Таинство рождения 18 страница

В сопровождении подручных дружинников он шествовал к красному крыльцу, и оцепеневший народ расступался перед ним, словно перед навьей. Уж и забыли о княгине, воззрившись на Люта. Да недолгим было ошеломление, и Свенальдич одолел княжий двор лишь до середины. Над скуфьями бояр прозвенел медью суровый, гневный голос:

– Свенальдов отпрыск! Ату его! Возьмем волчонка – волк прибежит на зов!:

И дюжие молодцы, сыны боярские, в единый дух скрутили Люта и подручных его, поставили на колени. Лют же не противился, ибо увидел княгиню на гульбище.

– Княгиня‑матушка! Я вернулся!..

Рой тяжких кулаков взметнулся и доскепал шлем, Свенальдич взбугнул, ровно бык, и, обмякнув, расстелился по земле. Молодцы же лихие, забывши правду боя, взялись молотить лежащего, и, верно, забили бы насмерть, но тут затворились ворота и над заплотом округ терема встали ратники с обнаженными мечами – дружина Лютова – застучали о щиты, грозя свалиться на головы толпе.

Все предусмотрел Свенальдич!

Подхватывая шапки, боярские сыны отпустили Люта, и сами бояре, сплевывая гнев и ярость, примолкли. Свенальдич утер кровь с лица и попытался встать на ноги, да не удержался, вновь упал на колени. Содрал с головы измятый шлем.

– Вернулся я, матушка‑княгиня!..

И тут воззрился народ туда, куда Лют смотрел – княгиня на гульбище стоит, в белых одеждах и сама белая, словно полотно. Среди вельмож промчался шепот, ровно ветер‑низовик.

– Испугалась княгиня‑то…

– Должно быть, виновата…

– Дайте витязю слово молвить! – звенящим голосом сказала княгиня.

Лют отплевал кровь, утер бороду и, скрипя кольчугой и опираясь на ножны меча, поднял себя с земли.

– Благодарствую, матушка, добром встречаешь… Что псов‑то своих натравила?

– Не я натравила, – сдержанно ответила она. – Твой отец против себя и против меня бояр поставил, народ возмутил, Сам утек, а киевляне пришли учинить с меня спрос.

Толпа окончательно умолкла. Бояре положили на землю обезглавленные тела, рукава опустили.

– Устал с дороги, день и ночь скакал, – проговорил Лют. – Ты бы хоть чарку поднесла, как водится. Не по своей нужде ходил – твою волю исполнял.

Княгиня махнула отрокам, и те проворно вынесли Свенальдичу двуручный ковш с хмельным медом.

– Испей, витязь, да.сказывай, с какой вестью явился.

– Могла бы и сама поднести, – дерзил Лют. – Любо было бы из твоих рук принять.

– Честь воздам по чести, – отрезала княгиня. – Хочу на сокровища позреть.

Свенальдич отпил меда, не тая злобы, уставился на бояр.

– Опять измену замыслили, сивобородые? Затеяли князей судить? На колы сажать?.. Вам, племя воронье, хоть Рода призови править – все не по нраву!

– Нишкни, Лют! – прикрикнула она. Не смей порочить бояр! За ними правда!.. Показывай, что добыл за морями.

– Спустись же ко мне, матушка. Или дозволь к тебе подняться.

Помедлив, княгиня не спеша спустилась во двор, к народу. Толпа расступилась…

– Где сундуки с золотом? Где камни‑самоцветы?

– А здесь все поместилось, – Свенальдич огладил свою грудь. – Поболее принес, чем ожидала.

– Показывай!

Два тиуна по обе руки княгини замерли, готовые в любой миг сразить Люта, а тот распустил кольчугу на груди и неторопливой рукой достал нательный крест.

– Позри, матушка… Довольно ли здесь золота?

Помудрел Свенальдич, блуждая по Северу и по студеному морю. Или кто надоумил? Эвон как все ловко обернул! И посмел ко двору явиться…

– Это золото ты себе добыл. А что же мне принес?

