I am not running, I just sip my glass of wine as life starts, stops, glimmers and then dies,
When others look down at their feet and do but trip I smile and reach for eternal skies,
There is an inner force driving me on, that others simply ignore pretending not to see,
The power of losing someone transcends the boredom of normal existence, I'm just me,
Maybe one day I will lose the urge to travel, that immortality offering perpetual infinity,
But as I sip on the glass I realise the words come from this part of life's succinct divinity,
There are some who really live, choosing the life that others merely dream and postpone,
Somewhere here though is end of the bottle and a place that one day I might call home ...
Моя суть
Я не спешу, жизнь как глоток вина:
Едва распробуешь, и вот уж дно бокала.
Другие каждый шаг хотят сполна
измерить, мне ж порой и неба мало.
Во мне иная сила и она
Тем не видна, кто видеть не желает.
Других терял. Едва ли в том вина
Я – только я. Разлука освежает.
Быть может, в бесконечность уходя
Оставлю все, но горькою утрата
Не станет, Божество в себе найдя
Я дней вино допью в огне заката.
Кто жизни не отложит на потом,
Тот знает: настоящее – мой дом.
SI VOUS SAVIEZ
S.Prudhomme
Si vous saviez,
Comme on pleure
De vivre seul et sans foyer,
Quelquefois devant ma demeure
Vous passeriez.
Si vous saviez
Ce que fait naitre
Dans l`ame triste un pur regard,
Vous regarderiez ma fenetre
Comme par hasard.
Si vous saviez,
Que je vous aime,
Surtout si vous saviez comment,
Vous enteriez peut-etre meme
Tout simplement.
Сюлли-Прюдом
И знаете ли Вы?...
I.
И знаете ли Вы
Как плакал я?
Пока вы, молча, проходили мимо,
В ночи немой была неисцелима
Печаль моя.
И если б знали
Что в душе моей
Рождалось за окном заледенелым
Покуда шли Вы за сияньем смелым
Чужих огней.
О если б только взгляд!
Невинный миг,
когда б сумели вы остановиться,
не отразились бы иные лица
в глазах моих.
И если б знали
Каково страдать,
Любить лишь Вас, но верить лишь печали…
Вы верно бы заметили тогда,
Во мне все, то, что впредь не замечали…
И может быть, откликнулись…
Как знать?
II.
Что Вы знали о слезах
В сумраке ночном,
Проходившая, как тень
Под моим окном?
Одинокая тоска,
Незабытый сон,
Что в измученной душе
Пробуждают стон.
Только Ваш случайный взгляд,
Брошенный сквозь тьму
Может радость подарить,
Сердцу моему.
В чем отрада в этот час,
И моя беда,
Не открою я другой,
Знайте, - никогда.
Если б знали о любви
И мечте моей,
Мне бы не пришлось тонуть
В тишине ночей.
Моя фантазия на тему стихотворения Шеймуса Хинни Грядки.
Меж пальцами перо, как пистолет,
А под окном врезается лопата
В сухую землю. Мой отец, как дед,
Вгрызался в дело с рвением аббата,
Творящего молитву. Мощный круп
Торчал над клумбами, и руки багровели.
Как будто верный каменный уступ,
Стояли ноги на земле. Ужели
Природа возразит? В руках отца
Внезапно появляется картофель.
Я вниз смотрю: - не разглядеть лица,
Нет, лишь на миг я вижу серый профиль.
Он смотрит чуть рассеянно туда
В прошедшее, где тяжесть уважали
Простого каждодневного труда,
И клубня вес в ладони. Мы считали
Стихи трудом, но так же дед копал,
А из окна отец ему покорно
В бутылке молоко передавал.
Дед шумно пил, работа шла проворно.
А я веленьем дрогнувшей руки,
Не зная мук и жара тяжких родов,
Сажал слова в гряду пустой строки,
Не принимая ни плодов, ни всходов.
