентов. Узкие улочки теснили дома с красными черепичными крышами и готическими окна*ми, увитыми розами.

Со священным трепетом ходили мы по древнему булыжнику небольшой площади при городской ратуше, думая о поколениях людей, топтав*ших этот булыжник, и с благодарностью об их потом-(пх, сумевших сохранить в первозданном виде старые дома. Некоторые из них до сих пор отапливались углем. На высоких трубах не хватало только маленького черного трубочиста с лесенкой, сказки Андерсена оживали перед нашими глазами.

Самобытность виделась в каждом древнем камне, увитом многолетним плющом. Все передавалось из по*коления в поколение и бережно хранилось с любовью к старому-престарому миру. И снова с радостью, как дру-га, мы увидели аиста на колесе на высоком шесте в одном из сел возле древнего замка.

Радовал глаз блестящий асфальт без единой трещины. Широкая, вполне евро*пейская дорога несла нас от одного села к другому, мелькали цветники перед каждым аккуратно покрашен*ным домиком и... зеленые стриженые газоны. Все ос*вещалось золотым заходящим солнцем, высоко в ро*зовом небе плыли прозрачные облака. Тишина и покой, благоденствие,казалось, разлито в самом воздухе,ко*торым мы дышали. Каждый клочок земли был тщатель*но возделан.

Высокие гряды больших камней отделяли одно поле от другого. «Что это?» - не поняли мы. «Эти*ми камнями, - объяснял наш провожатый, - "засеяли" нашу землю огромные глыбы льда, которые ползли с Севера во время ледникового периода. Теперь каждую весну трактора, выпахивая их из земли, ломают леме-хи плугов. Раньше из этих камней дома строили. Вся Эстония на таких камнях стоит. Если "Калевалу" чита*ли, то наш богатырь тоже из камня родился. Лета почти нет, дожди и постоянные холодные ветра с моря, поля рожью засеяны, пшеница не созревает».

А в Эстонии той весной зарождался первый народный фронт. Мы попали как раз в эпицентр событий, которые разворачивались с неумолимой быстротой. После оглушительных откровений начала перестройки народный фронт Эстонии стал политической школой для каждого народа, мечтающего о самоопределении. Газеты раскупались молниеносно и «проглатывались»целиком. «Саюдис» - литовская газета на русском языке тех лет - нам нравилась больше других.

Я работала в это время в библиотеке военного госпиталя и зачитывалась Ахматовой, Пастернаком, Мандельштамом, Гумилевым, Цветаевой. Конечно, лучшие стихотворения по вечерам читала Джохару. Часто он, после знакомства с политическими статьями из газет, сам отдыхал с поэтической книжкой в руках.

Стихи бередили душу, живопись тоже. Видимо, лю-бое вдохновение черпает живую воду из одного и того же источника, главное напоить, а как - не все ли равно...

У нас появились новые знакомые - главный редак-тор местной газеты «Вперед» эстонец Вальтер Тоотс с женой Натальей. Наше знакомство состоялось после того, как я, прочитав новую рубрику стихов о перестрой-ке студентов и преподавателей Тартуского универси-тета, за ночь написала на все стихи эпиграммы, причем сама не ожидала от себя ничего подобного. Кстати, пер-вое из этих стихотворений принадлежало заезжей мос-ковской знаменитости, поэту-концептуалисту Юрию Пригову.

Утром очень удивила своими эпиграммами Джохара. Такой резкий переход от лирической аква-рельности к сатире поразил бы кого угодно. Но самое удивительное ждало меня в редакции, куда я робко, за-таив дыхание, зашла впервые в жизни. Перед этой за-ветной дверью я целый час слонялась, долго собираясь с духом. Прочитав эпиграммы, сотрудники быстро отвели меня в кабинет к «главному», как к особому зна-току поэзии. «За одну ночь? - удивился он. - А где вы раньше печатались?»

