Глава 11. Возникновение Лангобардского королевства в Паннонии

По данным древнейших источников, повествующих о лангобардах, и в соответствии с данными археологических раскопок, лангобарды расселились по обеим берегам нижней Эльбы уже в последние десятилетия I в. до н. э.1) Эта область и была, по-видимому, их родиной, ибо, хотя нарративные источники раннего средневековья сообщают, что родиной лангобардов была Скандинавия, археологический материал это не подтверждает. Самые ранние упоминания о лангобардах мы встречаем у Страбона, Веллея Патеркула, Тацита и Птолемея.2) Древнейшие, известные в настоящее время, поселения лангобардов находились на левом берегу Эльбы. Там сохранилось и название племени лангобардов в существующем со времени Каролингов Барденгау (Bardungawi) и в названии местности Бардовик (Bardowick). Поселения лангобардов граничили на северо-западе с хавками, а на западе с ангривариями. Территория лангобардов отделялась от хавков и ангривариев широкой полосой пустынной лесной местности. Предполагается, что в первые годы нашей эры в связи с походом римлян под командованием Тиберия, на время подчинившего хавков и лангобардов с левого берега Эльбы, часть лангобардов была переселена на территорию вправо от Нижней Эльбы: «Сломлена была сила лангобардов, племени, чья дикость превышает даже обычную дикость германцев».3) Военную мощь лангобардов отмечал позже и Тацит: «Лангобардов красит их незначительное число. Окруженные многочисленными и могущественными народами, они ищут спасения не в подчинении, а в мужественной борьбе и смелой предприимчивости».4) Это суждение подтверждается археологическим материалом. В нижнеэльбских некрополях I—II вв., которые считают лангобардскими, найдены захоронения с большим количеством оружия (мечи с одним и двумя лезвиями, копья, щиты с железной сердцевиной и наконечники стрел, последние, впрочем, в I—II вв. встречались еще редко).5)

Легенда гласит, что вначале лангобарды назывались «виннилиами» (вероятно, «воинами»); но эта легенда содержится в источниках, лишь начиная с VII в. Те писатели, которые раньше [191] всего упоминают об этом племени, называют их лангобардами. Указывается также, что у них с древнейших времен большое значение имел культ Вотана.

Малочисленное, но воинственное племя лангобардов вновь появляется на исторической сцене в связи с началом войны с маркоманнами. В 166—167 гг. 6 тыс. лангобардов в союзе с обиями напали на римскую границу в Верхней Паннонии и вторглись в область между Бригетио (Сени) и Аррабона (Дьер). Они были, однако, отброшены римским войском и вернулись на родину.6) Вероятно, этот поход предприняла лишь часть племени.

В последующие века в античной историографии нет речи о лангобардах. Исторические источники VII—IX вв., посвященные истории лангобардов, включают и устную традицию о раннем периоде их существования. К этим источникам относятся: Origo gentis Langobardorum (середина VII в.), Historia Langobardorum Павла Диакона (конец VIII в.) и другая Historia Langobardorum (начало IX в.), которую называют также Codex Gothanus по рукописи, хранящейся в библиотеке в Готе. Так называемый Фредегар (первая половина VII в.) также сообщает сведения об истории лангобардов.

Легендарное содержание этих источников, в которых идет речь о движении лангобардов на юг, подчас трудно истолковать. Вероятно, они ушли из своей родины Мауринги, области на Нижней Эльбе, во второй половине IV в., под давлением начавшейся датской экспансии.7) Павел Диакон передает устные сообщения об уходе лангобардов с Эльбы следующим образом: «После того как лангобарды ушли из Мауринги, они двинулись к Голанде, где пробыли некоторое время, после чего, как говорят, ряд лет занимали Антайб, Бантайб, а также Бургундайб».8) Как локализовать Голанду, мы не знаем. Э. Демужо предполагает, что ее нужно искать в области Люнебургской степи, где впоследствии находился Барденгау.9)

Вероятно, лангобарды шли вверх по Эльбе или между Эльбой и Одером на юго-восток, пересекли область Бранденбурга и Лаузиц, нередко прерывая свой путь. Бантайб как будто лежит в Богемии, где археологами обнаружены остатки материальной культуры конца V в., которую продолжала культура лангобардов в Паннонии, датируемая VI в.10) В своем странствии лангобарды в середине V в. сталкивались с гуннами (Vulgares), причем поражения и победы сменяли друг друга.11) В 487—488 гг. германское племя ругиев было полностью разбито Одоакром и его братом Хуивульфом. На территории этого маленького «королевства», расположенного напротив римской провинции Noricum ripense на левом берегу Дуная, в так называемой стране ругиев, осели в 488—489 гг. лангобарды во главе со своим королем Гудеоком.12)

Вскоре после этого они двинулись дальше на юго-восток и натолкнулись на сильное сопротивление народа герулов, которому удалось даже на несколько лет подчинить лангобардов. Однако при короле Тато лангобарды в 510 г. нанесли решительное [192] поражение герулам. В этом сражении пал и король герулов Родольф. Находящееся на стадии формирования королевство герулов было уничтожено лангобардами. Так как герулы были союзниками остготов (их король Родольф был «сыном по оружию» короля Теодериха), это означало нарушение союзнической системы остготов.13) Примерно к этому времени, после того как они заняли землю ругиев, лангобарды приняли христианство арианского толка, вероятно, под влиянием герулов и остготов. Тем не менее многие лангобарды, несомненно, остались верны своим традиционным культам; часть племени перешла в католичество. Во всяком случае в 458 г. лангобардские послы при византийском дворе аргументировали необходимость совместных действий против ариан-гепидов тем, что лангобарды, как и византийцы, исповедуют католическую веру.14) Однако король Альбоин был в 566 г. арианином, потому ли, что он тогда только перешел от язычества к христианству, или потому, что из политических соображений счел более целесообразным порвать с католической церковью и принять арианство.15)

Вскоре после победы над герулами и убийства Тато новым королем лангобардов стал Вахо. Он правил до 540 г., и в эти десятилетия возникло Лангобардское королевство, начальная стадия существования которого относится к поселению лангобардов на земле ругиев примерно в 488—489 гг. В результате подчинения других племен или осколков таковых в лангобардском обществе стали постепенно формироваться антагонистические классы, хотя остатки родового строя обнаруживаются еще в 568 г., во время похода в Италию. Племя свевов, поселившееся, по-видимому, в Словакии, во всяком случае вне Паннонии, было покорено; под этим наименованием скрывались, вероятно, остатки квадов, большая часть которых вторглась в 407 г. в Галлию вместе с вандалами и аланами. Вахо стал союзником тюрингов и женился на Раникунде, дочери короля тюрингов Бизина. Позже он вступил в брак с дочерью короля гепидов Аустригузой, а две его дочери вышли замуж за франкских королей. В этой брачной политике породнения с нужными правителями он следовал примеру Теодериха Великого, стремясь таким образом стабилизировать свою политическую власть.

Должно быть сразу после смерти Теодериха Великого в 526 г. лангобарды заняли ряд расположенных на Дунае местностей Паннонии, примерно область между Веной и Будапештом.16) При этом они использовали свои в тот период дружеские связи с гепидами, которые жили к востоку от Тиссы и в Трансильвании, а затем растущую слабость этого государства после смерти короля остготов.

