Глава 11. Воспользовавшись тем, что Лапуля бросилась к плите, где на горелке скворчала

Воспользовавшись тем, что Лапуля бросилась к плите, где на горелке скворчала сковородка, мы с Димоном бочком, словно партизаны, отползли в его комнату.

– Кто такие клешненогие? – спросила я.

– По мнению Лапули, так научно называются крабы, – еле слышно ответил Димон. – Уфф! Я объелся.

– И кто такая старшая мать сына брата Вити? И она же отец Сергея и бабушка Анны? Так не бывает. Человек либо мужчина, либо женщина!

Димон со стоном положил ноги на журнальный столик.

– Старшая мать – это первая жена отца Вити, она родила Олега. А Витю произвела на свет Настя. Очень тебя прошу, не ищи никакого смысла в словах Лапули. Она часть предложения произносит про себя, вот и получилось, что Оля отец Сергея. На самом деле она хотела сказать: «У первой жены моего мужа Виктора, матери его сводного брата Олега, той, что потом расписалась с Сергеем и стала бабушкой его внучки Анны, аллергия на крабы, поэтому она и швырнула в меня кастрюлей с гаспаччо. Всем известно, что этот суп подают с моллюсками». Ясно?

– Не получается, – замотала я головой. – Как первая жена Виктора может быть матерью его сводного брата? И уж тем более бабушкой какой-то Анны?

Димон прикрыл глаза.

– Если отбросить глупый стереотип, будто под венец надо идти один раз и навсегда, то все складывается. Оля расписалась с Витей, пожила с ним пару лет, развелась и пошла в загс с бывшим тестем. От него родился Олег.

– Ага, – сообразила я.

– Второй брак у Оли тоже не задался, она ушла к Сергею, которому в тот момент исполнилось шестьдесят пять лет. У мужика есть внучка Аня. Ну, как, сошелся пазл?

– Вроде да, – без особой уверенности ответила я.

Димон с упоением зевнул.

– Еще раз советую: пропускай все речи Лапули мимо ушей, не вдумывайся в них, и ваши отношения станут идеальными.

– Можно войти? – донеслось из коридора.

Мы не успели ответить, дверь распахнулась, и в кабинет влетела Лапуля.

– Хочу спросить, можно?

– Конечно, дорогая, – кивнул Димон.

Гостья шлепнулась на диван.

– Танечка на диете. Но ты? Почему не захотел поесть?

– Больше не влезло, – признался хакер.

– Димулечка, ты на меня обиделся? – заныла Лапуля.

– Нет, солнышко, – улыбнулся он.

– Я что-то не так сказала? – испугалась Барби.

– Все отлично, – прогудел компьютерщик.

Лапуля прижала ладошки к щекам.

– Вот! Не хочешь признаться! Я чего-то не сказала? Ты ожидал каких-то слов?

– Нет, рыбонька, – уже с меньшим энтузиазмом отозвался хозяин квартиры.

– Так я и знала, – зашмыгала носом Лапуля, – то ли что-то сказала, то ли не сказала, а Димулечка надулся! Или я что-то сделала?

– Ничего ты не сделала, – попытался утешить ее хакер.

– Вообще? – перестала кукситься Лапуля.

– Абсолютно, – заверил Коробок.

Мне оставалось лишь слушать их бессмысленный диалог.

– Совсем-совсем? – уточнила куколка.

– Совсем, – кивнул Коробков.

– Но не совсем-совсем? – насторожилась Барби.

Димон погладил ее по голове.

– Совсем-совсем.

– Если я совсем-совсем ничего не сделала, то, наверное, ты разозлился на то, что я совсем-совсем ничего не сделала! Что мне надо сделать? – захныкала Лапуля.

– Ничего, котик, – скрипнул зубами Димон.

– Совсем-совсем ничего-ничего?

– Совсем-совсем ничего! – слишком громко выпалил хакер.

Лапуля сжалась в комок.