На собрании редколлегии было решено следующую подборку назвать «Поэтическая дуэль», напечатать мои эпиграммы и вызвать на ответный поединок любого из местных стихотворцев.
Карикатурист тут же изобразил гарцующую амазонку в тунике верхом на вздыбленном коне, посылающую стрелы в разбегающихся в панике поэтов.

Дома Джохар смеялся, любой поединок его радовал, он всегда приветствовал смелость. «Посмотрим, кто из них примет бой», - говорил он, потирая от удовольствия руки.

Кто-то из сотрудников показал гранки профессорам университета. Те посмеялись эпиграммам, но никто из них не пробовал себя в этом жанре, поэтому поединок, к сожалению, не состоялся. Зато была напечатана целая подборка моих лирических стихов с фотографией и очень лестной аннотацией. Мне было предложено работать в редакции. Я летела домой, как на крыльях, неся целую пачку остро пахнущихтипографской краской свежих газет. Тут же отправила по почте этот номер всем своим знакомым и родителям. Первый шаг к признанию был сделан! Оставалось только трудиться.
Каким же все это смешным и наивным кажется мне сейчас. Но в то время я не спала ночи. Волны поэзии уносили в такие пространства, из которых я с трудом возвращалась в повседневный мир. Даже днем я ходила как лунатик, существуя для своих домашних только наполовину, вторая половина была где-то недосягаемо
далеко.
Моими стихами заинтересовались местные поэты и прислали приглашение на выступление в Тартуском поэтическом обществе. Счастьем было для меня встретить собратьев по духу! Они читали по очереди свои стихи и удивительно, как мгновенно, только по одному стихотворению, я постигала душу каждого из них, они все были «из моей стаи»...
В библиотеке тоже как-то сами собой появились любители поэзии, небольшая группа из старшеклассников и военных. Лучшие их стихотворения я отнесла в редакцию. После напечатания они испытали точно такой же восторг, и, кроме того, отношение окружающих с этим талантливым ребятам очень изменилось. Одного молоденького «салагу» наконец-то перестали бить «старики». Заступники говорили: «Поэт как-никак, вдруг знаменитостью станет». Отец Юрия Волкова, очень одаренного шестнадцатилетнего подростка, на которого школьные учителя давно махнули рукой, растрогался до слез, увидев стихи своего сына в газете, и на прощанье долго тряс мне руку. Много ли надо человеку для счастья? Мы воспряли духом, стихи и споры о последних наимоднейших течениях поэзии не умолкали в библиотеке дотемна.
Иногда я приносила холсты и писала в библиотеке картины.

А на весенних улицах не умолкали политические дебаты.

Кабинет Джохара находился в одном из исторических зданий в центре города, в бывшем кабинете полководца Барклая-де-Толли.
Вступив в должность командира дивизии и начальника гарнизона, Джохар начал работу с детального изу-чения положения дел, знакомства с личным составом. Особое значение он придавал работе штаба, организации службы войск, повышению дисциплины. Всю деятельность дивизии Джохар взял под свой личный контроль.
Основное правило в его работе - жить по одной дисциплине самому и всему руководящему звену, как в штабе дивизии, так и в трех полках, дислоцированных в разных гарнизонах. То и дело он посещал эти полки, летая то в Белоруссию, то в Ленинградскую область.