После освобождения лангобардов от господства герулов, во всяком случае не позднее, к ним стала проявлять интерес Византия, чтобы при случае использовать их как военную силу и противопоставить гепидам и остготам. Когда в начале войны Византии с остготами при короле Теодате армия Юстиниана [193] захватила Сирмию (535), Византия обрела союзников в лангобардах.17) Вероятно, уже в те годы (535—536) был заключен союз с королем Вахо, ибо в 539 г. Вахо отказывает в военной помощи королю остготов Витигису, ссылаясь на свой союз с Византией.18) Однако, с другой стороны, он не выступил против гепидов, когда, они в том же году вторглись в византийские владения к югу от Дуная и уничтожили войско полководца Каллука. Вскоре после этих событий Вахо умер, и новым королем лангобардов стал его малолетний сын Вальтари под опекой Аудоина. Аудоин принадлежал к знатному роду (fara) Гаузус, и когда Вальтари в 545 или 546 г. умер, королем лангобардов стал Аудоин.

В эти годы союза с лангобардами добивались франки, замышлявшие в правлении Теудеберта союз с остготами, гепидами и лангобардами, своего рода антивизантийскую коалицию, а также и Византия. Византийцам было прежде всего необходимо обрести в лангобардах союзников против гепидов и остготов. В 546 г. Аудоин перешел на сторону Византии; к этому его склонили подарками и обещаниями новых земель.

В 546—547 гг. лангобарды в силу этого союза вошли в Западную Венгрию и заняли также Бургенланд. Позднее, около 565 г., они утвердились и на верхнем течении Савы. Политическим центром лангобардского государства в Паннонии была область рек Рааб, Рабниц и Маркал. Именно там обнаружены особенно богатые захоронения лангобардов.19) Поселение лангобардов охватывало позднеримские провинции Валерия и Паннония I; захвачены были и прилегающие области Норика. Паннония II осталась во власти гепидов. Византийцы ежегодно посылали лангобардам установленные договором денежные суммы. Среди городов, которые лангобарды заняли в Паннонии, во многих сохранились еще прочные укрепления, например, в Петовионе и Целейе.

Лангобарды селились на территории прежних римских владений; вне римских провинций поселения лангобардов до сих пор в Паннонии не обнаружены.20) Остатки прежнего романского населения существовали к этому времени еще на территории, простирающейся до юго-восточного угла озера Балатон (при Кестхели), кроме того, далее на юге в области Дравы оставались еще значительные поселения романского населения, которые попали под власть лангобардов. Группа герулов также жила под властью лангобардов в области Нойзидлер-Зе и альпийских отрогов.

В качестве федератов Восточной Римской империи лангобарды послали в последующие годы контингент вспомогательных войск на Восток, где они в 555—556 гг. приняли участие в войне с Сассанидами.21)

В ответ на лангобардско-византийский союз король гепидов Туризинд объединился с гуннским племенем кутригуров; император Юстиниан натравил на них другое гуннское племя утигуров. Гепиды получили помощь от славянского племени склавонов, опустошивших в 551 г. Иллирик, в результате чего Юстиниан был вынужден заключить мир с кутригурами и гепидами.22) Он [194] был заинтересован не столько в уничтожении этих народов, сколько в ослаблении тех и других, по возможности в равной степени.

Между тем, начиная примерно с 548 г., между лангобардами и гепидами начались столкновения. В решающей битве в пограничной области между владениями лангобардов и гепидов весной 552 г. гепиды потерпели сокрушительное поражение. Готский историк Иордан сравнивает это событие с битвами Аттилы.23)

Благодаря византийскому посредничеству между обоими народами был заключен мир.

Вероятно, только после этой победы лангобарды послали в Италию вспомогательный отряд в 5500 человек в помощь византийскому полководцу Нарсесу, воевавшему с остготами; этот контингент лангобардов активно участвовал в решающем сражении с остготами в конце июня — начале июля 552 г. в местности, названной busta Gallorum (могилы галлов), близ античного города Сентин.24) Однако после сражения Нарсес немедленно отправил вспомогательные войска лангобардов назад в Паннонию; как утверждают, они были слишком необузданны и жестоки. Вероятно, вернувшиеся из Италии лангобарды рассказывали тем, кто оставался на родине, об этой стране. В их рассказах Италия описывалась как страна богатая и плодородная; быть может, это сыграло известную роль в принятом королем Альбоином решении отправиться в Италию (568) после того, как он уступил или, вернее, вынужден был уступить, свои владения в Паннонии аварам.

Когда в 565 г. король Аудоин умер, в правление его сына и преемника Альбоина (565—572) вновь ухудшились отношения с гепидами, которых теперь поддерживали византийцы, опасавшиеся растущей мощи лангобардов. После смерти Юстиниана (565) между лангобардами и гепидами начались сражения. Преемник Юстиниана император Юстин II (565—578) хотел предоставить обоим народам свободу действий, полагая, что они уничтожат друг друга. В 566 г. византийские войска заняли осажденный лангобардами город Сирмий и вместе с гепидами отбросили лангобардов назад. Альбоин заключил с каганом аваров Баяном союз, который был направлен против гепидов и одновременно угрожал Византии. В этом союзном договоре, по которому лангобарды должны были предоставить аварам несколько тысяч лошадей и быков, аварам была обещана земля гепидов.

Византия обещала гепидам помощь и в дальнейшем, но в действительности не предоставила ее. Несмотря на то что осада Сирмия лангобардами была снята с помощью византийских войск, гепиды отказались отдать город византийцам. Византия отомстила, отправив к стенам Сирмия вооруженные силы, чтобы при благоприятных обстоятельствах взять город.

В 567 г. произошло решительное сражение между гепидами, с одной стороны, и лангобардами с их союзниками, аварами, с другой. В этом сражении был убит король гепидов, а гепиды [195] потеряли свое государство. На венгерской низменности междуДунаем и Тиссой решилась судьба гепидов, в значительной степени определявших политическое развитие народов на среднем течении Дуная после сражения на реке Недао (453—454).25)

Византийцы воспользовались благоприятными обстоятельствами и в том же году заняли Сирмий. Остатки войска гепидов перешли к византийцам, захватившим и королевскую казну.

Лангобардское общество находилось в первой половине VI в. на стадии переходного периода, который, например, бургунды и вестготы прошли в первой половине V в. Родовой строй разлагался, остатки его сохранились еще в организации войска. Переселения и захваты вместе с ростом социальной дифференциации способствовали разложению родоплеменного общественного устройства. Ознакомившись с организацией византийского войска, лангобарды реорганизовали и свое военное устройство по византийскому образцу.26) Fara, обозначение рода, означало и владение рода, которое постепенно превратилось во владение семьи.27) Народное собрание, gairethinx (слово означает собрание войска), еще обладало значительным влиянием. Но подлинная политическая власть принадлежала королю (kuning) и родовой знати, (adalingi) — это были, вероятно, представители высшего слоя знатных и богатых родов. Свободные, принимающие участие в собрании войска, назывались ариманнами (arimanni). Наряду с ними были также полусвободные альдионы (aldidi или aldiones), похожие на франкских литов, и несвободные (skalki), которых на латинском языке называли servi, ancillae или mancipii. Однако последние не играли почти никакой роли. Вражда (faida) и связанная с ней кровная месть имели все еще большое значение в судопроизводстве.

О характере земельной собственности у лангобардов в Паннонии нам ничего не известно. Выводы, сделанные, исходя из позднейших условий поселения лангобардов и их собственности на землю, весьма проблематичны, так как развитое классовое общество Италии, несомненно, быстро оказало глубокое воздействие на внутреннюю структуру лангобардского общества.28) Безусловно, уже в Паннонии — области, где давно существовало римское классовое общество с прочно укоренившимися традициями, постепенно складывались формы землепользования, близкие франкскому аллоду и приближавшиеся к крестьянской частной собственности на землю. Лангобардское общество находилось на ступени социального развития, переходной от разлагающегося родоплеменного строя к возникающему классовому обществу.