Я одолею мелкий страх и дрожь,
И памяти глухой послушно внемлю.
Ощупывая ветви, поздний дождь
Питает распластавшуюся землю.
Чтоб эту радость радостей познать,
Слова оставив снова в беспорядке,
Черновику позволю отдыхать
И выйду за порог к прохладной грядке.
Seamus Heaney
Digging
Between my finger and my thumb
The squat pen rests; as snug as a gun.
Under my window a clean rasping sound
When the spade sinks into gravelly ground:
My father, digging. I look down
Till his straining rump among the flowerbeds
Bends low, comes up twenty years away
Stooping in rhythm through potato drills
Where he was digging.
The coarse boot nestled on the lug, the shaft
Against the inside knee was levered firmly.
He rooted out tall tops, buried the bright edge deep
To scatter new potatoes that we picked
Loving their cool hardness in our hands.
By God, the old man could handle a spade,
Just like his old man.
My grandfather could cut more turf in a day
Than any other man on Toner's bog.
Once I carried him milk in a bottle
Corked sloppily with paper. He straightened up
To drink it, then fell to right away
Nicking and slicing neatly, heaving sods
Over his shoulder, digging down and down
For the good turf. Digging.
The cold smell of potato mold, the squelch and slap
Of soggy peat, the curt cuts of an edge
Through living roots awaken in my head.
But I've no spade to follow men like them.
Between my finger and my thumb
The squat pen rests.
I'll dig with it.
- from Death of a Naturalist (1966)
LE BATEAU IVRE
Poème d'Arthur Rimbaud, 1871
Comme je descendais des Fleuves impassibles,
Je ne me sentis plus guidé par les haleurs:
Des Peaux-rouges criards les avaient pris pour cibles,
Les ayant cloués nus aux poteaux de couleurs.
J'étais insoucieux de tous les équipages,
Porteur de blés flamands ou de cotons anglais.
Quand avec mes haleurs ont fini ces tapages,
Les Fleuves m'ont laissé descendre où je voulais.
Dans les clapotements furieux des marées,
Moi, l'autre hiver, plus sourd que les cerveaux d'enfants,
Je courus! Et les Péninsules démarrées
N'ont pas subi tohu-bohus plus triomphants.
La tempête a béni mes éveils maritimes.
Plus léger qu'un bouchon j'ai dansé sur les flots
Qu'on appelle rouleurs éternels de victimes,
Dix nuits, sans regretter l'oeil niais des falots!
Plus douce qu'aux enfants la chair des pommes sûres,
L'eau verte pénétra ma coque de sapin
Et des taches de vins bleus et des vomissures
Me lava, dispersant gouvernail et grappin.
Et, dès lors, je me suis baigné dans le Poème
De la mer, infusé d'astres, et lactescent,
Dévorant les azurs verts; où, flottaison blême
Et ravie, un noyé pensif parfois descend;
Où, teignant tout à coup les bleutés, délires
Et rythmes lents sous les rutilements du jour,
Plus fortes que l'alcool, plus vastes que nos lyres,
Fermentent les rousseurs amères de l'amour!
Je sais les cieux crevant en éclairs, et les trombes
Et les ressacs, et les courants: je sais le soir,
L'Aube exaltée ainsi qu'un peuple de colombes,
Et j'ai vu quelquefois ce que l'homme a cru voir!
J'ai vu le soleil bas, taché d'horreurs mystiques,
Illuminant de longs figements violets,
Pareils à des acteurs de drames très-antiques
Les flots roulant au loin leurs frissons de volets!
J'ai rêvé la nuit verte aux neiges éblouies,
Baisers montant aux yeux des mers avec lenteurs,
La circulation des sèves inouïes,
Et l'éveil jaune et bleu des phosphores chanteurs!
J'ai suivi, des mois pleins, pareille aux vacheries
Hystériques, la houle à l'assaut des récifs,
Sans songer que les pieds lumineux des Maries
Pussent forcer le mufle aux Océans poussifs!