Целый год мы жили в гостинице, дожидаясь квар-тиры, а Джохар, как всегда, занимался устройством быта военнослужащих. Точно так же, как и в сибирском гарнизоне, были отремонтированы летная и солдатс-кая столовые, между газонами сияли новые заасфальтированные дорожки. На должный уровень были под-няты и общевойсковые проблемы, поднялся уровень физической подготовки, строго соблюдались правила распорядка дня в подразделениях.
Число часов налета у Джохара было больше всех, он постоянно контролировал инструкторов летной подготовки, часто сам инструктировал молодых летчиков во время полета. В итоге - отличные оценки во время военных учений. Тартуская дивизия ровно через год стала лучшей в дальней авиации. На ее базе главнокомандующим авиации было проведено показательное учение, на это мероприятие пригласили всех командиров дивизий дальней авиации, чтобы наглядно продемонстрировать, «как правильно организовать работу по всем вопросам боевой подготовки, быта личного состава, повышения их воинского мастерства».
Учение прошло успешно. Главком ВВС Джохара наградил ценным подарком. В 1990 году планировалось перевести его на вышестоящую должность в Московский штаб ВВС.
Однажды Джохара пригласили в Вильнюс, из этой поездки он вернулся явно не в духе. Ничего не рассказывал, но в его радостном отношении к революционным прибалтам появилась новая нотка сострадания. «Так просто Россия их не отпустит», - нередко говорил он.

Настроения военных кем-то неустанно «подогрева*лись».

Джохар очень тонко чувствовал это и всячески подчеркивал дружелюбное отношение к местному на*селению. По его инициативе полк взял шефство над эс*тонской школой. Во время очередного спортивного праздника в День Победы для тартусцев был устроен День открытых дверей. Всех желающих пригласили по*сетить военный аэродром и даже посидеть за штурва*лом бомбардировщиков. В летной столовой были на*крыты столы для эстонских гостей

Высоко в голубом небе, демонстрируя высший пилотаж, проносились серебристые самолеты, разноцветные парашютисты плавно приземлялись в центре спортивного поля. Апогеем стала заключительная церемония - поднятие национального эстонского флага. Первый огромный черно-сине-белый трепещущий флаг взмыл над городом Тарту на военном самолете еще до признания независимости Эстонии. Эстонцы не верили своим глазам, ошеломленные, они пожимали друг другу руки и неотрывно смотрели вверх. Был весенний солнечный день, цвели деревья, все вокруг обещало счастье.

15 мая, в день рождения (по документам) Джохара, его завалили цветами. А у нас в доме было настоящее столпотворение соседей-эстонцев, преимущественно очень пожилых людей. Очень трогательное зрелище -старичок или старушка, несущая только один цветок, красную розу, - похоже на признание в любви.

Я не встречала другого народа, так сильно любящего цветы. Начиная с самой ранней весны, на всех улицах города появлялись цветочницы с какими-то удивительными маленькими цветами в крошечных корзиночках и просто распускающимися зелеными ветками. Их можно было купить за копейки, но сколько они приносили радости! Голубые и сиреневые сугробы в парках, в проталинах - черный сверкающий асфальт, мокрый порывистый ветер с моря и... цветы, изумительно пахнущие весной.

В нашем новом доме жили почти одни эстонцы. И даже самые старые из них хотя бы раз в неделю, облачившись в строгие костюмы, торжественно ходили на какие-то собрания, что-то вроде политзанятий.
А однажды в ответ на одно из резких заявлений Москвы жители всех прибалтийских республик, от мала до велика, взялись за руки и встали одной цепью, отделившей их от России. Они пели, передавали по цепи какие-то слова.
Все было ново, радостно и удивительно хорошо. Жаль, что мы не принимали в этом участия, это был чужой праздник всеобщего единения и отделения. Название «Поющая революция» было у всех на устах. Оно вызывало удивленные улыбки и... тайный гнев у некоторых. Но глупо протестовать против такого упоительного, радостного, мирного отделения.

В октябре 1989 года Джохару дали очередное звание - генерал-майор. Это было очень радостным, долгожданным событием для всех нас. Я тут же попросила его надеть новенькую генеральскую форму и быстро написала его портрет.

Снова пришли соседи с розами в руках. Я рисовала их портреты и очень с ними дружила. Их судьбы были отражением горькой судьбы всей России.