После гибели государства гепидов лангобарды стали испытывать растущее давление со стороны аваров, славян и византийцев. Противостоять возможной коалиции этих трех групп лангобарды не могли бы. Альбоину было прежде всего ясно, что он со своим войском не может надеяться на победу над сильной и испытанной в боях аварской конницей, защищенной панцирями и вооруженной луками. Лангобарды и аланы заключили «вечный» [196] союз, по которому к аланам отошла Паннония. 2 апреля 568 г. весь лангобардский народ ушел из своих поселений в Паннонии и отправился, поддерживаемый саксами (саксы, как утверждается, послали 20 тыс. воинов с семьями), в Италию. За год до этого Юстин II сместил выдающегося полководца Нарсеса; его преемник Лонгин был более слабой политической фигурой. Некоторые хронисты полагают, что Нарсес, разгневанный своим смещением, сам призвал лангобардов в Италию; однако, возможно, что это просто придворные сплетни, которые исходили от тех, кто хотел войти в милость императрицы Софии. София, пытавшаяся подражать роли Феодоры при константинопольском дворе, несла ответственность за отставку Нарсеса.

Исторический процесс, в ходе которого на основе феодального способа производства сложились классы и возникло Лангобардское государство, завершился позднее в Италии. [197]

1) Krüger В. (Hrsg.): Die Germanen. Bd. 1, S. 374f.

2) Strabon 7, 290; Velleius Paterculus 2, 106; Tacitus. Germania 40. Annales 2, 45; 11, 17; Ptоlemäus 2, 11, 6; 2, 11, 9.

3) Velleius Paterculus 2, 106.

4) Tacitus, Germania 40.

5) Krüger В. Op. cit., S. 378; Bona I. Der Anbruch des Mittelalters. Gepiden und Langobarden im Karpatenbecken, S. 22.

6) Dio Cassius 71, 3, la; Bona I. Op. cit., S. 22.

7) Bóna I. Op. cit., S. 23; Demougeot E. La formation de l'Europe et les. invasions barbares de l'avènement de Dioclétien au début du VIe siècle, vol. I, p. 239, 246, 253-256.

8) Paulus Diaconus. Historia Langobardorum, I, 13.

9) Demougeot E. Op. cit., p. 254.

10) Bóna I. Op. cit., S. 24.

11) Maenсhen-Helfen O. J. Die Welt der Hunnen, S. 95f.

12) Paulus Diaconus, I, 19; Origo, 3; Codex Gothanus, 3.

13) Paulus Diaconus, I, 20; Prokop. Bell. Goth. 2, 14; Cassiodor. Variae. 4, 2; Stein E. Histoire du Bas-Empire. Vol. 2, p. 151.

14) Prokop. Bell. Goth., 3, 54.

15) Письмо Никсция Трирского Хлодосвинте, исповедовавшей католичество жене арианина Альбоина от 566 г. (MGH, Epist. 3, р. 119ss.); см. также: Barni G. La conquête de l'Italie par les Lombards. P., 1975, p. 21-26.

16) Bóna I. Op. cit., S. 25, 31.

17) Prokop. Bell. Goth., 2, 22, I1s.

18) Ср.: Demougeot E. Op. cit., p. 835; Stein E. Op. cit., p. 309.

19) Bóna I. Op. cit., S. 35.

20) Werner J. Die Langobarden in Panonnien, S. I22ff.

21) Agathias, 3, 20.

22) Demougeot E. Op. cit., p. 835s.

23) Jоrdanes. De summa temporum vel origine actibusque gentis Romanorum, 386s.: «nec par, ut ferunt, audita estin nostris temporibus pugna a diebus Attilae in illis locis...»; ср. также Prokop. Bell. Goth. 4, 25, 10-14; Paulus Diaconus I, 23.

24) Prokop. Bell. Goth. 4, 29, 6-32; 36.

25) Источники по этому вопросу см.: Szadeczky-Kardoss S. Quellenbuch zur Geschichte der Gepiden. Szeged, 1973.

26) Вarni G. Op. cit., p. 20s.

27) Bóna I. Op. cit., S. 76.

28) См.: Дворецкая И. A. О социально-политических противоречиях в лангобардском обществе. — СВ, 1977, вып. 41, с. 78-99.

Глава 12.
Варварское королевство (его характер и социальная сущность)

В предыдущих главах были охарактеризованы политические события, которые привели к изменению политической карты Европы: на той территории, которую прежде занимала Западная Римская империя, возник ряд варварских королевств. Согласно традиционной, широко распространенной в исторической литературе точке зрения, смещение последнего западноримского императора и формальное утверждение политической самостоятельности варварских королевств знаменовали собой переход от античности к средневековью в Западной Европе. Согласно марксистской историографии эти политические события представляли собой составную часть того социального переворота, который означал смену рабовладельческого строя феодальным в рассматриваемом регионе.

Для того чтобы более полно охарактеризовать смысл и значение указанного исторического перелома, следует рассмотреть два вопроса:

1) почему оказалась возможной военная победа варваров над Западной империей и создание ими ряда королевств на ее территории?

2) каковы были социальный характер и сущность этих королевств?

Военный успех варваров нельзя объяснить ни их численным превосходством над римлянами, ни более высоким уровнем общественного развития. Наоборот, германцы, установившие свою власть над Галлией, Испанией, Италией и Северной Африкой, составили лишь несколько процентов от общей массы населения данных стран. По уровню же развития материальной и духовной культуры варварское общество стояло значительно ниже, чем позднеримское. Правда, вооружение варваров во многих случаях не уступало по своему качеству римскому. И их войско обладало внутренней сплоченностью, обусловленной узами родоплеменных объединений. Но всего этого было бы недостаточно для прочного военного успеха варваров, если бы не внутреннее разложение рабовладельческого позднеримского общества, все более сказывавшееся на его военном потенциале. [198]

В Западной Римской империи IV—V вв. правительство не обладало широкой социальной базой и это обусловило военную слабость государства. Значительная часть населения была освобождена от службы в армии, а те, кто оставались военнообязанными, упорно уклонялись от несения службы. Магнаты, на которых лежала повинность представлять рекрутов из числа своих колонов, старались обойти это требование, и правительству пришлось согласиться на замену рекрутов денежными взносами. В конечном счете вооруженные силы государства состояли из варваров-наемников или варваров-федератов. Ни первым, ни вторым не присущи были патриотические настроения и та моральная стойкость, которую сообщает войску его органическое единство с гражданским населением и заинтересованность в судьбах своего государства. Массы производительного населения — рабы, колоны, свободные крестьяне и городские ремесленники — не склонны были выступать в защиту того государства, которое отдавало их во власть крупных землевладельцев и декурионов и само подвергало жестокой экспулатации с помощью налогов и повинностей. Это не значит, что колоны и крестьяне шли на союз с варварами, как утверждали в свое время некоторые историки. В некоторых случаях массы поднимали восстания, рабы использовали военные действия для бегства от своих господ, а иногда и примыкали к соплеменникам. В целом же позиция низших слоев римского общества была пассивной. Но и подобное отношение народных масс к государству лишало его внутренней прочности, столь необходимой в период конфронтации с внешним, противником.

Кризис рабовладельческой системы с характерным для него ростом натуральнохозяйственных отношений, прогрессирующим упадком городов и торговли вел к ослаблению связей между провинциями и метрополиями. В различных частях Западной империи росли сепаратистские тенденции, которые находили проявление как в политических выступлениях, в захватах власти узурпаторами, так и в появлении местных ересей (например, донатизма в Северной Африке).