– И тебе достанет, – проговорил Лют. – И всей Руси будет довольно золота…

Словно чародей‑потешник, он вдруг извлек из‑под кольчуги серьгу – Знак Рода! Воздел ее над головой.

– Добра ли серьга нашему князю? Княгиня просияла и уста сами возопили:

– Ликуйте! Ликуйте, люди!

Она приняла из рук Свенальдича священный Знак, прижала его к устам. Бояре сгрудились, взирая на радость княгини, затаили дух: знать, сговорились варяги – отец и сын. Один умыкнул князя из сруба, другой принес ему утраченный Знак Рода… Но видится в этом промысел божий!

Княгиня взяла за руку Люта, возвела его на красное крыльцо.

– Здесь стоять тебе! – обернулась к боярам. – Что призадумались, вельможи? Срядили скорый суд, а ныне срядите славу Люту! Долой скуфей! Поклонитесь витязю!

И сама отступила, поклонилась ему земным поклоном. Оторопелые бояре мяли шапки…

– Не свычно кланяться? Спины не гнутся?

Опомнились мужи, поклонились Свенальдичу, воздавая честь. Однако мудрый Лют не закичился славой, напротив, будто бы сробел.

– Не мне и честь, не мне и слава. Сего я не достоин. Христа восславьте! Ему кланяйтесь. Бог‑Спаситель князя спас от смерти и род ему вернул. Христос – суть господин, а мы рабы его.

– Полно уничижаться, витязь! – взбодрила его княгиня. – За подвиг твой проси у меня все, что пожелаешь.

Свенальдич обернулся к ней, потупил взор и заговорил так, словно не воином был, а смиренным чернецом:

– Прослышал я, матушка, ты веру в Христа обрела и позрела на свет его истинный. Коль так, то теперь ты мне – сестра во Христе. Дозволь же звать тебя сестрой? Мне будет довольно, ибо нет в мире иной награды.

– Сестрой? – смутилась княгиня. – Не слыхала я о таком родстве – сестрой во Христе…

– Есть, матушка, такое родство, – покорно и мягко объяснил Лют. – Любо мне, чтоб все на Руси стали братьями и сестрами, а не внуками даждьбожьими. Среди внуков‑то эвон сколько вражды да злобы. Но назовемся мы братьями и сестрами во Христе – кто посмеет обидеть друг друга? Ужель ты не желаешь мира в отечестве?.. Сказала ты: “Проси, что пожелаешь”. Желаю я, чтобы руку свою подала мне, как брату.

– Слово мое твердо, – княгиня подала ему руку. – Знать, судьба… А я повинуюсь року!

* * *

Изведав гнева киевлян и тесноту сруба, детина будто бы присмирел и более уж не пакостил в стольном граде. Возвращенный Знак Рода оберегал его от мести родичей тех бояр, которых обезглавил Свенальд, и мало‑помалу князь стал разгуливать по Киеву, имея при себе лишь двух отроков. Одни шарахались от него, как от прокаженного, другие взирали молча, тая неприязнь, третьи, жалея детину и Русь, вздыхали: мол, изрочили нашего князя, и найдется ли чародей, способный извести изрок…

В самом же деле детина свой нрав не унял, по прежнему оставался дерзким, буйным, но уже криводушным, искусившись во всех мыслимых хитростях. Собрав дружину из холуев, бездумных отроков боярских, сокольничих и ловчих, он тешился охотой вначале окрест Киева. Но когда избил всех птиц, а псами потравил зайцев и лис, и сметливых волков загнал и переструнил, пострелял диких оленей, скучно стало детине на киевских горах вдоль берегов Днепра. Не спросись, со своей дружиной и Свенальдом он ездил по Десне к радимичам, в земли северян, а то вовсе уйдет к вятичам и пребывает там несколько месяцев. Приедет в Киев к матери – ласковый, покорный, подивит медвежьей шкурой, огненной лисой или черным волком и снова долой со двора. Не зная сыновних хитростей, княгиня уж было свыклась с потешным войском, с безрассудной ловлей, когда битую дичь не к столу подавали, а валили горой да, смолой облив, зажигали. Казалось ей, набедуется Святослав да возьмется за ум. В просторных полях, в русских землях ветра Стрибожьи с четырех сторон овеют князя и отвеют зловещую пыль с души. Падут черные чары, снесенные ветрами; смытое дождями буйство уйдет в песок, а солнце над головой и разум просветлит, и очи. Пусть Мать‑сыра‑земля ему утехой будет и бальством от хвори лютой.