– О! Ты начал разговаривать в полный рост! Солнышко-заинька-котенька, скажи честно, что я не так совсем-совсем ничего-ничего не сделала?

Я тихонечко хихикнула, услышав заявление про разговор в полный рост, а Димон ответил:

– Лапуля, уже поздно, я устал, давай завтра договорим.

– Так я и знала! – в полном отчаянии заломила руки девушка. – Ты таишь на меня обиду! Димочка, жучок ненаглядный, червячок родненький, открой душу! Я мигом исправлюсь! Ну что не так? Я плохо посолила ужин? Не прожарила до готовности?

– Еда супер, – проскрипел Димон.

– От меня гадко пахнет? – резко сменила тему Барби.

– Ты издаешь офигительный аромат, – заверил хакер.

– Я потолстела? Надела платье противного цвета? Босоножки не подходят по стилю? Скажи, миленький! – задергалась Лапуля.

Коробок закрыл глаза. Похоже, он с огромным трудом удерживается от желания заорать «в полный рост».

– Солнышко, молчи громче! – взмолилась Лапуля. – Мне надо знать, что ты внутри себя думаешь!

Вот тут я поняла наконец, по какой причине родственница Виктора запулила в Барби кастрюлей с гаспаччо.

– Наверное, это декольте! – осенило Лапулю. – Я слишком откровенно оделась! Побегу накину кофту, и ты улыбнешься. Вау, кофта!

Бровки Лапули сдвинулись.

– Танечка, а где моя побритая одежда?

Я решила воспользоваться моментом и увести красавицу подальше от затюканного ею хакера.

– Наверное, уже постиралась, пошли проверим.

Барби моментально забыла про Коробка и поспешила к двери.

Радовалась Лапуля так же бурно, как и расстраивалась. Едва я вытащила из барабана кофту, как девушка захлопала в ладоши.

– Ах, ах, ах! Лучше новенькой! Мяконькая, уютненькая, без катышков! Танечка! Ты умница, кисонька-заинька-пусенька! Но она мокрая!!

– Конечно, – кивнула я, – нельзя шерстяное изделие сушить в центрифуге, оно может сесть на пару размеров.

– Не могу же я носить влажную одежду, – расстроилась девушка.

– К утру высохнет, – пообещала я, пристраивая шмотку на специальную вешалку.

– А поскорей нельзя? – надулась Лапочка.

– Можно вынести на свежий воздух, – предложила я, – на балконе натянута веревка.

– Нет, – отвергла мое предложение Барби, – сейчас в моде свинский грипп, еще заболеет, кашлять начнет!

Я покосилась на кофту. Интересно, каким местом она можем издавать звуки? Однако Лапуля действительно мастер воздействовать на собеседника. Меня не поразили ее слова о том, что кофточка подхватит вирус, удивила, так сказать, техническая деталь. То есть я допускаю возможность инфекции у шмотки и хочу лишь понять, откуда вырвется натужный кашель.

– Ой, – обрадовалась вдруг Лапуля, – вспомнила! Онисим так всегда носки сушил! Побегу!

– Поспеши, дорогая, – сказала я.

Барби, веселая, словно щенок, получивший в свое полное распоряжение хозяйскую гостиную, улетучилась. Я пошла в спальню, по дороге засунула нос в комнату к Димону, обнаружила его спящим на диване, дотащилась до своей кровати, легла, натянула одеяло, поудобнее устроила голову на подушке, свернулась калачиком, и… услышала шепоток Лапули.

– Танюсечка! Открой глазки!

– Что случилось? – пробормотала я, надеясь, что уже заснула и общаюсь не с реальной девушкой, а с собственной фантазией.

– Моя кофточка, – захныкала Лапуля, – мой баран-меринос! Совсем без катышков! Миленькая! Нежная!

– Что случилось? – повторила я, садясь в постели.

Увы, Лапуля была не глюк, и она дрожала от волнения.