В таких условиях Западная империя смогла просуществовать еще более половины столетия после взятия Рима Аларихом лишь благодаря разобщенности его противников и большому политическому и государственному опыту римских правящих кругов, которым удавалось использовать одних варваров для борьбы против других.

Для самих же германцев борьба против Римской империи в период ее крушения являлась экспансией, характерной для племен, находящихся на стадии разложения родоплеменного строя. Королевская власть варваров еще выступала на этой стадии как выразительница интересов всех свободных членов племени, заинтересованных в захвате земель для поселения и военной добычи.

В ходе завоеваний все более возрастало значение военных [199] дружин, что содействовало в свою очередь усилению королевской власти.

Что касается интерпретации социально-экономического и политического содержания изучаемого явления — образования варварских королевств, то в западной историографии еще весьма значительно влияние концепций Фюстель де Куланжа и Допша. Крушение Западной Римской империи и образование варварских королевств рассматривается как преобразование чисто политического характера, которое не сопровождалось сколько-нибудь глубокими социально-экономическими преобразованиями. Так, немецкий историк Р. Бухнер, анализируя характер Франкского королевства при Меровингах, подчеркивает значение преемственности с позднеантичными политическими институтами, но признает, что сама королевская власть представляла собой германское явление.1)

Для французского ученого Ф. Лота образование варварских королевств на Западе не является переломным историческим моментом. Он начинает последний период в истории античного мира с кризиса III в. и заканчивает этот период каролингским временем. С VIII в. начинается, по его мнению, эпоха средневековья.2)

Примерно в таком же духе, но еще более резко подчеркивая преемственность с поздней античностью, характеризует общественный строй Меровингского королевства другой французский историк Г. Фурнье. Он считает, что франкское общество в рассматриваемый период, несмотря на влияние германских институтов, оставалось по своей структуре продолжением Поздней Римской империи. Завоеватели включились в соответствующие слои местного населения, в том числе в слой крестьян — мелких земельных собственников.3) Меровингское общесто, подобно позднеримскому, было рабовладельческим. Но в политических институтах преобладало германское влияние.4)

Еще в большей степени подчеркивает континуитет, говоря о средиземноморских варварских королевствах, западногерманский исследователь К. Штрохекер. Он доказывает, что в Вестготском, Остготском и Вандальском королевствах германский элемент играл роль ведущего военного сословия. В Вестготском королевстве в поздний период его существования возникли «предфеодальные отношения». Но в целом все эти государства представляли собой последнюю фазу поздней античности на Западе.5)

К. Штрохекер, как и некоторые французские историки, отмечает особый «дуалистический» характер этих королевств, выражавшийся в длительной обособленности местного и германского населения в области права и религии.6)

Представители «современной школы» в историографии ФРГ придают особенно большое значение германским элементам в структуре варварских королевств. Так, для Т. Майера германский король — ядро нового государства. Он создает «государственный [200] народ». Отношение к королевской власти становится моментом, определяющим социальный статус человека.7) По мнению Г. Данненбауэра, в рассматриваемый период не произошло никакой социальной революции, так как крупное землевладение и рабство не были уничтожены, крестьяне (имеются, очевидно, в виду колоны) не получили свободы. У германских завоевателей был примерно тот же способ хозяйствования, что у римлян.8) Но германское королевство не имело ничего общего с позднеримским государством.9) К. Босль подчеркивает аристократический характер общественного и политического строя варварских королевств. Главными носителями государственных функций в период переселений у германцев были знатные с их дружинами. Аристократия с монархом во главе — это отличительная черта германских народов в данную эпоху. Рабство, по его мнению, исчезло уже в конце античности, рабов заменили прикрепленные к земле мелкие держатели.10) Существование сельских общин и сохранение институтов родоплеменного строя (в частности, сотенного устройства) в эпоху раннего средневековья, как известно, отрицается сторонниками данного направления в историографии.

Таким образом, варварские королевства, согласно концепциям упомянутых историков, по своему социальному характеру представляют собой продолжение либо античности, либо общественного строя древних германцев, либо сочетание черт той и другой общественных систем, но не нечто новое. В этих королевствах имеются лишь те элементы феодализма, которые возникли еще в Поздней Империи или у германцев в тацитовские времена.11)

Собственно же феодальные отношения складываются значительно позднее, после VIII в.

В марксистской исторической литературе в течение длительного времени вся эпоха раннего средневековья рассматривалась как раннефеодальный период. Время существования варварских королевств считалось составной частью этого периода. Но еще с 50-х годов стали высказываться и иные взгляды. Так, Б. Д. Греков, например, считал, что IV—VI вв. у восточных славян были эпохой военной демократии, а VI—VIII вв. можно трактовать, как переходный период от родового строя (на последнем этапе его развития) к классовому обществу, к раннефеодальному государству. Этот последний этап соответствует тому периоду, который в Западной Европе относится ко времени существования варварских королевств.

Особенно резко поставил вопрос о необходимости выделения времени существования варварских королевств в особый период. А. И. Неусыхин в 1966 г. в своем докладе на научной сессии «Итоги и задачи изучения генезиса феодализма в Западной Европе». По его мнению за этапом разложения родоплеменного строя следует дофеодальный (или протофеодальный) период, для которого характерны следующие черты: основную массу племени составляет еще широкий слой свободных; зарождается [201] индивидуально-семейная собственность, возникает имущественное расслоение, а затем и социальное неравенство, но не классовое деление. Родовая знать еще не превратилась в особый класс, эксплуатирующий свободных людей. Варварское королевство еще не было государством в том смысле, что имелся аппарат политического господства одного класса над другим. Политический аппарат был еще слабо развит или вовсе отсутствовал. Такой характер носило франкское общество при Хлодвиге, а общество саксов — вплоть до IX в.12) Точка зрения А. И. Неусыхина встретила возражения некоторых историков,13) но получила поддержку других.14) В историографии ГДР в последнее время также получило распространение мнение о наличии переходного периода между рабовладельческой-эпохой и феодальной, о существовании так называемых промежуточных структур (Zwischenstrukturen); для Западной Европы — это период IV—VI вв.15)

Точка зрения А. И. Неусыхина на процесс генезиса феодализма в Западной Европе представляется обоснованной и плодотворной. Принимая его концепцию дофеодального или протофеодального периода,16) необходимо, однако, учитывать, что она имеет в виду некий чистый тип развития варварского германского общества, не осложненный воздействием внешних факторов. То, что пишет А. И. Неусыхин о дофеодальном обществе франков на рубеже V и VI вв. или саксов до VIII в., основано исключительно на анализе внутренних отношений у этих германских племенных союзов. Выводы из этого анализа можно применить без оговорок по отношению к саксам, а также к франкам в самый начальный период их поселения в Галлии, в известной мере и по отношению к германским завоевателям Британии. Но если мы рассматриваем конкретную историю не франков, а франкского королевства в целом и других варварских королевств, основанных на прежней римской территории, то должны учитывать смешанный характер их социальных структур. В разных странах были представлены в различном соотношении социальные институты разлагающегося родоплеменного строя, с одной стороны, позднеантичного общества, с другой. Сам А. И. Неусыхин вполне отдавал себе в этом отчет и подчеркивал, что избрал своей задачей изучение процесса зарождения предпосылок феодализма в разлагающемся первобытнообщинном строе, стараясь, разумеется, принимать во внимание связь этого процесса с разложением рабовладельческого способа производства.17) Двойственный характер присущ социальной природе всех варварских королевств, возникших на территории Италии, Галлии, Испании и Северной Африки, хотя удельный вес римских и германских элементов, точнее — позднеантичных рабовладельческих и родоплеменных — в разных странах и даже в тех или иных областях одной и той же страны был неодинаков. Во Франкском королевстве, в котором доля германцев в общей массе населения была гораздо большей, чем в других варварских королевствах в Европе и Африке, возник довольно значительный общинный уклад хозяйства (главным образом к [202] северу от Луары). Основную массу германского населения составляли свободные рядовые франки, хотя имелись в его составе также слои полусвободных (литов) и рабов, с одной стороны, зарождавшейся служилой знати, дружинников, с другой. Рядом, с этой структурой находилась другая — галло-римская. Сохранилась значительная часть крупных и средних вилл, где хозяйство-вание велось прежними позднеантичными способами, оставались римские города и деревни. Соответственно уцелели римские светские крупные и средние землевладельцы, католическое духовенство, мелкие земельные собственники, прекаристы, колоны и рабы, а также купцы и ремесленники. Для общественного управления характерно сосуществование системы военной демократии в виде королевской власти, местных судебных собраний, военного ополчения всех свободных франков, с одной стороны, остатков римской административной системы (комиты городов, судьи, сборщики налогов и проч.), которые, однако, тоже имеют теперь своим главой франкского короля, с другой.