Меж тем из дальних земель бежали в Киев послы и вопили одно:

– Матушка, почто творишь неправду? В чем провинились мы, или какая беда на Русь нагрянула, что с нас уж в другой раз дань берут? Все обложили данью непомерной! Не от дымов берут – с душ. От всякой утвари требуют десятину. А сколько несмышленых отроков угнали в леса – счету нет! Мало того, детей отнимают! Молодых девиц силой увозят! Всполошилась княгиня:

– Кто дань брал? Чей муж разбой учинил?

– Твой, матушка‑княгиня!

– Имя свое называл?

– Претичем назывался! Гордился, что тобою послан! Мол‑де княгиня велела полки собирать по всей Руси да идти походом в далекую страну.

– Боярин Претич? Быть сего не может! – утверждала княгиня. – Верно, посылала я подручного боярина, но без дружины и меча – с одним посохом.

Комкая скуфьи, послы то холодом обдавались, то обливались потом: за оговор не помилуют…

– Вели поймать злодея? А там и позри, кто лихоимец!;

– Изловите этого боярина, – велела она. – Забейте в железа и ведите ко мне. И всех, кто с ним! А дани больше не давайте!

Во многих землях против разбойников ополчились, выслали дозоры на степные и лесные дороги, засады устроили на распутьях, но лиходей был искусным, всех ловушек избежал и очутился в другой стороне – там, где не ведали его и не ждали. И вновь челобитные послы повалились княгине в ноги.

– По твоему велению обложили нас данью непомерной! Детей берут, от дыма по сыну!..

– Довольно! – решила княгиня и призвала к себе Люта. – Единожды я посылала тебя поискать сокровищ – ты мне привез их. А ныне отыщи вора и привези.

Свенальдич взял с собой малую, но лихую дружину, сообща помолились богу Христу, ибо все его воины были окрещенными, и отправился в поход. Где он рыскал и как ловил злодея, никто не ведал, однако к исходу лета привел его в Киев, забитого в железа, а с ним подручных да вызволенных из плена детей, числом полета.

– Исполнил твою волю, привел разбойника. Суди его!

– Как “ему имя? Кто он?

– Претич, матушка, – отвечал Лют. – Твой подручный боярин.

Загорелось у нее сердца от обиды и ярости, хотела она в тот же час казнить его, да усмирила сама себя, вспомнив, как обернулась ее месть древлянам. По древнему обычаю злодея следовало отдать на суд той земли, где он более всего зла натворил, однако княгиня задумала прежде сама учинить спрос Претичу, Велела она достать его из сруба и привести к ней в гридницу, где он мечом клялся Руси послужить и откуда послан был с тайным делом на реку Ганга.

Предстал перед нею подручный боярин, в железа закованный, немытый, нечесаный и сильно измордованный в схватке – едва вдесятером повязали бывшего воеводу – рукопашника. Семерых Лютовых удальцов насмерть прибил, покуда не сострунили его, как волка.

– Простила я тебе одну измену – ты меня в другой раз предал, – сказала княгиня. – Не стану ждать твоей третьей измены, выдам на руки обиженным. Пусть делают с тобой, что захотят, ибо ты не свет принес на Русь, а злодейство.

– Не ты ли, княгиня, позволила мне искать Путь на реку Ганга как заблагорассудится? – спросил Претич. – Ты мне руки развязала, так и теперь развяжи, сними железа.

– Я послала тебя с посохом. Ты же собрался с мечом идти.

– Изведал я, княгиня, нет иного пути в страну Полуденную.

– Зачем же русские земли зорил? Зачем детей в леса уводил?

– А чтобы дружину собрать. Чтобы из отроков и малых детей воспитать преданных воинов, вскормить непобедимых витязей.