Эстонец Ян Сикк просидел 8 лет в магаданских лагерях только зато, что во время Второй мировой войны за кружкой пива поделился своими сомнениями. Сказал, что «у немцев техника лучше». Вернулся на костылях. Но неослабевающая вера в хороших людей все еще светилась в его младенчески чистых голубых глазах. «Там» много было таких, как он. Позируя для картины, уходя в прошлое, он рассказывал о пережитом. Кроме него часто заходили Мария и Хильда, пожилые эстонки, их внимательное и бережное отношение друг к другу и взаимопомощь меня просто покоряли. Где же та пресловутая холодность и высокомерие, о которых я была так наслышана?

Джохару нравилось, когда я писала картины. Он очень тонко чувствовал живопись, еще в Сибири хотел устроить выставку моих картин в Доме офицеров. Нередко сам подсказывал темы, а иногда, когда я, чрезмерно увлекаясь, начинала их «записывать», вовремя меня останавливал. Каждый наш отпуск мы непремен-
но посещали картинные галереи и музеи в Москве, нередко брали с собой и наших детей. Однажды, войдя в дом, он взволнованно сказал: «Если бы ты могла написать то, что я сейчас увидел на нашей улице. Две очень старые эстонские женщины шли, поддерживая одна другую, из магазина с пустой сумкой». Я узнала о них у наших соседей, это были две сестры. Они очень редко выходили из соседнего дома, одной было 90, другой 95 лет. Но как-то раз мне повезло и я их увидела, они действительно производили сильное впечатление. У каждого прохожего при одном взгляде на них, на их седые, развевающиеся под дождем волосы и тусклые лица сжималось сердце. Я написала их по памяти за одну ночь, утром хотела продолжить, но Джохар не дал: «И так очень хорошо». «Сестры» стали его любимой картиной.

Эйфория в надежде на новую российскую политику во взаимоотношениях с соседними республиками быстро угасла, сраженная насмерть саперными лопатками в Тбилиси, Сумгаите и последними событиями в Литве. Японское телевидение случайно оказалось в Вильнюсе 12 января, и вся Прибалтика с гневом и возмущением увидела, как уничтожается пресловутая российская демократия и гаснет надежда на свободу. Танки давили безоружных людей на центральной площади, перед литовским сеймом. Мужчины пытались голыми руками удержать, не пропустить российские танки дальше, ведь площадь была заполнена беззащитными людьми, но, лязгая окровавленными гусеницами, они шли, устилая январский снег раздавленными телами.
Проклятье, плач, крики - все слилось в общий стон. Подъезжали автобусы, из них выскакивали мужчины, искали на бегу камни и бросали в танки... Что толку? Камни отскакивали от брони, не причиняя ей никакого вреда. Какой-то литовец, прижимая белокурую головку пятилетней девочки к груди, трясущимися руками пытался
закрыть ей лицо, глаза, чтобы она не видела того, что творят люди. «Фашисты, фашисты», - почти беззвучно шептали его губы.
И мы вместе с Марией, замерев в ужасе перед экраном телевизора и не веря своим глазам, на одном дыхании твердили то же.

Поздно вечером Джохар, придя домой, мерил квартиру большими шагами; он принимал какое-то решение. Какое? Об этом не знал никто... Литовская кровь беззащитных людей послужила для него хорошим уроком. Мечта о «Поющей революции» была раздавлена на январском снегу.
Я думаю, именно в те минуты он понял, что самое страшное в подобной ситуации - оказаться беспомощным. Перед зверем нужно представать с оружием в руках...

Во время зимнего отпуска огромное количество гостей посетило скромный дом Басхана, старшего брата Джохара. Первый чеченский генерал - это было большой радостью не только для родственников и знакомых, но и для всех чеченцев. Столы стояли накрытыми целый месяц, а незнакомые люди все шли и шли. Мы с Раисой сбились с ног, принимая гостей, особенно после статьи о первом чеченском генерале в газете «Голос Чечено-Ингушетии».