– Не могу объяснить, – залепетала девушка, – она… ушла в астрал.

– Куда? – переспросила я.

– Слово «смерть» очень страшное, – поежилась красавица, – предпочитаю его не произносить. Кофточка ушла в астрал, так деликатнее. Вот Насте не нравилось это выражение, она меня дурой обзывала. Но я не обижалась: собственное мнение надо отстаивать, когда оно отстоится, тогда всем станет понятно. Да?

– Вещь не может умереть, – вздохнула я.

– Почему? – заморгала Лапуля.

– Она не живая, – продолжала я глупый разговор.

– Из барана мериноса сделана, – всхлипнула Лапуля, – а он одушевленный. Пожалуйста, помоги ее оторвать.

Я поняла, что спокойно заснуть не удастся, и потянулась за халатом. При своей карамельно-кукольной внешности Лапуля обладает завидным умением упорно добиваться своего. Лучше пойти с ней, иначе она до утра простоит у меня над душой.

– Где кофта? – наверное, слишком резко спросила я, очутившись на кухне.

– Там, – шепнула Лапуля и ткнула пальцем в кухонный шкаф.

Я открыла дверцу, обозрела тарелки и сказала:

– Здесь посуда.

– Рядом, – добавила Барби.

– В СВЧ-печке? – ахнула я и нажала на хромированную кнопку.

Перед глазами возникла странная кучка, издающая малоприятный запах.

– Ты решила высушить кардиган в СВЧ-печке? – недоумевала я.

– Онисим всегда туда носки клал, – всхлипнула Лапуля.

– Кто такой Онисим? – от изумления задала я не только глупый, но и опасный вопрос.

Лапуля не преминула воспользоваться моей оплошностью.

– Жених Карины, которая разводит пингвинов. Милые-милые-милые, но очень прожорливые.

Я попыталась отодрать руины кофточки от стеклянной подставки и машинально согласилась:

– Пингвины и впрямь очаровательны.

– Это про Карину, – встрепенулась Лапуля, – она здорово рыбу ловила, долбанет плавником, и акула в коме.

– У Онисима носки оставались целыми? – запоздало удивилась я, решив по совету Димона не реагировать на загадочные высказывания Барби вроде слов про женщину Карину, которая имеет плавники.

– Они плавились, – деловито ответила Лапуля, – всегда превращались в кашу. Из-за этого Кара от мужа ушла. Я бы тоже расстроилась, вся зарплата на новые носочки уходила.

– Зачем он тогда их в СВЧ-печку совал? – я искала рациональное зерно в действиях незнакомого Онисима.

Ответ сразил меня наповал:

– Чтобы их высушить, когда мокрые в ботинках, противно.

Я швырнула в мойку прозрачную подставку и спросила:

– Он дурак?

– Нет, – запротестовала Барби, – он надеялся, что носки сейчас умерли, а в следующий раз останутся живы. Как спортсмены!

– При чем здесь спортсмены? – ощущая головокружение, простонала я.

– Всякие там гимнасты сначала ничего не умеют, падают, косолапенькими выглядят, потом тренируются, тренируются, тренируются… И опля! Олимпийский чемпион! – выстроила логическую цепочку Лапуля. – С носками рано или поздно должно то же самое случиться. Портятся, портятся, портятся… опаньки – и сухие-красивые вынимаются. Но у Онисима ничего не получалось! Потом Кара его бросила, и мы с ним перестали общаться. Грустная история! В браке главное – взаимопонимание и уважение. Я Карине говорила, когда она к маме уехала: «Заинька-котенька, подумай, всю неделю до завтрашнего дня поразмышляй. Онисим шикарный парень, прости ему носки. Ты сама не идеал, любишь спать с миксером. Вдруг он включится, и Онисиму… того… самого… вроде… э… отрубит? Он же не злится, просто натягивает хоккейную форму – и баиньки! Но нет, она его бросила! Конечно, тут же Аня появилась и подобрала! Аня неразборчивая, ей по скрипке: сушит Онисим носки, ест их с кетчупом или книги им вслух читает! Был бы мужик! Но это неправильно. Верно?