– Но девиц молодых зачем силой брал, косы резал и воровал от родителей? Безвинных позорил, ровно дикий печенежин!

– Не позорил я дев, а напротив, хотел их прославить, – ответствовал Претич. – Ибо Путь на Гангу должно открывать коннице из непорочных всадниц. А уж за ними дружина пойдет. Народы страны Полуденной не посмеют супротив дев меча поднять.

– Мыслил ты, прикрываясь ими, народы эти воевать? – изумилась княгиня. – Виданное ли дело на Руси, чтобы витязь за спину девицы прятался на поле брани?

– Иного Пути нет…

– Иного нет, но и этот не годится, – отрезала она. – Не след нам ходить с мечом на Гангу. И потому за разор, что ты по землям учинил, будешь головой отвечать. Не будет тебе прощения на сей раз.

И все‑таки пожалела княгиня подручного боярина, решила не выдать его обиженным на расправу, а достойно казнить, на лобном месте. До утра же велела не в сруб его посадить – в подклет своего терема под надежную стражу. В Киеве прослышали, что Лют злодея Претича схватил, и ночью пришла к терему его мать – боярыня, стала умолять княгиню, чтобы позволила с сыном проститься. Вспомнила княгиня, как лихо ей было в подобную ночь, когда Святослав в срубе сидел и казни ждал, не выдержало материнское сердце – пустила она боярыню в подклет. Вошла она, убитая горем – космы свои рвала, лицо царапала, а через мгновение выбежала сияющая от радости и просветленная. Бросилась к княгине:

– Не мой это сын! Не Претич!

– Да как же не твой? – отступила княгиня. – Ужель я не знаю сына твоего?

– Схож с Претичем, как две капли воды, да не Претич!

– Должно, не признала в темноте‑то…

– Своего сына я бы признала! По дыханию его, по тому, как сердечко бьется! Едва бы рукой коснулась – в тот же миг бы признала! А муж сей в подклете – не Претич!

Княгиня зажала ладонью ее уста, молчать велела и повлекла в свои покои. Там уж как следует спросила боярыню, но та, радуясь, на своем стояла. Заручившись словом, что мать Претича ни видом своим, ни молвой не выдаст тайны, княгиня отпустила ее и погрузилась в тяжкие думы. Измена кругом! Нет рядом ни единого человека, на которого бы можно положиться всецело. Свенальд со Святославом охотой тешится и потакает ему во всем, а сын его, Лют, и вовсе неведомо кому служит. Как ни пытала – не сказал до сей поры, где добыл он серьгу – Знак Рода, как отнял ее у чародея – не похвалился. А теперь изловил злодея, который за Претича себя выдал. Перед всей Русью ославил имя подручного боярина. А может статься, сгубил его и теперь чернит посмертную память. И на советчиков мудрых – думных бояр нет надежды, ибо возмущены они князем и ее материнской упрямостью. Уж в тереме своем невозможно слова тайного молвить – все будет услышано! Иначе как бы стало известно, куда и зачем послан Претич?..

Дождалась она утра и спустилась в подклет к самозванцу.

– Кто ты есть?

– Претич, – отвечал прикованный за шею злодей. – Твой подручный боярин.

– Мать не признала в тебе сына, а ее не обманешь.

– От горя умом повредилась, потому и не признала.

– Я верю материнскому оку! И нет тебе более проку скрывать истинное имя. Коль был ты Претич, казнили бы на площади. Но поелику ты не ведомый мне вор и злодей, казнят как изгоя, а тело бросят в степи волкам на съедение. Признайся же мне, кто ты и с каким умыслом творил разбои? Почему назвался чужим именем?

– Придется, княгиня, казнить меня на площади, ибо я.есть Претич, – тянул самозванец, – А смерти я не боюсь, тебе это ведомо.