Наряду с германским обычным правом сохраняет свое действие для галло-римского населения постклассическое римское право. Если ведущими принципами последнего являются идеи частной собственности, классовой иерархии, то первое еще признает принцип родовой собственности, исходит из полноправности всех свободных германцев. Такое же примерно сосуществование римских и германских элементов характерно и для Бургундского, Вестготского, Вандальского, Свевского и Остготского королевств. Особенностью всех этих политических образований (отвлекаясь, от своеобразных черт каждого из них) было еще большее численное превосходство местного населения над германским, чем во Франкском государстве, расселение германцев не обособленно от римлян (как было в большинстве случаев в королевстве Хлодвига), а вперемешку с ними (во всяком случае в королевствах вестготов, бургундов и остготов). Свободные германские общины здесь представляли собой островки среди римских вилл и деревень со смешанным римско-германским населением. Соответственно узкой была сфера действия германских судебных собраний.

Несмотря на свою малочисленность, слой свободных рядовых германцев играл известную роль в хозяйственной жизни страны, оказав влияние на ее аграрный строй и положение непосредственных производителей. Особенно значительное место занимали они в политической жизни. Составляя войско, свободные германцы служили опорой королевской власти, которая и здесь надстроилась не только над германскими, но и над римскими органами управления. Относительная слабость германского элемента в данных королевствах заставляла королевскую власть, которая являлась прежде всего и главным образом выразительницей интересов своих соплеменников, в первый период искусственно поддерживать обособленность двух основных этнических групп (запрещение смешанных браков, сохранение арианской религии).

Таким образом, варварское королевство в том виде, в каком [203] оно существовало в первый период после поселения германцев на территории Галлии, Италии и Испании, не может быть охарактеризовано однозначно лишь как доклассовое и догосударственное образование. Для такого королевства типична двойственная природа: в нем сочетаются доклассовая структура германцев и классовая позднеантичная структура; догосударственные органы управления варварского общества и остатки государственного аппарата Империи.

Иной характер носили варварские германские королевства, возникшие на территории Британии. Римские виллы и города вместе с римскими органами управления были здесь сметены в ходе завоевания страны варварами. Англосаксонское общество V—VI вв. было слабо дифференцированно: основная масса германцев — полноправные свободные; сохраняется еще и родоплеменная знать. Местное кельтское население оказалось в приниженном положении. Для обеих этнических групп характерно наличие полусвободных и рабов, не игравших основной роли в процессе производства. На этой социальной структуре базировалась и соответствующая общественная организация — королевская власть, народное ополчение, судебные собрания всех свободных в округах, обычное право, которое впервые фиксируется королевской властью лишь в начале VII в. (в Кенте). Примерно с этого же времени среди германских завоевателей Британии стало утверждаться христианство, еще в римские времена распространившееся среди кельтского населения страны. В то же время варварское королевство, вопреки популярной в зарубежной историографии концепции, не было прямым продолжением позднеримского общества. Особенно наглядным свидетельством этого положения служит процесс классообразования в раннефеодальный период. Известно, что формирование основного типа непосредственного производителя феодального общества проходило не путем прямого превращения колона в феодально зависимого крестьянина. Как в свое время отметил Ф. Энгельс, «между римским колоном и новым крепостным стоял свободный франкский крестьянин».18) Данный слой свободных франкских земледельцев, который не был ни классом позднеримского общества, ни классом феодального общества, и представлял собой социальную основу варварского Франкского королевства. Позднее в раннефеодальный период этот социальный слой разлагается и формируется зависимое крестьянство.

Следует отметить, что и основная хозяйственная ячейка феодального общества — вотчина — там, где генезис феодализма осуществлялся в наиболее полной, «классической форме», т. е. в Северной Франции, складывалась не просто путем видоизменения позднеримской виллы, а в результате образования крупного имения нового типа.19) Все это, разумеется, не означает, что в формировании класса зависимого крестьянства не участвовали позднеантичные колоны и другие социальные слои, что на становление средневековой вотчины не оказывала влияния [204] уцелевшая римская вилла. В некоторых случаях данные компоненты процесса феодализации могли даже превалировать. В общем, каким бы ни было варварское королевство по своей структуре, смешанным или «чистым», оно содержало в себе предпосылки процесса феодализации. Зачатки феодальных отношений, как известно, возникали и в позднеримском, и в родоплеменном обществе в период его разложения. В варварских королевствах эти элементы получили дальнейшее развитие. Процесс генезиса феодализма, совершавшийся в этих королевствах, имел своим непосредственным результатом возникновение раннефеодального общества и государства. При рассмотрении эволюции варварского королевства в последнее время и зарубежные и советские ученые большое внимание уделяют вопросам синтеза римских и германских отношений.

Современные буржуазные медиевисты рассматривают вопросы синтеза в соответствии с теми общими концепциями сущности феодализма и характера перехода от античности к средневековью, которыми они руководствуются. Так, например, для Г. Миттейса римско-германский синтез во Франкском королевстве состоял прежде всего в том, что в систему феодальных связей, которые возникали еще в галло-римском вассалитете, проникла идея «германской верности». В результате возникла ленная система, представлявшая собой феодализм в его позитивной форме.20) В этом синтезе германский элемент везде выступает как основная и ведущая сила. Г. Аубин, рассматривая значение римско-германских культурных связей в Рейнской области, привел ряд интересных данных об усвоении германцами римских достижений в области агрикультуры и ремесла, о роли церкви в римско-германских отношениях, о положении городов.21) Но, касаясь общей проблемы континтуитета и роли римских и германских элементов в синтезе, он высказывает взгляд, не имеющий ничего общего с научным рассмотрением вопроса: «Мы чувствуем германское, как не подлежащий обсуждению источник всего нашего существа. Мы никогда не можем допустить, чтоб оно ставилось на одну ступень с остатками античности».22)

Широко распространена в зарубежной медиевистике и другая интерпретация синтеза, которая придает большое значение роли позднеантичного крупного землевладения, римского права и церкви в истории варварских королевств. Упомянутый уже историк Р. Бухнер, указав на важную роль наследия античности во Франкском королевстве в экономике и праве, выражает свое несогласие с точкой зрения Г. Миттейса относительно преобладающей роли германского начала во франкском устройстве. В политической системе Хлодвига Р. Бухнер видит слияние римских институтов с германскими.23) Еще более определенно подобная точка зрения высказывается К. Штрохекером относительно средиземноморских варварских королевств. Их природа, но мнению немецкого историка, была дуалистической, основанной на противоречиях между римскими и германскими элементами, и оставалась [205] такой в Остготском и Вандальском королевствах до их гибели, а в Вестготском королевстве до конца VI в., когда осуществился синтез римских и германских начал при перевесе позднеантичного субстрата.