J'ai heurté, savez-vous, d'incroyables Florides
Mêlant au fleurs des yeux de panthères à peaux
D'hommes! Des arcs-en-ciel tendus comme des brides
Sous l'horizon des mers, à de glauques troupeaux!
J'ai vu fermenter les marais énormes, nasses
Où pourrit dans les joncs tout un Léviathan!
Des écroulements d'eaux au milieu des bonaces,
Et les lointains vers les gouffres cataractant!
Glaciers, soleils d'argent, flots nacreux, cieux de braises!
Échouages hideux au fond des golfes bruns
Où les serpents géants dévorés des punaises
Choient, des arbres tordus avec de noirs parfums!
J'aurais voulu montrer aux enfants ces dorades
Du flot bleu, ces poissons d'or, ces poissons chantants.
- Des écumes de fleurs ont béni mes dérades
Et d'ineffables vents m'ont ailé par instants.
Parfois, martyr lassé des pôles et des zones,
La mer dont le sanglot faisait mon roulis doux
Montait vers moi ses fleurs d'ombre aux ventouses jaunes
Et je restais, ainsi qu'une femme à genoux
Presque île, ballottant sur mes bords les querelles
Et les fientes d'oiseaux clabaudeurs aux yeux blonds,
Et je voguais, lorsqu'à travers mes liens frêles
Des noyés descendaient dormir à reculons!
Or moi, bateau perdu sous les cheveux des anses,
Jeté par l'ouragan dans l'éther sans oiseau,
Moi dont les Monitors et les voiliers des Hanses
N'auraient pas repêché la carcasse ivre d'eau;
Libre, fumant, monté de brumes violettes,
Moi qui trouais le ciel rougeoyant comme un mur
Qui porte, confiture exquise aux bons poètes,
Des lichens de soleil et des morves d'azur,
Qui courais, taché de lunules électriques,
Planche folle, escorté des hippocampes noirs,
Quand les juillets faisaient crouler à coups de triques
Les cieux ultramarins aux ardents entonnoirs;
Moi qui tremblais, sentant geindre à cinquante lieues
Le rut des Béhémots et des Maelstroms épais,
Fileur éternel des immobilités bleues,
Je regrette l'Europe aux anciens parapets!
J'ai vu des archipels sidéraux! et des îles
Dont les cieux délirants sont ouverts au vogueur:
- Est-ce en ces nuits sans fond que tu dors et t'exiles,
Millions d'oiseaux d'or, ô future Vigueur?
Mais, vrai, j'ai trop pleuré! Les Aubes sont navrantes.
Toute lune est atroce et tout soleil amer:
L'acre amour m'a gonflé de torpeurs enivrantes.
Ô que ma quille éclate! Ô que j'aille à la mer!
Si je désire une eau d'Europe, c'est la flache
Noire et froide où, vers le crépuscule embaumé
Un enfant accroupi, plein de tristesses, lâche
Un bateau frêle comme un papillon de mai.
Je ne puis plus, baigné de vos langueurs, ô lames,
Enlever leur sillage aux porteurs de cotons,
Ni traverser l'orgueil des drapeaux et des flammes,
Ni nager sous les yeux horribles des pontons!
ПЬЯНЫЙ КОРАБЛЬ
(Артур Рембо 1871 год)
Спускался я по рекам безучастным,
Своих матросов позабыв в лесах,
Где на потеху дикарям ужасным
Нагих распяли на цветных столбах.
И провожая взглядом экипажи,
Несущие и хлопок и зерно,
Я плыл легко, свободный от поклажи
и рук людских. Мне было все равно.
А брызжущие яростью приливы
Играли мной, как мальчиком глухим
И остова исчезли с перспективы,
Внезапный шторм ревел, неукротим.
Он был как я свободен в бурном море,
Благословил мой танец на волнах
Я был гоним в бушующем просторе,
А нынче сам бежал, отбросив страх!