– Не упорствуй! Не вынуждай меня прибегнуть к пыткам! – пригрозила княгиня. – Кто бы ты ни был, должно быть, знаешь мой гнев, слышал, как я древлян казнила. На дыбе под каленым железом скажешь свое имя. Лютая смерть тебе будет! И не на лобном месте, а в пыточном срубе, вне глаз народа. Но ежели избавишь меня от этих мерзких трудов – плоть твою терзать, – признаешься добром, то и я избавлю тебя от позорной казни.

На мгновение встрепенулся злодей, проблеск надежды озарил лицо, однако он тут же потряс буйной головой, загремел привязной цепью.

– На своем стою, княгиня. Претич я, твой подручный.

– Добро, – вдруг согласилась она. – Не стану казнить никакой смертью. Отпускаю тебя на все четы ре стороны.

Позвала она тиунов, велела сбить оковы со злодея и сама отворила перед ними дверь подклета:

– Ступай.

Не ожидал подобного самозванец, смешался, глядя то на княгиню, то на распахнутую дверь.

– Нельзя мне уйти…

– Отчего же? Ведь я помиловала тебя! И более не держу. А слово мое твердо.

– Слышал я, ты мудра и коварна, княгиня…

– Не верь молве! Ведь отпустила я с миром древлянского князя Мала. Должно быть, и об этом слышал. Так и ты иди! Иди, куда глаза глядят.

– Не могу я идти! – чуть ли не вскричал злодей. – Мне след казненным быть!

– Здоров ли ты рассудком? Не повредился ли умом? – спросила княгиня. – Отчего не приемлешь милость мою?

– Не волен я и милости твоей принять!

– Знать, не властен ты над собой, незнакомец…

– Не властен, – признался он и голову опустил. – Не отпускай меня, а лучше казни на лобном месте.

– Нет уж, коль слово изронено – ступай.

– Ох, княгиня! – взмолился злодей. – Что пытки твои, что каленое железо твое на дыбе? Ежели невредимым и милованным от тебя выйду – будет мне пытка!.. Будет мне лютая смерть!..

– От кого?

– Боюсь и имя назвать… Божьего гнева боюсь! Я клятвою связан. А быть казненным мне жребий выпал. Знать, рок мне – под твой топор. Не жалей меня, княгиня, казни! Не увидят моей головы на твоем частоколе – весь род мой погибнет, до последнего корешка…

– Добро, я спасу твой род от смерти, – согласилась княгиня, – г Но должен ты назвать свое имя, прозвище рода своего.

– Имя мое – Снегирь, а дед прозывался Радимич, ибо жил в землях северян, но вышел от радимичей.

– Жребий пал на тебя, поскольку ты на Претича похож? – спросила княгиня.

– Да, милостивая…

– А скажи мне, Снегирь, откуда известно тебе стало, куда и зачем послан мною Претич?

– От моего господина,,.

– Зачем же твой господин замыслил опорочить моего подручного боярина? Казнить его ложно и голову на позор вывесить?

– А чтобы объявить настоящего Претича самозванцем, когда он вернется с реки Ганга. Ибо ведь ты казнишь его.

– Знать, жив мой подручный?

– Жив, княгиня, – сказал Снегирь. – Сколько ни гонялись мы за ним, как бы ни заслоняли путь ему – прошел через все заслоны. А господину моему смерти подобно пускать его на реку Ганга. Не хочет он, чтобы Претич приводил на Русь Раджу. И ныне лютует…

– Твой господин сам тешит мысль отправиться в Полуденную страну?

– Мне его замыслы неведомы, – уклонился злодей. – На меня жребий пал…

– Зачем же он собирает дружину великую из малых детей? Отчего дев позорит, отрезая космы?

– И так довольно тебе сказал, чтобы на площади быть казненным.

– Ничего более не говори, – вздохнула княгиня. – Остальное сама знаю. Твой господин – сын мой, князь Святослав.

– Неведомо мне… А называем его иначе – Великий каган.

– Вот как? Потому он и учинил разбой по Руси, коль Великий каган, а не князь ей… Довольно я терпела от сына своего. Не знать ему теперь ни любви моей, ни пощады!

Оставив Снегиря‑самозванца, княгиня покинула подклет и, выйдя на гульбище, обернулась к восходящему солнцу.