Имам Алимсултанов впервые пел нам свои героические песни под аккомпанемент гитары. Они разжигали кровь и будили память... Люди окружили дом, стояли под окнами, слушали пение и вытирали слезы. И какие удивительные слова...

«Прощай, Гуниб, и каменный, и нежный./Прощай, суровость неприступных стен./На ярком полотне имам мятежный,/ Потупив взор, идет в почетный плен...»

Это о Шамиле, непокорном Шамиле, 27 лет устрашавшем Россию.
А вот пронизывающие душу строчки о возвращении чеченцев на родину из высылки:

«Седой старик в поношенном бешмете,/став на колени, землю целовал».

Люди окружавшие меня, все побывали там, в Казахстане. Слушая его песни, потупив головы, они, казалось, заново переживали долгие годы унижения и незаслуженных оскорблений.

Имам стал другом нашей семьи и приезжал несколько раз в Тарту. Красивый тридцатипятилетний мужчина, с горячими карими глазами и густой шевелюрой, сам писал стихи, музыку и потом, подыгрывая на гитаре, пел. Слова песен, которые мне особенно понравились, были из сборника стихов известного чеченского поэта Умара Яричева, который однажды приезжал к нам в Тарту вместе с Имамом. Мы устроили домашний концерт. Имам пел свои песни, читал стихи. (Позднее этот горячо любимый всеми певец, которого по праву можно назвать народным, был расстрелян после выступления на концерте в Одессе в 1996 году четырьмя неизвестными. Автоматными очередями были убиты и два его друга, случайно оказавшиеся рядом.)

Нередко из Чечни приезжали гости, я к ним привыкла еще в Сибири. В самые первые годы замужества я научилась делать жижиг-галныш - национальное блюдо чеченцев, которому они были всегда очень рады.
Это неприхотливое отношение к пище, видимо, шло от постоянных войн. Наверно, абреки варили мясо себе сами (его много бегает в горах), потом бросали туда кусочки теста, смешав кукурузную муку с ключевой водой, и, сорвав рядом растущий дикий чеснок или выкопав зимой из-под снега черемшу, делали берам, то есть растолченный и залитый бульоном чеснок. Это простое блюдо давало им силы, а его вкус очень нравился всем нашим знакомым. Гости из Чечни отличались скромностью, вежливостью и неприхотливостью.