Неспелым, кислым яблоком зеленым
Волна вкатилась в корпуса мои,
И рвоту смыла всплеском изумленным,
Сломала руль ударами струи.
Я полон был поэзией стихии
Меж мутных звезд и тьмы глубин морских,
Где глядя вверх сквозь волны голубые,
Задумчивый утопленник затих.
Меняя цвет в непостоянном мире
Звучала то яснее, то темней
Морская песня, звонкой лиры шире,
Сильней любви, и вин хмельных пьяней.
Распоротое молниями небо,
Водоворот, восходы, мель, закат
Я знаю и сейчас, как запах хлеба,
Как голубей, что от грозы летят.
Я видел солнце низко над волнами,
Что ужасом мистическим цветет,
А волны, как герои в древней драме
Ко мне кидались, разевая рот.
Мне снилась ночь, в зеленый мрак одета
в глазах рябило от чужих огней,
я заморочен отблесками света
Летел на зов светящихся камней!
Во след луне, во след слепой печали
Срывался к рифам, обращался вспять.
Марии – Девы за кормой ступали,
Которым Океан не обуздать.
Я видел вас, Волшебные Флориды,
Цветные шкуры, алые цветы,
и вожжи радуг, что огнем увиты, -
мир бестревожной райской красоты.
Я остов узнавал Левиафана
В брожении испуганных болот
И в заводях блуждая неустанно
Вновь удивлялся в них смешеньям вод.
Блеск ледников, над зеркалом залива
Мне грезился, был светлый сон глубок
Во тьме тонул, сплетаясь молчаливо
Ужасных змей лоснящийся клубок!
Я детям показал бы превращенья
Морских чудовищ и поющих рыб.
Благословил бег моего теченья
Упрямый ветер средь недвижных глыб.
Меня томили полюса и земли,
Калейдоскоп, мелькающий вдали.
Тянулся я к цветам, тоске не внемля,
Но так, увы, и не достиг земли.
На тонких мачтах птицы гнезда свили
Я словно остров ими облеплен,
Уже сопротивляясь водной силе
То плыл, то снова погружался в сон.
Как волосы растрепаны канаты
И снова птиц сметает ураган
И ветром паруса мои объяты
И я опять морской водою пьян.
Попыхивая трубкою туманной,
Я продырявил алый свод небес.
На нем давно иной поэт жеманный
Искал бы нескончаемых чудес.
Я далеко бежал от этой дури,
Но сам порою замечал везде
И гусениц ленивицы-лазури
И след личинок солнечных в воде.
Безумною посудиной, покрытой
Ракушками, как лодка дураков,
Вперед, живыми скатами увитый,
Я плыл с эскадрой из морских коньков.
Я не рыдал о горестных утратах,
Дней за кормой тянулась полоса.
В июльских догорающих закатах
Пустые исчезали небеса.
Кому нужны архипелаги, мели,
Иль в небесах искрящийся полет
Бессчетных птиц? Иные бы посмели
Доплыть туда, где новый день взойдет?
Скользя по непокорной глади моря
В объятиях воды на белый свет,
мечтал я повстречать, с судьбою споря,
Родной Европы древний парапет.
Я плакал много! Душу рвут рассветы
Я у светил и у морей в плену.
Как вовремя я смог заметить это!
Я влагой вздут, и смерть зовет ко дну.
Я помню пристань с серым камнем голым
В краю седых громил, что мне знаком.
Там, пущенный мальчишкой невеселым,
Кораблик пляшет майским мотыльком.
Нет, больше сил болтаться и скитаться,
И ваш презренный груз и флаг нести,
И вновь с седыми водами сражаться,
Глаза мозоля баржам по пути.
Дата добавления: 2015-07-16; просмотров: 58 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Тэд Хьюз Любовная песнь | | | М.: Изд-во Института Психотерапии, 2002. |