– Ты, владыка, плотью своей поделился, дабы родила я князя, и я ему жизнь дала! А ныне попираю свою суть и говорю: я дала жизнь, мне и отнять ее! Поправивши же материнство, я искуплю вину свою перед землей русской!

Не словом она говорила, но мыслью, ибо опасалась чужого уха. Однако услышана была самой природой: проснувшиеся зоревые птицы не звенели, а ночных сон не брал. Все в мире присмирело от речи ее, даже лазоревое небо осталось по‑ночному холодным, хотя теплый свет струился от восхода. В тот миг все смолкло на земле. Ни шороха, ни звука! Оторопели пчелы на цветах, и лист горькой осины обвял, сомлел, травы сникли и бурная вода на.камнях свой бег остановила. Княгиня узрела знак божий – звезды светились над восходящим солнцем!

Казалось, жизнь замерла, остановилось Время…

– Не отрекусь! – воскликнула княгиня. – И слово мое твердо!

В сей же миг небо заслонили тучи, багровый свет, пронизав их, коснулся земли, и в тот же час запылала земля! Травы чудились огненными сполохами, струи реки – потоками пламени: то ли пожар великий разлился по яругам, а оленицы, бросая обжитые чащи, порскнули на чистые поля и, неприкрытые, уязвимые, встали, ожидая неведомо что. Кони зауросили, оскалясь, заржали и, не повинуясь ни окрикам, ни тугим плетям, помчались неведомо куда, сбрасывая седоков.

И люди предались испугу, воззрившись на пылающую землю, зароптали:

– Кто небо прогневил?

– Быть беде!

– Не взойдет завтра солнце!

А княгиня сбежала с гульбища и велела седлать коней. Расторопные тиуны и холопы вывели взбешенных лошадей из конюшни, едва справляясь с ними, подседлали: куда княгиня собралась в эдакую роковую пору?!. Она же вскочила на самого резвого коня и уж не таясь, не пряча слова дерзкого, крикнула тем, что возле терема оказались в тот час – страже, дворне, слугам:

– Эй, люди! Слушайте меня! И те, кто из вас не мне служит, а супостату и все мои речи доносит чужому уху – слушайте! Да не спешите нести молву тайным господам своим, ибо все одно не поспеет упредить десницу мою, хитрых и коварных заслонов выставить на пути! А еду я ныне не по следу ворога лютого, а по следу сына своего единокровного, который величает себя Великий каган и зорит Русь! Я обрекла русские земли на страдание – мне и избавить их от поругания!

И поехала она по следу Святослава: благо, не было нужды искать его в лесах и полях Руси. Где прошел князь‑детина, там ор, плач да дым стояли столбами. И всюду жаловались, что налетел некий боярин Претич с дружиной, якобы по воле княгини, взял отроков от семи до двенадцати лет, девиц похватал, кои попрятаться не успели, имущество отнял, доспехи и оружие отобрал и ушел неведомо куда. А ежели не пускали его в город, то со злобы он стены поджигал, селян окрестных зорил и бил нещадно, говоря при сем: “Вы есть рабы мои! Что желаю, то и делаю с вами!”

Послушав немало воплей, позрев на слезы горькие, княгини говорила:

– Не Претич вас зорил, но сын мой! А посему не будет ему материнской любви и пощады!

И вот достигла она дальних земель по Великой Реке Ра, где после набегов Святослава еще угли не успели остыть, пепел не заколел, слезы не обсохли. Знать, где‑то близко был сын‑супостат! Выехала княгини в чистое поле и закричала гневным голосом:

– Выходи ко мне, сын! Это я зову тебя, твоя мать! Судить тебя буду.