В названных работах высказано немало ценных соображений относительно различных сторон взаимодействия римских и германских социальных и политических институтов в варварских королевствах, но все эти явления и процессы остаются лишенными определенной социологической характеристики. Они оказываются вне той общей схемы социально-экономического развития, которая может объяснить переход от одного типа общественного устройства к другому, точнее говоря, от одной социально-экономической формации к другой.

В советской историографии в последние два десятилетия проблемам синтеза уделялось много внимания.24) Общей чертой подхода к проблеме синтеза для советских историков является интерпретация синтеза как взаимодействия отношений разлагающегося рабовладельческого строя и также разлагающегося первобытнообщинного строя. Но в оценке роли и соотношения тех или иных социальных, экономических, политических и идеологических институтов в этом синтезе высказываются различные суждения.

Так, Б. Ф. Поршнев, например, совершенно справедливо, по нашему мнению, возражал против толкования феодального синтеза как синтеза понятий, категорий, как осуществления лишь взаимных культурных влияний. Носителями синтеза, пишет он, были люди. Но далее Б. Ф. Поршнев высказывает положение, с которым трудно согласиться. Отметив, что в древнем мире рабовладельческое государство и его варварская периферия представляли подлинное единство, подлинное целое, он доказывает, что феодальный синтез совершался внутри этого целого.25)

Несомненно, взаимное влияние античной метрополии и варварской периферии имело место и до завоевания Империи германцами. Но, говоря о синтезе, мы имеем в виду не только взаимовлияние, но и возникновение новых отношений. Изучение истории поздней античности и раннего средневековья в Европе показывает, что качественно новые отношения стали складываться лишь после уничтожения рабовладельческого государства в рамках варварских королевств. Б. Ф. Поршневым высказано было также положение о всеобщности феодального синтеза — он якобы характерен для всех стран, от Британии до Киевской Руси, хотя в одних странах был более пропорционален и уравновешен, чем в других.26) Это положение обосновывается толкованием понятия феодального синтеза как имманентных закономерностей развития феодализма. Обращаясь к конкретным проявлениям этих закономерностей, Б. Ф. Поршнев приводит, однако, лишь примеры, относящиеся к взаимодействию различных институтов античного и варварского обществ.

Историю варварских королевств в Британии можно рассматривать как характерный пример становления феодальных [206] отношений, происходившего почти полностью в результате лишь внутреннего развития варварского общества. Только тогда, когда в этом обществе, примерно через два столетия после завоевания Британии, созрели предпосылки для образования раннефеодального общества и государства, англосаксы стали принимать христианство, а церковь еще через столетие начала вводить в практику отчуждение земли по грамоте, способствуя тем самым созданию условий для формирования феодальной земельной собственности.

Процесс феодализации в Европе нередко градуируют в соответствии с наличием или отсутствием синтеза римских и германских отношений и его интенсивностью. Выделяют так называемый «пропорциональный» или «уравновешенный» синтез, а также синтез, в котором преобладающую роль играл один из компонентов рассматриваемого взаимодействия — варварские элементы в одних случаях, позднеантичные — в других. При этом варварское королевство иногда рассматривают как своеобразное сочетание двух обществ — варварского и позднеримского. Изучение истории варварских королевств позволяет сделать вывод, что подобная формулировка не точна: на территории варварских королевств существовало одно общество, которое было неоднородным по характеру своей социальной структуры. В такой стране как Британия — это широкий слой германских свободных общинников и родовой знати, а также их домашние рабы; слой кельтских свободных общинников, родовая знать, христианский клир и быстро исчезнувшая прослойка римских землевладельцев, колонов и рабов.

В Италии, Галлии и Испании общество, находившееся под властью варварских королей, состояло из позднеантичных классов и сословий, с одной стороны, социальных слоев варварского общества, с другой. При всей обособленности той и другой части населения в правовом, религиозном и политическом отношениях они были также и связаны хозяйственными, правовыми и политическими узами. Эти части населения не могут поэтому рассматриваться как два различных общества. Иногда, как уже отмечалось выше, делаются попытки «взвесить» те или иные компоненты синтеза в различных регионах Европы. О Галлии, например, пишут как о стране, в которой стороны, участвовавшие в синтезе, были представлены «равномерно», где действовали «примерно равнозначные» компоненты этого процесса.

Следует отметить, что критерий для подобных оценок еще не выработан. Вряд ли можно подкрепить убедительными фактами положение о «равнозначности» германского и римского элемента в Галлии или другой стране. Данные, которыми мы располагаем, позволяют нам говорить лишь об относительно большей или меньшей роли тех или иных римских и германских элементов в изучаемых регионах.

Изучение отношений Римской империи и варварских племен, а также истории варварских королевств позволяет сделать вывод, [207] что взаимодействие римских и германских элементов приводило к феодальному синтезу лишь в определенных исторических условиях.27) Для реализации такого синтеза необходим был определенный уровень развития варваров и известная ступень зрелости (и разложения) рабовладельческих отношений у римлян. Поселение гуннов, например, в V в. на римской территории не привело к развитию у них феодальных отношений. Кочевники-завоеватели не способны были усвоить римские производительные силы и достаточно глубоко воспринять влияние позднеантичных общественных отношений. Завоеватели остались здесь этнической группой, обособленной от коренного населения не только в сфере культурной и религиозной жизни, но и в производственной деятельности. Гунны оставались скотоводами, а их верхушка, обогащаясь за счет даней, не превратилась в крупных землевладельцев типа германской служилой знати. Непосредственный контакт в производственной деятельности был, видимо, важной предпосылкой такого взаимодействия завоевателей и местного населения, которое могло привести к синтезу.

Наиболее яркий пример отсутствия необходимых условий для синтеза со стороны другого участника этого процесса легче найти вне Западной Империи. В Восточной Римской империи в V—VI вв. синтез варварских и римских элементов не мог осуществиться потому, что рабовладельческие отношения еще не исчерпали всех возможностей для дальнейшего своего развития и позднеантичное государство сохранило способность противостоять варварам.

Необходимым условием осуществления синтеза была также известная продолжительность мирного сосуществования и взаимовлияния двух основных этнических групп населения варварских королевств. В Остготском королевстве срок такого сосуществования в условиях мира (четыре десятилетия) был, по-видимому, слишком мал для того, чтобы взаимодействие римских и германских начал привело к феодальному синтезу. Необходимы были, наконец, и известные демографические условия. Нужен был некий численный минимум носителей варварских и римских институтов для того, чтобы они сыграли такую роль в развитии варварских королевств, которая привела бы к феодальному синтезу. Мы не располагаем точными данными о численности варваров, завоевывавших различные страны Западной Римской империи, но известно, что процентное отношение германцев к местному населению во Франкском королевстве (в начале VI в.) было во много раз выше, чем в готской Испании (где германцы составляли 2-3% от общей массы населения). В остготской Италии доля варваров в общей массе жителей страны, по-видимому, была еще менее значительной, чем в Испании, и это, вероятно, оказалось одной из причин, помешавших осуществлению синтеза в данной стране.28)

Во Франкском и Вестготском королевствах синтез способствовал относительно быстрому завершению протофеодального [208] периода. Уже во второй половине VI в. во Франкском королевстве, включавшем в это время уже всю Галлию и западную часть Германии, у германцев сложилась аллодиальная собственность, произошел переход от земледельческой общины к марке. Рядом с прежними виллами галло-римской сенаторской знати и католической церкви стали возникать вотчины франкской служилой знати, королей и разбогатевших общинников. К этому времени сохранился еще широкий слой свободных равноправных общинников, но уже стал формироваться класс зависимого крестьянства в значительной мере из впадавших в земельную и личную зависимость обедневших свободных франков, а также из германских полусвободных и рабов, из разорившихся римских крестьян,, прежних римских колонов, вольноотпущенников и посаженных на землю рабов. Одновременно складывался класс феодальных землевладельцев из вотчинников римского и германского происхождения. Владельцами вотчин были также корона и церковь. По-видимому, во второй половине VI в. сохранились виллы, основанные на эксплуатации позднеантичных сервов и колонов. Имелись еще города, особенно на юге страны, игравшие известную роль во внешней и внутренней торговле, представлявшие собой центры ремесленной деятельности. В них еще уцелело, хотя и приходило в упадок, муниципальное устройство.