В том же году умерла моя обожаемая бабушка Леля. Джохар был ее любимцем, она ласково называла его «Захарушка, зятек» и всегда очень ждала нашего приезда. Каждый раз, шутя, он набавлял ей годы и обещал
выдать замуж за генерала. «Ну, вот, теперь еще пяток лет проживу, Захарушка, зятек набавил», - весело говорила бабушка соседям после его отъезда. Она умерла 3 июня, девяноста пяти лет, немного не дожив до своего дня рождения.
Бабушка Леля очень нас ждала той весной, но отпуск Джохару не дали, и приехать мы не смогли. Она, как ребенок, завидовала пышным похоронам - последнее важное событие, которое должно было свершиться в ее жизни. Такие же старушки, как она, собирались кучками и, провожая траурное шествие заинтересованными глазами, считали венки. «Хорошо похоронили», - удовлетворенно вздыхали они, если на похороны приезжало много родственников и венков было много.
Получив телеграмму о смерти бабушки, я срочно выехала в Коломну с детьми. Джохар попросил, чтобы кроме венков от всех нас был еще отдельный, от него. С глубокой печалью мы вернулись домой, а на шестой день я услышала во сне голос: «Бабушка зовет тебя» - и побежала вверх по какой-то кирпичной старой лестнице навстречу свету. В нем стояла бабушка, завернувшись в свой любимый черный плащ. Подбежав к ней, я обняла ее и стала целовать лицо, которое вдруг начало оживать и молодеть на глазах. Плечи ее распрямились, и она стала как будто выше ростом. Передо мной стояла красивая тридцатипятилетняя женщина, в которой я с трудом узнавала дорогие черты моей бабушки, но веяло от нее все той же любовью и родным теплом. «Бабушка, ну как, есть "там" что-нибудь?» - спросила я. «Да, есть», - ответила она, протягивая мне отрез розового атласа, завернутого в серую оберточную бумагу. «А как туда попасть?» В то же мгновение я полетела вниз головой с огромной скоростью и оглушительным свистом в бесконечный черный туннель, который, казалось, пересекал всю землю. Я долго падала, а шум был точно такой же, как в москов ском метрополитене. Потом я вдруг оказалась парящей под потолком больницы с выкрашенными зеленой масляной краской стенами. Прямо перед собой я увидела трех санитаров в зеленых клеенчатых передниках, перекладывающих мое распростертое обнаженное тело с медицинского стола на колесиках на носилки. Отрешенно я взирала на свое тело, равнодушно думая о том, что они со мной делают. «Видимо, после операции», - спокойно констатировала я и - проснулась в своей кровати. «Какой странный сон, все было как наяву!» - подумала я. Только через полтора года, увидев в газете «Аргументы и факты» фотографию рисунка туннеля с летящими по нему маленькими человеческими фигурками, я почувствовала толчок в груди, я его узнала! Еще чуть позже узнала об исследованиях американским профессором доктором Моуди случаев клинической смерти и памяти о ней. Эзотерическая литература заинтересовала меня, книг было очень много, я читала наиболее интересные места Джохару. Стройная система мироздания начала все четче вырисовываться, непонятное раньше становилось ясным, и, казалось, сам Всевышний открывал мне свои объятья. Его мир был прекрасен!

Джохар был очень верующим человеком, он говорил, что человек, не верующий в Бога, ничем не отличается от животного. И был прав. На Кавказе детей приучают к религии с раннего детства. Молитва - ламаз -является обязанностью каждого мусульманина с семилетнего возраста. Часто совсем маленькие дети уже умеют делать намаз по всем строгим правилам Корана. Я удивлялась терпимому отношению мусульманской религии к христианской религии, более того, она перечисляла среди многих пророков имена пророка Моисея и предпоследнего - Исы (Иисуса).
Коран приучал к почитанию священных книг Евангелия и Библии.
Я заметила, что мои картины стали получаться значительно лучше. Иногда совершенно неожиданно по ночам находило нечто необъяснимое, я начинала писать так, как никогда раньше. Какую бы ни брала краску, она ложилась так, как вроде бы было задумано, но не мной, потому что получалось гораздо лучше, чем я умела. Стихи, рождавшиеся сами, тоже стали намного глубже, а их концовки порой становились полной неожиданностью.
Жрицы Египта чтили священными часы от двух до трех ночи, они проводили их под звездами и считали, что в это время само небо распахивает свои тайны. Иногда я могла писать картину всю ночь. Рано утром просыпался Джохар, заходил в зал, смотрел на картину и удивлялся: «Как ты смогла?»

Меня пригласили в город Грозный принять участие в юбилейной выставке Союза художников. В картине «Изгнание» в абреке многие узнали Джохара, на самом деле, я изо всех сил старалась, чтобы он не получился похожим на него, но в каждом мужском портрете чеченца поневоле начинали вырисовываться его черты. Эту картину грозненский Союз художников предложил купить у меня. Вторая картина, в которой Джохар узнал свое детство, называлась «Выселение в Казахстан». Ночь, уходит товарный поезд, оставляя на снегу обездоленную группу людей со скудными пожитками рядом. Над умершим стариком читают «Ясин», дети в страхе прижимаются к материнским рукам. И только один из них, совсем маленький мальчик в огромной отцовской папахе, оторвался ото всех, засмотревшись на бесконечное белое пространство. Снежная поземка пригибает к земле заиндевевшую высохшую траву, будет метель...

Дата добавления: 2015-07-26