В сей миг даже волчицы оборвали вой: все, что живо было на земле – поникло и затаилось, скованное страхом, поскольку от гласа княгини листва сбивалась с дерев, в птичьих гнездах лопались ненасиженные яйца и рыбья молодь всплывала из глубин кверху брюшком. Хладнокровный полоз, повивший свою жертву тугим кольцом, вдруг обомлел, раскрепостился и стал уж не полоз, а будто червь. И жертва – олене‑, нок – был свободен, но не смел бежать, заслыша женский клик. Он жался к полозу, ровно к матери…

Все на земле боялось материнского суда…

Один лишь князь‑детина, вскормленный Тьмою, ничего не боялся. Что ему мрак, если в нем прозябал? Что ему Свет, если презрел его, прельщенный черной силой? Услышав материнский крик и неустрашенный им, он взгорячил коня и помчался на этот зов; спрямляя путь, он летел через леса и поля, ломая дерева, как хворост. Кровавый свет, спадающий с небес, будил в нем непомерное буйство. Не пыль клубилась за его спиной, а вздымался к солнцу черный смерчи порошил очи тому, от плоти которого был он рожден. Подобно дикому пардусу рычал детина, ревел, Словно разъяренный вол, и клекотал, как орел, поскольку от материнского зова речь тратил.

И съехались они на берег Светлейшей реки Ра, что теперь прозывалась Волгой. Не только человека возможно было изрочить, но и Великую реку, носящую солнечное имя. Не Свет несла эта река сейчас, а лишь воду, и на древнем языке народов Ара “Волга” означало лишь бегущую влагу…

Съехались и встали друг перед другом, словно не мать и сын, а лютые вороги,

– Ты кликала меня на суд свой? – объятый ратным духом, спросил сын. – А мне любо сразиться с тобой!

– Нет ничего страшнее и выше суда материнского! – сказала княгиня. – След покориться тебе и преклонить колена предо мной! Брось меч, не гневи более отца своего – бога Ра!

– А я желаю и с отцом сразиться! – засмеялся детина, и его смех взбуравил небо – над головой взметнулся черный столб и продырявил багровую высь.

Княгиня отступила, глядя в небеса и ожидая грома разящего. Но только конь ее заржал, роняя пену на белый ковыль.

– Мне нет равных на земле! – стал похваляться детина. – Меня ныне величают не Великий князь, а Великий каган! Что мне отец, если я сам – божий сын? И облик мой – сакральный!

Княгиня обнажила меч.

– Мой сын был – светлейший земной князь! А ты, стоящий предо мной – не сын мне и князь Тьмы! Увы тебе! Увы! Умри же от моей десницы!

И подняв на дыбы коня, набросилась на сына!

А сын на мать свой меч поднял…

Ликуй, Креслава!

Булат ударил о булат, и молнии Перуна пронзили все пространство. Вскипел и вспенился небесный свет, исчернел багрянец, как если бы кровь запеклась. День смещался с ночью, как мед и деготь: неверный свет метался над землей! И в этом свете был лишь звон булата. Громоподобный лязг да трубный крик коней взбудоражили все поднебесье.

Ратились мать и сын, кровь билась с кровью, плоть стремилась уязвить плоть. Никто из них – ни мать, ни сын, – погрязнув в лютой сече, уже не внимал ни гласу разума, ни гласу бога. Все замутилось в этот безбожный час! И носился над ратищем незримый и безмолвный сокол…

И вот пал под княгиней резвый конь, пронзенный мечом, однако вскочила она на ноги и стала биться пешей. Детина наезжал, норовил стоптать, и в возгласах его уж торжество победы зазвучало! Едва выдерживая натиск, мать отбивалась, отступала и, наконец, изловчившись, сунулась под брюхо сыновьего коня и засапожным ножом перехватила ему жилы. На землю рухнул супостат вместе с лошадью, и вздрогнула земля! А ногу сына закусило стремя!

Над головой детины мать занесла свой меч, вздохнула полной грудью, неотвратимой силой налилась десница!.. Да в миг этот перед ее очами вдруг очутился не огнедышащий детина, а суть дитя в лодейке – колыбели!