Таким образом, к концу VI в. возник феодальный уклад, рядом с которым еще сохранялись рабовладельческий и общинные уклады хозяйства. Параллельно происходило формирование нового государства. Это выразилось прежде всего в изменении социального характера королевской власти, которая стала выражать в первую очередь интересы формирующегося класса феодальных землевладельцев, в образовании государственного аппарата, начавшего играть определяющую роль в суде и административном управлении. Но и в самом этом аппарате и вне его сохранялись еще некоторые институты и учреждения, унаследованные от германской организации управления (военной демократии), с одной стороны, от позднеримского политического устройства, с другой. В Тулузском королевстве вестготов разложение родовых отношений происходило более быстрыми темпами, чем в варварском королевстве к северу от Луары. Но удельный вес рабовладельческих отношений был здесь значительно большим, а германцы менее многочисленны, роль институтов, носителями которых они являлись, — менее значительна, чем во Франкском королевстве. Обе основные этнические группы оставались разобщенными в сфере политики, права и религии. Здесь к концу V в. еще не сложился раннефеодальный уклад хозяйства, и само это политическое образование не вышло за рамки варварского королевства. В испанский же период существования Вестготского королевства произошли сдвиги в экономической жизни, в социальной структуре и политическом устройстве. Сложилось крупное землевладение, основанное на эксплуатации рабов, колонов (оказавшихся в положении, очень близком к статусу посаженных на [209] землю рабов), а также свободных мелких держателей из числа испано-римлян и готов. Появились зачатки бенефициальной системы. Устранена была обособленность готов и испано-римлян в отношении религии и семейного права, сделаны первые шаги для устранения дуализма права. Королевская власть утратила те черты органа военной демократии, которые были присущи ей еще в V в., и стала выражать в своей политике главным образом интересы готской и римской феодализирующейся знати и высшего духовенства. Вестготское королевство во второй половине VI в. может рассматриваться по уровню развития социальных и экономических отношений как раннефеодальное государство.

Процесс социально-политического развития в остготской Италии был сходен во многих отошениях с эволюцией Тулузского королевства вестготов. Но остготы были, по-видимому, еще менее многочисленны, чем их соплеменники за Альпами, а роль позднеримских институтов в Италии более значительной, чем в Вестготском королевстве. Здесь вплоть до 30-х годов VI в. оставался очень сильным рабовладельческий уклад хозяйства, а общинные отношения у остготов разложились быстро, не оказав такого значительного воздействия на социальный строй страны, как в некоторых других варварских королевствах. Вместе с тем здесь не произошло к этому времени интеграции италийского и германского населения. Остготское королевство, подобно Тулузскому королевству вестготов, оставалось варварским, протофеодальным по своей социальной сущности.

По-видимому, то же самое нужно заключить и о характере недолговечного Бургундского королевства и Вандало-аланского королевства, о котором в источниках значительно меньше данных, чем о большинстве других варварских королевств.

Для политических образований германцев в Британии характерен замедленный по сравнению с континентальными королевствами темп разложения родового строя и генезиса феодализма. Вплоть до VII в. англосаксонское общество оставалось слабо дифференцированным, существовали ограничения в праве отчуждения родовых земельных наделов общинников, значительную роль в управлении и суде играли еще местные судебные собрания свободных людей.

Изменения, наметившиеся в течение VII в., привели к существенным сдвигам в социальных отношениях и политическом устройстве. Формируется крупное землевладение светской служилой знати, церкви и короны, распространяется практика королевских пожалований земли в бокланд, растет слой свободных землевладельцев, впадающих в поземельную и личную зависимость. Королевская власть, как и в других варварских королевствах, на соответствующем этапе развития, начинает играть преимущественно роль орудия служилой знати и церкви. Таким образом мы можем считать временем перехода от протофеодального периода к раннефеодальному в англосаксонской Англии — VII век. Но и позднее, вплоть до X в., роль слоя свободных общинников в [210] хозяйстве и в политической жизни была здесь более значительной, чем в континентальных раннефеодальных государствах.

Все вышеизложенное позволяет заключить, что образование варварских королевств само по себе не замедлило (или «сорвало»), а наоборот, создало благоприятные условия для развертывания социальной революции, означавшей смену рабовладельческого строя феодальным в Западной Европе. Но эта революция в Западной Европе не сразу привела к победе феодализма. Возникновение варварских королевств означало установление переходного — протофеодального периода, который перешел в дальнейшем в раннефеодальный.

Следует, разумеется, иметь в виду, что варварское королевство — не некая особая формация. Это период перехода от рабовладельческого и первобытнообщинного строя к феодальному способу производства. Для данного периода характерно возникновение не только зачатков феодализма (что имеет место и в позднеримском обществе и у германцев в период разложения родового строя), но и предпосылок для его успешного развития, хотя феодальный уклад хозяйства еще не образовался. Это происходит в последующий — раннефеодальный период. [211]

1) Buchner R. Das merovingische Königtum. — In: Das Königtum, Lindau-Konstanz, 1956, S. 143-150.

2) Lоt F. La fin du monde antique et le début du Moyen Age.

3) Fournier G. Les Mérovingiens, p. 42-43.

4) Ibid, p. 73. [240]

5) Stroheker К. F. Die geschichtliche Stellung der ostgermanischen Staaten am Mittelmeer. — In: К. P. Stroheker. Germanentum und Spätantike, S. 102-133.

6) Fоlz R., Guillоu A. e. a. De l'Antiquité au Monde Médiéval.

7) Mayer Th. Königtum und Gemeinfreiheit im frühen Mittelalter. — In: Th. Mayer. Mittelalterliche Studien. Lindau-Konstanz, 1959, S. 158-159.

8) Dannenbauer H. Die Grundlagen der mittelalterlichen Welt, S. 102.

9) Dannenbauer H. Op. cit., S. 70.

10) Воsl К. Staat, Gesellschaft, Wirtschaft im deutschen Mittelalter. — In: Gebhardt B. Handbuch der deutschen Geschichte. Bd. 1. Stuttgart, 1970, S. 704-705, 727.

11) Tirape D. Die germanische Agrarverfassung nach den Berichten Caesars, und Tacitus. — In: Beck H., Denecke D., Jankuhn H. (Hrsg.). Untersuchungen zur eisenzeitlichen und frühmittelalterlichen Flur in Mitteleuropa und ihrer Nutzung. Tl. 1, S. 11-40; Schmidt-Wiegand R. Marca. Zu den Begriffen «Mark» und «Gemarkung» in den leges barbarorum. — In: Ibid., S. 74-91.