Я, пошатываясь, пошла к двери, но на пороге притормозила.

– Лапуля!

– Аюшки? – нежно отозвалась Барби.

– Одного не пойму: если ты видела, что носки Онисима превращаются в «запеканку», почему решила воспользоваться его наработками и засунула кофту в СВЧ-печку?

– А вдруг бы она высохла? С носочками не срослось, а с ней получилось бы? – заморгала Лапуля. – Онисим, как все мужчины, умный, он не зря печечку использовал!

Убитая наповал этим аргументом, я вернулась в спальню и наконец-то благополучно заснула.

На следующее утро Чеслав встретил меня с самым угрюмым видом.

– Печать на теле Осипа полностью совпадает с отметиной на трупе Елизаветы.

– Кошмарова убили той же «ручкой»? – уточнила я.

– Да, – кивнул босс, – и ее в хранилище не нашли.

– То есть как? – обомлела я.

– Исчезла, – мрачно сообщил Чеслав, – в описи присутствует, а в коробке ее нет.

– Значит, кто-то утащил опасную вещь, – пробормотала я.

Шеф взял со стола скрепку и начал ее разгибать.

– Логичный вывод. Но взять «ручку» некому.

– Никогда не задумывалась, куда деваются улики, после того как дело завершено, – призналась я.

Чеслав отшвырнул испорченную скрепку.

– У нас свой порядок. Тебя пока не заставляли оформлять бумаги. Член бригады должен проработать шесть лет, чтобы самостоятельно заниматься документами. Твои дела обрабатывал либо я, либо Дима. Все складывается в ящики, составляется опись и относится Горынычу. Тот присваивает коробкам номера, отмечает их в книге и ставит на стеллаж. У Горыныча муха мимо носа не пролетит. Иногда приходится поднимать старые бумаги, и все всегда было на месте. Когда появилась возможность делать анализ ДНК, к нам обратилась…

– Ирина Викторова, – кивнула я, – она много лет твердила, что ее муж, обвиненный в убийстве, невиновен. Ты отдал на экспертизу стакан, найденный на месте происшествия, и выяснилось, что на нем есть следы слюны женщины.

– Верно, – вздохнул Чеслав, – у Горыныча идеальный порядок, ничего не пропадало.

– Ты точно помнишь, что клал «ручку»? – на всякий случай спросила я.

Босс не обрадовался моему вопросу.

– Тут надо опираться не на мои воспоминания, а на документы. В описи она указана, значит, ей следует там быть. А ее нет.

– Фатима совершенно уверена, что отметины идентичны? – гнула я свою линию.

– Стопроцентное совпадение, – буркнул Чеслав.

– И как она сравнила синяки? С чем? «Ручки»-то нет! – не успокаивалась я.

– Есть фото синяка Лизы, – пояснил шеф. – Дальше продолжать? Или ты уже догадалась, что с чем сравнивали?

Я подошла к большой доске и взяла фломастер.

– Если печать одна и та же, значит, Осипа убил тот, кто украл «ручку»!

– Возможно, – согласился Чеслав, – но вор мог продать ее.

– Если мы отыщем мерзавца, выйдем на убийцу, – не сдалась я. – Ты положил «ручку» в коробку и сам отнес улику в хранилище?

– Так, – кивнул шеф.

– Горыныч ее взял и похоронил на полке?

– Точно, – подтвердил босс.

– Возникают два предположения, – осторожно сказала я, – «печать» похитил либо ты, либо Горыныч. Третьего не дано. Где находится хранилище?

Босс ткнул пальцем в пол.

– На минус первом этаже.

– Как туда попасть? – наседала я.

Чеслав встал, открыл тумбу стола и достал оттуда пластиковую карточку.

– Пошли.

Дата добавления: 2015-07-17