И замерла рука! Окостенела! А над головой прокричал сокол, уронил перо к ногам…

Детина уже успел освободиться от стремени, вскочил и, поднявши меч, заслонил видение: исчез перед глазами призрак младенца светоносного. Но перо соколиное осталось у ног и испускало свет, притягивая очи. Да битва продолжалась! Вновь загремел булат над ковылем и молнии озарили пространство. Улучив мгновение, мать подняла соколиное перо и, вскинув его над головой, пошла на сына! Иззубренный меч вновь заблистал, уставшая рука враз стала крепкой, и воля обрела твердость. Детина же слабел и отступал к реке, часто озираясь, чтобы не сверзнуться с обрыва, и на челе его уж роса засверкала. А вот и иней выбелил волосы! Охолодел детина!

– У Ра! – воскликнула мать, тесня сына к высокому яру. Еще бы шаг, другой – приняла бы изреченная река изреченного сына Рода…

Однако же из недр земли ей глас послышался:

– Позри! Смерть твоя у ног!

Оторопела княгиня, обмерла: змея ей ноги обвивала и, изогнувшись, искала место, куда бы ударить жалом. Холод ползучего гада оледенил кровь, а огненное сердце обратилось в уголь…

Меч выпал из десницы…

В мгновение ока весь великий мир сжался и умалился до размера змеиного жала, до острия его! Истину говорят – живому рока не изведать…

А вдохновленный таким оборотом сын набросился на мать: повергнув ее наземь, приставил меч к груди…

Но тут свершилось чудо: булатный дар Валдая обратился в солнечный луч и выскользнул из руки сына, стремглав умчался в небо, укрылся там за тучами. Детина же не смутился и, темный, не изведал знака, а засапожник выдернул из ножен.

Поверженная мать готова была принять смерть уже не от гада ползучего, но от сына‑змея. Но тут яростный детина засмеялся и, склонившись, сорвал золоченый шлем с головы матери.

Простоволосой предстояла она перед сыном! Тугая коса развернулась и упала на землю.

Она пыталась спасти честь, заслонить голову, покрыть ее ковылем‑травою…

– Не стану убивать! – дохнул огнем детина. – Мне след твои косы отсечь!

Взмахнул засапожником и будто жилы перерезал!

– Убей меня! – взмолилась мать. – Взял космы мои – возьми жизнь! Не твори позора!..

– Что мне твоя жизнь? – засмеялся сын, играя косами, словно плетями, – Довольно с тебя и волос!

И пошел прочь, унося за собою черный смерч.

Княгиня лицо свое оцарапала, протянула руки к небу, да померк в очах последний свет: уж не молиться к небу, коли лишилась косм…

Не волосы отнял детина – снял покров хранящий и Коло погасил над головой.

– Услышь хоть ты меня, Креслава. – воскликнула княгиня. – Услышь и торжествуй! Я проклинаю рок свой! Я отвергаю Путь…

И зов ее в тот же миг услышан был: в безмолвном поднебесье прокричал сокол и мертвым свергнулся на землю.

Детина же тем часом шел по полю, берегом Великой реки Ра и, радуясь, играл отрубленными материнскими косами, при этом похвалялся и гордился перед собой и небом:

– Я есть владыка мира! Внемлите, боги! Что я ни сотворю – на все есть мой высший промысел! И вы мне не указ. В сей час позрели вы, как я лишил косм свою страну Русь. Но придет срок, и ваших косм достану!

Повинуясь буйству и удали своей зловещей, он рвал с корнем дерева и рушил крутояры, любуясь, как мутнеет вода в реке Света.

И здесь вдруг увидел деву на берегу! Почудилось ему, что это сама богиня Мокошь: сидит в траве у воды и косу плетет, завивая радугу вместо ленты.

– Вот первой тебе и отсеку косу! – возрадовался детина, устремляясь к деве. – А саму в полон возьму! И буду тешиться на досуге!

Она же сидит себе, смотрит на воду и ровно не замечает черного смерча за своей спиной. А смерч тот выхватил, вырвал радугу из рук девы, вобрал в себя и унес в черную бездну. Дева же, ничуть не смутившись, стронула воду Светлейшей реки и потянула из нее сверкающий солнечный луч, заплетая его в косу. Подбежал к ней детина и уж руки протянул, чтобы схватить за волосы, да в тот миг обернулась к нему дева!

Дата добавления: 2015-07-26