12) Неусыхин А. И. Дофеодальный период как переходная стадия развития от родоплеменного строя к раннефеодальному (тезисы доклада). — СВ. вып. 31, с. 45-48; Неусыхин А. И. Дофеодальный период как переходная стадия развития от родоплеменного строя к раннефеодальному (на материалах истории Западной Европы раннего средневековья). — Проблемы истории докапиталистических обществ. М., 1968, с. 596-617.

13) См. выступления О. Л. Вайнштейна, Б. А. Рыбакова, Н. П. Соколова в дискуссии по докладу А. И. Неусыхина. — СВ, 1968, вып. 31, с. 49, 55-56.

14) См.: Хазанов А. М. Военная демократия и эпоха классообразования. — ВИ, 1968, № 2, с. 93-94.

15) См. также: Коростовцев М. А. Некоторые теоретические аспекты становления классового общества. — Народы Азии и Африки, 1971, № 4, с. 68; Günther R. Zur Problematik der sozialen und politischen Revolution in der Ubergangsepoche von der Sklavenhaltergesellschaft zum Feudalismus. — In: Evolution und Revolution in der Weltgeschichte, Bd 1. Berlin, 1976, S. 29-38; Herrmann J. Probleme der Herausbildung des Feudalismus und des deutschen Feudalstaates. — Geschichtsunterricht und Staatsbürgerkunde, 1978, 6, S. 530-531.

16) Второй термин следует считать более удачным, так как в нем содержится указание на тенденцию социального развития.

17) Неусыхин А. И. Возникновение зависимого крестьянства как класса раннефеодального общества в Западной Европе VI-VIII вв. М., 1956, с. 3, 7.

18) Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 154.

19) Отмеченное обстоятельство, т. е. прогрессивное значение варварского общества в процессе феодализации, следует подчеркнуть, поскольку в последнее время высказывался взгляд, будто варвары играли «деструктивную» роль и даже «сорвали» начавшуюся революцию. См.: Сюзюмов М. Я. Дофеодальный период. — В кн.: Античная древность и средние века, вып. 8. Свердловск, 1972, с. 7.

20) Mitteis H. Der Staat des hohen Mittelalters. Weimar, 1974, S. 19.

21) Aubin H. Vom Altertum zum Mittelalter, S. 1-32.

22) Aubin H. Op. cit., S. 17.

23) Stroheker K. Op. cit.; Buchner R. Op. cit., S. 143-150.

24) См.: Поршнев Б. Ф. Проблема феодального синтеза. — В кн.: Поршнев Б. Ф. Феодализм и народные массы; Корсунский А. Р. Образование раннефеодального государства в Западной Европе; Люблинская А. Д. Типология раннего феодализма в Западной Европе и проблема романо-германского-синтеза. — СВ, 1968, вып. 31, с. 9-17; Сюзюмов М. Я. Указ. соч.; Удальцова З. В., Гутнова Е. В. Генезис феодализма в странах Европы. XIII Международный конгресс исторических наук. Доклады конгресса. T. I, ч. 4. M. 1973.

25) Поршнев Б. Ф. Указ. соч., с. 514-516.

26) Там же, с. 513, 517.

27) Интересно отметить, что К. Маркс считал синтез лишь одним из возможных исходов германских завоеваний. Характеризуя различные результаты завоевания одного народа другим, он пишет, что иногда имеет место «взаимодействие, [241] из которого возникает новое, синтез (отчасти при германских завоеваниях)». — Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 12, с. 724. См. также: Herrmann J. Ökonomie und Gesellschaft an der Wende von der Antike zum Mittelalter; Günther R. Die Epoche der sozialen und politischen Revolution beim Ubergang von der antiken Sklavereigesellschaft zum Feudalismus. — Klio, 60, 1978, S. 247-258; Корсунский А. Р. Проблемы аграрного строя и аграрной политики Западной Римской империи (IV—V вв.) — ВДИ, 1980, № 2, с. 52-71; Колосовская Ю. К. Проблема «Рим и варвары» в советской историографии античности последних десятилетий. — ВДИ, 1980, № 3, с. 180-192.

28) История Италии. T. I. М., 1970, с. 11: «В течение остготского господства... синтез только наметился, а в лангобардский период он уже шел полным ходом...»; см. также с. 12. [242]

Литература (выборочная)

Маркс К. Критические заметки к статье «Пруссака» «Король Прусский и социальная реформа».— Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 1.

Энгельс Ф. К истории древних германцев. — Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 442-494; Франкский период. — Там же, с. 495-546.

Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства. — Там же, т. 21, с. 23-178.

Энгельс Ф. К истории первоначального христианства. — Там же, т. 22, с. 465-492.

Abadal у de Vinyals R. Del reino de Tolosa al reino de Toledo. Madrid, 1960.

Agache R., Bréart В.: Atlas d'Archéologie aérienne de Picardie. Le bassin de la Somme et ses abords à l'époque protohistorique et romaine. Amiens, 1975.

Alföldy A. Der Untergang der Römerherrschaft in Pannonien. 2 Bde, Berlin-Leipzig, 1924-1926.

Alföldy A. Studien zur Geschichte der Weltkrise des 3. Jahrhunderts nach. Christus. Darmstadt, 1967.

Alföldy G. Römische Sozialgeschichte. Wiesbaden, 1975.

Altheim F. Geschichte der Hunnen. 5 Bde, [West-] Berlin, 1959—1962.

Altheim F. Niedergang der alten Welt. Frankfurt/M., 1952.

Ament H. Fränkische Adelsgräber in Flonheim in Rheinhessen (Germanische Denkmäler der Völkerwanderungszeit, Serie B, Bd 5). [West-] Berlin, 1970.

Anderson P. Les passages de l'Antiquité au Féodalisme. P., 1977.

Arbogast В. Trouvailles mérovingiennes d'Alsace, Thèse. Straßbourg, 1976.

Arnheim M. T. W. The Senatorial Aristocracy in the Later Roman Empire. Oxford, 1972.

Aubin H. Vom Altertum zum Mittelalter. München, 1949.

Balon J. Etudes franques. Namur, 1963.

Baus K. Von der Urgemeinde zur frühchristlichen Kirche. Freiburg/Br., 1963. (Handbuch der Kirchengeschichte, 1).

Beck H., Denecke D., Jankuhn H. (Hrsg.). Untersuchungen zur eisenzeitlichen und frühmittelalterlichen Flur in Mitteleuropa und ihrer Nutzung. Teil 1, Göttingen, 1979. (Abh. der Akad. der Wiss. in Göttingen, phil-hist. Klasse, 3. Folge, Nr. 115).

Behm-Blanke G. Gesellschaft und Kunst der Germanen. Die Thüringer und. ihre Welt. Dresden, 1973.

van Berchem D. L'armée de Dioclétien et la réforme Constantinienne. P., 1952.

Бернштам А. H. Очерки истории гуннов. Л., 1971.

Beševliev V., Seyfarth W. (Hrsg.). Die Rolle der Plebs im spätrömischen Reich. 2 Bde, Berlin, 1969.

Bierbrauer V. Die ostgotischen Grab- und Schatzfunde in Italien. Spoleto, 1975.

Binchy. D. A. Celtic and Anglo-Saxon Kingship. Oxford, 1970.

Blair P. H. An Introduction to Anglo-Saxon England. Oxford, 1956.

Blazquez J. M. Historia social y económica de la Espaha Romana. Madrid, 1973.

Bleiber W. Naturalwirtschaft und Ware—Geld—Beziehungen zwischen Somme und Loire während des 7. Jarhhunderts. Berlin, 1981.

Bloch M. Les caractères originaux de l'histoire rurale française. Oslo-Paris, 1931.

Воdmer J.-P. Der Krieger der Merowingerzeit und seine Welt. Zürich, 1957.

Дата добавления: 2015-07-17